Книга 4_Дорогой сновидений

      Евсей подчинился.
      – Скачи за волком, – тотчас последовал новый приказ.
      На этот раз караванщик замешкался.
      – Господин… Твоя нога… Не будет ли лучше… – он хотел предложить богу занять его место в седле. В конце концов, он мог бежать рядом, держась за стремена. Но когда Евсей взглянул на Шамаша, то, потрясенный, умолк, увидев, что Тот больше не стоит на земле, а парит, окруженный ярким золотым ореолом, в засеребрившемся, зазвеневшем воздухе.
      "Вот о чем говорил Атен! – мелькнуло в голове караванщика. – Вот что он видел и что позволило ему первым распознать в Шамаше бога солнца!" – он сглотнул подступивший к горлу комок, с силой стиснул кулаки, стараясь, охваченный трепетом, сдержать накатившуюся на него бесконечной снежной волной дрожь.
      – Евфрасей! – вывел его из оцепенения властный голос. – Торопись! Твоему брату понадобится помощь нас обоих! Скачи за волком! Не медли! – и повелитель небес исчез.
 

Глава 3

 
      – Она моя дочь! Моя дочь! – упрямо повторял Атен.
      Караванщик ехал, не отрывая взгляда от следов на снегу, боясь хотя бы на мгновение потерять их путеводную нить из виду. Иное перестало для него существовать. Все, что осталось от мира – он сам и эта тонкая полоска снега под ногами.
      И тут олень остановился. Все произошло настолько внезапно, что Атен, не удержавшись в седле, перелетел ему через голову. Снег смягчил приземление, избавляя тело от ушибов и переломов, но отсутствие физической боли лишь усилило духовную.
      Отчаяние и ненависть, гнев и ярость заполнили собой все сознание, на миг ослепив глаза.
      – Ты! – выдохнул он. Поспешно вскочив на ноги, караванщик бросился к спустившемуся с небес на землю богу солнца.
      – Стой, торговец! – не желая использовать магическую силу против друга, тот вытянул вперед в предупреждающем жесте руки.
      – Пропусти меня! – он рванулся, пытаясь подняться, но ноги скользили по ледяной корке, руки проваливались в глубокие сугробы, не позволяя выбраться из снежных сетей. – Демоны и их повелитель! – ругательство было готово сорваться с его губ, но тут…
      – Атсинен… – сказанное Шамашем заставило караванщика не просто проглотить обидные слова, но забыть о них. Полное, тайное имя всегда имело над человеком особую, не сравнимую ни с чем иным власть, а уж в устах бога оно становилось оружием, способным на все.
      Атен замер на месте, не спуская остановившегося взгляда немигавших глаз с лица небожителя. Прошло несколько мгновений, прежде чем сознание начало проясняться, вернулась способность здраво рассуждать.
      Караванщик огляделся. В его глазах отразилось непонимание, на лицо легла тень сомнения. В первый миг он не только оказался не в силах вспомнить, как оказался посреди снегов, вдали от каравана, но даже не узнал окружавшей его пустыни. Все казалось странным, чужим, заволоченное какой-то алой скользкой дымкой, чей запах был полон духа ядовитого растения. Дрожавшие руки потянулись к голове, ладони сжали ее, разрывавшуюся на части. В висках стучал глухой, тяжелый гул, подобный раскатам далекого грома.
      – Что происходит? – с трудом прошептал он. – Что со мной? – он поднял полные боли и отчаяния глаза на бога солнца, который в этот миг был для его разума единственной опорой.
      – Ты был во власти навета, – по губам Шамаша скользнула едва заметная улыбка, когда он понял, что смог достучаться до разума своего спутника. – Сейчас ты свободен, но тот, кто наслал его на тебя раз, может сделать это снова. Так что слушай меня, слушай внимательно! Не думай ни о чем. Забудь о прошлом. Не ищи ответов в настоящем. Замри и читай молитвы. Они удержат тебя на грани. И что бы ни было, что бы ты ни увидел, не шевелись! Помни, Атсинен! Иначе быть беде!
      – Я… Я постараюсь, господин! – прошептал тот.
