Книга 4_Дорогой сновидений

      А тут еще подскочила волчица, закружила, норовя лизнуть в щеку, потянуть за рукав.
      Девочка смеялась без удержу, до слез, пока не поняла, что больше не может, что должна остановиться хотя бы на миг, чтобы отдышаться.
      – Все, Шуши, все, хватит! – проговорила она. Обхватив подругу за шею, она села в снег с ней рядом. И тут увидела перед собой…
      Ледяной дворец был прекраснее всего того, что ей когда-либо приходилось видеть, не только наяву, но и в фантазиях, во сне.
      Он возник из ниоткуда, словно опустился с небес на землю. Белоснежный и легкокрылый, казалось, что сами боги создали его из облаков и нежнейшего лебяжьего пуха. Луна сверкала над самой высокой из башен, полня строение своим чарующим светом, как огненная вода наполняет тонкий сосуд-лампаду, душа – тело, даруя не только пламень, но и саму жизнь.
      – Ух ты…! – только и смогла прошептать Мати. Поднявшись на ноги, девочка застыла, не в силах оторвать восторженного взгляда от явившегося ей чуда.
      Дыхание легкой белой дымкой срывалось с приоткрытых губ, щечки зарделись румянцем.
      "Пойдем", – волчица осторожно взяла ее зубами за рукав шубки, повела к тонким резным вратам.
      – Нельзя… – девочка отчаянно замотала головой, попятилась назад. – Это же…
      Это настоящий дворец матушки Метелицы!
      "Идем! – волчица рыкнула, крепче сжала зубы, упрямо тяня за собой продолжавшую упираться Мати, ничего ей не объясняя, бросив лишь: – Так надо!"
 

Глава 2

 
      Караван медленно скользил по серебряному полотну. Дорога была спокойной. Ветра резвились веселыми стайками беззаботных детишек, в чьих невидимых руках снежинки, представавшие некогда в образе злых ледяных стрел, мечтавших лишь о ярости и боли, превратились в праздничные блестки, искрившиеся, кружась над землей в задумчивом медленном танце, подобном сну мечты.
      Снежная пустыня от горизонта до горизонта оставалась спокойной и безмятежной.
      Ничто не предвещало опасности.
      Хозяин каравана зевнул, прикрыв ладонью рот, с силой сжал веки, мотнул головой, прогоняя подкравшуюся было дрему.
      "Что такое? – он вновь зевнул. – Я просто засыпаю на ходу! А ведь еще нет и полуночи".
      Атен взглянул на небо, чтобы по звездам определить время. Ему показалось, или так было на самом деле, но небесные светильники замерцали, затрепетали, расступились, делая так, чтобы все внимание человека привлекла к себе луна – светлая, спокойная, с задумчивыми желтыми глазами. До его слуха донеслась нежная тихая мелодия, сплетенная из дыхания мороза, шелеста снегов, звона невидимых струн, натянутых морозным воздухом между небом и землей, дрожавших от прикосновения к ним тонких чувствительных пальцев ветров. Эта мелодия проникала в душу, сердце, очаровывая, подчиняя себе, усыпляя…
      "А-а-а-у, – широко зевнув, караванщик замотал головой. – Нет, это что-то невозможное! Такое чувство, что боги решили усыпить меня…" Он оглядел пустыню, чуть наклонил голову в сомнении. А, может, в этом случае ему и сопротивляться не стоит? Небожители ничего не делают просто так. Что, если Они захотели рассказать ему что-то важное, выбирая для своих посланий сон – стихию, во власти которой человеку легче всего, отрешившись от земного, подняться до небесного и услышать Слово истины?
      Хозяин каравана бросил взгляд на ехавших чуть впереди, верхом на рослых оленях дозорных, которые, не подвластные песни дремы, внимательно следили за дорогой.
      "Ничего не произойдет, если я уйду в повозку. В конце концов, в случае чего меня разбудят… " Атен огляделся.
      – Вал, – окликнул он ближайшего дозорного, который тотчас повернулся на зов. – Вы справитесь без меня?
