Тревожные сны царской свиты

      Начнем с неутешительных выводов. Свидетельства Басаева и органов МВД России расходятся практически по каждой детали. Кто-то скажет: это вполне правомерно. Свидетельства противников не могут совпадать. Да, это так. Задача одних - завысить свою значительность. Задача других - преуменьшить совершенные ошибки. Но факты - вещь упрямая.
      Вывод первый: отряд вооруженных людей, вооруженных не петровскими мушкетами, а экипированных по высшей градации спецчастей, беспрепятственно проходит все контрольные посты как на территории Чечни, так и на территории Ставропольского края. Ссылки на то, что бандиты закамуфлировали свой груз под тела погибших солдат, которых везут к месту захоронения, а такой груз не подлежит досмотру и поэтому им была предоставлена зеленая улица, - на грани нелепости и безрассудства. С точки зрения норм военного времени объяснение преступное. Именно такое объяснение позволяет нам сделать первый вывод. Мысль скрыть таким образом истинный груз пришла Басаеву никак не накануне. Можно себе представить, какое количество машин с такими партиями проследовало через Ставропольский край на территорию России и сколько тайников с оружием было создано при помощи нашей милиции, которая якобы нас бережет.
      Все рассказы Басаева о том, что они не собирались захватывать больницу, конечно же, вымысел. В подвалах больницы, факт дикий и невероятный, заранее складировалось оружие. Психологически ход беспроигрышный. Никому не придет в голову проверять больницу, переполненную людьми, как оружейный накопитель. Идея захвата больных и калек в качестве заложников говорит об ужесточении психологии чеченской войны, ужесточении идеологии терроризма, превращении его в терроризм массовый. Терроризм такого масштаба прямо пропорционален масштабу страха, порожденного им.
      Согласно информации, поступающей от военных, положение Дудаева к середине июня становится безвыходным. Операция федеральных войск близится к завершению. Российские войска наконец освоились с обстановкой и действуют эффективно как на равнине, так и в горах. Боевики оттеснены к дагестанской границе. Рухнули последние оплоты дудаевской обороны: Аргун, Шатой, Шали. Близится финал. Превосходство в силе и технике федеральных войск не могло не сказаться. Главным итогом действий федерального центра в этот момент можно было считать не успешность завершения военной операции как общемасштабной, а в большей мере нераспространение чеченского конфликта на другие кавказские республики. Рассуждая логически, у Дудаева оставалось реально три варианта. Вариант первый: покинуть республику и на правах политического беженца оказаться либо в одном из мусульманских государств, либо в Европе, либо в одной из бывших Прибалтийских республик. В конце 80-х годов Дудаев служил в Эстонии. У Дудаева перед глазами судьба бывшего президента Грузии Гамсахурдия, политическое убежище которому предложил он сам. Неврастеническая самовлюбленность, вирус вождизма, уже поразивший сознание чеченского лидера, как и амбиции в прошлом боевого летчика, прошедшего Афганистан, исключали возможность подобного самозаточения.
      Вероятность вторая. Выбросить белый флаг и пойти на полномасштабные переговоры, но уже на правах побежденного, а значит, выполнять ультимативные требования, которые будут неминуемо выдвинуты другой стороной, как стороной, одержавшей победу. Дудаев, сформировавший свою политику с момента прихода к власти как политику шантажа и ультиматума, раз и навсегда лишался, говоря шахматным языком, игрового пространства. Одним из таких условий в этом случае могло оказаться требование при лояльном развитии событий покинуть пределы республики, то есть практически вернуться к первой вероятности - изгнанию.
      Вероятность третья, самая реальная. Перенести практически конфликт за пределы республики, взорвать Кавказ, иначе говоря, начать вторую Кавказскую войну. Дудаев постоянно претендовал на роль всекавказского лидера. Именно поэтому он скрыто наращивал военный потенциал маленькой Чечни. Располагая нефтяными месторождениями, Чечня на Северном Кавказе становилась самой богатой республикой.
      Этот вариант в настоящий момент Дудаеву не под силу, но поиск загнанного в угол чеченского лидера будет в пределах этого тактического пространства, поиск внезапного обострения, при котором выброс энергии страха за пределы Чечни вполне реален.
