Тревожные сны царской свиты

      Переговоры могли кончиться ничем, и тогда я внес предложение поделить канал пополам между "Останкино" и нами. Мы, как государственный канал, работаем с утра и до 18 часов, а "Останкино", которое отстаивало идею чистой развлекательности и нашей затеи с созданием телевизионной программы "Российские университеты" не принимало, будет вещать с 18 часов до часу ночи. Спор мгновенно угас, и, к общему удовлетворению, протокол был подписан.
      Когда впоследствии меня упрекали, что я разрушил канал и нам следовало захватить его полностью, я спокойно парировал этот неприкрытый авантюризм моих коллег: "Никогда не откусывайте больше, чем сможете проглотить". Я очень люблю эту китайскую поговорку. У нас не было ни сил, ни средств, чтобы обеспечить конкурентоспособность еще одного полнообъемного канала. Я понимал также, что мы неминуемо вступим в полосу рыночных реформ. И положение в телемире изменится кардинально, и наша монопольность будет раздражать возможных конкурентов.
      Еще не было НТВ, но уже прошел август 91-го года, и я знал, что вызревает идея смены правительства едва ли не в полном составе. Одной из причин было стремление Ельцина немедленно начать экономические реформы и сомнение в возможностях Ивана Силаева руководить таким реформаторским кабинетом. И все-таки главным фактом смены премьера и выталкивания его под мифические структуры, создаваемые послеавгустовским Горбачевым, было сомнение Силаева, проявившееся в дни путча, когда он покинул осажденный Белый дом, сообщив президенту, что в этот драматический момент он хотел бы быть рядом со своей семьей. После этого поступка премьера (хотя именно он был послан вместе с Александром Руцким за Горбачевым в Форос, когда ситуация зримо переломилась в нашу пользу) я не сомневался, что Иван Степанович очень скоро оставит свой пост и инициатором этого действия будет сам Ельцин, но воплощение замысла поручит Геннадию Бурбулису. В конечном итоге так и произошло.
      * * *
      Миновал сентябрь 91-го года. Демократы и сам Ельцин продолжали пребывать в эйфории по поводу своей победы. Сразу после распада Союза и сложения с себя президентских полномочий Михаилом Горбачевым ситуация стала в буквальном смысле этого слова виртуальной. Я собрал совещание по решению проблемы "Радио России". Прекращение существования Союза делало нелепым присутствие на первом вещательном канале проводного радио всесоюзной программы. Советуюсь с Министерством связи. Они поддерживают нашу точку зрения - на первой кнопке должно вещать государственное российское радио. Снова возвращаться к полемике с Тупикиным не имеет смысла. К этому времени я уже видел, что радийная команда у нас сложилась. Никакого провала в слушательских симпатиях быть не могло. Мы делали более современное, менее традиционное радио. Мы приняли решение о перекоммутации на первую кнопку. Скандал, разумеется, возник, но у "Радио России" уже сложилась устойчивая популярность, и брюзжание, в основном пожилых слушателей, было недолгим. Мы предложили многотемный эфир с учетом интересов и этой, наиболее консервативной аудитории. "Останкино" не стало обострять отношений. Согласно политической логике, мы были правы.
      * * *
      Трехмесячная пауза после августовской победы 1991 года была грубейшей ошибкой. По этому поводу впоследствии будет много сказано и написано. Если бы демократы сразу же после путча, как и предполагалось, форсированно провели ряд политических реформ, опираясь на Съезд народных депутатов и Верховный Совет, который в эти дни выступал как единое целое с президентом, то...
      Нельзя сказать, что эти рассуждения не имели основания. Время было упущено. Но и завышение возможностей и эффективности реформаторских решений, якобы принятых за столь короткий срок, тоже налицо. Факт недолгого единства Верховного Совета, съезда и впервые избранного президента России, причем избранного в первом туре с немыслимым отрывом от конкурентов, был ситуацией не вымышленной, а реальной. Разумеется, единство, даже кратковременное, надо было использовать, но...