      – Хорошо, – колдун кивнул.
      Повернувшись к караванщику спиной, Шамашу огляделся вокруг. Его лицо помрачнело, глаза сощурились. Холодным огнем в ни вспыхнула злость на остававшегося невидимым противника, который столь бесцеремонно и жестоко играл судьбами не способных хотя бы что-то понять, не то что изменить, защищая себя, людей.
      И тут…
      Он резко вскинул голову, почувствовав, как земля под ногами вдруг вздрогнула, шевельнулась. В ее глубине, под толщей снегов, родился напряженный гул, который рос и рос, приближаясь.
      – Что это? – растерянно глядя себе под ноги, спросил караванщик, которому никогда прежде не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. "Может быть, именно так рождается трещина, та, что сейчас разверзнется…" -Я приказал тебе: замри! – колдун пригнулся к земле, приблизил ладони ее к холодным покровам, закрыл глаза, отказываясь от обычных людских чувств ради магических.
      Среди белых складок снегов он отыскал неведомую тварь, медленно поднимавшуюся из глуби земли, но сумел разглядеть лишь длинное, лишенное конечностей тело – хвост гигантской змеи, да бездонную пасть, подобную яме, в глубине которой, словно рогатина в ловушке, сверкал длинный острый клык, хранивший в себе смертельный яд.
      Это жуткое создание было еще очень далеко, но маг уже чувствовал отравленный дух, который оно источало. Запах затуманивал сознание, одурманивал…
      Закашлявшись, Шамаш резко отпрянул от снежного покрывала. С силой сжав зубы, он несколько мгновений боролся с волнами дурноты, заставляя себя глубоко и размеренно вдыхать морозный воздух пустыни. Когда дурман отступил, понимая, что бессилен против того, кто не принял над собой его власть, маг вновь наклонился к земле.
      Перед ним был не призрак, не дух, а хищник, которого можно было попытаться отогнать, заставить уползти обратно, в свою нору, где тот спал до тех пор, пока его не потревожили. Он, закрыв глаза, заставил свой разум приблизиться к духу снежного змея и затем медленно, успокаивая, усыпляя, беззвучно зашептал слова заклятья, в которых была не угроза, а покой, не вражда, а протянутая рука дружбы и доверия.
      Колдун почувствовал, что тварь начала успокаиваться, прекратила свой подъем к поверхности, закрыла пасть, мотнула вытянутой, лишенной глаз головой, сбрасывая тонкую дымку – сеть, наброшенную на нее кем-то неведомым даже ей самой.
      "Вот и хорошо, – Шамаш устало улыбнулся, – теперь возвращайся назад, в свою нору.
      Человек – слишком большая добыча для тебя. Ты сможешь убить его, но не проглотить. Дождись кого-нибудь поменьше, зверя, который не обманет твоих надежд и утолит голод…" Змея подчинялась его воле. Да, она была согласна – к чему зря тратить столь необходимый для жизни яд? Лучше притаиться в ожидании пищи. Тем более что пришедшие на ее территорию и сами собираются уходить. Они не останутся здесь. И с чего это она взяла, что чужаки будут ей конкурентами в борьбе за жизнь?
      Шамаш выпрямился, повел затекшими плечами, затем поднеся замерзшие руки к губам, подул на них, согревая горячим дыханием.
      Оставалось совсем немного – несколько мгновений спокойствия и тишины, не таившей в себе ни следа угрозы, чтобы все осталось позади.
      Но тут…
      Атен мотнул головой. Перед глазами закружились какие-то блики, тени. Все поплыло.
      Он зажмурился, надеясь прогнать странное наваждение, но что-то вдруг в нем расстроилось. И когда хозяин каравана открыл глаза, на мир смотрел слепой, неосмысленный взгляд не человека – призрака. Медленно, осторожно, боясь вспугнуть способную убежать, но не защищаться жертву, к нему начали возвращаться обрывками воспоминаний мысли, страхи…
      "Мати! – боль острым взмахом острого клинка резанула по сердцу. – Моя маленькая девочка! Где ты? Совсем одна в снегах, где всюду опасность? Нет, я не могу ждать!
