Грани - Грани судьбы

      — Итого, минус трое. Осталось четверо. Продолжим.
      — Нурлакатам, уршит. Его сюда привёз сам наместник. Живёт одиноко в башне Нэлль.
      — То есть, очень подходит? — уточнил Нижниченко.
      — Похоже, — согласился Теокл.
      — Один есть. Дальше.
      — Коллетт. Вряд ли он. Во-первых, его специализация — големы.
      — А во-вторых?
      — Во-вторых он большую часть времени проводит в расположении эскадрильи тяжелой авиации, в полулине к югу от города. Драконов хоть и воспитывают в послушании с самого момента, когда они вылупляются из яйца, а всё же под рукой у любого командира такого соединения должна быть хоть парочка големов и маг, который умеет ими командовать. А сейчас ему ещё за диктатором в школе Ксантия Линвота надо приглядывать. Не до оборотней.
      — С этим можно согласиться. Кто ещё?
      — Маннон. Мы думаем, тоже не подходит.
      Йеми усмехнулся.
      — На Маннона можно подумать только после кружки гномьей водки.
      — А что так? — недоверчиво переспросил Мирон.
      — Этот старик — любимец студиоузов городской школы. И последние вёсен тридцать высокая философия его интересует куда больше натуральных наук.
      — Мне кажется, — сухо заметил Мирон, — ты излишне доверчив, друг мой. Плохие люди очень часто имеют благопристойный вид и безупречную репутацию.
      Зеленокожий довольно улыбнулся. Нижниченко снова подумал о том, какую реакцию способна вызвать такая улыбка в его мире. В Одессе, наверное, можно будет отснять прекрасный римейк "Броненосца Потёмкин": как народ, не разбирая ступенек, несётся вниз по Лестнице. "Дежа вю" отдыхает.
      — Почтенный Лечек совершенно прав, — заметил Теокл. — Маннон живёт в Школьном квартале, а там не то, что оборотня, кролика не спрячешь так, чтобы об этом назавтра не узнала вся улица. Когда в твою комнату в три часа ночи вваливается вдрызг пьяный студиоуз, которому захотелось от избытка чувств прочитать свои гениальные вирши… Там это в порядке вещей.
      — Ладно, пусть не Маннон. Кто последний?
      — Луж. Тинк вье Луж.
      — Благородный? — подозрительно поинтересовался кагманец.
      — Третий сын мелкого графа с севера, — пояснил Теокл.
      — Понятно. Было у графа три сына. Два — графы, а третий стал магом… Так что этот вье Луж?
      — Зимой получил статус имперского мага. Открыл лавку, в которой торгует волшебными снадобьями и амулетами. Так себе лавчонка. С торговлей Жилле не сравнить.
      Йеми усмехнулся.
      — Ну, Жилле-то торгует не первый год. И потом, до него лавка самому Тарло Уойссу принадлежала, а тот был магом не чета нынешним.
      — Значит, либо уршит, либо графский сын. Больше вроде некому, — подвёл итог Мирон. — Что ж, почтенные, вы и вправду оказали нам существенную помощь. Мы вам крайне признательны, верно, Лечек?
      — Конечно. Мы очень благодарны.
      — Вот об этом мы сейчас и поговорим, — огр хищно подался вперёд. — Мы помогли вам, теперь ваша очередь помочь нам. Мне кажется, это справедливо.
      — О чём речь, — с деланной весёлостью ответил Нижниченко. — Что ты от нас хочешь?
      — Вы — мудрые и знающие люди. Мы пришли сюда, чтобы спасти дракона Ская, который томится в гладиаторской школе Ксантия Линвота. К сожалению, пока что у нас не очень получается. Возможно, если мы объединим усилия, то сможем освободить и дракона и оборотня. Что скажете?
      — Гм… Мирон, кажется, ты просил меня предупреждать, когда возникнет опасность? — будничным тоном поинтересовался кагманец. — Так вот, если нас поймают за попытку освобождения дракона, это, безусловно, означает сожжение заживо. Разумеется, после соответствующих пыток в подвалах Инквизиции.
