– А что если ему хватило ума найти себе помощников?
– Неужели кто-то по доброй воле решился ему помогать? – удивленно взглянула на Кигаль богиня истории. – Я согласна, Черные легенды могли забыться. Но люди все так же ненавидят Лаля. Хотя и не помнят причины своей ненависти.
– Помощь можно получить не только по доброй воле, но и обманом, – качнув головой, проговорил Шамаш.
– Да кого он обманет?!
– Во сне все готовы обмануться, более того, стремятся к этому. Тем более, когда речь идет о детях.
– Детях! При чем здесь смертные, тем более те из них, которые еще настолько малы, что даже собственной судьбы не имеют!
– Наделенный даром ребенок, не только не подчинивший себе дар, но даже не разбудивший его, много опаснее того, кто знает о своих способностях и всецело их контролирует, – проговорила Кигаль, спеша поддержать брата, с которым была согласна, хотя, скорее по каким-то своим соображениям, которыми она не собиралась делиться с другими. Во всяком случае до тех пор, пока в этом не возникнет необходимость.
Лицо колдуна помрачнело, брови сошлись на переносице, глаза мерцали настороженным хмурым блеском. Он думал о том, что, возможно, все сложилось бы иначе, скажи он детишкам, что они – наделенные даром. Конечно, отношение почитания, которым окружили бы их все, могло повлиять на их характер, превратив в изнеженных и слабодушных созданий, которым было бы неимоверно трудно пройти испытание. Но они бы хоть знали правду о себе. Хотя… Что бы это изменило в сложившейся ситуации? Ничего. Может быть, только б все еще сильнее усложнило.
Вон малышка, он даже начал обучать ее колдовству, но разве это помогло ей?
Этот мир… Шамаш недовольно поморщился. Временами ему казалось, что здесь все перевернуто с ног на голову, и он идет не по земле, а небесам. Не удивительно, что когда он прочел книгу Мара, его даже взяло сомнение, а не преуспел ли маленький бог в своих попытках поменять местами реальный и нереальный миры?
Когда жизнь так похожа на сон, в котором возможно абсолютно все, даже самое нереальное…
– Сколько их? – между тем спросила Гешти.
– Кого? – ее собеседники одновременно взглянули на богиню истории.
– Детишек, сном которых завладел Лаль.
– Шестеро, – ответил Шамаш.
– Ну, это не страшно, – Гештинанна как-то сразу успокоилась. – Прошлый раз он одурманил несколько тысяч смертных, десятую часть из которых составляли маги. И все равно ему ничего не удалось…
– Сейчас все иначе, – нахмурившись, проговорила Кигаль.
– Конечно, иначе – много проще.
– Как раз наоборот.
– Но… – Гештинанна несколько мгновений, ничего не понимая, смотрела на нее, ожидая, что та объяснит свои слова. Однако повелительница мира смерти молчала и тогда богиня памяти повернулась к Шамашу. – Ты тоже так считаешь? Да? Но ведь это несерьезно!
– Дело не в количестве, а в силе, – колдун потер усталые глаза.
– Да, – подтвердила Кигаль -Ты сказала это с такой поспешностью, словно знаешь нечто, укреплявшее тебя в этой вере, – не спуская с нее взгляда внимательных глаз, сказала Гештинанна. – Не хочешь рассказать нам?
– Нет.
– Но мы вправе знать! Возможно, это поможет разобраться с ситуацией, которая, как ты полагаешь – хуже некуда, – продолжала настаивать та.
– Нет! – от Кигаль повеяло холодом смерти. Голос стал жестким и властным. Она не собиралась говорить – и все тут!
– Не настаивай, Гештинанна, – качнул головой, останавливая богиню, колдун. – Раз Кигаль молчит, значит, у нее есть на то весомые причины. Порою знания бывают опаснее, чем незнание. А нам сейчас и других проблем хватает.