      – Конечно, – кивнув, спокойно подтвердил тот. Его глаза были как обычно насторожено прищурены, но не взволнованы.
      – Если что… – начал хозяин каравана, но дозорный остановил его:
      – Ничего не произойдет.
      – Откуда такая уверенность? – Атен взглянул на мужчину с непониманием и даже осуждением, когда чрезмерная самоуверенность дозорного могло оказаться гибельным для шедшего вслед за ним каравана. Сердце беспокойно забилось. "Зря я заговорил об отдыхе. Сейчас от дремы и следа не останется", – мелькнуло у него в голове, но в тот же миг, словно смеясь над смертным, небожители вновь обдали его такой волной дремы, что он не смог сдержать зевок.
      – Отдыхай, Атен, – по губам караванщика скользнула едва уловимая улыбка.
      – Сперва ответь! – пусть уже с трудом, но он все же продолжал бороться со сном.
      – Разумеется, – улыбка стала шире. – Что может произойти, если караван ведет сам бог солнца?
      – Он пошел в дозор? – Атен нахмурился – озабоченно и даже несколько взволнованно.
      Если так – все совсем не столь гладко и спокойно, как ему только что казалось.
      Ведь повелитель небес ничего не делает просто так.
      – Он правит первой повозкой.
      – Возницей должен был быть…
      – Господин заменил его с полчаса назад. Я думал, ты заметил…
      – Нет.
      – Не бери в голову. Какая разница? Таково было Его решение. И не нам доискиваться до причин Его поступков.
      – На все воля богов… – он вновь зевнул. – Прости, Вал, но это нечто невозможное.
      Никогда не чувствовал себя таким сонным, как сейчас.
      – Так иди спать. Может, боги захотели тебе о чем-то рассказать.
      – Вот и я об этом подумал… Ладно, пошел. А вы все же не забывайте о бдительности. На всякий случай, – и, повернувшись, он зашагал назад, к каравану.
      Его пошатывало, все вокруг плыло. Временами ему казалось, что он засыпает на ходу.
      "Нет, скорее в повозку, под одеяла, – с трудом удерживаясь на грани между явью и сном, думал он. – Пока я не свалился прямо в сугроб. Не дай боги, никто и не заметит, так и засну вечным сном…" Все же, проходя мимо первой повозки, он замешкался, взглянул на сидевшего на облучке, откинувшись назад, на деревянную спинку лавки, бога солнца. Дремота, как казалось, ослабила свои объятья, отступая на время назад.
      Караванщик пошел рядом.
      – Не помешаю?
      – Садись, – скользнув по хозяину каравана быстрым взглядом, Шамаш подвинулся.
      – Да нет, я… Я так… Что-то сон меня себе подчинить норовит, – проговорил Атен, украдкой поглядывая на повелителя небес из-под густых бровей, ожидая, как тот отреагирует на его слова, подтверждая или опровергая предположения караванщика.
      – Так иди спать, – небожитель повернулся к нему. В его глазах было терпеливое ожидание.
      – Ага, – караванщик кивнул. На этот раз ему удалось сдержать зевок и даже сделать вид, что не замечает, как свело челюсти, а глаза защипало от слез. – Шамаш… – он все же медлил, собираясь задать вопрос… Вот только сам не знал, какой.
      – Не тревожься. Все будет в порядке, – проговорил тот, не спуская с собеседника пристального взгляда черных глаз, в глубине которых забрезжили далекие огни, подобные свету звезд, смотревших на землю сквозь серую дымку тумана.
      – Да… – караванщик повернулся и, в полусне, зашагал дальше.
      И, все же, до своего жилища он так и не добрался. Уже у командной повозки дремота овладела им настолько, что подчинила себе волю смертного. "Ладно, – караванщик махнул рукой, забираясь внутрь. – Посплю здесь. Так даже лучше… " – стоило ему оказаться в повозке, как глаза закрылись, голова стала клониться вниз…
      И уже через минуту он крепко спал, лежа, прямо как был, в полушубке и шапке, на покрывавшей днище повозки плетеной циновке. …-Атен, проснись! – ему показалось, что миновало лишь мгновение, прежде чем кто-то вдруг затряс его за плечо, закричал в самое ухо. – Проснись же!