      Не понимать этого, не просчитать психологического рисунка ответных действий чеченской стороны, оказавшейся в крайних обстоятельствах, - столь очевидная ошибка всех надлежащих российских служб: разведки, МВД (если операция перешла в стадию полицейской операции) и прочих подразделений, имеющих устрашающие названия: войска специального назначения, СОБР, ОМОН, группа "Альфа". Как уже однажды сказал генерал Варенников, "такое впечатление, что военные вообще разучились делать все...".
      Итак, Басаев провел свой невиданный по масштабу и дерзости террористический рейд. Уже ни для кого не секрет, что накануне операции, об этом говорил сам Басаев, он проинформировал Дудаева о своем замысле и получил его одобрение. Маловероятно, что возражения Дудаева, случись они, остановили бы Басаева. Наступает момент борьбы за лидерство среди чеченской военной верхушки. И командир Абхазского батальона (Басаев участвовал в грузино-абхазском конфликте на абхазской стороне, прославился там своей умелостью и жестокостью) бросает вызов и заявляет о себе. В случае удачности этой кошмарной и сверхжестокой операции он может почувствовать себя в роли национального героя Чечни.
      Попробуем отрешиться от причитаний и здраво оценить продуманность и психологическую выверенность басаевской операции. Атмосфера войны, террора выбрасывается за пределы Чечни, но уже не в виде безумия фанатичных одиночек, малочисленных групп, а как полноценная скрытая военная операция, схожая с выбросом десанта в тыл противника, когда группа захвата оказывается в самом неожиданном месте (в больнице), где заранее создан склад оружия, объекте сверхмирного назначения. Масштаб страха утраивается, когда в качестве заложников берутся более двух тысяч больных, рожающих матерей, грудных младенцев. Масштаб возможных жертв обретает столь зримую пофамильную тысячность, что делает позицию войск и частей особого назначения, брошенных на штурм захваченной больницы, даже не уязвимой, а безвыходной. И требования Басаева - это не требования многомиллионного выкупа и самолетов, позволяющих покинуть территорию страны. Это не требования освободить ранее захваченных террористов, - ничего подобного. Это превратило бы акт в заурядный, просто более жестокий, чем другие, но сотворенный по типу и подобию. В нашем случае все не так. Террорист требует начала переговоров с целью остановить войну, а значит, кровопролитие. Трудно сказать, насколько точны сведения о гибели во время войны родных Басаева, его детей, но образ народного мстителя немедленно был создан усилиями журналистов. Смерть сына или дочери, смерть насильственная и оттого сверхнесправедливая, выталкивает отца на улицу, и он в ненавистническом порыве отмщения начинает автоматными очередями косить людей направо и налево. Объяснение? Да! Но никак не оправдание! А этими возможными сценами журналисты времен смуты пугают сограждан.
      Многое, очень многое остается за пределами наших рассуждений. И как ехал отряд Басаева, и как прошел через все контрольные посты, и как ухитрился создать заранее склад оружия в самом многолюдном и обжитом человеческими страданиями месте - районной больнице, которая в силу своей специфики имеет круглосуточный режим работы и массу людей, страдающих бессонницей. Много дней спустя на Совете безопасности, после нелицеприятного разбора буденновской трагедии ряд руководителей силовых ведомств самолично, нервно, но не без театрального пафоса подали в отставку. Президент две из них принял сразу, без долгих раздумий. Покинул коридоры власти Сергей Степашин, возглавлявший Федеральную службу безопасности, и оставил свой пост министр внутренних дел Виктор Ерин. И если первый ушел в опальном варианте, без каких-либо располагающих видов на будущее, то Ерин перешел в ведомство военной разведки на второй по значимости пост. Президент проявил строгость, но верность и преданность теперь уже бывшего министра оценил, оставив его в пределах своего окружения. Впрочем, то заседание Совета безопасности осталось памятно другим эпизодом. Голосовался вопрос об отставке Грачева. Следуя формальной логике, Грачев не имел к Буденновску никакого отношения. Однако атаки на министра обороны продолжались. Не унималась пресса, жаловались оборонные заводы, сдержанно брюзжал генералитет. Павлу Грачеву не могли простить бездарного начала чеченской операции. Неплатежи замучили армию. Все валилось в кучу - во всем виноват Грачев. И дело не в том, что он и на этот раз удержался в своем кресле благодаря минимальному большинству. Суть интриги в другом. Вопрос на голосование поставил президент. Следует оценить продуманность и даже изящество мгновенного замысла.