– Ладно, – она могла бы еще поспорить с хозяйкой и подругой, как поступала не раз, но ей совсем не хотелось выглядеть в глазах Шамаша упрямой дурой, настаивавшей на своем даже понимая, что это ни к чему не приведет. И, все же… – Однако Айя нам необходима!
– Нам придется разбираться во всем самим…
– Скажи на милость, как ты можешь разобраться с этим, ты, богиня смерти? Убив спящих?
– Гешти! – глаза богини вспыхнули злостью.
– Что "Гешти"? Что? Я уже несколько вечностей Гешти! И ничего от этого не изменится!
– Ты говорила, – Шамаш вмешался в их перепалку, не дав перерасти в нечто большее, – что во времена Мара люди сами…
– Да, конечно! В прошлый раз они сделали всю черную работу за нас! Но в конце-то концов, вспомни, они заключили договор с Айей! Чтобы вернуться на землю живыми победителями, а не мертвыми героями! Конечно, если тебе все равно, что станет со спящими, если все, чего ты хочешь, это остановить Лаля, пожалуйста, вперед! Но мне-то показалось, что тебя заботит как раз жизнь детей твоего каравана!
– Это так.
– А раз так – нам нужна Айи! Только она может разбудить уснувших сном Лаля живыми!
Кигаль качнула головой. В ее глазах, устремленных на младшую богиню, плавилась тоска:
– То, что я скажу… Мне бы не хотелось, чтобы ты восприняла это как шутку или бред чрезмерно разыгравшегося воображения. Все совсем не так, как в прошлый раз.
В вечности не найти двух одинаковых мгновений. Они могут быть похожи, как две капли воды… Но эти капли – не одно и то же. На этот раз нам придется рассчитывать только на себя, исходя при этом из того, что, возможно, нам будет противостоять сила не только Лаля и горстки смертных детишек, но и Айи!
– Скорее снежная пустыня покроется травой, чем Айя встанет на сторону Лаля! – воскликнула Гешти. – Пусть они и брат с сестрой, но ненавидят друг друга… Так же, как вы двое свою младшую сестрицу Инанну!
– Я не испытываю ненависти к Инанне…
– Шамаш, это… Это не важно! – Гешти смотрела на него с тенью удивления.
Собственно, она хотела сказать другое: – "Важно не это", имея в виду, что, возражая против того, что казалось если и не несомненным, то уж точно не связанным с происходившим, бог солнца не заметил того, что должно было не просто задеть, но возмутить его. Или он действительно забыл Айю, забыл окончательно и бесповоротно? И поэтому остался безразличен к обвинению Айи, в сущности, – в предательстве. Да, Гешти завидовала Айе, и, все же… Она не могла не испытывать возмущения, слыша явную несправедливость. – Айя никогда бы не встала на сторону Лаля! Что бы ни произошло. Это невозможно! Не сомневайся…
– Гешти, помолчи, – поморщившись, остановила ее Кигаль, – не говори о том, чего не знаешь.
– Ты всегда не любила ее, и теперь пользуешься…
– Гештинанна!
– Это несправедливо!
Повелительница мира смерти молча смотрела на богиню памяти в упор. Она не произнесла ни слова, чувствуя, что следующее может взвиться яростным ветром, готовым стереть в прах все на своем пути. А затем Кигаль заметила, что бог солнца, сильно хромая, подошел к стоявшему чуть в стороне высокому вырезанному из черного камня креслу и тяжело опустился на него.
Обе женщины забыли о ссоре, поспешили к нему.
– Больная нога? – сочувственно глядя на него спросила Кигаль.
– Шамаш, то, что ты не отказываешься от смертного тела, несмотря на все его недостатки – в конце концов, твое дело. Но почему ты не позволил Нинти исцелить твои раны? Хочешь, я позову ее?
– Не надо.
– Что мы будем делать? – голос богини смерти был тих.
Колдун молчал. Он понимал, что бессилен что-либо изменить. Это не его сражение.
Не ему идти в бой.