      К моменту избрания Ельцина президентом на Съезде народных депутатов по отношению к нему уже сформировалась достаточно внушительная оппозиция. Количество депутатов в Белом доме во время путча не превышало 450 человек. И какого-либо прилива демократических депутатских сил в осажденный Белый дом не случилось. А 450 депутатов различных политических воззрений были, скорее, объединены ситуационно, настроенчески. И неверно считать, что все присутствующие были из числа убежденных демократов. Бесспорно, их объединял факт присутствия в Белом доме президента, противостояние диктатурно-партийному ГКЧП и, конечно, идеи демократии и свободы, которые в данный момент символизировал осажденный Белый дом, отказавшийся подчиняться ГКЧП.
      И все-таки это была лишь четвертая часть народных депутатов России. Безусловно, в момент накала страстей единение было очевидным, но совсем необязательно его сохранение в момент решительных действий спустя месяцы. А идеи вынашивались радикальные - и запрет компартии (как партии, предпринявшей попытку государственного переворота), и немедленные, кардинальные экономические реформы. Вопрос по существу: почему случилась пауза, в результате которой демократы потеряли политическую и управленческую инициативу? Ну, прежде всего это был период привыкания Ельцина к новой для него президентской роли. И решительные действия президента в крайне нестандартных и экстремальных условиях потребовали громадного нервного напряжения как во время самого путча, так и в первую неделю после него. В этом смысле краткосрочная пауза была необходима. К сказанному следует добавить - окружение Ельцина, его команда, постигало Ельцина в новой роли и делало для себя неожиданные открытия.
      Ельцин, оказавшись на посту президента, освободился от своих привычек, делающих его уязвимым, но в то же самое время стал быстро меняться, врастая в президентство, как в некое всевластие, с явным опережением конкретных дел, которые и создают образ президента, его авторитет, повышают доверие к нему. Иначе говоря, конституционные рамки президентства Ельцину очень быстро стали узки. Всевластие было неполным, и это Ельцина раздражало.
      Уже на митинге после крушения путча, оказавшись на одном балконе перед многотысячной толпой, восторженно приветствующей победу, выражения лиц Ельцина и Хасбулатова было совершенно различным. Я был участником этого митинга и, находясь в непосредственной близи, мог рассмотреть лица того и другого достаточно внимательно. У Ельцина пророчески-уверенное, оно расслаблялось в моменты улыбки, в ответ на восторженные эмоции толпы, но все равно оставалось при этом властно-внушительным. Фактурный, монументальный, он возвышался над всеми, стоящими на балконе.
      Лицо Хасбулатова выглядело иначе. Он тоже праздновал победу. Нервно улыбался в обязывающие минуты всеобщего ликования, а затем уходил в себя. При этом взирал на толпу с некоторым философским недоумением, сожалея о политической слепоте и непросвещенности сограждан, так и не понявших, кто именно в осажденном Белом доме обеспечил эту победу. Но обстоятельства требовали, надо было держаться и подыгрывать всеобщей радости чествования громовержца и победителя.
      "Ельцин! Ельцин! Ельцин!" - ревела толпа. И Хасбулатов, сжатый теснотой, царящей на балконе, тоже приветственно поднимал руки, и губы его изображали шевеление, возможно, то же самое, а может быть, прямо противоположное, но схожее по ритму. Я очень хорошо почувствовал и понял, что здесь, в атмосфере всеобщего опьянения победой сеются семена раздора, сжимается пружина самолюбия неглупого и просвещенного московского чеченца, ужаленного несправедливостью толпы, лишившей его лавров Цезаря. Потому и пророческое назидание о возможностях, упущенных демократами сразу в послепутчевом шоке, постигшем противников, есть политическая наивность. Те, кто вдруг стал властью, никогда ранее не только ею не являлся, но даже не имел возможности к ней приблизиться, так как считался для властного строительства материалом негодным.
      И пауза, и утраченная инициатива есть следствие не только естественных бытовых, чисто русских характерностей президента, но и факт реального состояния политических сил, оказавшихся на вершине властного Олимпа.
      Я был частью этой среды и здраво представлял, что ждет Всероссийскую телерадиокомпанию, утвержденную и благословленную главой Верховного Совета Борисом Ельциным, сменившим свое амплуа и заступившим на властный пост № 1, пост президента России. Закон обратной силы не имеет, размышлял я, а значит, депутаты постоянно будут претендовать на свое право править нами. И как бы хорошо ко мне лично ни относился президент, а я на это рассчитывал, он принципиально с точки зрения закона в ближайшее время ничего изменить не сможет. И нам ничего не остается как, оставаясь верными сторонниками Ельцина, оглядываться каждый час на парламент, который в любой момент в состоянии атаковать нас с тыла. Отсюда выбор тактики и стратегии развития.