      — Можно подумать, что если вас поймают на попытке освободить оборотня, то судьба будет иной, — хмыкнул огр.
      — Разумеется, нет. Но про оборотня он давно предупрежден, а про дракона услышал только сегодня.
      Нижниченко был готов поклясться, что в чёрных глазах нечеловека промелькнула лукавая искорка.
      — Это меняет дело, — с почти торжественной серьёзностью согласился Олх и, повернувшись к Мирону, поинтересовался: — И как тебе такая новость?
      Генерал развёл руками:
      — Поскольку второй раз сжечь меня у Инквизиции не получится, я, вроде, ничего не теряю.
      — Точно! — бодро поддержал верзила. — Это в столице покушающихся на священную особу Императора убивают по полудюжине раз в назидание другим безумцам. Казнят, оживят, потом казнят снова, другим способом. А здесь, в провинции… Максимум на что хватит толийских жрецов Аэлиса — поднять из могил с дюжину вурдалаков.
      Нижниченко поёжился. Он не собирался и один раз попадаться к инквизиторам, но, если в этом мире практикуется многократное придание казни, то того и гляди придётся завидовать судьбе сваренного в масле Михаила-Махмуда. Но, с другой стороны, эти люди и нелюди действительно серьёзно помогли им. У самого Мирона версии о магах и близко не было, у Йеми, похоже, тоже. Да к тому же в гладиаторской школе Ксантия Линвота томился не только какой-то там дракон, но и Серёжка. И все подходы к школе были утрачены.
      — Давайте конкретнее, — предложил Мирон. — На какую помощь от нас вы рассчитываете? Конкретно.
      — Нам пригодится любая помощь, — дипломатично ответил зеленокожий командир. — Я ведь не знаю ваших возможностей.
      — Это не разговор, — напористо сказал Нижниченко. — Мы третий день ходим вокруг и около. Мне кажется, что сказано уже достаточно, чтобы понять, что у нас с вами общие враги. Давайте уж решаться, что делать дальше. Если объединяем усилия, то надо понять, что мы друг от друга хотим.
      — Мы хотим освободить Ская, — холодно произнесла эльфийка. — Ради этого мы готовы зайти очень далеко, хотя, конечно, хотелось бы обойтись без ненужного кровопролития. Беда в том, что сейчас мы не знаем, с какой стороны подступиться к его освобождению.
      Йеми вздохнул.
      — Хорошо. Предположим, мы готовы зайти настолько далеко, что будем сражаться на вашей стороне со стражей, инквизиторами и кем там ещё придётся. В таком случае, можем ли мы рассчитывать, что вы сделаете то же самое — для нас и для освобождения оборотня?
      — Да, можете считать, что мы с вами.
      — И ещё одно. Кроме оборотня мы намереваемся освободить ещё и одного человека. Раба. По стечению обстоятельств, он находится как раз в гладиаторской школе Ксантия.
      Огр и эльфийка переглянулись.
      — Очень странное совпадение. К тому же, если это просто раб-человек, то почему бы просто его не выкупить? Если у вас нет денег, то мы можем помочь.
      — Деньги у нас есть. И, в принципе, есть договорённость, что этого раба нам продадут. Но не сейчас, а вначале следующей додекады. Сами понимаете, мы не упустим возможности освободить его пораньше и бесплатно.
      — Понятное желание, — кивнул Олх. — Что ж, мы готовы вам помочь и в этом.
      — В таком случае…
      Кагманец помедлил.
      — Думаю, что мы согласимся действовать единой командой. Только, видишь ли, у нас нет командира. Мы должны посоветоваться.
      — Мы теряем время, — недовольно произнёс Теокл.
      — Теряем, — согласился Нижниченко. — Но времени потеряно и так уже не мало и не только по нашей вине. Мне кажется, будет лучше, если мы позволим себе эту небольшую потерю, но завтра утром займёмся конкретным делом.
      — Если это необходимо — пусть будет по-вашему, — согласился Олх. — Хотя, не скрою, мне непонятно, как можно обойтись без командира. Любая шайка разбойников или авантюристов избирает себе вожака.
