Тревожные сны царской свиты

      Отсутствие тыла, мощного пласта сторонников вне Кремля, позволило Коржакову дожать Филатова, а затем, возможно не полностью, но дожать и Илюшина. Коржаков понимал, что его близость к президенту, по существу, максимальна, и он, постигая эту приближенность, стал все чаще задумываться над вопросом: а что же дальше? Доверительные отношения президента разожгли костер тщеславия в душе главного охранника страны. Внутренняя коржаковская эйфория началась примерно за год до очередных президентских выборов, сразу после издания президентской книги, которую записал и отредактировал человек, рекомендованный президенту Коржаковым, - Валентин Юмашев. В этой книге Коржаков устами президента удостоен высших похвал и выведен за пределы образа личного охранника главы государства. По словам президента, ему, Коржакову, присущи государственный ум, находчивость и незаурядные организаторские способности. Написал ли эти значимые фразы сам президент или их сочинил в благодарность Коржакову Валентин Юмашев (что ни говори, но на роль семейного летописца его пристроил Александр Васильевич), а президент, будучи в застольной расположенности, согласился с ними - теперь это не важно. Книжные аттестации дали Коржакову властный кредит, генеральские погоны и ощущение вседозволенности. Это больше, чем нужно любому амбициозному человеку. А Коржаков, как выяснилось, и тщеславен, и амбициозен. С этого момента его агрессивность идет по нарастающей. И теперь уже к нему применимы слова, ставшие нарицательными в кремлевских коридорах. Их авторство приписывают иногда Илюшину, но чаще самому Коржакову. Подобные обвинения выводили из игры достаточное количество сверхнеобходимых для президента лиц. Сначала называлась фамилия, а затем следовал приговор: "Работает на себя. Не на президента, а на себя". Ничего удивительного в такой метаморфозе главы президентской охраны нет. Президенты приходят и уходят, а жизнь продолжается. Совершенно очевидно, что Коржаков в полной мере понимал уязвимость своего положения. Кремль во все времена был средой изолированной. И как бы он ни усиливал свое влияние, оно так и останется возросшими возможностями в пределах Кремля, отчасти Москвы. Иначе говоря, пока есть Ельцин, значим Коржаков, а дальше?..
      Отставку Степашина после очередных чеченских неудач Коржаков расценил как свою победу. Все силовые министры, включая Генерального прокурора, подали рапорты об отставке. Это была демонстрация единства в признании как бы общей вины. Президент поступил избирательно. Отправил в отставку Степашина и Ерина. Это было самое начало 1995 года. Грачев в той водоворотности удержался. Справедливости ради следует сказать, что Степашин на посту руководителя ФСБ выглядел фигурой если и не случайной, то достаточно стихийной. Будучи человеком крайне порядочным и ранимым, Степашин не излучал потребной профессиональной жесткости, чем всегда славилась эта служба. Это был, скорее, акт демократизации ведомства, нежели следующий профессиональный прорыв. Вообще уму непостижимо, сколько перетрясок пережило это ведомство, начиная с 1988 года. Попытки подстроить систему прошлого КГБ под новые политические воззрения удавались с трудом. "Сеятелями страха" можно назвать это ведомство. Формула прошлого: вы здесь не для того, чтобы верить, ваша профессия - подозревать. Иначе, как считали профессионалы, службы нет.
      Так или иначе, отставка Степашина ослабила Сергея Филатова. Они были друзьями еще с Верховного Совета. Ослабила не как лидера какой-то группы президентского окружения, ничего подобного не было и быть не могло. Отставка Степашина ослабила Филатова как человека, должного влиять на кадровую политику в тех пределах, каковой она является делом президента. Этого как раз никак не хотел допустить Александр Коржаков - проникновения Филатова в кадровые штольни.
      Силовые ведомства - суть кадровое поле, на котором президент единовластен. Отставка Степашина позволила противникам Филатова в Кремле сказать президенту: "Мы вас предупреждали - Степашин не тот человек. Нельзя доверяться рекомендациям Филатова". Степашин действительно был не тем, а другим человеком, каковым в этом КГБэшном мире когда-то оказался и Вадим Бакатин, но... Степашин - не Бакатин, их общность только в одном. У того и другого принципы порядочности, терпимости и, уж конечно, демократичности, сформировавшиеся за пределами матерого КГБэшного мира, сложились "до того". И когда они появились в этих стенах, оказалось, что и у того, и у другого иной состав крови. Профессионализм Степашина был в гражданско-политическом исчислении. И подавая свой отставочный рапорт первым, Степашин исходил, как мне кажется, из двух, по нынешним временам невероятных, состояний: чести и, как ему казалось, невыполненного долга.