– А если оставить все, как есть? Пусть события идут своим чередом! – Гештинанна резко взмахнула руками, словно собираясь взлететь. – Вспомните прошлое: что бы мы ни делали, всякое наше вмешательство оказывалось лишь временным решением проблемы, за которым следовала масса новых проблем! – она надеялась, что бог солнца поймет ее, поддержит… Но он качнул головой.
О, колдун прекрасно понимал ее! Высшие научили его: единственная помощь, которая бывает чиста, свободна от корысти, любви или ненависти, ответственности при поражении и торжества в случае победы – кубок с отравой, переданный в руки больному, закончившему свой земной путь.
Судьбу подобных должен решать подобный. Пока он был человеком, чувствовал себя простым смертным, эти мысли, сомнения даже не закрадывались ему в голову. Но теперь… Шамаш вдруг с совершенной ясностью понял причину, по которой, зная в сущности все ответы, все, что было нужно для того, чтобы найти путь, он не видел его. Не удивительно.
Горькая усмешка скользнула по обветренным, потрескавшимся губам. Все это время он искал тот путь, что был бы общим для него и каравана. Но этого пути нет. Его никогда не было и никогда не будет. Их дороги просто пересеклись. На день, на год или на сто лет – неизвестно. В его власти продлить это время или укоротить его, но он не в силах изменить ни свой путь, ни их, сводя две совершенно разные дороги в единую тропу.
"Бог, человек? – вновь болезненная усмешка. – Какой ерундой я себя мучил? Какая разница, кто я? Главное – не мы, а наши дороги. Но разве не мы определяем их, не мы идем ими? Что они? Всего лишь камень под ногами. Почему же, несмотря ни на что, выходит так, что не мы повелеваем ими, а они нами…? " -Гештинанна, составители древних легенд, позови их пожалуйста, – в какой уж раз повторил он.
– Я… – она и прежде слышала его просьбу, просто ничего не говорила в ответ.
Конечно, ей казалось страшно несправедливым, что он предпочитает разговор с призраками давно умерших беседе с ней, но… Богиня лишь опустила голову на грудь, пряча глаза, в которых плавились, готовые пролиться огненными слезами, капли боли и обиды. – Я уже позвала. Они скоро придут.
– Как скоро?
Она пожала плечами, чувствуя себя цветком под ногой демона. – Не знаю. Здесь, в подземном мире мы не задумываемся над временем, ведь все короче вечности.
– Поторопи их, пожалуйста.
– Конечно, но…
Она умолка, заметив, как Кигаль взглянула на брата, словно спрашивая о чем-то.
Стихии, составлявшие ее тело, затрепетали, залучились, в ожидании того, что сейчас старшие боги, наконец, отвлекутся от своих мыслей настолько, чтобы заметить ее, понять, что она может помочь им лучше каких-то призраков, ведь она…
Но тут они заговорили. Не о ней. Почему? Она не могла этого понять!
– Мы теряем время, – недовольно нахмурившись, качнул головой колдун.
– Поиски пути – не потеря времени! – вскинула голову Гештинанна, однако Шамаш не слушал ее, продолжая:
– Приведи летописцев в караван, пожалуйста.
– Они призраки и не могут… – начала Кигаль, но бог солнца прервал ее:
– Смогут – если ты разрешишь. Так нужно.
– Но зачем столько сложностей? – ее острокрылые брови приподнялись от удивления.
– Мы могли бы поговорить с ними здесь! И зачем вообще выставлять на показ смертных свою слабость?
– Это их дети, их будущее и их сражение! Как и тогда, много лет назад, лишь они могут победить в нем! – прошептала Гештинанна.
– Что за ерунду ты несешь? – богиня смерти взглянула на нее, как мудрая старая женщина смотрит на наивное дитя. – Или не хочешь понять? Не видишь разницы в повторениях? Ведь я говорила…
– Я потороплю летописцев, – обиженно проворчала она, демонстративно отворачиваясь от хозяйки. – А то так их действительно нужно будет ждать целую вечность. Тем более, что призракам не известен путь наверх, в мир людей, – и, не дожидаясь, что скажут старшие боги, она исчезла.