      — Внесём ясность, — жёстко ответил Мирон. — Ты предлагаешь нам сотрудничество, как шайке разбойников?
      Олх с недоумением воззрился на собеседника.
      — Нет, но я хотел сказать, что командир необходим. Если каждый будет поступать так, как хочется ему… Удивлён, что инквизиторы до сих пор вас не арестовали.
      — Мы знаем, что такое порядок, — заверил Нижниченко. — Но решение о совместных действиях должны принять все. Мне почему-то кажется, что если инквизиторы сумеют нас поймать, то они не станут разбираться, кто из нас действовал добровольно, а кто по — команде. Сожгут всех. А тащить кого-то за руку на костёр — против моих убеждений.
      Поглядев на удивлённый взгляд зеленокожего, Мирон пояснил.
      — Против моей веры.
      — Фрос разберёт разные веры, — с чувством произнёс Олх. — Совещайтесь, раз это необходимо, но только если мы объединяемся, то у нас будет один командир.
      — У нас будет два командира, — ровным голосом поправил Йеми. — Ты и один из наших воинов.
      — Два командира — всё равно что ни одного.
      — Только не в том случае, когда оба — настоящие воины, у обоих общая цель и оба заботятся о её достижении, а не о том, чтобы показать собственную значимость.
      Олх недоверчиво покачал головой. Он умел командовать, умел подчиняться. Но всегда надо знать, за кем последнее слово, за кем власть и ответственность.
      — И кто будет этот кто-то? Ты, Лечек? Или ты, Мирон?
      Люди переглянулись.
      — Мы подумаем. Завтра вы узнаете. Последний вопрос — где лучше встретиться? Это место не слишком подходит.
      — Лучшего нет, — вздохнул Теокл. — Я хоть и считаюсь купцом, но хозяин сильно удивится, если ко мне придёт сразу много народу.
      — Тогда лучше у меня, — предложил Мирон. — После завтрака в трактире "Дом Дельбека". Знаете?
      Пожилой изонист кивнул.
      — Найдём, — пообещала Льют.
      — Тогда, мы уходим, — Нижниченко поднялся с табурета. Йеми последовал его примеру. — Надеюсь, что завтра, наконец, мы перейдём от слов к делу.
      В шестьдесят второй драконьей эскадрилье нравы ничем не отличались от остальных подразделений Имперской армии. Если между мужиками возник конфликт, так надо просто дать друг другу пару раз по морде, а потом выпить по кубку хорошего вина за примирение. Командир Юний Ценамий находил это абсолютно правильным, если, конечно, дело не касалось службы. Там уже по обстоятельствам. Мелко провинившийся подчинённый мог рассчитывать отделаться парой ударов по рылу, разумеется, без права ответить, а уж если проступок был серьёзен, ничего не поделаешь, согласно уставу: построение, оглашение вины, а потом на глазах у личного состава подразделения палка или розги. Чтобы другим неповадно было…
      Увы, помимо благородных морритов командиру эскадрильи приходилось иметь дело с неблагородными младшими гражданами. Мужчинами Юний назвал бы далеко не многих из них, больше было тех, кто уподоблялся порочным женщинам, лгал, изворачивался и кляузничал на каждом шагу. Ну, не досмотрел за тестом, выпек не хлеб, а импы знают что такое, так признайся честно, получи по зубам и в следующий раз смотри в опару, а не по сторонам. Так нет же, будет жалобно канючить в своё оправдание так, что у самого великого Ренса зубы заноют. И ведь всё равно в итоге плетей схлопочет. Да, быдло — это на всю жизнь быдло, в настоящего человека ему превратиться невозможно…
      К числу презираемых нытиков командир причислял и мага Коллетта, приписанного к эскадрильи на случай неожиданного бунта драконов. Драконы, с самого вылупления из яиц воспитанные на положении послушной скотины, никогда не бунтовали, но Юний не считал мага и его големов излишней предосторожностью: мало ли какие мысли могут родиться у проклятых богами ящеров. Но вот человеком младший гражданин Коллетт был препротивным, и командир с удовольствием бы поменял чародея на другого Мастера Слова, если бы такой нашелся. Увы, пока что заменить волшебника было некем. Приходилось терпеть жалкого слизняка, всё время ноющего о писанных законах и не способного в ответ на удар по правой щеке ответить ударившему таким же ударом по тому же месту.