      Члены Совета безопасности поднимали руки, разъясняя и не разъясняя своей позиции. Грачев сидел не двигаясь. Смотрел прямо перед собой. Все его мощное, собранное из литых мышц тело замерло. Было видно, что ему стоит великих усилий даже малое движение: поворот головы или руки, словно прилипшей, прикованной к столу, которую непременно надо было подвинуть, рука вздрагивала. Возможно, ему это лишь казалось, но он боялся, что другие это заметят. Рука сползла со стола и придавила своей тяжестью колено. Прямо напротив него сидел Шумейко, других он не слышал и не видел. Шумейко поднял руку, и Грачев скорее почувствовал, нежели понял, что тот голосует за его отставку. В этот момент разум был отрезан от восприятия звуков. Мир сузился и замкнулся пределами этого высокопотолочного пространства, именуемого залом заседаний Совета безопасности. Он боялся отвести глаза в сторону, смотрел в одну точку. В оцепенении, почти парализовавшем тело, было легче перетерпеть эту бесконечную паузу между словами президента: "Кто - "за", кто - "против?" И если взгляд все-таки сдвигался, все виделось смутно: стена, угол потолка, бумага на столе, чьи-то руки - скорее всего, это Шахрай, он что-то записывает. Президент поднимал руку последним. Это видели все, кроме Грачева. Членов Совета не так много - тринадцать. Президент понял: его голос, поданный за отставку Грачева, не изменит пропорции. Большинство против отставки министра обороны. Президент делает безошибочный ход: все упрекают его в чрезмерной привязанности к Грачеву. Грачев не так значим, его авторитет в армии преувеличен, армейские интеллектуалы недолюбливают министра обороны, да и чеченский конфликт не прибавил популярности президенту. Казалось, сама судьба подсказывала Ельцину: откажись, отправь в отставку, не упорствуй. Но президент упрям: "Я доверяю министру обороны. Он верен президенту, он авторитетен в армии". Президент вернул Грачеву долг за ночь с 3 на 4 октября, и за августовский путч тоже. Тогда, в 91-м, он сделал его министром, в октябре 93-го - "Героем России" и генералом армии. Конечно, еще одна звезда на погонах и золотая на груди для армейского человека много, и чувствовать себя обиженным Грачев не имел права. Но если не Грачев, то кто? Снова привыкать, подозревать в неверности, проверять. С него достаточно Баранникова. Это был тяжелый урок. Грачев проще, очевидней. Но пусть знает, это его, президентское, голосование "против" - предупреждение. Он, президент, считает: Грачев заслуживает отставки. И президент высказался за эту отставку, но демократия есть демократия. Большинство этой отставки не поддержало. И президент, как любой гражданин страны, подчиняется большинству. Пусть теперь кто-либо попробует его упрекнуть, что он несправедлив, что он бездумно защищает проштрафившегося министра обороны. Так что, господа демократы, ваша карта бита: президент голосовал за отставку Грачева.
      ПОЧЕМУ ВОЗМОЖНО ТО, ЧТО НЕМЫСЛИМО ПО СУТИ
      Дорогу Басаеву в Буденновск проложил Ерин. Дорогу Басаеву в Буденновск открыла чеченская война. Дорогу Басаеву в Буденновск отмостил криминальный мир России. Любое из этих утверждений бесспорно. Генерал Куликов, сменивший на посту министра внутренних дел генерала Ерина, провел эксперимент, направив КамАЗ, груженный водкой, через заградительную сеть постов ГАИ. Из 20 постов только на двух не запросили взятки. Имея такой заслон, противостоять экспорту терроризма невозможно. Разумеется, не будь чеченской войны, не переживи Россия годы тяжких и по законам мирного времени немыслимых человеческих потерь, вряд ли бы случилась буденновская трагедия. До начала событий в Чечне и в момент решения, принятого на Совете безопасности, сторонники военной операции убеждали президента в локальности конфликта. Все говорили о криминальной зоне, но никто не думал о противостоянии с криминальным миром в целом. Россия государственная вступает в войну с Россией криминальной. То, что это так, говорят события, происходящие вокруг мирных переговоров. Сегодня именно криминальный мир, проникший в структуру власти, взвешивает две выгодности: выгодность войны, незатихающего военного конфликта, или выгодность зыбкого мира. Выгодность болевого узла внутри России или выгодность перевалочного пункта вне ее в случае отделения Чечни. Выгодность черной дыры, поглощающей триллионы и позволяющей власти играть роль миротворцев перед кредитодающими странами. С учетом, что солидный куш от этих кредитов осядет в банках, контролируемых криминальными структурами. Или же обособленность России, как страны, нарушающей права человека и ведущей войну до победного конца.