– Странная она какая-то сегодня… Сама не своя. Несколько раз мне даже казалось, что с нами говорит Нанше, принявшая облик Гешти. Это скорее в духе той, так вести себя… Рассеянная, забывчивая, глупая… И к тому же упрямая. Видно, твой приход стал для нее совершенной неожиданностью, – говоря это, Кигаль подошла к Шамашу, села на краешек возникшего рядом с ним мраморного кресла. – Странно. Уж не влюбилась ли она в тебя? Вот интересно: она и прежде любила Ута, просто прятала свои чувства так старательно, что никто об этом не подозревал, придумала себе любовь за те тысячелетия, что тебя не было, переосмысливая прошлое, благо оно было в ее полном распоряжении, или влюбилась в тебя сейчас, с первого взгляда?
– Кигаль… – Шамаш осуждающе качнул головой. – Чувства вообще не следует обсуждать. А уж если это чувства той, которая сейчас не с нами…
Она сделала вид, что не слышит его, продолжая. – И, все же, я понимаю Гешти. Ты – удивительный мужчина…
– Нам пора, – спеша прервать этот разговор, проговорил он.
– Только одно мгновение. Скажи, зачем тебе летописцы? Тебе нужна их память? Да, конечно, она – их дар. Летописцы помнят все, что видели и слышали. Но знания всех их не сравнятся с тем, что известно Геште. Она ведь все-таки богиня. Притом она очень умна. Мы могли бы разузнать обо всем у нее… Несколько мгновений – и она бы пришла в себя.
– Кигаль…
– Прости, я забыла: ты не любишь обсуждать других за глаза. Кажется, это то единственное, в чем мы с тобой никогда не поймем друг друга. Я все-таки женщина.
В первую очередь женщина, а потом уже – богиня… Не сердись на меня. Поверь: нам всем уже поздно изменяться. Это под силу лишь смертным: менять свои взгляды и привычки, словно одежды. Пусть любимые и дорогие, но все же только лишь покровы, укрывающие тело – не более того… Слушай, давай я верну назад Гештинанну. Пусть она чувствует себя обиженной, но… Но если она действительно любит тебя, то быстро обо все забудет. К тому же, еще одно мгновение спустя, когда первые из случившихся событий отойдут в прошлое, открывшись ее взгляду, она заметит, поймет ту опасность, которая угрожает всему, и…
Колдун качнул головой. Его лицо было мрачным. Смуглая кожа отливала синевой.
– Нет.
– Но почему?!
– Дело не в ответах.
– А в чем же?
– Летописцам открыт путь.
Кигаль пристально взглянула на брата. В ее глазах забрезжил огонь понимания.
– Путь во владения Лаля… – прошептали ее губы. Богиня тотчас выпрямилась, ее плечи расправились, голова откинулась назад. Все. Она, наконец, поняла!
Глава 11
Евсей подошел к стоявшему возле отвернутого полога шатра Атену.
Хозяин каравана зябко кутался в полушубок, переступая с ноги на ногу. Скрестив руки перед грудью, он прятал кисти подмышками. Шапка была надвинута на самые глаза, взлохмаченные усы и борода топорщились во все стороны, покрытые льдом, дыхание белым паром срывалось с обветренных губ.
– Холодно, – прошептал Евсей, получше запахнув полушубок. – Мороз просто зверь, – он кивнул головой в сторону царившей за гранью шатра снежной пустыни. – Вон как метель метет – в двух шагах ничего не видно… Что смеешься? – услышав соскользнувший с губ брата смешок, спросил он, повернувшись к хозяину каравана.
– Ты просто забыл, что такое настоящий холод, – он не повышал голоса, прятал дыхание в ворот полушубка. – С тех пор, как Шамаш идет с нами, нас окружает Его сила, защищая от холода.