      – А? Что? – караванщик с трудом разжал слипшиеся веки, открывая глаза, которые первое время отказывались что-либо видеть, лишь бесцельно скользили по всему вокруг слепым взглядом. – Уходи, Евсей, – спустя какое-то время, узнав голос брата, пробормотал так до конца и не пришедший в себя хозяин каравана. – Оставь меня в покое. Я хочу спать, – ему казалось, что он поднимался по небесной лестнице все выше и выше в небеса. До владений богов оставалось лишь несколько ступеней. Очертания прекраснейших дворцов в окружении чудесных садов и цветников уже виделись за тонкой дымкой-вуалью. Атен еще был там, он цеплялся за волшебный сон всеми силами. И тут вновь зазвучал голос брата, немилосердно разрывая сплетенные с таким трудом нити.
      – Атен! Ты нужен! Мати…
      – Мати? – караванщик рывком сел, мотнул головой. В первый миг он чувствовал себя так, словно кубарем скатился с лестницы храмового холма, пересчитав все ее ступеньки. Бока ныли, в ушах что-то хлюпало и клокотало, перед глазами плыли круги сизой мути, голова болела, словно накануне он выпил целый бочонок вина. Но мысли о дочери, беспокойство за нее заставило Атена забыть обо всем, порвав последние нити дремы. Его зрение заострилось, тело собралось, мышцы напряглись, готовясь к броску, сражению с врагом, кем бы он ни был.
      Еще мгновение – и хозяин каравана, поспешно выбравшись из командной повозки, уже бежал к той, где должна была сладко спать и видеть в столь поздний час уже далеко не первый сон его малышка.
      Повозка была пуста.
      "Что могло случиться?" – Атен лихорадочно перебирал в голове события минувшего дня. Все было совершенно обыденным. Да, девочка казалась задумчивой, даже слишком, но никак не расстроенной. Однако, что же тогда произошло? Поддалась какому-то мгновенному чувству? Или кто-то увел ее силой? И если так, то кто?
      Караванщик огляделся повнимательнее, стараясь не упустить из вида ни одной детали, никакой мелочи, зная, что она может стать решающим звеном в цепи поиска, объяснив причину произошедшего.
      Все казалось спокойным и безмятежным. В отведенном для девочки углу царил полный порядок, одеяла были аккуратно застелены, игрушки расставлены по своим местам, подушки не смяты. Подобное случалось не так уж часто и само по себе о многом говорило: Мати терпеть не могла убираться, и делала это лишь когда отец велел ей.
      Или же она сама считала себя в чем-то провинившейся, стремясь таким образом смягчить гнев взрослого.
      Весь этот порядок и покой вокруг были совсем не тем, что Атен ожидал увидеть.
      Следы борьбы внутренней или духовной, знаки отчаяния, может быть, даже страха и боли – это могло бы хоть что-нибудь объяснить. Но покой и порядок…
      Хозяин каравана растерялся. Все выглядело так, словно девочка, будто находясь посреди зеленого города, убежала побродить по его улочкам. Более того, сделала это не в порыве каких-то чувств или страстей, а осознанно, готовясь, понимая, что совершает проступок, за который ее ждет наказание, и все равно уходя.
      "Но почему? – на смену растерянности пришла обида. – Почему она ничего не сказала мне? Я бы все понял… Или она мне не доверяет, скрывает что-то? Но ведь я ее отец!" Он не мог понять… Не только ее, но и самого себя. Вокруг – ночь и снежная пустыня. Пусть метель бродит где-то далеко, в совсем иных краях, и дыхания ветров лишено ярости и жестокого холода, но ведь девочка сейчас среди снегов совсем одна. Она не замерзнет в теплой одежде, но мало ли других опасностей?