      В политизированной стране средства массовой информации находятся в эпицентре политики, потому что эту политику творят. И когда Анатолий Лысенко сокрушался и рассказывал всем, что Попцов слишком увлечен политикой, он либо заблуждался, либо лукавил. В этом случае надо помнить независимо от того, предрасположены вы к занятию политикой или это вызывает у вас неприятие, отторжение (в данном конкретном случае это уже не играет никакой роли), вы должны всегда осознавать: если вы не занимаетесь политикой, то политика непременно займется вами. И тогда вам придется выбирать, что лучше для вас: оказаться лошадью или всадником?!
      Но вернемся к ситуации 91-го года. Всероссийская государственная телерадиокомпания получила в свое распоряжение второй телевизионный канал, считавшийся в Гостелерадио "сливным". И мы ведем вязкую полемику о судьбе четвертого общеобразовательного канала, зона распространения которого неизмеримо меньше, где-то на 50 миллионов зрителей, проживающих в европейской части бывшего Союза.
      Я понимал, что наша первоначально жесткая позиция (передать четвертый канал нам полностью) ставит Егора Яковлева в трудное положение. Во-первых, он только что приступил к исполнению своих обязанностей и многого не знал. Возможно, он даже был бы готов отдать канал, чтобы сосредоточить все немалые возможности на реформировании и реорганизации всей системы вещания на первом канале. Егора пугала непомерная масса людей, работающих в "Останкино" - где-то в пределах 25 тысяч. Но он понимал и другое. Нельзя начинать работу с уступок конкуренту. А то, что мы вероятный и естественный конкурент "Останкино", это вытекало из складывающейся политической данности. Егора уже со всех сторон подзуживали сотрудники: не отдавай, надо остановить экспансию Попцова.
      Естественно, будь во главе "Останкино" по-прежнему Кравченко, я был бы непримирим и настойчив. Но тогда стал бы проседать Анатолий Лысенко, которого с Кравченко связывала своя нить отношений. Сейчас же, не ведая никаких угрызений, он изображал крайнее неудовольствие моей недостаточной агрессивностью. Потом он мне скажет: "Ты думаешь, они нас пожалеют, случись ситуация, когда у нас можно будет что-нибудь отобрать?" И сам себе ответил: "Никогда!" Наверное он был прав, имея в виду телевидение. Он состоялся внутри этой среды. И ее бесцеремонность, беспощадность были ему более знакомы, чем мне. Он знал Егора Яковлева по касательной, но был почти уверен, что телевидение с его нравами перемелет Егора и заразит профессиональным паскудством. Я же знал Егора сущностно и не мог переступить черту порядочности. Впрочем, у меня был свой внушительный довод. Нам впору было овладеть и поставить на ноги второй канал. И излишний груз, оказавшийся на корабле, мог его потопить. Тем более что команда, работавшая на четвертом канале, была профессионально слаба для откровенной конкурентной борьбы. Да и сама компания в сравнении с "Останкино" в тот момент не выглядела эфирным лидером. Пока не выглядела.
      Вот почему я так категорически высказывался против всевозможной экспансии ВГТРК, требования поменять первый и второй канал местами, что, по разумению моих коллег, выглядело бы вполне логичным после распада Союза.
      Во-первых, это вызвало бы грандиозный скандал. Можно пренебречь привычками одного, пяти человек, но надругаться над привязанностями 120 миллионов зрителей, а такова аудитория первого канала, - это политическое самоубийство для ВГТРК и издевательство над демократическими принципами. Во-вторых, на тот момент команда останкинцев была сильнее и, решись мы на такой безумный шаг, ничего, кроме разочарования у зрителей, а затем озлобления, мы бы не вызвали.
      Для меня престижно было создать конкурентное вещание на месте в прошлом третьеразрядного канала. В этом я видел главный смысл своей работы и старался этой идеей заразить своих коллег. Кто-то был согласен со мной, кто-то возражал. Я постоянно слышал за своей спиной: "Вы должны поставить этот вопрос перед президентом, он вас поддержит".