      Я должен найти ее, защитить!" И едва караванщик подумал об этом, как ему показалось, что он увидел мелькнувший впереди маленький детский силуэт.
      – Мати! – вскрикнул Атен и бросился вслед за тенью. …Снежная змея уже почти заснула. Но новая волна движения, кругами прошедшая по поверхности снегов, пробудила ее злобу, разожгла ярость, наполнила новыми силами и погнала наверх, навстречу врагу.
      Тварь обезумела. Яркая вспышка ненависти сожгла тонкие нити, которые все еще соединяли воедино разум Шамаша и дух змеи. Магия, словно отразившись в кривом зеркале, обращавшим добро во зло, а заботу в стремление причинить боль, обрушилась на своего создателя, не успевшего отреагировать и защититься. Колдуну показалось, что он вновь вернулся в миг сражения с Потерянными душами. Вокруг бушевали стихии, чье прикосновение причиняло нестерпимую боль не только телу, но и душе.
      Воздух стал холодным и тяжелым, как лед, кровь была готова застыть в венах, не справляясь с ее тягучим потоком, сердце нервно билось в груди, а разум…
      В отчаянии следя за всем происходившим, он к своему ужасу совершенно отчетливо понимал, что не может сделать ничего, чтобы предотвратить неминуемое.
      – Торговец, стой на месте! – заметив сквозь дымку слез и кроваво-алой мути, что караванщик, вопреки всем запретам, двинулся вперед, навстречу не видимой его оку опасности, крикнул Шамаш.
      Но Атен не слышал, не мог услышать.
      И тогда, в кровь кусая губы, колдун бросился ему наперерез. Его хватило лишь на то, чтобы сделать несколько шагов. Потом он почувствовал на губах, горевших огнем щеках, покрытом капельками пота лбу снег, чье холодное прикосновение возвращало покой, даря забытье.
      – Господин… Господин! – он очнулся не от резкого, исполненного болью крика, слух вернулся уже потом. Сначала было прикосновение горячего языка к замерзшим рукам.
      Застонав, Шамаш перекатился на спину и замер, глядя на высокие яркие звезды, смотревшие на него с тревогой и заботой.
      Потом он увидел над собой испуганные, полные тревоги за друга и хозяина глаза золотого волка, а спустя еще мгновение – такое же паникующе взволнованное лицо Евсея.
      Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя, когда же разум прояснился, первым, о чем он вспомнил, был хозяин каравана.
      – Торговец! – он рванулся, спеша поскорее встать.
      Евсей помог Ему подняться, поддержал, когда движение, отдавшись резкой острой болью не столько в теле, сколько в разуме, заставило мир зашататься, заскользить перед глазами, теряя очертания.
      – Что случилось? – со страхом глядя на бледное, такое же белое, как покрывший сединой волосы снег, лицо повелителя небес спросил караванщик.
      – Потом объясню… – глухо проговорил колдун, сумевший, поборов волны дурноты, выпрямиться, оглядеться вокруг. – Хан, – приказал он не сводившему с бога солнца настороженного взгляда волку, -найди хозяина каравана. Быстрее!
      Зверь застыл, принюхиваясь к ветру, но лишь на мгновение, спустя которое, отыскав нужный запах, солнечным лучом скользнул по лику пустыни, остановился шагах в сорока над чем-то серым, лежавшим в снегах, обернулся назад и замер, не двигаясь с места, ожидая новых команд.
      Сжав зубы, сдерживая полный отчаяния и боли стон, готовый сорваться с посиневших губ, Шамаш бросился к нему.
      Евсей побежал следом. Его сердце колотилось в безумном ритме, то убыстряясь до предела, когда казалось, что еще миг – и оно разорвется, то обмирая, замедляясь, почти останавливаясь, в ужасе начавшего просыпаться понимания того, что случилось несчастье. Его глаза видели лишь серую тень, упавшую в снег, но сердце, душа уже различали в ней брата.
      Атен лежал на боку, подтянув колени к животу и прижав руки к груди. Ветер сорвал шапку, откатив ее далеко в сторону, и теперь серебрил всклокоченные волосы, покрывая тонкой коркой изморози усы и бороду.