      С уходом Степашина игровое поле освободилось, и Коржаков мгновенно предложил свою кандидатуру. Во главе ФСБ появился Михаил Барсуков ближайший и давний друг руководителя президентской охраны. Цепь замкнулась. Это был четвертый выдвиженец Коржакова. Трех предшествующих, один из которых в тот момент еще работал, нельзя считать кадровыми удачами генерала: Казанник, Полеванов, Ильюшенко. Каждый из них достаточно быстро сошел с дистанции. Все подбирались по единому принципу: преданность или, как крайняя уступка, сверхлояльность президенту. Барсукова за глаза звали "сторожем". Это было правдой: объектом № 1 в Кремле считается кабинет Ленина. Сам факт назначения коменданта Кремля на пост директора ФСБ - вне профессиональной логики, в силу несопоставимости масштабов и существа выполняемых задач. Так было и с Казанником, очень скоро получившим прозвище "инопланетянин". Дернули из глубинки (Омская область), где человек пребывал на тихой должности руководителя областной экологической комиссии, и поставили федеральным Генеральным прокурором. Милый, странный, почти библейский человек. Сумасшедшая прихоть власти. Когда-то, пять лет назад, Казанник уступил Ельцину свое место в Верховном Совете Союза. И никто не подумал, что поступок был совершен в том, другом мире.
      Коржаков хорошо изучил характер президента и прогрессирующие слабости этого характера. Президент был ревнив. Коржаков это уловил и с первого дня пребывания рядом с телом Ельцина стал творцом президентской подозрительности. Выход за пределы Кремлевской стены для Коржакова был сверхнеобходим. Он понимал, что можно успешно строить любую игру в пределах кремлевского подворья, но в итоге это будет даже не половина победы, а лишь зафиксированное в пространстве и времени возросшее влияние. Это и много, и мало. Время, в понимании Коржакова, ставит перед ним другую задачу проникновение в правительство. Информаторы, конечно же, нужны, но этого мало. Нужен плацдарм в правительстве: группа, ядро, назовите это как угодно. Люди, в отсутствие которых не принимается ни одно принципиальное правительственное решение. А информацию он соберет и без услуг правительственных чиновников. Для этого у нас есть ФАПСИ1, есть Старовойтов. И вот тут начиналось самое сложное: как воплотить этот замысел? С "силовиками" проще, они все под президентом, а вот с правительством... Трудность Коржакова, помимо всего прочего, таились в устойчивой нелюбви со стороны политического бомонда к нему лично. И в силу обычной антипатии, и в силу его разрастающихся притязаний, затрагивающих интересы быстро складывающихся олигархических кланов. В этом смысле любые действия Коржакова по навязчивому проникновению в правительственную среду не могли остаться незамеченными как в кремлевских коридорах (Илюшин, Филатов), так и за их пределами. Там постарается Гусинский, да и сам Филатов не отсидится - вся демократическая стая ор устроит на всю Россию. Голембиовские, Лацисы, Сванидзе, Киселевы, Замятины... Как не пошутить на этот счет, Коржаков при этом смешливо морщится: "Лучшее место журналиста-демократа - на виселице!"
      Пока есть две опоры: Кремль и ФСБ. Для устойчивости нужна третья. Опора не вообще, не попадя где, а в исполнительной власти, на ее самых верхних этажах. Ощутимым препятствием является Черномырдин. Его так запросто не объедешь - газовый король, нефть. Значит, надо перекрыть кран, отсечь Черномырдина от его королевства. Но как?!
      Операция "поиск", нащупывание третьей точки опоры, была разработана безошибочно. Сначала как бы ненароком президенту дают понять, что Черномырдин зарывается, слишком много на себя берет. На стол ложатся материалы отслеживания: сколько раз за день появлялся на телевизионном экране президент и сколько премьер. Разумеется, материалы составлены таким образом, что пропорции явно не в пользу президента. Ельцину как бы между прочим задается риторический вопрос: зачем это нужно Черномырдину?