      Поэтому Юний Ценамий несказанно удивился, увидав, как малиновый от натуги маг тащит через плац за вороты камиз своих учеников: правой — Танге, а левой — младшего, именем Вермант. А ученики — под стать учителю. Конечно, не атлеты, всё больше мозги развивали, а не мускулы, но всё же здоровые молодые ребята, не калеки. Могли бы и вырваться. Нет, с бараньей покорностью без малейшего сопротивления плетутся, куда влачит учитель.
      — Многомудрый Коллетт, что делаешь ты с этими юношами? — не сдержал любопытства командир Ценамий.
      Услышав его голос, маг отпустил одежду учеников, остановился, промокнул рукавом камизы с лысины обильный пот и надтреснутым голосом произнёс:
      — Да пошлют тебе боги долгую жизнь, благородный Юний Ценамий. Этих недостойных болванов я как раз тащу на твой суд и, клянусь престолом Ренса, если ты приговоришь их к смерти, я не стану возражать.
      Моррит заметил, как тупая покорность в глазах юношей сменилась неподдельным испугом. Интересно, что же такого они натворили?
      — Клясться престолом Ренса пристало воину, любезный Коллетт. Ты же не воин, а всего лишь служишь при эскадрильи.
      Чародей торопливо поклонился:
      — Конечно, благородный командир Юний, я и не претендую на то, чтобы стоять рядом с воинами.
      Рабы, кругом рабы… Жалкий народишко, снизу доверху одни рабы. Ценамий брезгливо поморщился и вздохнул.
      — В чём их вина?
      — Глупец Танге, да сгниют в прах его мозги, научился наконец-то командовать глиняным големом, благородный командир. И не нашел ничего лучшего, чем поспорить с другим дураком, сломает ли голем волшебный жезл. Благородному Юнию, хоть он не Мастер Слова, сила голема хорошо известна. Разумеется, он переломил жезл, словно гнилую орешину.
      Командир эскадрильи недоумённо пожал плечами.
      — Мне-то какая забота? Накажи своих учеников, как сам считаешь нужным. Завтра ко мне ещё припрутся оружейники, чтобы я наказал их нерадивых подмастерьев? Божественный Император оставил вам власть ваших эшвардов, братств и графов. Вот у них и ищите себе справедливости.
      Коллетт замялся.
      — Так ведь… Я ж говорю, благородный командир, жезл они сломали. А на нём — заклятья на драконьи оковы. Без него я как без рук. Мне одного дракона отпереть и запереть сил не хватит. А у тебя в оковах двое, не считая диктатора в гладиаторской школе.
      Действительно, накануне Юний распорядился посадить на цепь двух молодых бронзовых драконов, что-то между собой не поделивших. Разбирательством кто там у них прав, а кто виноват, моррит себя не утруждал. Дисциплину нарушили — получите по шесть суток оков. В следующий раз подумаете, прежде чем скалить клыки и пускать в ход когти.
      — Твои дела в гладиаторской школе меня не интересуют.
      — Так всё равно. Хотя бы этим двоим надо завтра лапы смазывать, так ведь? Если драконы не смогут нести службу, то я буду виноват перед благородным командиром.
      Только теперь до Юния Ценамия дошла вся серьёзность ситуации. Лапы драконам и впрямь надо было смазывать целебным отваром: прочная и крепкая, драконья чешуя от постоянного контакта с медными или бронзовыми оковами быстро воспалялась, покрывалась отвратительными долго не заживающими язвами, причиняющими ящерам мучительную боль. Страдающего дракона в небо выпускать нельзя, это и дураку ясно. А если дракон не способен к полёту, то спрос с командира эскадрильи. И тут даже на додекуриона вину не переложишь: за происходящее в бараке наказаний младшие командиры не в ответе.