      Он был еще жив, но не мог даже шевельнуться, когда все тело свела ужасная судорога, пронзая болью руки и ноги, лишая их возможности двигаться, исполнять приказы разума.
      – Господин… – увидев упавшего рядом в снег Шамаша, прошептали его запекшиеся губы. – Прости, я… я нарушил Твой приказ…
      Тот не слушал его.
      – Змея. Она ужалила тебя? Куда? – спросил он, затем, не дожидаясь ответа, провел ладонями над караванщиком, ища жар воспаления, который исходил бы от места укуса.
      Ему потребовалось всего несколько мгновений, чтобы обнаружить… Голень левой ноги! Вздох облегчения сорвался с его губ. Если так, еще можно помочь. – Борись!
      Слышишь! Ты должен жить!
      – Не могу, – тот не чувствовал уже ничего. Боль ушла. Ей на смену пришел покой, полный сонной дремы. Глаза начали сами закрываться…
      – Евфрасей! Сними ремень и перетяни ему потуже ногу, чтобы кровь не разносила яд по всему телу… Выше. И туже, – не теряя ни мгновения даром, Шамаш, отдавая команду летописцу, сам разрезал ножом ткань штанины, обнажая бледную онемевшую кожу ноги с маленькой красной ранкой – точечным следом укуса, вокруг которой уже образовалась начавшая синеть припухлость.
      – Атсинен, сопротивляйся! – заметив, что раненый готов сдаться, погружаясь все глубже и глубже в облака снов, он поднес к самому лицу караванщика вспыхнувший бледным лунным светом клинок. – Взгляни. Вспомни этот нож, – видя, что хозяин каравана, подчиняясь, открыл глаза, Шамаш продолжал: – когда ты отдавал его мне, то сказал, что твоя жизнь в моих руках.
      – Да, господин… – едва слышно, с неимоверным трудом шевеля непослушными губами, пробормотал он.
      – Я не хочу, чтобы ты умирал! Я приказываю тебе жить! Борись же! Не сдавайся!
      – Я… подчиняюсь воле Твоей… – пробормотал тот. Удерживая создание, он зашептал слова молитвы, той, что разум знал лучше всего, чьей тихой власти была послушна душа.
      Шамаш скинул полушубок, не глядя, бросил Евсею, велев:
      – Укутай его, – сам же стал поспешно растирать холодные онемевшие ладони, чтобы вслед за огнем в них поскорее вернулась магия. Но руки никак не желали подчиняться, пальцы застыли, полусогнутые, скрюченные…
      – Черные боги, – выругался колдун, зная, что каждое новое мгновение промедления может стоить караванщику жизни.
      Он всецело сосредоточился на ране, заставляя кровь, отравленную ядом сначала медленно, капля за каплей, затем тонким черным ручейком вытекать наружу…
      Время остановилось.
      – Господин… – лишь когда Евсей осторожно коснулся его плеча, Шамаш очнулся, взглянул на ногу караванщика, с облегчением отмечая, что опухоль стала спадать, ядовитая синева исчезла, сменившись бледностью. Затем он встретился взглядом с глазами Атена, из которых ушли тени приближавшейся смерти.
      – Как ты? – тихим от усталости голосом спросил он.
      – Со мной все в порядке. Спасибо, господин, – ответил тот, собираясь встать, подтверждая, что достаточно силен, чтобы позаботиться о себе самостоятельно.
      – Не спеши, – удержал его Шамаш. – Я удалил основную часть яда, но не весь. Укус змеи опасен не только тем, что убивает в тот же миг, но и потому, что может нести медленную смерть… – он оглянулся назад, где в стороне спокойно стояли олени. Рожденные в неволе, они настолько привыкли к своему пути, что даже не помышляли о том, чтобы, почувствовав, как ослабли сдерживавшие их бег оковы, вырваться на свободу. Нет, склонив головы вниз, они топтались на месте, разрывая копытами снег, учуяв запах росшей под ним травы и спеша добраться до пищи.