– Да… – летописец недовольно поморщился. Ему не хотелось думать о прошлом, вспоминать обычную повседневную жизнь, лишенную чудес, место которых занимали вечные заботы о том, как выжить в снегах, сэкономить достаточно тепла и пищи, чтобы добраться до очередного города, там продать товар и на вырученные деньги купить достаточно припасов, чтобы одолеть следующий переход. И снова путь, снова снега, и так по кругу до бесконечности… В сравнении с нынешней жизнью, прежняя казалась не стоившей того, чтобы ею жить. И Евсей не поменял бы и мгновения пути по дороге бога на пусть даже вечность былой череды серых однообразных дней. – Видать, Он далеко ушел от каравана.
– Его нет на земле, – глядя в снега, чуть слышно проговорил Атен.
– С чего ты взял?
– Посмотри вокруг. Не замечаешь ничего необычного?
Евсей обвел взглядом караван, дремавший под защитой шатра. Над повозками витало казавшееся не просто ощутимым, но видимым напряжение, подобное сгусткам тумана, покрывавшим низины.
– Ты не туда смотришь, – донесся до него хрипловатый голос Атена. – Там, – он кивнул головой в сторону снежной пустыни.
Евсей старательно пригляделся к белому царству снега, холода и ветра. Но сколько он ни смотрел, глаз не находил ничего примечательного, словно медленный танец снежинок скрыл за собой все, как серая дымка сумерек скрадывает краски земли и небес.
– Я ничего не вижу, – наконец, сдавшись, проговорил он.
– Время. Оно замедлило свой бег.
– А ведь верно, – теперь, когда брат сказал, Евсей вдруг сразу понял, что ему казалось странным, но столь неуловимым, что он не обращал на это внимания: снег летел не просто медленно, он словно висел в воздухе, застыв белым птичьим пухом.
И эта безмолвная тишина, лишеная не только завывания ветра, но даже его дремотного храпа-бормотания… – Шамаш не только бог солнца, Он еще и повелитель времени. И ты думаешь… Ты боишься, что Он не вернется и мы так и останемся застывшими навек тенями на границе всех времен?
– Он никогда не поступил бы так!
– Конечно…
– Может быть, Он услышал, как Лина звала Его на помощь, и, будучи слишком далеко от каравана замедлил течение мгновений?
– Уже полдня минуло…
– Всего полдня! Не забывай: ведь Он ушел от нас на целых десять дней пути… А, может быть, все и не так… – его лицо вмиг помрачнело.
– Не беспокойся, брат, – в глазах Евсея зажглось сочувствие. – Все исправится. Мы пережили столько всего, пройдем и через это.
Атен тяжело вздохнул.
– "Тропа богов требует от идущих по ней жертв" – так, по-моему, говорили Гамешу, когда Губитель, лишив его жену рассудка, вынудил совершить преступление, за которое ее изгнали… – чуть слышно прошептал он.
– Слова людей, не небожителей. Неужели ты станешь верить им, зная, как Шамаш относится к жертвоприношению?
– Гамеш имел ввиду самопожертвование. А это нечто совершенно другое, – Атен был серьезен и хмур. – Жертвоприношение – стремление пожертвовать кем-то ради себя, жертва – готовность отдать что-то свое ради других… Евсей, я очень боюсь за дочку. То, что происходит… Это страшно! Раньше, прежде, в общем, давно, я знал: если со мной или с ней что-то произойдет, если мы умрем, мы встретимся в вечном сне госпожи Айи. Но теперь расставание может оказаться вечным!
– Брат, этого не случится! Шамаш не допустит, чтобы с Мати приключилась беда, ведь она – Его любимица, и…
Но хозяин каравана не слушал его:
– Я готов отдать все, что у меня есть, все что угодно, лишь бы вечность не развела наши пути по разные стороны горизонта!