      Мои коллеги упрощенно представляли расклад политических сил. Я действительно интересовался политикой, объективно, в силу моих настоящих и бывших должностных обязанностей. И, говоря институтским языком, "неплохо владел предметом". Более того, еженедельно у себя в компании я делал анализ политической обстановки в стране. На этих летучках присутствовал достаточно широкий круг моих коллег. Я знал, что информация об этих аналитических беседах уходит за пределы компании и истолковывается во властных коридорах не всегда в мою пользу. Но другого пути выработать позицию и обучить команду у меня не было. У каждой двери не встанешь, каждую передачу отсматривать нелепо.
      И намеки на непременно поддерживающего нас президента выглядели несколько наивными. Уже существовало окружение президента, которое старалось помешать нам.
      Поражал масштаб политического и управленческого непрофессионализма тех, кто оказался во властных коридорах. Чудовищность ситуации заключалась не в этом управленческом неумении, оно было объяснимо, а в неуемном желании вопреки неумению этой властью обладать.
      Тут уж ничего не поделаешь, надо было высовываться и говорить вслух о разрушительных процессах, происходящих внутри власти, увлечении интригами, распространении и использовании дезинформации, практики оговоров - короче, излюбленного арсенала притронной камарильи в эпоху социализма, монархии, диктатуры. И ныне, при якобы демократической власти. Нам с первых минут мешало это самое "якобы". Наше поведение, людей сопричастных появлению этой власти, расчистивших ей дорогу - было отчаянной попыткой сохранить тот самый образ демократической власти, о которой мечтали либералы-шестидесятники, а затем демократы второй волны: власти, нацеленной на реформы, проповедующей принципы открытой политики, для которой соблюдение прав человека есть суть ее правления, а не идеологический термин, употребляющийся как новомодная приправа к всевозможным политическим резолюциям. Власть реформаторов, власть политического мужества. Способная сотворить свой авторитет не из практики разрушения, а как сила, созидающая уважение к согражданам, их социальному благополучию. Власть не презирающая и сторонящаяся интеллекта (чем испокон веку грешна власть отечественная), а как раз наоборот - власть, открытая интеллекту, впитывающая его. Не власть интеллигенции. А сообщество управленцев, желающих и умеющих опираться на разум нации. Ибо страна изнурена и изнасилована в ближней и дальней своей истории непросвещенной, хамской, "держимордной" властью. Образ новой страны опирается на образ новой власти. Всех нас тяготила ответственность не за просчеты власти, им быть положено. А за ее легкодоступность к житейской порочности, чиновничий беспредел и тупую глухоту к страданиям и неблагополучию сограждан. Власть просмотрела тот момент, когда критика ее со стороны непримиримых непроизвольно соединилась с критикой ее единомышленников. Это не побудило власть к самокритичности своих действий. Случилось прямо обратное - власть причислила (а это было проще) своих вчерашних союзников к числу политических врагов, тем самым превратив ряды своих сторонников не просто в меньшинство, а в меньшинство меньшинства, право которых на власть уже следует считать спорным. Вывод малоутешительный - страна стремительно начала терять свою управляемость. На протяжении семи лет страна возвращается к тому же самому обрыву, чтобы с неотвратимым упрямством заглянуть в одну и ту же пропасть.
      13 марта 1998 года, пятница.
      Появились сообщения о респираторном заболевании президента. Ельцин простудился. Уже в среду, на церемонии вручения правительственных наград он с трудом говорил. Никаких комментариев врачей... Пресс-служба сообщает, что каких-либо изменений в рабочем графике президента не намечается. Президенту прописано лечение антибиотиками.
      14 марта, суббота.
      Первая сенсация. Встреча глав государств СНГ, намеченная на начало следующей недели в Кремле, отменяется. Причина лежит на поверхности болезнь президента России. Версия № 2 - совещание не готово. Лукашенко в одном из интервью критикует качество предложенных документов. Версия № 3 нежелание Эдуарда Шеварднадзе участвовать в очередном заседании СНГ, как малоэффективном. Если требования по Абхазии, выдвигаемые Грузией, не будут выполнены, Грузия будет считать себя свободной от всяких обязательств как перед СНГ, так и перед Россией. Еще одна причина столь эмоциональной непримиримости грузинского лидера - покушение на Шеварднадзе. По утверждениям грузинского руководства, на территории России продолжают скрываться организаторы предыдущего покушения на президента Грузии, главным среди которых называют бывшего шефа грузинского КГБ Георгадзе.