      – Я приведу оленей, – Евсей поднялся, но Шамаш остановил его.
      – Подожди, – его глаза настороженно сверкнули, брови сошлись на переносице.
      Следуя молчаливому приказу, к нему подбежал волк, на миг застыл, чуть наклонив голову, затем приблизил морду к снегу, принюхался и, учуяв что-то недоброе, тихо заворчал.
      – Знаю… – поймав озабоченный взгляд зверя, колдун кивнул. – Нужно быстрее выбираться отсюда.
      – Я… – начал было Евсей, указав рукой на оленей, вновь предлагая свою помощь.
      – Нет! – решительно остановил его Шамаш, а затем вновь повернулся к волку.
      – Твой шаг легче. Пригони к нам рогачей.
      Хан в тот же миг вскочил и почти не касаясь снега, словно скользя над ним, побежал выполнять приказ.
      – Еще одна змея? – Атен шевельнулся, нервно вздрогнул, словно от судороги. Ему никогда раньше не приходилось встречаться с подобными тварями, хотя он и знал, что в пустыне их множество. Просто змеи, не любившие, когда их тревожат, обычно держались в стороне от караванных троп, в то время, как люди практически никогда не покидали линий пути.
      – Не змея, – качнул головой Шамаш, но его голос при этом звучал так глухо, что ответ ни сколько не успокаивал, скорее еще сильнее пугал.
      – Кто же тогда? – Евсей внимательно осматривал просторы снегов, стараясь разглядеть знак той беды, чье приближение предвидел бог солнца и чуял золотой волк.
      – Не менее опасное создание. А может – еще большее… – хмуро проговорил колдун.
      Увидев, что, пока они говорили, Хан, выполняя команду, пригнал к людям оленей, он поднялся. Вдвоем с Евсеем они помогли Атену встать, забраться в седло, затем Шамаш передал повод второго оленя летописцу. – Скачите назад, в караван.
      – А Ты? – братья медлили. В их душах благодарность переплелась с чувством вины, когда торговцы понимали, что, послушай они бога солнца, подчинись Его воле, ничего бы не случилось, а теперь…
      – Скачите. Я сокращу ваш путь…
      – Шамаш, но как же Мати? – что бы там ни было, но отец не мог не думать о дочери, не беспокоиться о ней. – Она должна быть где-то рядом, и…
      – Сколько можно повторять: с девочкой ничего не случится! На рассвете она вернется в караван целой и невредимой, – затем его голос стал жестким, холодным, – но если вы не поторопитесь, то, может статься, что она не встретит там ни одного родного человека.
      – Но как же… – Евсей все еще медлил. Он понимал, что должен скакать с братом, когда тот, попав под волну вызванного ядом дурмана, мог без посторонней помощи не добраться до повозок. Но, вместе с тем, ему не хотелось оставлять и повелителя небес одного перед лицом неведомой опасности, за которой могли стоять враждебные Ему боги и, в первую очередь, Губитель. Враг, проигравший в открытом бою, не мог не жаждать мести. А удар в спину, травля противника дикими зверями – это дело, достойное бога погибели.
      – Быстрее, – Шамаш шлепнул рукой по боку оленя, вынуждая его сорваться с места, а следом, подгоняя животное, понесся волчий рык.
      Колдун проводил их взглядом.
      "Они в безопасности, – Хан повернулся к Шамашу. Его глаза глядели настороженно, в них читался укор. – Не пора ли теперь позаботиться и о себе?" "Это тварь, что приближается к нам – одна из тех, кого ваше племя называет Несущими смерть?" "Да, – волк наклонил голову. – Ты уже ощутил на себе удар ее младшей побочной сестры, не пробуй подчинить старшую, отступи. В этом нет ничего постыдного…" "Не могу", – задумчиво глядя на просторы снежной пустыни, колдун качнул головой.
      "Почему? Прости, хозяин, но с чего это глупое упрямство, за которым ничего не стоит?" "Разве? – Шамаш горько усмехнулся. – Эта тварь ведь охотится не за мной, ей нужны они", – он взглянул в ту сторону, куда ускакали всадники.