– Ну, перестань! С чего вдруг столь мрачные мысли? Шамаш вылечил тебя от смертельного яда снежной змеи, исцелил всех нас от безумия, так неужели же Он не найдет способа помочь малышам, которые всего-навсего спят? Ведь они живы! Яд ягод Меслам не убил их, а, значит, есть надежда…
– Если бы все было так просто…! – а затем, не выдержав, он произнес вслух то, что все последние часы звенело у него в голове, ища, требуя выход наружу: – Ну почему, почему Он ушел именно сейчас, когда Он нам так нужен?!
Евсей качнул головой. В его взгляде, устремленном на брата, читался укор:
– Кто мы такие, чтобы судить о поступках небожителей или учить Их, что делать, как поступать? Единственное, что нам дано – верить в Них. И не отчаиваться…
Атен, может быть, Он уже давно сменил одни поиски на другие и теперь ищет способ помочь детишкам…
– Не находя его! Ведь иначе Он бы уже вернулся, верно? – полный боли смешок сорвался с потрескавшихся губ. – Если уж Он его не может найти, то, значит, выхода вообще не существует…
– Атен, Шамаш, конечно, величайший из небожителей. Но не забывай: Он – не повелитель сна. Это стихия Его божественной супруги. Возможно, Он пошел к Ней…
– Куда! Для того, чтобы увидеться с Ней Ему не было нужды покидать земной мир, ведь вот она, снежная пустыня – Ее безраздельные владения!
– Богини подземного мира говорили мне, что Шамаш не может встретиться с госпожой Айей, потому что Губитель набросил Ей на плечи плащ-невидимку.
– Как это? – Атен растерялся. Он привык считать повелительницу снегов всесильной, всевластной владычицей. И не важно, что когда-то Она была всего лишь младшей богиней, вечной девочкой-невестой.
– Не знаю, – пожал плечами Евсей. – Я только передаю тебе слова хозяек мира смерти. Как бы мне ни было интересно, я не осмелился расспрашивать Их.
– Конечно, я понимаю… Но неужели госпожа Айя не могла снять этот плащ?
– Значит, не могла… Атен, ты задаешь мне вопросы, ответ на которые знает лишь Она!
– Да… Но что же тогда… – он не успел договорить начатой фразы.
Вдруг раздался звук, заставивший караванщиков вздрогнуть. В еще мгновение назад царившей неподвижной тишине он показался раскатом грома, полным холода и властности. Подхваченный гулким эхом он еще не успел затихнуть, как в мир за пологом шатра вернулось движение. Откуда ни возьмись, налетел ветер, разбросавший в разные стороны хлопья снежинок, спеша отделить небо от земли и прочертить между ними четкой черной нитью грань горизонта. А еще через миг перед глазами караванщиков возникли бог солнца и его старшая сестра – повелительница подземного мира Эрешкигаль.
Увидев последнюю, Атен и Евсей на миг застыли на месте, окаменев, разучившись дышать, затем их ноги как-то сразу ослабли, подломились, так что караванщики были готовы упасть перед Ней на колени и лишь присутствие Шамаша, в котором они видели своего божественного покровителя и господина, удержало их.
– Гештинанна еще не пришла? – без приветствий и долгих величественных речей по-деловому спросила Кигаль.
– Госпожа… – голос Евсея сорвался в сип, слова отказывались складываться в звуки. Он никак не мог прийти в себя, хотя и казался гораздо увереннее Атена.
Ведь ему уже раз приходилось говорить с повелительницей подземных стран и он знал, как благосклонна госпожа Кигаль к спутникам своего божественного брата.
– Значит, нет, – кивнула та, понимая, что смертные потрясены ее приходом, и не важно, что она явилась им в людском обличии, когда даже в нем была узнаваема, люди же в большинстве своем видят не столько зрением, сколько памятью. А раз так, ей не приходилось ожидать от торговцев более вразумительного ответа. Впрочем, ей было достаточно и этого.
Скользнув по собеседникам быстрым взглядом, в которых поблескивали огоньки интереса, она повернулась к Шамашу.
– Кто они? – спросила богиня.
Колдун ответил не сразу. Несколько мгновений он молчал, чуть наклонив голову.