      В октябре 95-го, а точнее, 12 октября мне позвонили из Министерства обороны и сказали, что министр ждет меня завтра в 11 часов. Я был удивлен таким звонком, так как этой встречи не планировал и лично с Павлом Сергеевичем не договаривался. Вчерне предполагал, что министр ко мне относится не лучшим образом. Причина все та же: Чечня и наше расхождение взглядов по поводу армии. Иначе говоря, где разделительная черта между такими извечными величинами - армия и политика. События октября 1993 года как бы стерли эту черту. Я высказал свое недоумение по поводу внезапности встречи, о которой и сам Грачев, как оказалось, толком ничего не знал. Встречу отменили, как говорится, до лучших времен. За это время мы успели сделать несколько принципиальных передач об армии, и, видимо, эти передачи изменили отношение Министерства обороны к Российскому телевидению и радио. Военным пришла в голову неожиданная мысль, что в октябре 1993 года мы как бы были в одном полку, а значит, наша придирчивость и колючесть не исключает понимания.
      И еще одна деталь. Где-то осенью Дума совершала свой очередной поход на Грачева, потребовав его отчета перед законодателями. Атакуя Грачева, оппозиция лишала президента его ключевой опоры. Тут было все: и атака на Западную группу войск (апофеоз - публикация в газете "Московский комсомолец" статьи "Паша-мерседес"); и разрастающийся скандал вокруг 14-й армии генерала Лебедя; и полуотставка генерала Громова, программируемого еще одной оппозиционной силой на пост министра обороны; и недовольство отсутствием реформ в армии, которые действительно никак не проводились; и начало чеченской кампании. Все переплелось. Надо сказать, демократическая пресса находилась в подавляющем большинстве в оппозиции к Грачеву и предрекала его неминуемую отставку. Все знали: президент защищает Грачева. И либералы создали легенду о якобы вынужденной поддержке президента, который связан словом, октябрем 93-го, а по существу, тяготится прямолинейным и не очень авторитетным в армейских коридорах министром. А значит, голосование в Думе за отставку Грачева формально президенту развяжет руки.
      Будем честны, зал был накален и не предрасположен к министру обороны. Грачев избрал очень умную тактику: он сразу отклонил для себя вариант защиты и оправданий. Министр сразу же перешел в атаку. Он дал удручающую картину недофинансирования армии, рассказал о психологическом прессинге со стороны прессы, демократических движений, под которым находятся федеральные войска в Чечне. О неукомплектованной армии, о фактически прекратившемся перевооружении и невыплаченном денежном довольствии. И как вывод: имея все это, мы сохраняем боевую готовность, мы стараемся противостоять разрушению государства, мы преисполнены желания бороться с преступным миром... Перелом настроения в зале был столь разителен, что ни о какой отставке министра не могло быть и речи. Грачев выиграл у своих противников психологически. Я наблюдал эту баталию с интересом. И на следующий день после этого выступления разыскал министра в Думе и искренне поздравил его. Депутатский корпус дрогнул. Грачев оказался не так прост. Министр предъявил иск депутатам, дал понять, что сам он принял армию в развалившемся, а не в мобилизованном состоянии. А на сегодняшний день армия есть, и, при всех изъянах, неизмеримо более едина, чем общество. Ход Грачева был до пронзительности очевиден: армия на голодном пайке и ваша депутатская обязанность - позаботиться о ее спасении. Ибо любой разговор о государственности, единстве России без армии, которая и есть стержень этого единства, невозможен, армия рассчитывает на вашу помощь. Даже при полном желании депутаты после такой речи не могли отстранить министра обороны. Он и еще четыре члена кабинета назначаются и освобождаются только президентом. И новые кандидатуры на эти посты также предлагает только президент. Но имей Грачев в результате голосования отрицательное сальдо, а этот отчет перед депутатами был его Голгофой, при всех сверхсимпатиях президента уверенности, а порой и наглости министра обороны поубавилось бы. Да и президент в толковании демократов получал шанс указать Грачеву на дверь, ссылаясь на утраченный авторитет генерала. Но Грачев выиграл. Он переломил негативную предрасположенность зала и покинул трибуну под аплодисменты. Вялая и, скорее, инерционная атака демократов, возвращающих зал к предмету разговора (мол, собирались же его снять), захлебнулась. Интрига сложилась настолько нестандартная, и поведение Грачева на трибуне выдавало в нем отнюдь не прямолинейного солдафона, а не лишенного хитрости тактика и психолога. Ерин, сменивший Грачева на трибуне, выглядел уныло и безлико.
