Книга 4_Дорогой сновидений

      – Конечно брат, ведь Айя и Лаль…
      – Брат и сестра, – кивнул Ри, понимая теперь, что стояло за словами подруги. – Ты права… Но я никогда не смогу тебя ненавидеть, как Лаль ненавидит госпожу Айю.
      – Я тоже не хочу ненавидеть тебя. Мы будем другими. Такими, какими мы захотим.
      Ведь мы останемся собой.
      – Несмотря ни на что.
      И так, взявшись за руки, они переступили границу мира снов. Стоило им сделать это, как дверь закрылась за их спинами, растворившись среди образов сада мечты так, словно ее никогда раньше и не было.
      – И, все-таки, – вздохнув, прошептал Ри, глядя по сторонам, не в силах не удивляться красотами сказочной земли, – пусть даже я знаю, что это только мираж среди снегов пустыни…
      – Всем нам время от времени хочется обмануться, – закончила его мысль Сати.
      Ри взглянул на нее, не уставая восхищаться теми переменами, которые произошли с Сати после испытания. Из наивной самовлюбленной девчонки она превратилась в умную, заботливую женщину, слышавшую голос души, не только чужой, но и своей тоже.
      – Ты права. Ладно, – он вновь огляделся вокруг, но на этот раз не просто стремясь порадовать душу или запомнить образы – картинки, которые потом можно будет вплести в полотно легенды, но и ища цель своего прихода. Ведь они должны были не только наблюдать, но и действовать. – С чего начнем?
      – Нам нужно найти детей.
      Их окружал сад, полный прекрасных цветущих деревьев, которые, тихо наигрывая на струнах ветра, пели задумчивую долгую песню-шорох, в которую вплетались, словно атласная нить в серую косу, трели не видимых за листьями деревьев пичужек. Под ногами густым зеленым мехом огромного спящего вечным сном зверя расстилались травы, то вставая по пояс, то припадая к самой земле, едва касаясь щиколоток ног странников. И среди буйной зелени то там, то тут виднелись маленькие головки хрупких цветов.
      Они шли, раздвигая кусты, надеясь, что детишки затаились где-то совсем рядом, и, испуганные, прячась за листвой, ждут, когда взрослые придут им на помощь.
      Но за ветками кустов их встречали лишь любопытные глазки-бусинки зверков, никогда не знавших ножа охотника, а потому не испытывавших страха перед нежданными гостями.
      – Малыши, где вы? – пройдя уже, как им показалось, половину сада, но так никого не найдя, позвал Ри, надеясь, что, услышав знакомый голос, они непременно отзовутся.
      На его зов откликнулись птицы, закричали, зашумели, словно уставшие матери, у которых и так дел невпроворот, а тут еще гости свалились как снег на голову.
      Заволновались деревья. Стремясь помочь в поисках, они засуетились, заметались, приподнимая раскидистые нижние ветки, спеша заглянуть под них и убедиться, что пропажа скрывается не там.
      Даже звери выбрались из своих укрытий и застыв перед странниками, стали смотреть на них глазами, в которых одновременно был вопрос: "А что случилось?" и желание помочь: "Хотите, мы поищем? Нам будет проще, мы ведь знаем эти края. Только скажите, кого нам искать".
      Но разве караванщики могли перепоручить другим, доверить созданиям чужого, враждебного мира выполнение того поручения, что возложили на них небожители, разве могли они обмануть Их ожидания, дав себя обмануть?
      Еще раз внимательно оглядев все вокруг, Ри повернулся к Сати.
      – Этот мир куда больше, чем я думал, – проговорил он.
      – Однако, в то же самое время, он столь маленький, что помещается в наших головах.
      Ведь все это, – она развела руками, – лишь сон, наш сон.
      – И мы его повелители… А раз так, нам с самого начала было нужно пожелать, чтобы поскорее найти малышей…
      – Дорогу, которая прямо, не петляя и не сворачивая, привела бы нас к ним.
      – Верно. И эта дорога не обманет нас, не заведет неизвестно куда, потому что она будет проведена нами самими, нашим желанием, став такой, какой мы хотим.