      Алиев, скорее всего, тоже не приедет. Причина - поставки оружия Армении на сумму в 2 миллиарда долларов.
      В Армении второй тур президентских выборов. Через две недели у Армении появится новый президент.
      Общий вывод: если бы намеченная встреча в Кремле состоялась, скорее всего, она бы оказалась последней. СНГ доживает свои дни. Никакой реакции Кремля на столь единодушные обобщения не последовало.
      18 марта, среда.
      Сообщение из Кремля. Встреча "тройки": Россия, Франция, Германия, намеченная на 25 марта в Екатеринбурге, переносится в Москву. Президент России выздоравливает, но врачи рекомендуют ему воздержаться от воздушных перелетов.
      19 марта, четверг.
      НТВ выступает с компроматом на губернатора Свердловской области Эдуарда Росселя.
      20 марта, пятница.
      Президент появился в Кремле. Работает три часа. Встречается с руководителем своей администрации, а затем уезжает в загородную резиденцию.
      Начало недели. После сообщения о болезни президента курсы акций российских компаний на бирже падают на три пункта.
      Оживились разговоры о президентских выборах 2000 года.
      21 марта, суббота.
      Разговоры о возобновившейся невыплате зарплаты бюджетникам и пенсий пенсионерам обретают новый импульс. Предыдущую неделю можно назвать неделей Чубайса. Пять громких интервью в ведущих газетах: в "Независимой", "Комсомолке", "Известиях" и "Аргументах и фактах". А также по РТР и НТВ.
      Неделя следующая - неделя Немцова. Свежая дата - ровно год, как Немцов в правительстве. Пять интервью в ведущих газетах. За исключением "Независимой газеты", адреса те же. Обширное интервью на НТВ и РТР, ядовитое на ОРТ.
      РЕМАРКА.
      В четверг, после недолгого лечения в Швейцарии, Борис Березовский вернулся в Москву. В Швейцарии он дал несколько сенсационных интервью об одном и том же: кого Они не хотят видеть президентом в 2000 году.
      20 марта, пятница.
      Все перечисленные проблемы я обсуждал на встрече с Лужковым. Мэр не видит повода для пессимизма, хотя...
      Когда ты пишешь о прошлом и в него вплетается неадекватное настоящее, ты отчетливо начинаешь понимать, что на твоих глазах приговаривается будущее.
      УДАЛЕНИЕ КОРЕННОГО ЗУБА
      23 марта 1998 года, понедельник.
      Уже в какой раз страна поставлена на уши. Какой это кувырок по счету, пятый, десятый? В десять утра информационные агентства сообщили сенсационную весть. Президент отправил в отставку премьера. А вместе с ним все правительство. Отдельным указом освобожден от должности первого вице-премьера Анатолий Чубайс в связи с переходом на другую работу. А также Анатолий Куликов от обязанностей вице-премьера и министра внутренних дел.
      В 9 часов утра президент пригласил к себе премьера и у них состоялся разговор, после которого было оглашено это внезапное решение. Президент поблагодарил премьера и наградил его орденом "За заслуги перед Отечеством" II степени.
      10 часов утра. Экстренное заседание правительства. Биржа отреагировала немедленно падением курса ценных бумаг. Рядовой вкладчик замер в ожидании.
      11 часов утра. Президент выступил по радио, как принято говорить в таких случаях, с обращением к нации, в котором попытался объяснить, почему он отправил Виктора Черномырдина в отставку. Объяснения, скажем прямо, маловразумительные. Похоже, что президенту в его окружении уже никто не говорит, что в выступлениях главы государства должна быть мысль и они не могут опускаться до формального сообщения: я решил! Премьер уже пять лет премьер. Хватит! Правительство дало импульс движению по пути реформ, но ему не хватает динамики.
      Характерно, что президент, пригласивший премьера, был неадекватен и раздражен. Почему? Потому что только что премьер вернулся из Америки, где участвовал в заседании комиссии "Гор-Черномырдин". Наивные американцы устроили ему прием по высшему разряду, дав понять, что они свои ставки уже сделали. Нехорошо, понимаешь... Президент еще не определился, а они уже! Не лишенные здравого прагматизма американцы ни о чем подобном и не думали, но так получилось - за них додумали другие и нашептали в глуховатое ухо президента: "Черномырдин зарвался! Много себе позволяет. Пора!" И измученный президент ...