      — То есть, ты хочешь сказать, Коллетт, что не сможешь поддерживать наказанных драконов в боевой готовности? — тихо, с угрозой в голосе переспросил моррит. — Я тебя понимаю правильно?
      — Не совсем так, благородный Юний, — затрепетал маг. — Если я найду подходящий деревянный жезл, то смогу за сегодняшний вечер наложить на него чары и некоторый срок он мне прослужит, я же употреблю это время на изготовление настоящего волшебного посоха.
      Командир облегчённо перевёл дух. Самая страшная опасность, кажется, миновала. Впрочем, даже в худшем случае выход был: освободить одного из буянов сегодня, а второго — назавтра. Досидеть свой срок на цепи они смогут попозже, когда чародей решит свои проблемы. Но прибегать к такому решению можно было только в самом крайнем случае: отмена и смягчение наказаний никому и никогда на пользу не шли.
      — Так, говоришь, подходящий? Это какой же?
      — Мне нужна крепкая деревянная палка, длиной не менее хотя бы двух песов, — Заметив перемену настроения Ценамия, Коллетт тоже приободрился. — Не источенная червями, не тронутая гнилью, и чтобы без сучков.
      — И только?
      — Чего же более? Сила волшебного жезла не столько в дереве, сколько в наложенных на него чарах. С твоего позволения я немедленно же отправлюсь в город и…
      — В этом нет нужды, — прервал волшебника командир эскадрильи. — Отправляйся к квестору. Накануне календ он получил новые палки для мётел, они прекрасно подходят к твоему описанию.
      Авиаторы, уже давно стягивающиеся к месту зрелища и окружившие командира и мага широким кольцом, словно по команде дружно расхохотались. Чародей снова побагровел.
      — Палка для метлы? Благородный Юний, Мастеру Слова не пристало…
      — Я спросил — ты ответил, — холодно перебил Ценамий. — У квестора ты получишь то, о чём мне сказал. Если ты соврал — пеняй на себя. Служить в войске Императора — огромная честь. Божественный Кайл щедро награждает своих слуг, но сурово карает нерадивых. Слава Императору!
      — Слава Императору! — взревели авиаторы, дружно ударив себя кулаками по груди.
      — Повинуюсь, мой господин, — унижено просипел Коллетт.
      — Прекрасно. А что касается твоих учеников… — взгляд командира эскадрильи остановился на стоящем среди своих подчинённых додекурионе.
      — Помпилий! Отведи учеников многомудрого Мастера Слова в арестантскую палатку. Там они пробудут до вечернего построения, во время которого получат по дюжине ударов палкой за порчу военного имущества.
      — Слушаюсь, мой командир! — склонил голову додекурион.

Глава 3
Тола. 9-й день до ладильских нон. Вечер.

      Юн Дельбек был очень доволен своим новым постояльцем, торопским виноделом Мироном. В высшей степени достойный и почтенный человек. Вежливый, обходительный, непривередливый. При деньгах. В своём деле, видать, специалист, коли городское братство виноделов его сразу мастером признало. Сам почтенный Роэк, глава братства, обещал к нонам оформить все необходимые бумаги и дозволить Мирону заниматься в городе и окрестностях виноделием. И то сказать: погода в Толинике слишком сырая, холодная, да пасмурная, виноград здесь совсем не тот растёт, потому и виноделием мало кто занимается. Вот от пивоваров — повернуться некуда, что для трактирщика очень даже приятно. А вино приходится покупать у купцов, что с южными землями торгуют. Местные же виноделы зарабатывали себе на жизнь изготовлением настоек да бальзамов. Напитки, конечно, приятные, но употребляемые в значительно меньших дозах, больше зимой, чтобы побыстрее согреться да не простудится. А можно и при простуде, чтобы побыстрее выздороветь.