Сначала он просто хотел попросить своим спутников назваться, но, взглянув на них, понял, что им потребуется еще много времени, чтобы прийти в себя, а до этих пор они вряд ли вспомнят даже свое имя, которое, в действительности, сейчас не имело никакого значения, когда богиня хотела узнать нечто иное.
– Хозяин каравана и его брат – летописец, – наконец, проговорил он.
– Значит, эти смертные – из тех, кому следует знать правду? – ее слова звучали как вопрос, хотя, по существу, были утверждением, нуждавшимся лишь в подтверждении.
Шамаш кивнул, добавив:
– Все они имеют право знать. Ведь это их путь.
– Тогда нужно посвятить их в дело.
– Дождемся Гештинанны.
Кигаль ощутила напряжение, звучавшее в голосе ее собеседника, в ее глазах зажегся вопрос, который, однако же, так и не сорвался с ее губ. В конце концов, решила она, Шамаш лучше знает, как следует поступать. Что же до тревоги и волнений, то для них было предостаточно причин.
Ее сощуренные глаза придирчиво оглядели все вокруг. Ох как же ей не нравилось это место!
– Ты чувствуешь? Здесь – око бури, – она подошла поближе к богу солнца, словно прячась под его защиту.
Кигаль было не по себе. Она устала казаться сильной и властной, ей хотелось хотя бы немного побыть ранимой и беззащитной женщиной, а рядом с Шамашем это было не сложно, более того, казалось само собой разумеющимся, ведь он был могущественнее ее. Но разве могла она позволить себе подобную слабость в такое время, да еще на глазах смертных? Однако… Прислушиваясь к своим чувствам она понимала, что дело не только в ее желании, но и в том, что окружало их. Что-то неуловимое, стихийное все более и более сгущалось вокруг каравана, нечто, заставлявшее искать защиту. Или стремиться убежать прочь.
– Мне никогда не было так неуютно, – пробормотала она. – Даже рядом с Нергалом.
Но ведь Лаль… Свышние, да кто вообще такой Лаль!…Послушай, – ее вдруг словно озарило, – а, может, за ним стоит кто-то еще? Я могу поклясться всем сущим, что чувствую дыхание Нергала!
– Возможно, так оно и есть, – нахмурившись, проговорил Шамаш.
– О-о-х! – полный ужаса вздох заставил колдуна обернуться, посмотреть на хозяев каравана, которые с трепетом внимали разговору богов, ловя каждое слово. За их спинами виднелись силуэты простых торговцев.
Люди начали собираться поодаль, не решаясь приблизиться. Если к Шамашу за год дороги они привыкли и знали, что Ему ненавистно даже само слово "господин" воспринимается Им так, словно это – не дань признания, преклонения, уважения, служения, – в общем, всего того, что люди испытывают к наиболее любимым ими богов, – а какое-то оскорбление, то богиня смерти всегда представлялась им совсем иной – далекой, отчужденной, величественной…
"Кому подчинены Несущие смерть? " – спросил Шамаш Кигаль, переходя на мысленную речь, не желая тревожить дух смертных, которые и так были на пределе в ожидании беды.
"Как это кому они подчинены? " – непонимающе взглянула на брата повелительница подземных краев.
"Золотые волки – помощники Айи, змеи – Намтара… " "А, ты в этом смысле… Нет, пусть я – богиня смерти, но у меня совсем другие помощники. Мне служат вестники и проводники, связующие мир жизни и смерти – коты, жуки, кукушки. А Несущие смерть… Какой мне от них прок, когда они способны лишь отнимать жизнь? И, потом, разум этих тварей пуст, дух ослеплен яростью, так что их невозможно даже держать в повиновении. Единственная работа, на которую они способны – делать то, что они творят и так, без нашего на то желания – убивать".