      Аппарат во имя сохранения причины истинной будет сбрасывать дезинформацию из так называемых "достоверных источников", что решение президента по отставке Черномырдина далось ему непросто и шел он к нему давно. И тут возникает вопрос: эффективна или не эффективна тактика внезапных президентских решений по ключевым вопросам? Я полагаю - нет. И неразумна, и малоэффективна. Непредсказуемый политик, скорее, явление зрелищное и лишь до поры сенсационное. Череда непредсказуемостей - уже стиль, а значит, явление прогнозируемое. И с этой минуты причина внезапных шагов и решений очевидна. Политик не может перестроиться. У него нет других комбинаций, кроме наигранных и привычных для него. У него форма берет верх над содержанием.
      Три главных и сущностных вопроса. Почему президент принял свое решение именно сейчас? Почему в столь категорической форме? Только ли сам президент стоит за этим решением или...
      Есть очевидные ответы на эти вопросы, вытекающие из элементарной политической логики. На 10 апреля назначен отчет правительства, а 9 апреля день рождения Черномырдина и массовая акция протеста, приуроченная оппозицией к этим дням. Повод все тот же: невыплата зарплаты. Долг федеральной власти растет как снежный ком. Есть все основания считать, что после отчета правительства по исполнению бюджета Дума большинством голосов отправит правительство в отставку. Президент как бы избегает этой процедуры, тем более что он дважды своим вмешательством уже спасал правительство и перехватывал инициативу. Правительство уходит не по требованию депутатов, а потому, что его работой недоволен президент. Теряет смысл и предполагающийся отчет правительства в Думе. Другой премьер, другой состав. Теряет смысл и апрельская всероссийская забастовка и другие акции протеста, адресованные именно этому правительству.
      Тезис второй. Перед февральским публичным отчетом правительства президент был настроен изрядно тряхнуть кабинет. Этого не случилось. Более того, президент по маловнятным причинам покинул заседание правительства, оставив и зал и само правительство в недоумении: зачем тогда понадобился этот спектакль? Два министра, убранных на скорую руку, никак не соответствовали президентскому замаху. И вот теперь, а президент человек памятливый, свершилось. Карфаген должен быть разрушен. Достаточно ли этих тактических причин, чтобы не только сменить правительство, но и сменить премьера?
      Формально - достаточно. По существу - вряд ли. Для того чтобы правительство перешло думский Рубикон, его мог покинуть Анатолий Чубайс. И при определенных переговорных усилиях правительство бы устояло. А если бы и не устояло, то премьер удержался бы точно. Черномырдин, и президент это знает, по думским котировкам, проходной вариант. Что же касается акции протеста, то продуктивные переговоры с профсоюзами могли бы умерить страсти. Но президент отверг этот вариант и сыграл на обострение. Можно, конечно, интерпретировать ситуацию по Явлинскому: что президенту надоело спасать правительство, заниматься пенсиями, зарплатами бюджетников, экономическими рейтингами. Ему нужно деятельное правительство, которое, по крайней мере, будет продуктивно решать проблемы повседневности.
      Слова Явлинского благочестиво-декларативны, но не убедительны. Президент, определив для себя по Конституции громадное поле полномочий, практически должен заниматься всем и вмешиваться в самые острые и конфликтные ситуации. Такая у нас Конституция. Президент может уставать или не уставать. Болеть, выздоравливать - это его проблемы. Он сам максимально персонифицировал власть, превратив практически любую критику исполнительной власти в критику президента. Парадоксально - президент отправляет правительство в отставку и при этом оценивает его деятельность в целом положительно. Тем самым он исключает какие-либо серьезные претензии к членам кабинета. Главная цель указа, его смысл - отставка премьера. И орден "За заслуги перед Отечеством" не превратит жирную черту в черту пунктирную. И две категорические отставки Чубайса и Куликова не могут заслонить истины. Президент убрал премьера. Зачем?
      Бывший премьер даже в подраненном состоянии держится молодцом. Чего стоит фраза, оброненная на пресс-конференции, что, мол, он, Черномырдин, сосредоточится на политических делах и предвыборной кампании. И будет заниматься этим вместе с президентом. И убийственное, просительное окончание этой фразы: "Мы так договорились!"