      Караванщик должен был не стоять на месте, раздумывая, а уже бежать со всех ног назад по прочерченной полозьями повозок тропе, ища следы, которые позволили бы скорее найти дочь. Но он медлил. Да, его душа, сердце разрывались от боли, мечась между множеством вопросов, на которые разум не находил ответа. Однако они не содрогались от страха, не мертвели в объятьях ужаса. Он с силой стукнул кулаком по деревянному борту повозки, стремясь причинить себе боль, ища в ней ответ. Его губы сжались в тонкие нити, острые щели сощуренных глаз скользнули быстрым взглядом по немому простору снежной пустыни.
      – Она ушла в снега, – сказал Атен, поражаясь тому, как спокойно и буднично прозвучали эти слова, будто он говорил о ком-то совершенно чужом и далеком, а не собственной дочери.
      – Ты снова чем-то обидел ее? – глаза караванщика вспыхнули болью. В голове рождались мысли, одна нереальнее другой. Ему хотелось схватиться за то объяснение, что казалось ближе всего к обычной жизни, держаться за него, не ослабевая хватки, понимая, что, стоит ему исчезнуть, как подкрадутся подозрения и фантазии, спеша занять освободившееся место в душе.
      – Нет… Дело не во мне, а в ней. Приближается день ее рождения.
      – И что же?
      – Девочка растет, Евсей, – у Атена был свой ответ. Каждое слово увеличивало грусть в глазах, ложилось новыми морщинами на лицо, немилосердно старя его. – И ищет свое место в земном мире.
      – Среди снегов?!
      – Не забывай – она родилась в пустыни. Здесь ее дом… – он замолчал, на миг замер в задумчивости. Затем голова караванщика нервно дернулась, глаза вспыхнули, наконец, порвав нити отрешенного созерцания. В сердце заскреблась боль. – Нужно найти ее, пока ничего не случилось! – голос зазвучал твердо и решительно. – Пусть мне оседлают оленя.
      – Подожди, – остановил его Евсей. Теперь пришла его пора высказать свои предположения и сомнения.
      – У меня нет времени на разговоры! – Атен не дал ему ничего сказать. – Кто знает, как давно девочка ушла. Нужно торопиться, пока ветра не замели ее следы… – он огляделся. – Где золотая волчица?
      – Ее нигде не видно. Наверное, ушла вместе с Мати.
      – Хорошо, – ему стало куда спокойнее – малышка не одна, а под защитой священного животного госпожи Айи. Как Атен и надеялся. Теперь он был уверен, что именно эта мысль удерживала его разум от того, чтобы впасть в безумие слепого отчаяния.
      Евсей качнул головой, его брови сошлись на переносице, лоб пересела глубокая острая морщина.
      – Атен… – вновь начал он неуверенно, словно сомневаясь, стоит ли ему говорить об этом, и, все же, решившись, продолжал: – Ты не думал о том, что все это может быть не случайным?
      – Что?
      – Я тут поразмыслил… Девочку могла увести Шуллат. Что если это госпожа Айя пожелала увидеть ту, которой Она покровительствовала все эти годы?
      – И что же? – резко бросил хозяин каравана, который вовсе не собирался подчиняться воле судьбы. Нет, он не отдаст дочь никому, даже богине! Она его и только его!
      – Просто… – прочитав во взгляде хозяина каравана слепую решимость, проговорил Евсей. – Я подумал… Может быть… Если все так, стоит поговорить с господином Шамашем, прежде чем что-либо предпринимать.
      – Ладно, – голос Атена, которому приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы держать себя в руках, был напряжен. Весь вид караванщика говорил: "Что бы там ни было, я не собираюсь сдаваться! Я отправлюсь искать дочь, даже если повелитель моей души запретит мне сделать на встречу ей даже шаг!" Евсей взглянул на него, вздохнул, качнул головой.
      – Я с тобой, – твердым решительным голосом проговорил он.
      Хозяин каравана лишь кивнул, но в его глазах помощник прочел благодарность.
      Быстрой походкой они подошли к головной повозке каравана, Атен поднялся на облучок, Евсей остался внизу, меряя быстрыми шагами время и снега.
      – Мати нет в повозке, – низким, сиплым голосом проговорил хозяин каравана, не спуская с бога солнца настороженного взгляда цепких, внимательных глаз, ожидая, как тот отреагирует, что скажет в ответ.