      – Мы и никто другой, – на какой-то миг их сверкавшие глаза встретились, радуясь тому, как хорошо они понимают друг друга.
      А потом они увидели у себя под ногами прямую, как луч солнца и такую же золотую, сверкавшую, излучая свет и тепло, тропинку. Она, пронзив сад насквозь, не замечая никаких преград, словно их и не было вовсе, вывела молодых караванщиков на поле, посреди которого застыло как огромное зеркало чистое синее озеро.
      – Знаешь, – оглядываясь вокруг, проговорила Сати, – если бы я не увидела сквозь плащ призрака истинный облик этого края, то была б очарована им…
      – Настолько, что не захотела бы его покидать?
      – Да, – кивнула она. – Конечно, мы найдем детишек. Может быть, не сразу, но рано или поздно это случится… Поиски – не самое трудное, что нам предстоит. Гораздо труднее будет убедить их вернуться с нами…
      – Вернуться, – повторил Ри, опустив голову на грудь. На его лицо набежала тень.
      – Что-то не так?
      – Да нет… – ему не хотелось делиться своими мрачными предчувствиями, страхами, тем более зная, что этот мир может захотеть воплотить именно их в действительность, но, с другой стороны, он должен был сказать, надеясь, что вместе они смогут быстрее найти путь. – Просто никто нам не сказал, как возвращаться.
      – Но ведь это понятно и так! – воскликнула Сати. – Для того, чтобы проснуться, достаточно лишь захотеть этого!
      – Ты так уверена, словно тебе уже приходилось раньше прибегать к помощи этого средства.
      – Ну конечно! Ри, – она резко повернулась к нему, заглянула в глаза, – что ты делаешь, когда тебе снится плохой сон?
      – Мне не снятся кошмары! И вообще, – ему хотелось поскорее прекратить этот разговор, – здесь лучше не говорить о дурном, – караванщик опасливо огляделся вокруг, словно ожидая, что от одного дурного слова окружающий мир начнет меняться, обращая сказку кошмаром. – Идем…
      – Постой, послушай меня! – продолжала удерживать его на месте Сати. – Вспомни: когда ты был маленьким, тебе снилась метель. Ты рассказывал мне, как она надвигалась на тебя белой холодной стеной, стремясь занести снегом, сковывая им, оставляя в его слепом плену навсегда. Помнишь?
      – Нет! – детские страхи вдруг вновь вернулись к нему, впитав в себя новые, неизвестно откуда взявшиеся силы. – Это было. И прошло!
      – Да, конечно, я только хотела спросить: что ты делал, когда это происходило? Как ты спасался от кошмара?
      – Я не помню! И не хочу вспоминать! – упрямо повторил Ри, глядя на спутницу с нескрываемым раздражением, за которым проскальзывали порывы возраставшей с каждым мигом враждебности. – Слышишь: не хочу!
      – Но это важно! Ты пробовал убежать от него, или…
      – ДА! – не выдержав, зло крикнул он. – Да, я убегал от своего страха! Ты это хотела услышать? Ты хотела, чтобы я почувствовал себя трусом, который не способен справиться с собственным сном?
      – Вовсе нет! – Сати глядела на него с болью, сочувствием и вместе с тем с удивлением. Она никогда прежде не видела его таким: резким, нервным, злым. В какое-то мгновение она даже перестала узнавать Ри, таким незнакомым и чужим он вдруг стал. И, все же, она должна была довести этот разговор до конца, даже ценой той дружбы, которая была жива пусть не в памяти, но в сердце. – Я хотела, чтобы ты вспомнил, что было потом, потом, Ри! Ведь убежать от сна нельзя, иначе как проснувшись! Пока ты в его власти, он настигнет везде, ибо все вокруг – он, он один! Неужели ты не понимаешь…
      – Ты хочешь сказать… – ему потребовалось совершить невероятное усилие воли, чтобы заставить себя успокоиться, взглянуть на все иными глазами и задуматься. – Что я хотел проснуться и потому просыпался? И сейчас нам достаточно…
      – Да! – она облегченно вздохнула, глядя на друга сверкавшими глазами, обрадованная тем, что он вновь стал самим собой, и между ними опять воцарилось уже, казалось, утерянное понимание.