      "Они покинули охотничьи владения Несущей смерть." "Сейчас это не значит ровным счетом ничего. Неужели ты не чувствуешь, что она действует не по собственной воле? Кто-то гонит ее, подчиняет своей власти, полня яростью безумия. Если ее не остановить, она нападет на торговцев, даже когда те вернуться на караванную тропу".
      "Это так, – волк зябко переступал с лапы на лапу, недовольно поглядывая на Шамаша настороженным взглядом рыжих глаз. – Ты прав и в том, что она охотится только за этими двумя детьми огня, – на миг он умолк, раздумывая над чем-то, словно сомневаясь, поймет ли собеседник то, что он собирался предложить ему, и, все же, решившись, продолжал: – Отдай ей их".
      "Что?"
      "Отдай. И все остальные будут спасены".
      "Как ты можешь предлагать такое! Эти люди приняли нас в свою семью. Неужели ты не испытываешь к ним ни капли благодарности, признательности?" "Наше племя всегда платит добром за добро. Это в нашей крови".
      "Тогда в чем же дело?" "То, что я предлагаю, будет добром. Для всех. И для них тоже. Если с тобой что-нибудь случится, погибнет весь мир. А так – лишь два сына огня. Если бы ты спросил у них, они бы согласились с такой судьбой. Самопожертвование – в их природе".
      "Нет".
      "Почему? Ты ведь знаешь: я говорю правду".
      " Но я так не могу…" -опустив голову на грудь, проговорил он.
      "Попытаешься их спасти?"
      "Да".
      "Ну что ж, – волк искоса глянул на него, – тогда готовься к бою… – он осмотрелся, принюхиваясь к духу пустыни. – Здесь не лучшее место для драки. Пока еще есть время, нужно отступить к развалинам…" "Нет, – прервал его Шамаш.- Совсем рядом, в ледяном дворце малышка. И я менее всего хочу, чтобы ей угрожала хотя бы тень опасности… Вот что, – он повернулся к Хану, – беги к ней. Проследи, чтобы ни девочка, ни твоя сестра не покидали пределов убежища до тех пор, пока опасность не минует".
      "Ты беспокоишься совсем не о том, о чем следовало бы, – волк недовольно наклонил вперед голову, не спуская с хозяина хмурого взгляда настороженных, поблескивавших желтым пламенем глаз. – Вдвоем с Шуш мы сможем защитить вас обоих, в то время как по отдельности не справимся со столь сильным врагом, с которым нам предстоит столкнуться…- умолкнув, он быстро завертел головой, оглядывая снежные просторы пустыни, по которым, казалось, пробежала волна сгустившихся теней, соединенных друг с другом звенящими нитями напряжения. – Нам нужно торопиться, пока еще не поздно, – осторожно взяв хозяина за рукав грубого вязанного свитера, он потянул его за собой, прочь с того места, от которого с самого начала исходил дух смерти".
      "Я ведь сказал: иди один, – Шамаш вырвался, нисколько не заботясь о том, что острые звериные клыки могут не только порвать шерстяные нити, но и поранить защищенное лишь ими тело. – Давай же", – он взмахнул рукой, отгоняя от себя зверя.
      Хан отбежал на несколько шагов и вновь остановился, замер, прижимая заостренные уши к голове, которая сделалась от этого похожей на рыжий клин. Его нос недовольно наморщился, губы раздулись:
      "Ты что, ничего не понимаешь? Несущая смерть опасна! И куда опаснее для тебя, чем для детей огня!" "Хан…" – Шамаш нахмурился, недовольный тем, что волк, вместо того, чтобы просто исполнить приказ, освобождая хозяина от забот, решил с ним спорить.
      Зверь не собирался его слушать. Видя, как убегают драгоценные мгновения, он глухо зарычал, спеша за короткий последний миг все же объяснить своему хозяину то, что тот так до сих пор и не понял:
      "О чем ты думаешь? О бессмертии бога? Но ведь даже вечность имеет свой конец!" "Я знаю".
      "Вот как? А известно ли тебе, что именно яд Несущих смерть был на клинке, убившем твоего предшественника?" – он не отрываясь смотрел на хозяина, следя за его реакцией.