      – Они с Шуллат пошли в пустыню, – спокойно ответил Шамаш, который даже не выпустил из рук вожжей, лишь бросил на собеседников быстрый взгляд, а затем вновь стал смотреть вперед, на дорогу.
      – Ты… Ты знал… – это был не вопрос, а констатация факта. Губы Атена плотно сжались, на лицо легла тень, в глазах заплясали огненные искры – отблески яркого красноватого пламени факела, прикрепленного у облучка. Он предполагал, что ответ будет именно таким. И, все же, надеялся, что ошибается.
      – Хан рассказал мне.
      – Ее позвала госпожа Айя… – Евсей опустил голову. Ему вдруг показалось, что все, это конец: они никогда больше не увидят малышку. Богиня не отпустит ее…
      Колдун качнул головой, по-прежнему глядя вперед, а не на собеседников. – Девочку влекла собственная душа, а не чужая воля.
      – Но если так… – начал было Евсей, однако Атен опередил его, задав вопрос, который не мог не сорваться с губ караванщиков, глядевших на Него с сомнением и непониманием:
      – Почему Ты, зная все это, отпустил ее, почему не пытался остановить?
      Оба брата не сводили с бога солнца неотрывного взгляда неморгавших глаз. Они были поражены услышанным, не могли поверить, что правильно расслышали, поняли Его слова, ибо это просто не могло быть правдой!
      С самого первого дня своего пребывания в караване повелитель небес заботился о своих спутниках, защищая их от опасностей, спасая от бед. Что же до Мати…
      Разве она не была Его любимицей? Разве Он не видел в ней свою младшую сестру, помогая ей, уча, делая подарки, которые со времен легенд не получал ни один смертный? И вот теперь…
      – Не волнуйтесь, – Шамаш, наконец, повернулся к хозяину каравана. В его черных мерцавших глазах царил покой, которым Он стремился поделиться с собеседниками. – С ней ничего не случится. Еще до зари девочка вернется в свою повозку целой и невредимой.
      – Но она совсем одна в снежной пустыне!
      – С ней волчица, – тихим, шуршавшим, как ветра по снегу, голосом возразил Шамаш.
      – А если нападут дикие звери? Или она угодит в трещину? Целую ночь в снегах! Моя дочурка замерзнет, простудится, заболеет…
      – Все будет в порядке.
      – Нет, я не могу просто так сидеть и ждать! Я пойду ее искать! – он уже собрался спрыгнуть с облучка, спеша броситься в снега, зовя дочь, но Шамаш задержал его, положив тяжелую руку на плечо.
      – Торговец, нам не следует вмешиваться, – его голос стал набирать силу и властность пробуждавшихся ветров. – Более того – будет лучше вообще сделать вид, что ничего не произошло и по возвращении не расспрашивать ее ни о чем. Когда наступит время, малышка сама все расскажет.
      – Но это невозможно! – в отчаянии вскричал хозяин каравана. – Одна она не сможет даже найти дорогу назад! А ей еще нужно выжить в снегах, что в одиночку, без защиты каравана не под силу даже взрослому мужчине, не то что маленькой девочке! – он говорил одно, а думал совсем о другом. В его груди, появившись неизвестно откуда, стала нарастать ярость. "Мати уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что хорошо, что плохо. И, совершая проступок, она должна отвечать за него.
      Нарушив данное мне обещание никогда больше не убегать, она заслуживает наказания!" -Малышка всю жизнь в пустыне и не просто знает ее, но понимает, любит. И, поверь мне, это чувство взаимное, – колдун пристально смотрел прямо в глаза караванщику.
      – Что бы там ни было, Мати не может просто так, когда ей того захотелось и лишь потому, что захотелось, покидать тропу, подвергая всех нас опасности!
      – Больше она не убежит. Никогда. Но сейчас… Сейчас она должна пройти весь выбранный ей путь до конца. Так нужно, чтобы ее душа обрела уверенность и покой.
      Взгляды Шамаша и Атена встретились. Оба собеседника замолчали, напряженно всматриваясь друг в друга, словно стремясь понять, что стоит за всеми произносимыми другим словами.