      – Пожелать, – закончил он свою фразу. – Но… – в нем все еще оставались сомнения.
      Пусть их тучи рассеялись и то, что закрывало солнце, было всего лишь маленьким облаком, но и его было достаточно, чтобы нарушить чистоту небесных просторов его души. – Мы ведь с тобой не просто спим. Нас усыпила воля госпожи Кигаль…
      – Ну и что же? Это ведь не смерть, а сон! Что бы ни заставило нас прийти сюда, этот мир все равно остается лишь сном, пусть даже он – сон, который придумал для себя бог сновидений! В нем действуют те же законы – законы исполнения желаний. И если мы захотим проснуться, ничто не сможет удержать нас здесь!
      – Да, госпожа Кигаль говорила…
      – И, потом, небожители ведь следят за нами. Шамаш и госпожа Кигаль. Едва Они заметят, что мы просыпаемся, Они помогут нам.
      – Ты права, – наконец-то в его душу вернулась уверенность. – Знаешь, – он грустно усмехнулся, – не понимаю, что вдруг на меня нашло. Эти сомнения, страхи… Я словно вдруг стал другим. Совершенно другим. Не собой.
      – Может быть, ты начал вести себя как бог сновидений…
      – Как ты стала походить на госпожу Айю?
      – Да, – кивнула Сати. Повернувшись в Ри боком, она взглянула вокруг, на окружавший ее мир. – И богиня поделилась со мной своей мудростью… Сама бы я никогда не смогла понять все это, добраться до истины тех знаний, которые открылись мне… Она столь добра…
      – А Лаль? Неужели он действительно такой – вечно сомневающийся, беспокойный, мечущийся из стороны в сторону? Нет, – он не мог в это поверить. – Не возможно…!
      – Но почему?
      – Ведь он бог! Бог не может быть… слабым! Сомнения – они ведь признак слабости, верно? Сильный не оглядывается постоянно назад, не мечется из стороны в сторону, не в силах решиться, куда делать следующий шаг и делать ли его вообще…
      – Бог сновидений… Бог обмана… – Сати задумчиво качнула головой. – А может быть, он и не бог вообще. Называют же его духом.
      – Дух? Это брат великой госпожи Айи дух?!
      – В эпоху древних легенд Айя была одной из младших богинь. Это время снежной пустыни, эпоха болезни повелителя небес возвысила ее… И, потом, боги всегда были разными. Один сильнее, другой – слабее. Не важно, кто чей брат или сестра…
      – Ну, это… – он умолк, не зная, что сказать. Конечно, он помнил легенды.
      Помощник летописца, попробовал бы он их забыть! И все же… Почему-то ему была противна сама мысль об этом, словно та часть его разума, которая считала себя Лалем, сопротивлялась такому принижению своей сущности. – Ладно, давай не будем об этом. Мы и так заговорились. Пора продолжать путь. Детишки, небось, заждались нас. Пошли… – он потянул ее за собой.
      Но та вдруг остановилась, как вкопанная, глядя себе под ноги широко открытыми от удивления, ничего не понимавшими глазами.
      – Что с тобой? – с сомнением глядя на нее, спросил Ри, думая, что, возможно, сомнения, которые еще совсем недавно властвовали его душой, потеряв над ней власть, перебрались к Сати и терзают теперь ее. Если это так, то ей надо бороться с ними! И он поможет ей, как она помогла ему!
      – Странно, – прошептала караванщица. – Я… Я не помню… Совсем не помню родителей… Какие они?
      – Ну… – он уже хотел описать их и вдруг поймал себя на мысли, что эта часть воспоминаний совершенно стерлась. Он не мог восстановить в своей памяти ни одного образа, ни одного имени, за исключением связанных с богами. Все смертные казались серой безликой массой, лишенной своей собственной сущности. Ри даже не знал, были ли у него самого родители или они погибли когда-то давно и он – сирота.