      Сам почтенный Дельбек любил при случае выпить немного бальзамчику, изготовляемого почтенным Камюсом. Настоянный на плодах рябины, шиповника, болотной клюквы, ромашки, боярышника, листьях смородины, одуванчика, крапивы, малины, бадана и боги знают ещё на чём, напиток обладал удивительно приятным вкусом, замечательно поднимал настроение и улучшал самочувствие. Если Мирон сумеет изготовить не хуже — честь ему и хвала.
      Да, у южанина есть все возможности неплохо устроиться в Толе. Здесь к чужестранцам относятся очень терпимо, если человек разумеет дело и способен принести городу пользу. Ну и, конечно, желательно, чтобы человек был хорошим. Поэтому и приглядывался трактирщик к гостю повнимательнее, но ничего предрассудительного не замечал. Единственным недостатком постояльца Дельбек считал чрезмерную доброту. Много воли Мирон давал нечкам, ох, много. Сразу видно — лакарец, они там все немного дикари. Ни один уважающий себя северянин не поселил бы зверей в комнатах, а винодел держал там сразу двоих: вейту и какого-то тощего как жердь урода, на которого человеку-то и смотреть было непотребно. Потому купец эту тварь вовсе не выпускал из комнат. Оно и к лучшему. Хозяин трактира на выселении нечек в сарай настаивать не стал: заплатил Мирон сполна и даже немного больше, за свои деньги человек имеет право обстроить жизнь по своему вкусу. Всё правильно. К тому же порядка от своих рабов винодел требовал неукоснительного. Стоило только дылде провиниться, как Мирон, разумеется, с согласия самого Дельбека, запер на ночь нечку в подвал. По правде говоря, трактирщик опасался за целостность припасов, но хорошо вышколенный раб не посмел тронуть хозяйского добра. Чтоб все так жили.
      Пусть винодел немного и чудаковат, но человек он, несомненно, заслуженный. Не даром земляки-наёмники постоянно навещают. Сегодня вот аж трое заглянули. Особенно впечатлил трактирщика здоровенный чернобородый воин. Юный Сашка, слуга винодела, таскавший наверх еду и напитки, поведал Дельбеку, что наёмника звать Балис, родом он из горной Хланды и у себя на родине не раз в одиночку с копьём в руках хаживал на горного медведя. И копья у этих горцев не простые, а со специальными упорами и называются так странно: «рогатины». Какой же огромный и чудный мир сотворили боги.
      Жизнь в гладиаторской школе у Шипучки складывалась не в пример лучше, чем в караване работорговцев. Вроде бы ничего в его положении не изменилось, по-прежнему он считался бесправным рабом, а всё-таки теперь всё было по-другому. Когда ты не один, любая беда переносится легче, а нечки в гладиаторской школе крепко держались друг за друга.
      Между собой у разных рас были небольшие трения, например, минотавров иноплеменники недолюбливали за излишнюю кичливость, а у ящеров оказалась репутация очень медлительных существ. Причём, каким именно был ты ящером, значения не имело. Шипучка, в ловкости превосходивший и минотавров и огров, там не менее безапелляционно был отнесен к медленным и неповоротливым. Уунк, тот самый юный минотавр, с совершенно серьёзным видом как-то поинтересовался у сауриала, правда ли, что детеныши ящеров очень любят наблюдать за тем, как резвятся шустрые черепашки и улитки. Шипучке стоило большого труда удержать себя от соблазна ответить таким свистом, чтобы у рогатого нахала надолго запомнили чувствительные уши. Всё-таки это было бы слишком жестоко. Зато на другое утро Баракл с видимым удовольствием перевёл Уунку вопрос сауриала, не пробовал ли юноша зимой кататься на своих копытах по замёрзшим рекам и озёрам.