      Президент пообещал, оставил надежду. Странно. Даже верность, которую Черномырдин демонстрировал едва ли не ежечасно, не остановила президента. Что-то разглядел, почувствовал, кто-то нашептал, возбудил ревность? И вообще, чьей предвыборной кампанией собирается заниматься Черномырдин? Своей? Или, может быть, Ельцина? Интересна расшифровка - избирательной кампанией партии власти, партии чиновников. Черномырдин первостатейный хозяйственник, магнат. Он политик по принуждению, пост обязывал. И во главе партии власти может быть только власть, с возможностями власти. Ибо преданность чиновников, а больше в составе НДР никого нет, определяется не убеждениями, а выгодностью. Не может быть такой партии, партии президентов, если она не единственная и не называется КПСС. Полагать, что у НДР такие же перспективы или в прямом, или в переносном смысле, нелепо.
      Разумеется, при прощальной беседе президент произнес свою ритуальную фразу: "Вы остаетесь в моей команде". Он многим ее говорит. А если и не говорит, ее самовнушительно шепчут изгнанные. После своей отставки, так же мгновенно случившейся, Олег Сосковец оказался в больнице. Нет, не заболел. Решил отлежаться, пережить отставочный шок. Так вот, все эти больничные дни Олег Николаевич не верил в реальность случившегося и все ждал, что если не сегодня, так завтра, в крайнем случае послезавтра позвонит президент и скажет свою прощающую фразу: "Олег Николаевич, куда же вы пропали?" Более реалистичный и лучше знающей патрона А.Коржаков старался убедить друга в напрасности ожиданий. "Не позвонит", - говорил Коржаков, хитро улыбаясь, то ли подшучивая над другом, то ли распаляя себя и добавляя самому себе злой уверенности, что президент их предал и они имеют право на мщение.
      Нынче много домыслов относительно неожиданности случившегося для главных участников этих событий. И тот факт, что Чубайс подавал прошение об отставке в январе или феврале и оно было не принято президентом, не говорит в пользу того, что он был готов к случившемуся в марте. Как, впрочем, и заседание политсовета НДР, заранее назначенное именно на 25 марта, никак не свидетельствует, что еще две недели назад Черномырдин, будучи в Америке, мысленно распрощался со своей должностью. Как и демоническая цифра "три", блуждавшая перед февральским отчетом правительства (как три жертвы, которые якобы наметил Ельцин), дескать получила свое подтверждение. Это наша способность придумывать прозорливость и неслучайность монарших реплик, ухмылок, покашливаний. Мы все знаем, что когда-то умрем. Но независимо от состояния здоровья - факт смерти всегда неожиданность.
      Черномырдин был самым непубличным премьером. Именно это обеспечило ему премьерское долголетие.
      Нынче не модно цитировать Ильича, но мы рискнем: "Экономика - есть главная политика". В наших условиях все с точностью наоборот. Политика и есть главная экономика. Вот ключевой момент абсурдности нашего развития сегодня.
      Сейчас уже мало кто сомневается, что Черномырдин споткнулся о Березовского, хотя он сделал два взаимоисключающих шага - освятил своим присутствием подписание соглашения об объединении "ЮКОСа" и "Сибнефти", чем как бы дал понять, что гарантирует свою благосклонность начинанию. Березовский не замедлил тотчас же расплатиться, заявив в своем пространном интервью, что в 2000 году он ставит на Черномырдина. Возможный альянс стали называть вслух, отслеживая дальнейший путь Бориса Абрамовича теперь уже в стане Черномырдина. Скорее всего, окружение Черномырдина поежилось от этой очевидности. И посоветовало премьеру упреждающе выставить руку, чтобы сохранить дистанцию. Последующие действия Черномырдина выдержаны в этом же упреждающем стиле. Улетая в Америку на заседание комиссии "Гор Черномырдин" он приглашает Владимира Потанина, а спустя какое-то время подписывает постановление о правилах аукциона по "Роснефти". Были подтверждены условия торгов, невыгодные прежде всего "ЮКОСу" (то есть Березовскому). На торги выставлялся пакет не в "50%+одна акция", на чем настаивал Березовский, а "75%+1", который без участия в торгах зарубежных компаний при чрезвычайно высокой стартовой цене не поднять даже тем, кто претендовал на успех в этих торгах.