"Кто их хозяин? " "Нергал… Но это еще ничего не значит! – поспешно добавила она. Кигаль-то заговорила о Губителе с единственной целью – надеясь, что Шамаш разубедит ее, может быть даже высмеет столь по-женски безосновательные страхи. Она не ожидала, что брат не просто воспримет ее слова всерьез, но даже подтвердит опасения. – Лаль мог подкараулить их в краю снов. И вообще… – она понимала, что ловит тень, собирая прах со следов. – Давай не будем говорить о Нергале, – процедила богиня смерти сквозь сжатые губы. – Наш противник маленький Лаль. И все. Пусть так оно и остается".
Колдун пожал плечами. Какая разница, о чем говорить, а что умалчивать?
Реальность ведь от этого не изменится.
К тому же, тут как раз появилась богиня памяти, сопровождаемая двумя из своих помощников-летописцев.
В подземных владениях последние были наделены человеческими телами, пусть более плотными, каменно-холодными, но, все же, осязаемыми. В солнечном же свете лишь боги были способны различить людские черты в блеклых тенях, с размытыми контурами и прозрачными стихийными покровами.
Торговцы, не ожидавшие таких гостей, в ужасе попятились. Губы зашептали слова заклинаний – оберегов от бесприютных душ.
Тем временем летописцы, опустив головы на грудь, словно боясь посмотреть на мир, который был оставлен ими навсегда не одну вечность назад и с каждым новым мигом расставания становился все более и более любим. Они не смели заглянуть и в глаза людей, не желая увидев в них себя такими, какими они стали. Беззвучными тенями они подошли к ждавшим их небожителям и замерли, склонившись в низком поклоне.
– Шамаш, – решительно заговорила Гештинанна, – древний цикл написан пятью летописцами, когда жизнь Нинта была длиннее обычной людской, – она объясняла, почему потребовалось столько народу там, где обычно справлялись двое, хотя ее собеседнику все это должно было быть известно и так, надеясь, в свою очередь, тоже получить хоть какие-то объяснения. – Но как я поняла, речь идет о части, посвященной Лалю и поэтому привела только этих двоих, – видя, что собеседник не торопится отвечать на ее незаданные вопросы, чуть слышно вздохнув, продолжала она. – Если нужно, я могу позвать остальных…
– Нет, – качнул головой колдун. – Ты сохранила им память?
– Конечно, это же мои помощники! – она удивленно заморгала глазами, не понимая, почему Шамаш спрашивает о само собой разумевшихся вещах.
Может быть, разобраться во всем ей мешала обида. Пусть прежде Шамаш редко заходил в владения старшей сестры и потому постоянно пропадавшая в них богиня памяти нечасто встречалась с ним, пусть при каждой встрече он был подчеркнуто устранен, но Гешти всегда понимала его с полуслова, они говорили об одном и том же, с ней он мог поделиться своими тревогами и заботами о людях, зная, что только она воспримет эти слова всерьез, и постарается помочь. И вот теперь, когда грань, отделявшая Шамаша, исчезла, оказалось, что на смену ей пришло великое множество преград, мешавших не только приблизиться, но даже понять!
Тем временем колдун, не дожидаясь, пока богиня памяти справится с вдруг накатившими на нее чувствами, повернулся к призракам:
– Простите, что из-за меня вам пришлось подняться в земной мир. Я сожалею, если это причинило боль вашим душам.
– Мы слуги богов, – те низко поклонились повелителю небес, тронутые его заботой, – и исполняем Их волю, видя наслаждение в служении.
– Будьте искренними, забудьте о том, кто я, говорите со мной так, словно я – равный вам.
– Как прикажешь, – они послушно выпрямились, подняв головы, окинули взглядом невидимых глаз все вокруг, после чего повернули прозрачные лица к богу солнца. – Да, нам было больно вновь войти в мир, который когда-то был родным, сейчас же стал совершенно чужим. Но эта боль приносит больше радости, чем все, что было у нас в жизни и смерти, когда в ней явилось исполнение самой заветной мечты.
– В каком бы облике мы ни пришли сюда, – продолжал второй летописец, – сколь краткой ни была бы эта встреча, – не важно, когда даже одно мгновение будет согревать нас долгие годы.