      – Может быть, действительно лучше просто подождать? – переводя взгляд с одного собеседника на другого, спросил Евсей. – Если так нужно…
      – Она моя дочь! – резко прервал его Атен. В устремленных на брата глазах горела угроза и властный приказ: "Не вмешивайся!" -Торговец, будет ошибкой… – начал Шамаш, но хозяин каравана не дал договорить и Ему.
      – Она моя дочь! – упрямо повторил он. В этот миг Атен был неспособен прислушиваться к словам, сколь бы мудрыми они ни были, из чьих бы уст ни звучали.
      Трепетавшая душа не позволяла даже попробовать вникнуть в их смысл. Чувства заглушали голос разума. – Она еще не достигла совершеннолетия! Мне, а не ей решать, какими тропами идти! И я не позволю дочери убегать всякий раз, когда ей в голову придет какая-то очередная причуда, слепо рискуя своей жизнью, не думая ни о себе, ни обо мне, ни о ком! Я сейчас же отправлюсь за ней! И никто меня не остановит. Слышишь, никто!
      Колдун вздохнул, недовольно качнул головой.
      – Подожди, – он отложил вожжи, зацепил повод за крючок на облучке, а сам спрыгнул в снег. Тихо свистнув, подзывая к себе волка, он повернулся к Атену: – Оставайся с караваном. Я приведу малышку.
      – Я с Тобой! – вскинул голову тот. Торговец был полон решимости настаивать на своем, и в этот миг даже все небожители вместе взятые, не смогли бы убедить его остановиться.
      – Нет.
      – Она моя дочь! – он смело смотрел прямо в глаза богу, готовый встретить и гнев, и ярость, принять любую кару.
      – Ты останешься здесь! – Шамаш пронзил хозяина каравана насквозь холодным взглядом, словно, проткнув копьем, пригвоздил к месту.
      Атен не мог шевельнуться. Он чувствовал себя так, словно тело отказалось ему подчиняться, превратившись в холодный кусок льда. Лишь когда бог солнца исчез среди снегов, к нему вернулась способность двигаться.
      – Вал, мне нужен олень! – он метнулся к оказавшемуся поблизости дозорному.
      – Сейчас я оседлаю… – начал тот, но Атен прервал его:
      – У меня нет времени ждать. Дай мне своего!
      И дозорный, подчиняясь воле хозяина каравана, спрыгнул в снег.
      Через миг Атен был уже в седле.
      – Евсей…
      – И не думай! Я не отпущу тебя одного! – решительно отрезал помощник.
      – Это твой выбор, – караванщик был не в силах ни о чем думать, ничего решать. Что-то неведомое, наделенное неимоверной силой гнало его в снежную пустыню, а он даже не пытался сопротивляться этому, не видя смысла. – Догоняй, – и Атен поскакал прочь.
      – Вал, – бросив взгляд вслед быстро удалявшемуся брату, Евсей повернулся к дозорному, который поспешно седлал для него оленя, – разбуди Лиса. Он остается за старшего. Объясни ему, что произошло.
      – Но я сам ровным счетом ничего не понимаю!
      – Не важно. Просто скажи, что Мати ушла в снега, и мы пошли ее искать.
      – Здесь безопасное место. Мы могли бы разбить шатер и подождать…
      – Да, так и сделайте!… …-Атен! – Евсей догнав брата, когда последняя из повозок осталась позади.
      – По моим подсчетам девочки нет часа два-три, – поспешно заговорил тот. – Караван шел медленно, так что мы с тобой на оленях быстро нагоним упущенное время…
      – Ветра нет. Луна яркая, – он огляделся вокруг. – Должны были остаться следы и если мы будем внимательны, то обязательно их найдем.
      – Да.
      – Не унывай, – Евсей хлопнул Атена по плечу. – Скоро Мати вернется домой! – он ничуть не сомневался, что так оно и будет. Караванщик даже не задумывался над тем, правильно ли они поступают. Наверное, впервые в жизни все сомнения покинули его сердце, душу охватил азарт, чем-то сродни охотничьему. И еще. Он ощущал поразительное единение с братом, когда все их чувства, мысли вдруг стали чем-то целым, неразделимым.