      – Я не помню… – Сати поднесла ладони к вискам, словно отгораживаясь от остального мира, всецело сосредоточиваясь на воспоминаниях. – Я не помню, есть ли среди тех, кого нам предстоит найти, наши с тобой брат или сестра… Странно… – она хотела сказать – страшно, но почему-то с ее губ сорвалось совсем иное слово.
      – Это сон, – пожал плечами Ри. – Здесь всякое возможно, – смешок сорвался с его губ.
      – Ты что? – не видя причины для веселья спросила караванщица. Не мог же он смеяться над ней! И это в то время, когда им обоим нужна поддержка друг друга, и уж точно не ссора, способная разделить даже брата и сестру.
      – Ничего. Я просто вдруг вспомнил свои сны. Мне много приходилось видеть забавного. Бывало, что я даже не помнил своего имя… А как-то раз мне даже приснилось, что я девчонка! Представляешь?
      – Представляю, – та рассмеялась. Ей сразу стало легче на душе. Сомнения, так и не переросшие в обиды, покинули разум и сердце. – А мне снилось, что я зверек, маленький, с белой пушистой шерсткой, который живет под снегом пустыни и лишь в погожий полдень выбирается на поверхность, чтобы погреться в лучах солнца.
      Знаешь, – она задумалась, но эти новые мысли не прогнали с ее губ улыбки, лишь наделили ее неведомой, далекой грустью, – потом, когда я проснулась, я думала…
      После этого сна я очень долго верила, что нынешняя моя жизнь – не единственная, что так же, как рабыни, надеющиеся на перерождение, я приходила на эту землю и раньше.
      – В облике снежной мышки?
      – Да. Маленькой, беззащитной снежной мышки… – она оглядела все внимательным взглядом, стараясь найти что-то, что напомнило бы ей снежную пустыню.
      Рожденную в городе, ее всегда прежде тянуло в тепло оазиса. Теперь же… Странно, почему она никогда не думала о том, что означала для ее души снежная пустыня, в которой проходит вся ее жизнь? Эта трепетная, нежная и столь страстная любовь к снегам, тоска по бескрайним белым просторам, где, в каких дальних уголках сердца они таились до этого мгновения? И почему эти чувства покинули свое потаенное убежище именно теперь, когда она была в земле, казавшейся воплощением самой заветной, самой страстной мечты?
      А, может быть, это были вовсе не ее чувства? Может, это была любовь к снежной пустыни госпожи Айи, в образе которой караванщица вошла в мир снов?
      Бросив быстрый взгляд на подругу, Ри, не желая прерывать ее раздумий, несших в себе покой и сладость морозного утра, повернулся к распростершемуся перед ними лугу. Зеленый, с разноцветными пятнами-бликами луговых цветов, он, весело играя с лучами застывшего в зените солнца, поднимался к холму.
      Так в сладком созерцании прошло некоторое время. А затем словно ветерок подул, засмеялся, защекотал своим длинным хвостом нос, щеки.
      – Вот что, – ему в голову пришла забавная мысль, которой он поспешил поделиться со своей спутницей. – Давай я покажу тебе мой мир. Раз уж ты пришла сюда. Пойдем, – и он потянул ее в сторону цветущего, щебетавшего на птичьей многоголосие сада, уводя прочь от тропы, которая, стоило цели забыться, потеряла в его глазах всякий смысл.
      Но Сати еще что-то помнила.
      – Подожди, Ри, – она чувствовала, что не должна сходить с тропы, что бы ни случилось, что сейчас это – самое главное, ведь стоит сделать всего лишь шаг в сторону, как все, что еще мгновение назад было важным, потеряет всякий смысл.
      – Ри?! – смеясь, воскликнул тот. – Что это с тобой, Айя? Ты забыла имя своего собственного брата?
      – Ри, это не смешно! – в ее глазах начал разгораться испуг.
      – Лаль! – хохоча, крикнул тот. – Меня зовут Лаль!
      – Перестань! – она схватила его за плечи, встряхнула, словно стремясь разбудить ото сна, который, против их воли начал превращаться в кошмар. – Неужели ты не помнишь совсем ничего? Даже почему мы оказались здесь?