      Тем не менее, внутренние трения сразу забывались, когда речь шла о взаимоотношениях с людьми. Тут уж гладиаторы-нечки моментально становились единым целым. Оказавшийся в затруднительном положении соратник мог рассчитывать на полную поддержку и любую возможную помощь. К счастью, за те четыре дня, что Шипучка провёл в школе, особых неприятностей у нечек не случалось. Доктор Край Ло при всей своей глупости и взбалмошности, оказался существом почти безобидным. Он придирался ко всем подряд по самому пустяковому поводу, а то и без повода, но при этом виновному, как правило, приходилось всего лишь выслушивать длительные рассуждения о собственном ничтожестве и величии Край Ло. Лишь разок в голове доктора что-то окончательно заклинило, и один из огров за недостаточное усердие при исполнении упражнений был заключен в колодки.
      Наказание исполнялось не на виду у всех, а где-то в особом месте, называемом Двором Боли. Наказанный отправился туда после ужина в сопровождении Тхора. Когда же они вернулись, старший огр вызвал во двор Баракла и долго с ним о чём-то говорил. После разговора бака-ли вернулся очень озабоченным, отвёл Шипучку в уголок и поинтересовался:
      — Помниться, ты что-то говорил о человеческом детёныше, которого продали в эту школу вместе с тобой.
      Сауриал напрягся. Неужели с Волчёнком произошла беда?
      — С ним что-то случилось?
      — Ничего особо страшного. И я не знаю, с ним или нет. Скажи, ему было на вид вёсен десять или чуть больше?
      Шипучка удивлённо сморгнул.
      — Извини, Баракл, я никогда не имел дела с человеческими детёнышами и понятия не имею, сколько ему было вёсен. Маленький, худой и длинноволосый — вот и всё, что я могу про него сказать.
      Гладиатор довольно клацнул зубами.
      — Наверняка это тот самый детёныш. Аскер говорил, что у него были длинные волосы, а учеников здесь принято коротко стричь. Ясное дело, он — новичок.
      — Баракл, ты можешь мне объяснить, что случилось? — сауриал едва сдерживал волнение. — Что с Волчонком? Почему ты спрашиваешь о нём?
      — Спокойнее! — оборвал бака-ли. — Не горячись, Шипучка. Успокойся, а то ты того и гляди, начнёшь вонять. Не переношу сильных запахов.
      — Прости, — смешался сауриал.
      — Для воина ты слишком робкий, — оскалился Баракл. — Всё время «извини», да «прости». Жёстче надо быть.
      — Я стараюсь не создавать лишних проблем тем, кто рядом со мною. Жестче надо быть с врагами, а ты мне не враг.
      — Ну-ну…
      Гладиатор неодобрительно покачал головой, но от нотации решил воздержаться.
      — В общем, этот детёныш, похоже, действительно хороший человек. Только вот это может ему выйти боком.
      — Ты объяснишь, наконец, что случилось?
      — Не перебивай. Я тебе говорил, что здесь в школе, в бестиарии, содержится пленённый дракон.
      Сауриал молча кивнул. Дракон его интересовал мало. В родном мире Шипучки драконы держались подальше от иных рас и встречали в этом полную взаимность. Слухи и легенды приписывали драконам злобу, коварство и несметные сокровища. Сауриал не очень-то в это верил: его племени легенды тоже много всего приписывали, но на самом деле всё было совсем не так. Да и о людях, и гномах вранья по миру ходило преизрядно. Шипучка давно усвоил: хочешь узнать правду — не собирай слухов. Сходи и посмотри своими глазами. Были бы драконы ему интересны, непременно бы познакомился с ними поближе. А на нет — и еды нет.
      — Ланиста хочет, чтобы дракон выступал на потеху публики, — продолжал старый гладиатор. — Он желает устраивать грандиозные представления, в которых воины люди избивали бы дракона до полусмерти, потом исцелять его раны и снова бросать на Арену. О, да. В городе найдётся немало людей, готовых заплатить золотом за то, чтобы увидеть, как унижают гордого дракона.
      Сауриал от нетерпения подёргивал хвостом. О драконах Баракл мог разговаривать часами, но какое всё это имело отношения к Волчонку?