      А потом они практически в одно и то же мгновение увидели следы маленьких детских снегоступов, а рядом – размытые отпечатки волчьих лап.
      Караванщики понеслись вперед, чувствуя себя окрыленными, думая лишь о том, что цель уже совсем рядом.
      И тут перед ними, словно из-под земли возник повелитель небес.
      Олени застыли, как вкопанные, опустив головы к земле.
      – Кажется, я просил вас остаться, – хмуро глядя на караванщиков, проговорил Шамаш.
      – Там моя дочь! – воскликнул караванщик, махнув рукой в сторону терявшихся за горизонтом бесконечных снегов. В его душе, голосе, глазах сквозили нетерпение и злость на весь мир и, прежде всего, на того, кто встал у него на пути.
      – Я говорил тебе: с ней ничего не случится. Я сказал, что верну ее в караван. Или тебе мало моего слова?
      – Мало! – тот нервно мотнул головой. Его взгляд был прикован к снегам, не видя, не замечая ничего, что было рядом. Он мог думать лишь о том, как бы поскорее высвободиться от опеки бога солнца и продолжить путь.
      – Интересная штука получается. Вы верите, когда вам это удобно, но даже не задумываетесь о вере, когда она по какой-то причине вам мешает.
      – Шамаш… – с опаской поглядывая то на брата, то на повелителя небес, начал летописец, но умолк, остановленный резким взмахом руки:
      – Нет уж! Я скажу все, что думаю по этому поводу…
      Он долго что-то говорил, но караванщики не слушали Его. Они не могли. Чувства затуманили разум настолько, что лишили способности не то что воспринимать смысл слов, но даже слышать их.
      – Да что с вами происходит! – не выдержав, воскликнул Шамаш.
      – Тебе не понять этого! У Тебя никогда не было собственных детей! – сорвалось с губ хозяина каравана. – Ты не знаешь, что это такое – быть отцом! – его слова били, словно хлыстом.
      – Атен! – Евсей с ужасом смотрел на брата. – Даже в отчаянии должен быть предел дозволенного…
      – Ты зря пытаешься меня разозлить, торговец, – качнул головой бог солнца. В его глазах была боль, но голос продолжал звучать твердо и ровно.
      – Уйди с дороги! – сквозь стиснутые зубы прошипел хозяин каравана. Его глаза горели гневом.
      – Атен! – на лице его брата отразились муки вновь проснувшихся сомнений. От былой решимости не осталось и следа. – Мы не можем, не должны, ведь Он…
      – Не можем?! – в гневе вскричал караванщик. – Разве не боги заповедали нам заботится о тех, кто идет по одной с нами тропе? Разве не Ты, – он грубо ткнул пальцем в сторону Шамаша, – говорил, что не хочешь вмешиваться в нашу жизнь, менять наши судьбы, боясь изменить их к худшему? Или это был обман?
      – Я говорил правду, – колдун чуть наклонил голову. Он не понимал, почему поведение хозяина каравана столь резко переменилось.
      – В чем же тогда дело?
      – Я знаю, что произойдет…
      – Я, лишь я в ответе за Мати! И только мне решать, каким должен быть ее путь!
      – Мне небезразлична малышка…
      – С дороги! – он не собирался, не мог больше ничего слушать, когда с каждым новым словом, мигом в его груди нарастали боль и ярость. – Прочь с моей дороги! – и караванщик что было сил хлестнул плеткой оленя, который, ошалев от внезапной боли, метнулся вперед, сбив небожителя с ног.
      Евсей не поскакал вслед за Атеном. Несколько мгновений он, недвижим, сидел в седле, глядя брату вслед. Оцепенение покидало его душу медленно, словно кошка, которую стараются сбросить с рук, а она, не желая того, выпускает когти, цепляясь за одежду, царапаясь, в кровь раня державшую ее руку. Эта боль должна была достигнуть предела, заставить мир пропасть в яркой вспышке за туманом горящих слез, чтобы лишь затем уйти, унося с собой и оцепенение, и что-то еще – тонкую дымку, подобную дыханию силы, более могучей, чем та, что дана человеку, однако лишенной божественного ореола небожителей.