      – Почему? – улыбка сменилась кривой гримасой, в которой была и злость, и ярость.
      – Ты спрашиваешь у меня, почему я здесь? Как будто все произошло не по твоей воле! Это ведь ты заточила меня в этом мире как в темнице, сестренка!
      – Ри! – Сати застонала. Она была готова плакать от бессилия и страха, который начал подбираться к ее душе, усиливаясь с каждым новым мигом. – Ты забыл…
      – Лаль! – теперь голос звучал властно и жестко. – И я все помню! Это ты у нас, как видно, лишена памяти! Но я знаю, что тебе поможет! – и он вдруг с силой оттолкнул от себя спутницу, которая, не ожидавшая подобного, не смогла удержаться на ногах и…
      Она не почувствовала, не поняла, как упала. Просто мгновение назад она стояла на тропе, спустя же краткий миг уже сидела в густой высокой траве, за которой не было видно ничего за исключением синего неба над головой, по которому плыли белоснежные образы-облака.
      Руки были перемазаны черной жижей земли и зеленым травяным соком, одежду словно пудрой покрывала цветочная пыльца, в волосах запутался репей.
      По ее щекам текли слезы отчаяния, а губы вновь и вновь упрямо повторяли: "Я Сати, Сати", – хотя разум уже потерял ту грань, что тоненькой ниточкой отделяла явь ото сна. И теперь она уже сама не знала, кто она на самом деле. Может быть, действительно Айя, а несчастная караванщица ей просто привиделась в том сне, несбыточной мечте, которая влекла ее поближе к Шамашу, несмотря на знание, что, во власти заклятья, ей никогда не быть с ним рядом.
      "Шамаш…" – это имя легло грустной улыбкой на потрескавшиеся губы. Оно успокаивало, давало силы и решительность.
      Она резко встала, стряхнула с себя капельки росы, прилипшие к телу и одежде сухие травинки, лепестки цветов и комья земли.
      "Шамашу нужна помощь! Дети его спутников спят, околдованные властью моего несносного брата. И только я могу их разбудить. Я! Ведь я – повелительница сна!
      Я найду их, Шамаш! И… И может быть, тогда власть заклятия падет, и ты вспомнишь меня!" Она хотела вернуться на тропу, с которой ее сбил Лаль, но, бросив лишь один взгляд вокруг, поняла, что находится где-то совсем в другом месте. Это была маленькая полянка, по краям которой ощетинились острыми листьями, словно стражи копьями, заросли крапивы, а дальше, за ними, высоким до самых небес забором вставал мрачный серый лес, глядевший на нежданную гостью настороженно-хмурым взглядом бесконечного множества серых глаз.
      – Ты хочешь меня остановить? Не выйдет! – озираясь по сторонам в поисках брата, который не мог уйти далеко, лишив себя наслаждения видеть свою старшую сестру такой растерянной, испуганной, раздосадованной воскликнула она. – Я найду дорогу!
      Я отыщу детей каравана, которых ты похитил, и уведу их отсюда! Слышишь? А потом я вернусь и проучу тебя, несносный мальчишка!
      Она не видела брата, но это ничуть не уменьшило ее уверенность в том, что Лаль наблюдал за нею. Это заставляло расти ее гнев, который, затмив собой все остальные чувства, быстро перерос в ярость. "Да что он о себе возомнил!" Она готова была взорваться, испепелить взглядом все, чего он коснется, и лишь опасение причинить вред маленьким смертным, плененным миром сна, удержало ее.
      – Что бы ты ни затеял, ты еще б этом пожалеешь! – процедила она сквозь стиснутые зубы, пробираясь через заросли крапивы, упрямо заставляя себя не замечать, как стражи повелителя сна нещадно жалят тело. – Я не чувствую боли, – шептала она. – Ведь я – богиня, а это всего лишь крапива! К тому же – ненастоящая. Она мне только кажется, а на самом деле ничего нет! А ничего не может жалить!