      — Но Скай не желает быть участником их мерзких игрищ. Если ланиста выпустит его на Арену сейчас, то он не станет изображать из себя жертву и подставлять свои бока под копья охотников. Он погибнет как воин и унесёт с собой жизни немалого числа людей, возомнивших себя хозяевами мира. Это будет не представление, а бойня. Луций, конечно, это понимает, поэтому не выпустит дракона на Арену, пока не будет уверен, что его дух сломлен. Поэтому он держит Ская в бестиарии закованным в цепи и морит его голодом и жаждой.
      — Я это слышал уже несколько раз, — не выдержал Шипучка. — Ничего нового ты мне не сказал. Я сочувствую дракону, но разве мы все здесь не в том же самом положении?
      — Сколько раз можно тебе объяснять, что мы — это мы, а божественный дракон — совсем другое дело.
      — Сколько раз можно тебе объяснять, что я разницы не вижу. У дракона такая же чешуя, такие же кости, мясо, кровь и когти, как и у нас с тобой. Значит, и боль у нас одна на всех. И всех нас, как ты сам сказал, всё равно убьют, раньше или позже. Лучше объясни мне, при чём всё же тут детёныш?
      Не знающему языка, на котором общались ящеры могло показаться, что они шипят друг на друга крайне агрессивно и вот-вот вцепятся друг в друга когтями и зубами.
      — Как тебе объяснить, если ты всё время перебиваешь? — недовольно прошипел Баракл, снижая тон.
      — Молчу, ни звука, — согласился сауриал.
      — Итак, ланиста морит дракона голодом и жаждой и всем обитателям школы строжайше запрещено его поить и кормить. Но три дня назад запрет был нарушен. Ученик, человеческий детёныш, дал дракону воды.
      Шипучка не удержался от короткого изумлённого свиста. Как ни мало он знал о мире, в котором очутился, но понимал, что такой проступок выглядел просто невероятным, невозможным. Большинство людей этого мира не подали бы дракону воды и без всякого запрещения. А уж под угрозой наказания… Нет, это мог быть только Волчонок, не раз безрассудно нарушавший установленные здесь границы между людьми и не людьми. Раньше это ему сходило с рук. А сейчас?
      — Кто-то из людей об этом знает?
      — Разумеется, знает. Детёныш был слишком наивен, он не подумал, что за бестиарием следят стражники из башни.
      — Как он мог этого не знать? — изумился сауриал. — Ты мне в первый же день сказал об этом не меньше трёх раз. Думаешь, люди такие глупые, что забывают то, что им постоянно повторяют?
      — Я повторял это тебе, а не детёнышу.
      — А разве у каждого новичка в школе есть свой наставник?
      — Не знаю. Мне мало известно о том, как живут гладиаторы-люди и почти совсем ничего о жизни учеников. Что мне в этих детёнышах?
      Шипучка нервно подёрнул хвостом.
      — Это был Волчонок. Я точно знаю — это он! Что с ним теперь будет?
      — Ничего.
      — Ничего? Ланиста его не накажет? — недоверчиво переспросил сауриал.
      — Ланиста его уже наказал. Вчера. По его приказу детёныша привязали к столбу на самом солнцепёке.
      Шипучка растерянно присвистнул. Трудно было оценить, насколько суровым было наказание: в чужую шкуру не влезешь. Сауриалы любили понежиться в лучах дневного светила, но если чешуя пересыхала, то это было неприятно и болезненно. А человеческая кожа — не чешуя, она мягкая и ранимая.
      — И что?
      — И больше ничего, — бака-ли по-своему истолковал вопрос новичка. — Луций не жесток без причины даже к нам, нечкам, что уж говорить о людях. К тому же, после такого наказания, человек быстрее возвращается в строй, чем после порки. Ланиста не заинтересован в том, чтобы калечить своих рабов. Кто тогда будет выступать и приносить школе деньги? К тому же, Луций умён и понимает, что, в сущности, поступок детёныша ничего не изменил.
      — Значит, с ним всё в порядке? — с надеждой переспросил сауриал.
      — Можно считать, что да. Здесь не принято дважды наказывать за один и тот же проступок. Хотя, память у Луция очень хорошая. Если наш друг провиниться ещё раз, то ему наверное, назначат более суровое наказание, чем другому ученику за такой же проступок.