      Грачев заметил, что этот звонок был для него полной неожиданностью. Мне ничего не оставалось, как развести руками. Власть не только отрывается от общества, это изъян любой власти, он почти стереотипен. Власть отвыкает от чисто человеческих проявлений. Власть продолжает жить не по законам общества, а по нормам власти, где всякий шаг рядом стоящего или восседающего во властном кресле, никак не предполагает искренности или бескорыстия, а неизменно нацелен на эгоистический политический интерес. Грачев тотчас согласился со мной. "После нашего телефонного разговора, сказал он, - я спросил себя: что бы это значило?" А когда я ему ответил: "Ничего, мне понравилось, как вы переиграли оппонентов, я и позвонил", Грачев хрипловато хохотнул в ответ, и я понял: он мне не верит. Уж больно мы разошлись в оценке событий более десяти месяцев назад, когда началась чеченская операция. Тогда, по словам Грачева, критики действий российской армии попадали в разряд не просто противников армии, а людей, откровенно не любящих свой народ. Я, конечно же, оказался в их числе. Российское телевидение устами популярной ведущей Светланы Сорокиной определило начало чеченских событий как национальную трагедию. Немилость ко мне президента в те несколько дней достигла высшей точки. Молва о том, что президент высказался за мое отстранение, распространилась мгновенно. Об этом на своей пресс-конференции сообщил Сергей Ковалев - уполномоченный по правам человека. Он рассказал о своей встрече с Ельциным. Ковалев осуждал решение своего патрона по поводу введения войск в Чечню. Во время этого разговора президент раздраженно заметил, что принял решение отправить Попцова в отставку с поста председателя ВГТРК. Он, мол, Попцов, излагает неправильно обе точки зрения. Здесь необходим маленький экскурс в прошлое, необходим, чтобы понять, как на любом переломе строй единомышленников раскалывался по принципу не правоты и неправоты, а выгодности своего присутствия в коридорах власти.
      ПАВЕЛ ГРАЧЕВ С БЛИЗКОГО РАССТОЯНИЯ
      Встречи председателя государственной телерадиокомпании с властью отчасти повседневность, но только отчасти. Приятных встреч меньше, неприятных больше. Обязательные - случаются чаще. Просто встречи, без выяснения отношений, - реже. Но те и другие дополняют рисунок власти. Встречу с министром обороны можно назвать внезапной. 14 ноября на дворе то потеплеет, то похолодает. Полковник, встречающий меня, выскакивает на улицу. Накануне мы созвонились с Грачевым и уточнили время - 13 часов.
      Начало чеченских событий имело разные оценки. Грачев на Совете безопасности, как свидетельствуют участники заседания, никак не был инициатором начала операции, более того, высказывал опасения по поводу ее недостаточной подготовленности. Возобладал приказ, и операция началась. И с этого момента Грачеву пришлось жить по законам другой правды, правды военных действий. Правота "за" и "против" как бы перестала существовать. Военная операция началась, и следовало искать правоту на полях сражений. Правда оппонентов - и правда бесспорная (последствия военного столкновения не просчитаны) - строилась на ситуации "до того". Правда военных тоже была реальностью: убивались, подрывались на минах, расстреливались в упор, воевали не с плохо организованной бандой, а с хорошо обученной и отлично вооруженной, действующей в привычной обстановке мобильной военной силой. И разговор начался с толкования своей правды.
      - Вот вы умный человек, - обратился ко мне Грачев, - вы считаете правильно. Когда мы разгромили эти банды, вытеснили их на горный пятачок без бронетехники, без мощной артиллерии, в этот момент наш противник стоял перед выбором: капитулировать или быть уничтоженным полностью. И вдруг команда на прекращение военной операции - разве это не безумие? Басаев это беда, страшная беда. Но вы же не можете не понимать, что Басаев, его выброс в Ставрополье, это не просчет армии. Каждый должен заниматься своим делом. Я уверен, не останови мы "Альфу", террористы были бы уничтожены.