      Очутившись в лесу, она позволила себе на миг остановиться, вздохнуть с облегчением и, не оглядываясь, прошептать проклятия невидимому противнику, а потом вновь двинулась вперед, не выбирая дороги, зная, что единственный путь через этот мир прочерчен у нее в душе. Колючие ветки кустов цеплялись за одежду, корни, извиваясь змеями, ловили ноги в расставленные ими капканы, коряги преграждали дорогу, а стволы деревьев росли так близко друг от друга, что, казалось, между ними не протиснется ни тень.
      Сати-Айя поднесла ладони к губам, подула на них холодом снежной пустыни, исподлобья поглядывая вокруг, ища знаки приближения той силы, которую она призывала себе в помощь. Но стоило где-то далеко завыть голодными волками лютым зимним ветрам, первой дымки изморози коснуться листвы ближайших деревьев, побелить землю под ее ногами, как она резко остановилась:
      "Дура, что же я делаю? Да, я заморожу мир снов, что станет с маленькими смертными? Они ведь тоже замерзнут, как и все эти цветы, деревья, травы!" -Ты этого хотел, да? – уверенная, что брат где-то поблизости, воскликнула она. – Чтобы я собственными руками убила их, а потом вечность терзалась чувством вины и никогда больше не осмелилась заглянуть в глаза Шамашу? Почему ты молчишь?! Ведь я знаю, что ты рядом, что ты меня слышишь? Ну, молчи, молчи. Ты прячешься от меня – значит, боишься. Это хорошо. Бойся меня, негодный мальчишка! Ты и представить себе не можешь, как я разозлилась на тебя!
      И тут… Ей вдруг показалось, что она услышала чей-то тихий, полный страха и отчаяния плач.
      "Ну наконец-то!" – с ее губ сорвался вздох облегчения. Надо признать, что ей надоели поиски, хотелось поскорее покончить с ними и предаться тому, о чем она мечтала все последнее время – мести!
      Поспешив на едва различимый в гомоне всполошенных птиц и настороженном шепоте-ворчании деревьев звук, она уже через несколько мгновений оказалась возле густых кустов.
      Раздвинув усыпанные шипами ветки, она увидела за ними девочку лет двенадцати.
      – Мати! – позвала Айя, но стоило маленькой смертной оторвать ладони от заплаканного личика, как она поняла, что ошиблась.
      Это была совсем другая девочка – кареглазая и круглолицая. Ее одежда была непохожей на то, что носят караванщицы. Длинное золоченое платье с накинутым поверх него легким полупрозрачным плащом, который так походил на поникшие крылья бабочки, лишившейся способности летать.
      Некогда красивый наряд поблек. Горожанка была с головы до ног перепачкана грязью, измазана соком ягод и трав, к коже обнаженных рук и ног прилипли высохшие пластинки травинок и листьев деревьев, рядом с которыми виднелись довольно глубокие царапины, на чьих неровных краях чернели капельки запекшейся крови.
      Такие же царапины были на щеках девочки, и лишь ее длинные волосы, старательно заплетенные в длинную косу, казались ухоженными. Возможно, малышка ценила их более всего, а, может быть, ей просто было легче заботиться о них, чем о чистоте одежды или кожи, находясь посреди дремучего леса.
      – Не бойся меня, милая. Я не сделаю тебе ничего плохого, – Сати присела с ней рядом на корточки, протянула руку, чтобы коснуться ее щеки, но девочка поспешно отшатнулась. В ее глазах не было страха, скорее настороженность, как у звереныша.
      – Кто ты? – спросила богиня сновидений, а потом, не дожидаясь ответа, продолжала:
      – Ты ведь горожанка, правда?
      Та несколько мгновений смотрела на нее затравленными глазенками, а затем, вдруг разревевшись, прижалась к взрослой.
      – Тише, тише, – теперь, наконец, Сати могла выплеснуть на малышку всю свою заботу, гладя по волосам, делясь своим теплом и уверенностью. – Не нужно плакать. Ничего не бойся. Это сон. Только сон.
      – Мне было так одиноко! Я хочу домой!
      – Конечно. Я отведу тебя домой, – ответила она, понимая, что лишь эти слова успокоят найденыша, но при этом сама она чувствовала, как нарастает в ней озабоченность.