      Колдун качнул головой:
      "Нет. Но это ничего не меняет… Уходи!" – его глаза, устремившие холодный взгляд на волка, стали властными и жесткими, наполнившись металлическим блеском.
      "Поздно", – Хан вздохнул с некоторым облегчением: ожидание осталось позади.
      Дальше был бой, в котором не останется места ни для чего, кроме дыхания смерти и борьбы за жизнь. Зверь собрался, сжался, готовясь к прыжку. Шкура на его спине встала дыбом, пройдя гребнем, подобным тому, что носит дракон, по всему хребту от загривка до кончика неподвижно замершего хвоста.
      – Я задержу ее. Уходи! – процедил сквозь сжатые губы Шамаш, глядя на волка, не пытаясь скрыть боль, плавившуюся в глазах, а затем, решительно отвернувшись от своего четвероногого друга, словно стремясь показать, что не желает его больше видеть, зашагал прочь.
      Его пальцы сжались в кулаки, непослушные пряди черных волос затрепетали на ветру, который, пробудившись, торопливо, словно боясь не успеть прийти на помощь своему повелителю, набирал силу, кружа в вихрях снег, заполняя им все пространство между небом и землей, стирая всякие пути и границы.
      Твердь затрепетала под ногами, застонала, как от страшной боли, рвавшей ее изнутри. Колдун не стал ждать, когда она разверзнется живым воплощением бездны и, оттолкнувшись от снежного наста, поднялся в воздух, где, скрестив руки перед грудью и закрыв глаза, отдавая свое тело во власть стихии, замер, погружаясь в неведомое оку мерцание силы.
      Он хотел приблизиться к разуму создания снегов, но у этой твари его не было вовсе. Ни мыслей, ни страхов, ни чувств, лишь стремление убивать.
      И тогда он, застыв на месте, приготовился ждать, когда противник, остававшийся до сих поры несмотря на все старания колдуна, невидимым, лишенным даже самых расплывчатых очертаний, наконец, предстанет перед ним.
      Не было никакой возможности успокоить, усыпить тварь, убедить ее повернуться, возвратиться в снега. Слова, властные над большей частью живых существ, оказались бессильны, словно Несущая смерть была и не живым созданием, а тенью, призраком, лишенным не только души, но и духа демоном.
      Но нет, от нее не веяло и потусторонней силой. Шамаш, памятуя о недавней встрече со снежной змеей и предполагая, что Несущие смерть могут обладать той же способностью кривого отражения, пользовался магической силой с чрезвычайной осторожностью. И все равно он чувствовал, как неведомое создание отталкивало от себя прикосновение, отвечая стрелами ненависти и ярости, создавая их из всего – собственных чувств, чужого дара, даже стихий, созданных и подчиненных другим, но в какой-то степени подвластных и этой твари.
      Колдун застыл на месте, понимая, что ему не остается ничего, кроме как ждать.
      Он успокоил ветра, восстанавливая границы и ровняя поверхность земли, сознавая, что в предстоящем бою даже эти извечные помощники наделенных даром могут стать не только помехой, но и врагами.
      И, все же… Пусть небо прояснилось, открывая взору мерцавшие в мутной дымке луны снежные просторы пустыни на многие часы пути, однако колдун, который уже кожей чувствовал приближение врага, не мог разглядеть его ни взглядом волшебного дара, ни обычным зрением человеческого глаза. Словно Несущая смерть отражала не только силу, но и свет, оставаясь невидимой частью тени.
      Резкий волчий рык резанул по слуху, заставляя Шамаша очнуться от забытья, в которое он, незаметно для самого себя, начал погружаться. Оглянувшись, он увидел золотого зверя, который огромными прыжками даже не бежал – летел прямо к нему.
      Казалось, еще мгновение, и хищник, забыв о том, кто он, кто его враг, а кто – друг, бросится на хозяина, чтобы, сбив его с ног, вцепиться в горло.