      - А жертвы? - спросил я. - Допустим, армия не чувствует своей вины в случившемся, хотя это утверждение отчасти спорно. Вы же говорите, если война - положено быть и больным, и раненым, и убитым. Терроризм - совсем другое. Среди мирного дня на тихой улице банда захватывает больницу немощных, неспособных защитить себя людей. Штурм, в результате которого гибнет сто человек, не может считаться успешным. Штурмуют не крепость, штурмуют больницу. Премьер принял единственно правильное решение - начать переговоры с Басаевым. И все эти истеричные всхлипы ("Как это можно, премьер великой страны вступает в переговоры с преступником, опускается до его уровня!") фальшивы. Премьер выполнил свою задачу, остановил возможное безумное кровопролитие, Басаев покинул Буденновск. И вот с этого момента начинается ваша, Павел Сергеевич, бесспорная правота. Басаева должны были задержать. Этого не сделали. Не сумели - позорно, не захотели - страшно. Нет у нас органов безопасности, нет у нас результативных милицейских сил: либо куплены, либо немощны. И то и другое удручает.
      Грачев оживился:
      - Согласен. Помогите армии. Вы же не хотите, чтобы крушили армию.
      Заговорили о Куликове - новом министре внутренних дел. Оказалось, что Грачев с Куликовым вместе учились.
      Следующим оказался Лебедь, о нем заговорили случайно, причиной тому афганские воспоминания.
      * * *
      Лицо крупное. Взгляд хмуро-презрительный, долгий. Голос зычный, стрижка короткая, под полубокс. Такие стрижки были модны в начале 50-х. Фразы рубленые. Язык образный. Характер грубый и жесткий.
      Грачев сказал:
      - В Афганистане тоже он, Лебедь, был рядом со мной.
      Понятие "рядом со мной" требовало расшифровки. Я спросил:
      - В каком смысле рядом?
      Грачев откинул голову и, словно обидевшись на собственные воспоминания, чуть оттопырив губы, ответил:
      - В прямом. День в день 25 лет. Еще со времен Рязанского десантного училища. Он ведь вырос в нужде. Уже в те молодые годы, для многих из нас жизнь только начиналась, а Лебедь уже был женат, и ребенок был, попробуй проживи на курсантских паях. Он мне понравился. Простой, крепко сложенный парень, исполнительный, упорный, короче, надежный. В десантных войсках это немалое дело. Мы, можно сказать, подружились. Так и пошло. Я уходил, перемещался в должностях, он заступал на мое место, и почти всегда рядом. Я считаю, если хотите, своим долгом помогать ему. Положите рядом его и мой послужные списки, и вы поймете: и здесь, в России, и в Афганистане, и опять здесь - от курсантов Рязанского воздушно-десантного училища до заместителя командующего воздушно-десантными войсками он так и шел за мной по всем ступеням: взвод, рота, батальон, полк, дивизия. Я и на 14-ю армию его назначил. Задумка была очевидной: ему надо было еще окончить Академию Генерального штаба. Я настаивал на этом. Без нее выше дивизии у нас, военных, двинуться невозможно. Я так и рассчитывал. Окончит академию - мы его двинем на командующего округом. Споткнулся. На политике споткнулся. Он ведь не лидер по натуре. Неплохой командир. Это на общем фоне мелкотравчатости. Фактурный, с зычным голосом, режет правду-матку в глаза...
      - А вы встречались, пробовали найти общий язык? Столько лет дружбы и вдруг...
      -Встречались, - неохотно отвечает Грачев, судя по лицу загорело-мглистому, воспоминания о недалеком прошлом ему не в радость. - Я ему говорю: "Саша, как же так? За что? Чем я тебя обидел?" Молчит. И даже слеза может побежать по щеке. Он только внешне такой грозный. "Вы, говорит, - поступаете неправильно, я с вами не согласен". - "В чем? Давай обсудим, посмотрим". - "Во всем", - отвечает. И опять молчание.
      - А Афганистан? - задаю я вопрос. - Он разве вас не сблизил? Вы, Громов, Руцкой...
      - У нас там были разные обязанности: одни командовали, другие ползали на брюхе по скалам, воевали и гибли. Третьи не выводили войска (их выводили мы, через засады, обстрелы), а прилетали с инспекцией удостовериться, что войска к выводу готовы, затем улетали и присоединялись к нам уже на границе под развернутые знамена. Так что братство братством, а хлеб мы ели разный.