      Айя не была уверена, что сможет исполнить свое слово, когда она даже не знала, откуда, из какого города пришла в мир сновидений эта крошка. Где она проснется?
      И проснется ли вообще? А, может, пытаясь ей помочь, она сделает только хуже, разлучив тело с душой, превратив живое существо в потерявшегося навеки призрака или духа? Может быть, лучше оставить все как есть? Во всяком случае, пока. А потом спросить у Шамаша, как следует поступить. Ведь она всегда сможет сюда вернуться. Вот только дождется ли ее возвращения эта несчастная, насмерть перепуганная девочка?
      – Не оставляй меня! – словно прочтя ее мысли, увидев тень сомнения в излучинах глаз, зашептала девочка, которая что было силы вцепилась ей в руку, не отпуская, боясь одиночества больше, чем близости чужачки.
      – Бедняжка! – вздохом сорвалось с губ Айи. Жалость захлестывала все остальные чувства, блестя слезинками на ресницах. Нет, конечно, нет! Она не оставит ее здесь совсем одну, такую несчастную, напуганную и израненную! Она не могла так поступить с ней! Как не могла больше думать об этом… Еще мгновение – и ее сердце просто разорвется на части! Да и, к тому же, ну и что из того, что у нее что-то там не получится? Она всегда сможет подарить малышке самый чудесный сон, сделать своей снежной дочкой, и вообще…
      – Пойдем, пойдем со мной, милая…
      "Я что-нибудь придумаю. Обязательно!" – мысленно добавила она, придерживая ветки кустов, не обращая внимая, что они своими острыми колючками впились ей в руки, раня в кровь.
      Она взяла девочку за руку, которую та, доверчиво протянув, больше уже не пробовала вырвать.
      – Ты давно здесь? – стремясь как-то отвлечь девочку от страшных мыслей, готовых вновь пролиться слезами из глаз, спросила она.
      – Да… – та тяжело вздохнула. В ее глазах вспыхнули слезы. – Очень! Сперва было хорошо, – спустя какое-то время продолжала она. – Весело. Сон был светлым, счастливым. Но потом… – прикусив губу, она мотнула головой, отгоняя от себя болезненные воспоминания.
      – Я понимаю, – о, конечно же, Сати ее понимала. Ведь ей самой пришлось ох как много всего пережить!
      Или не ей, а той смертной, которой она время от времени видела себя… Не важно.
      Ведь эти переживания были так четки и чувственны. Остановившись, она повернулась к девочке, склонившись к ее лицу, взяла за плечи:
      – Послушай меня. Послушай! Ты скоро, очень скоро вернешься домой, к своим родителям, – вкладывая в слова всю силу убеждения, готовую заменить уверенность, которой не было в ней самой, зашептала Айя-Сати, – я сделаю все! Я обещаю!
      – Из этого сада нет выхода! – всхлипнула девочка, по щекам которой, мешаясь с кровью и грязью, вновь потекли слезы. Ее глаза смотрели на чужачку как-то потерянно, беспомощно. – Я искала! Все это время! И нашла бы, если б он был…
      – Ты всего лишь девочка, у которой и судьбы-то своей нет! – начала Айя, но горожанка остановила ее:
      – Я – Хранительница, – глядя на взрослую все еще мокрыми от слез глазами, но уже не задыхаясь от рыданий, удивительно серьезно проговорила она. И ей нельзя было не поверить.
      – Наделенная даром? – прежде Сати испугалась бы. Но живя в мире легенд, идя по одной дороге с богом солнца, а сейчас и вовсе с каждым мигом все более и более чувствуя себя госпожой Айей, она посмотрела на свою находку разве что с большим удивлением, и только. – Мне казалось, что с времен древних легенд дар дается только мужчинам…
      – Время древних легенд? – девочка глядела на нее с непониманием. – Ты говоришь так, словно свод не единственный, а один из многих…
      Айя хотела сказать – "Да, так оно и есть!", но промолчала. Зачем смущать душу бедной малышки? Не все же смертные, как спутники Шамаша, знают правду о смене вечностей.