      Караванщик поспешно соскочил с седла. Он подбежал к сидевшему в снегу богу солнца, возле которого, тихо поскуливая, вился золотой волк. Увидев приблизившегося вплотную к его хозяину человека, зверь ощетинился, угрожающе зарычал, обнажив острые белые клыки, сжался, будто готовясь к прыжку.
      – Перестань, Хан! – недовольно поморщившись, остановил его Шамаш.
      – Прости… – прошептал Евсей, падая рядом с Ним на колени.
      – Помоги мне встать.
      Опираясь о руку караванщика, колдун поднялся, отряхнул с себя снег.
      – Не знаю, что на нас нашло… – как ни старался Евсей, он никак не мог найти объяснение мыслям и поступкам.
      Они с братом были должны… Нет, просто обязаны остаться в караване, дожидаясь, пока бог солнца приведет из пустыни Мати. Они же, идя против воли повелителя небес, рванулись в снега, словно те звали их. И, при этом, их голова оставалась совершенно пуста, словно чистый лист бумаги. В ней не было ни рассуждений, ни объяснений – ничего, что могло бы оправдать проступок, так, словно он и не нуждался в оправданиях.
      – Это было… как навет… сперва дрема, сон, подчинившие себе волю, затем внезапное пробуждение, страх, лишившие способности мыслить. А затем… полное затмение…
      – Ты прав, все очень похоже на навет, – скользнув по спутнику быстрым взглядом настороженных глаз, проговорил Шамаш. – Но кто мог наслать его на вас здесь, посреди пустыни?
      – Боги. Демоны. Духи, – Евсей пожал плечами. Мало ли кто мог совершить подобное?
      Его куда более беспокоил вопрос, почему? Зачем кому-то было нужно это делать?
      – Кто бы это ни был, – глаза колдуна, всматривавшиеся в бесконечные просторы снегов, напряженно сощурились, – он очень хотел, чтобы вы сошли с караванной тропы…
      – Чтобы мы осушались Твоей воли! – прошептал Евсей, мысленно содрогаясь при мысли о совершенном ими с братом преступлении, самом страшном из всех известных на земле, когда именно из неподчинения богам рождаются все беды мира. – Мы… Мы не хотели… – детский лепет! Но что еще он мог сказать?
      – Я знаю, – кивнул Шамаш, продолжая внимательно оглядывать все вокруг.
      Скорее инстинктивно, чем осмысленно, летописец тоже осмотрелся, но, не найдя ничего, что несло бы на себе отпечаток беды, прошептал:
      – Все выглядит таким безмятежным и спокойным… – "Словно ничего и не произошло", – мысленно закончил он, украдкой взглянув на повелителя небес: – Господин, прости нас, неразумных! Мы действительно не хотели… Накажи нас, но не сердись!
      – Пустыня только кажется спокойной. На самом деле она трепещет, словно невидимый лист на слепом ветру… – брови Шамаша были сведены, на лице – напряженное внимание в ожидании чего-то недоброго…
      И другой, совершенно отличный от первого, страх пронзил душу караванщика:
      – Если наш поступок подвергнет опасности Мати…
      – Ей ничего не угрожает. Она под надежной защитой.
      – Конечно, госпожа Айя… – караванщик уже хотел понимающе кивнуть, как заметил, что небожитель решительно качнул головой:
      – Я не знаю, на чьей стороне богиня снегов и не собираюсь сейчас выяснять. Это не важно. У меня достаточно сил, чтобы защитить девочку, даже находясь вдали от нее.
      А вот ее отец… Он слеп и глух – легкая добыча для любой притаившейся за горизонтом беды, – глаза колдуна, скользившие по безбрежным просторам пустыни, ища тень надвигавшейся беды, сверкнули: – Скорее. Садись в седло, – приказал он караванщику, подтолкнув его к оленю. – Нужно торопиться.