      Вряд ли Грачев здесь справедлив. Громов провел в Афганистане пять лет. Суть размолвок, скорее всего, в ином. Людей разъединили не иное понимание проблем, и не уровень профессионализма, и даже не характер, и уж тем более в армии, где подчинение младшего по званию старшему предопределено уставом. Людей, испивших чашу власти, с этого момента разъединяет только власть, ее достаточность и ее отсутствие. Громов выводил войска из Афганистана. И его образ под развевающимся гвардейским знаменем на замыкающей машине, пересекающей пограничный мост, вошел в историю. Тогда он был обласкан той, другой властью. А Грачев был в подчинении Громова. Ранг его власти был неизмеримо меньше. Но затем карта судьбы перевернулась, и подчиненный стал начальником. Так получилось. Скоков, который был дружен с Грачевым, познакомил Ельцина с ним в момент предвыборной поездки в Тулу. А Громов остался как бы в лагере Горбачева, хотя и там был, скорее, "белой вороной". А Ельцину нужен был министр обороны, он искал его. По отношению ко многим людям, предложенным Ельцину в тот период, он высказывался примерно так: "Хороший человек, умный, но надо бы кого-то попроще". Грачев ему понравился своей армейской натуральностью, незамутненностью генштабовскими амбициями. Ельцину неприемлем был сложный человек на посту министра обороны. Ему нужен был просто исполнительный, надежный и верный человек, для которого его, Ельцина, слово было не поводом к размышлению, а приказом.
      ПЕЙЗАЖ ПОСЛЕ БИТВЫ
      Где-то числа 22 декабря... нет, эту неблагополучную весть молва принесла раньше. Полторанин проиграл выборы в Омской области. Никто ничего точно не знал. Весть передавалась из уст в уста как некая полусенсация. Старовойтова в Санкт-Петербурге победила, а вот Полторанин проиграл. Характерно, что вместе сводились фамилии прошлых единомышленников по Межрегиональной группе, а затем устойчивых оппонентов. И она, и он были как бы отторгнуты президентом и на волне этого отторжения вели предвыборные кампании. С той разницей, что Полторанин поехал в совершенно новый для себя округ, в Омск, где губернаторствовал его друг Полежаев, а Старовойтова, уже избиравшаяся однажды в парламент именно от Ленинграда, решила не рисковать и спустя два года вернулась в родные пенаты. Полторанин мог избираться по Москве, но опасался оголтелого противодействия средств массовой информации, особенно газет, с которыми он, по существу, перессорился. Это тем более странно, что, возглавляя думский комитет по средствам массовой информации, он сделал очень много, расширяя экономическое и политическое поле для журналистского корпуса. Традиционный конфликт у Полторанина был со столичной прессой по причине ее ангажированности. Это отчаянное признание, но...
      Ростов посетила группа социологов. Они предложили свои услуги Ростовскому телевидению, запросив за исследования значительные деньги. "Нельзя ли дешевле?" - поинтересовались телевизионщики. "Можно, -согласились социологи, - но рейтинг тогда будет ниже". Ныне эта версия гуляет как шутка, хотя ростовчане клянутся, что диалог и торговля с социологами имели место. Я уже говорил об этом. Поворотным моментом рыночных отношений является не факт инфляции, падение или взлет рублевого курса, спад производства, не эти академические, классические черты рыночной реформы. Непредсказуемым в просчете последствий оказался факт превращения информации в товар. Той самой информации, право на получение которой, согласно закону о СМИ, якобы свободно. Разумеется, политическая нестабильность, неустойчивость и, как следствие, неавторитетность власти и создали возможность криминальной экспансии на информационном рынке. Первым ощутимым признаком рынка в России стал факт стремительной криминализации общества. Прежде чем купить информацию, вы должны, и это самое ужасное, заплатить государственному чиновнику за право воспользоваться ею, заплатить нелегально. За сам пакет информации вы заплатите еще раз, но уже другому человеку. При этом рынка положительной информации нет, он не востребован. Но покупают негатив, компромат, все то, что может быть немедленно задействовано в политической борьбе. Но рынок есть рынок, тем более если он российский. И бомба замедленного действия, взрывающая информационное поле, находится совсем в другом саквояже.