      Она не спускала глаз с лица девочки, с каждым мигом все лучше и лучше понимая эту грусть в ее взгляде и затаенную, всеми силами скрываемую боль, искривившую губы.
      Маги всегда чувствовали свое одиночество. Счастье города, когда в нем рождался наделенный даром, но как же трудно приходилось этому малышу, если боги не хранили его в неведении о его даре до наступления совершеннолетия, открыв все еще в младенчестве! Огораживая маленьких хранителей от всего, что могло повредить им, взрослые лишали их детства, обычного, живого, полного игр и веселых затей. А тут еще девочка-волшебница, чудо, которое встречалось так редко!
      Эта малышка… Она была не такой, как все. Взрослее, сдержаннее, что ли.
      Несмотря на то, что это был только сон. "Надо будет поговорить об этом с Шамашем, – мелькнуло в голове у Айи. – То, что происходило на земле во время его болезни…
      Это нужно изменить…" -Как случилось, что ты заснула? – она задавала вопросы, а сама удивлялась в душе: что она делает? Не все ли равно? И, потом, она ведь могла просто прочесть их память, просмотреть ее словно книгу легенд, однако… "Нет, это было бы не правильно, – едва заметно качнула богиня сновидений головой. – Шамашу это бы не понравилось".
      – Ягоды, – пожала плечами девочка. – Они были такие неприметные… Я не знала, что они…что у них есть сила.
      – Ты нашла их в городе?
      – Нет. Мне их дали.
      – Кто?
      Девочка молча пожала плечами. Она не помнила. Да и какое теперь это имело значение?
      Видя, что глаза маленькой хранительницы стали вновь наполняться слезами, а плотно сжатые губки начали подрагивать предвестником рвущихся наружу рыданий, Айя решила прекратить расспросы.
      – Все хорошо… Все хорошо… – зашептала она, проведя рукой по шелковистым волосам девочки, успокаивая ее, делясь своей силой и теплом покоя.
      Тем временем они вышли из леса, оказавшись на лугу, прорезанном словно лезвием ножа резким взмахом идущего через весь лежавший перед ее глазами мир шрама тропинки. Она огляделась вокруг, сперва с интересом, затем – с опаской. Айя искала детей каравана. И боялась вместо них встретить брата, который мог… Да что там, непременно попытался бы отобрать у старшей сестры ее находку, крича, что все, попавшее в мир сновидений, признавшее его власть над собой, принадлежит лишь ему.
      В чем-то он был прав. Ведь это был его сон, не ее. Вот только ей не хотелось с этим мириться. Она даже прижала девочку покрепче к себе, боясь, что у нее ее отнимут, внимательно огляделась вокруг. Но ровная покрытая невысокой травой, не способной скрыть ничего, что поднималось бы над ней, земля была пустынна, так же, каким казался теперь и оставшийся позади сад.
      Девочка тоже смотрела вокруг. В ее глазах нарастало беспокойство. Ей было плохо и одиноко в лесу, но там она чувствовала себя куда в большей безопасности, чем здесь, на открытой всем взглядам и бедам равнине.
      – Все в порядке, – проговорила Айя, не столько для горожанки, сколько для себя, стремясь услышать эти слова, чтобы было легче поверить в них. – Идем, – она повела девочку к тропе.
      – Нет, – заупрямилась вдруг та, – лучше вернемся, – она с опаской поглядывала на нечто, скрывавшееся за холмом.
      В первый момент Айя замешкалась, растерявшись. В ее душу прокрались сомнения. Но…
      "Что за бред?" – поспешила она их прогнать. Чего ей бояться? Она ведь богиня.
      Более того – она – повелительница сновидений, и этого сна, в котором она находилась сейчас, тоже. А раз так, если она не захочет, чтобы что-то произошло, этого и не случится.
      Остановившись, она вновь повернулась к девочке, наклонилась к ней, взяла за плечи:
      – Ты же хочешь уйти отсюда, вернуться назад, домой?
      – Да, – та кивнула, однако при этом, пряча глаза, отвернулась в сторону от собеседницы, не желая, чтобы кто-то распознал страх ее души.