      Колдун смотрел на волка, не понимая, что с ним случилось, предполагая, что, возможно, все дело в Несущей смерть, которая каким-то неведомым образом сумела подчинить себе волю зверя, однако, в душе не веря в это. И пусть он видел отблески безумия огня в глазах волка, белую пену слюны, стекавшую из пасти, он стоял на месте, даже не думая защищаться, глядя на зверя с сочувствием и болью.
      И краткое мгновение растянулось на целую вечность. В сердце не было страха, лишь ожидание того, что будет дальше… Каким бы ни было это будущее.
      Его глаза и глаза волка встретились, скорее случайно, чем осознанно и всего лишь на мгновение, но и этого оказалось достаточно, чтобы в духе зверя что-то ожило, колыхнулось, ощутило сомнения и обрело понимание.
      И в последний миг, когда острые белые клыки уже были готовы вцепиться в хрупкую и ранимую человеческую плоть, волк изменил направление прыжка, обрушившись на нечто, висевшее блеклой тенью над землей возле самых ног колдуна, оставаясь до этого мгновения незамеченным ни оком, ни душой.
      Резким ударом лапы Хан отбросил не ожидавшую нападения тварь в сторону от своего хозяина, сбил вниз, прижимая к земле, зарычал, скаля зубы.
      Шамашу, не спускавшему с него пристального взгляда напряженно сощуренных глаз, казалось, что волк кусает, рвет на части воздух… Но вот этот воздух затрепетал, заворочался, с силой дернулся нанося ответный удар, который отшвырнул золотого зверя далеко в сторону. Волк громко заскулил, заплакал от резкой боли, а затем, с хрустом ударившись о жесткий, покрывшийся ледяной коркой снежный наст, затих.
      Чувствуя волну боли, прошедшую по членам снежного охотника, сильнее, чем свою собственную, колдун резко повернулся к невидимому противнику. Его глаза вспыхнули черным огнем.
      Первый удар был нанесен и Шамаш считал себя вправе ответить, однако в тот миг, когда, собрав воедино магические силы, он уже был готов обрушить их на невидимку, его остановил полный боли и ужаса вскрик волка:
      "Нет! Только не дар!" – Хан возился в снегу, силясь подняться на лапы, вновь ринуться в бой, стремясь пусть даже ценой собственной жизни защитить хозяина. Он скулил от осознания собственной беспомощности, глотая рыхлые комки серого снега.
      И Шамаш подчинился, слушаясь совета своего золотого спутника. Он стиснул зубы, заставляя вспыхнувшую огненную волну силы угаснуть, погружаясь в покой забвения, и доставал из-за пояса острый нож, который, в напоминание о том обете, что был дан ему хозяином каравана, постоянно носил с собой.
      "Капюшон! Бей! Жизненная сила Несущей смерти в нем! – подсказывал ему волк. – Только не касайся обратной стороны. Будь осторожен: там яд!" Он наклонил голову в знак того, что поднял друга. Затем его глаза обратились на то место, где прятался под плащом-невидимкой враг. Но стоило небожителю сосредоточиться на противнике, вернее, его тени, как сознание помутнело, поплыло, уже через миг он чувствовал себя игрушкой в руках кукольника, не способной самостоятельно сделать ни одного движения, покорной в своей беспомощности.
      Шамашу потребовалось несколько мгновений, чтобы справиться с наваждением. Это было самым первым и трудным шагом. Затем он с силой сжал кулаки, так, что ногти впились в ладонь, раня их в кровь. Боль принесла просветление. Сознание было подобно огню, что мерцал, трепетал, шипя под дождем. И, все же, этого оказалось достаточно, чтобы вернуть власть над собственным телом и ринуться в бой.
      Враг явно не ожидал, что, не знакомый с тайнами созданных пустыней и выживших там, где, казалось бы, не было места ни для одного живого существ, противник сможет вырваться из раскинутой им паутины. Или, возможно, дело было в чем-то ином. Возможно, Несущая смерть переоценила свои силы. Так или иначе, колдун даже не заметил, как все закончилось: он продолжал стоять, зажав в руке нож, с которого стекали, касаясь пальцев жгучей бледной слизью капли того, что должно было быть кровью снежного существа.