      На первых порах Ельцин морщится, отмахивается от навязчивой, как ему кажется, подозрительности своих подчиненных. В такие минуты Ельцин способен произнести бескомпромиссную фразу: "Оставьте Черномырдина в покое". Для большей убедительности он может добавить: "Урезоньте его помощников, а Черномырдину я верю". В устах президента последняя фраза претендует на жесткое "нет". Поначалу так оно и было. Старания служб отслеживания, а точнее сказать, служб предвзятости перечеркивались. Все становилось на свои места. Коржаков, изображая упрямое несогласие на лице, материалы забирал, однако замысла не оставлял. Он просто на время откладывался. Коржаков не хуже Ельцина понимал, насколько спрессованы дни и как стремительно накапливается раздражение президента по любому поводу. Именно в такой момент начинали распространяться слухи из якобы "хорошо информированных источников". О неустойчивости премьера, о его серьезных разногласиях с президентом, о том, что его премьерство на закате и исчисляется считанными днями. Премьер начинал нервничать, высказывать по поводу и без повода недоумение насчет слухов. Масла в огонь подливала пресса. Активизировались социологические опросы, свидетельствующие, без всякого сомнения, что премьер опережает президента по популярности. Все это складировалось в так называемых аналитических центрах, группах, службах анализа, созданных и контролируемых Коржаковым и его главным аналитиком Рогозиным, чтобы в нужный момент, уже сославшись на якобы независимые исследования, еще раз напомнить президенту о своих подозрениях. Делается это примерно так. "Вот вы нам не верили, Борис Николаевич. Тогда посмотрите, как превозносят премьера средства массовой информации. Нам кажется, Борис Николаевич, это не может быть случайным. Готовится общественное мнение..."
      Выстраивая тактику своих отношений с президентом, Черномырдин не учел одного крайне важного обстоятельства - влияние на него Коржакова достигло максимальной величины. Рассуждая на все эти темы, я испытываю чувство некоторого смятения, что столь значимо и серьезно. Я вынужден говорить не о главе государства, видном политическом деятеле или ключевой фигуре, влияющей на духовность нации. Ничего подобного. Всего-навсего - старший охранник президента и его семьи. Сколь несовершенна и уязвима власть, допустившая такое несоответствие.
      Переоцениваем ли мы роль Коржакова во всей этой истории? Нет, не переоцениваем. Конституционные права президента необъятны и многомерны. Для президента важен факт их наличия. Для окружения - факт их использования. Куда не дотягивается рука президента и мимо чего скользит рассеянный взгляд властелина, там вьют свои гнезда власть предержащие, употребляющие свои умения и корысть от имени президента. А потому, кто ближе к властному телу, от его имени и говорит увереннее. В этом смысле Коржаков долгое время был вне конкуренции. Операцию "КРОНПРИНЦ ЗЛОВЕЩИЙ ОЛЕГ" Коржаков провел, можно сказать, изысканно.
      Черномырдин очень скоро почувствовал ловушку, в которую сам угодил. Замысел Коржакова воплотился - неразговорчивый Олег стал третьей точкой опоры. Треугольник Барсуков (ФСБ) - Сосковец (правительство) и Коржаков (к этому моменту уже не служба охраны, а управление безопасности с правами контроля безопасности по всем направлениям - политической, экономической, военной, информационной) обрел свою жесткую конструкцию. В конце 93-го об этом заговорили, а в 94-95-м все уже вынуждены были признать - триумвират стал властной вершиной №2. Четвертым к этой могучей кучке примкнул Павел Бородин. Он предпочел оставаться несколько в тени, поэтому в общественном сознании этот властный квартет все же воспринимался как триумвират. Очень скоро по всем социологическим опросам "созвездие трех" фиксировалось как политическая сила, определяющая весь рисунок власти на ближайшее будущее. Коржаков к этому стремился, Коржаков этого достиг.
      ГОСПОДА, СТАВКИ СДЕЛАНЫ,
      СТАВКИ БОЛЬШЕ НЕ ПРИНИМАЮТСЯ
      Сейчас многие недоумевают, почему в преддверии президентских выборов и после них события обрели столь непредсказуемый характер? Что это изменился президент? Изменилась среда политического обитания? Произошло перераспределение зон влияния? Еще не созревший предпринимательский класс, банковский капитал предъявили свои права на власть? Материализовалось довлеющее влияние дальнего зарубежья на ослабленную Россию? Возможно, предчувствие тупика и неэффективности экономического курса? Что же произошло, наконец?
      Останется неразгаданной тайной, кто подсказал президенту фатальную идею - полностью сменить команду на второй президентский срок. Авторов называется множество. По свидетельству Виктора Илюшина, получив от президента поручение немедленно оставить свои дела в Кремле и заняться предвыборной кампанией (а это случилось за полтора месяца до выборов), он якобы заявил о своем желании, независимо от результатов, уже не возвращаться к своим обязанностям первого помощника президента. И вообще, посоветовал президенту Илюшин (так говорил он сам), следует фундаментально обновить команду. А потом не удержался и добавил: "А еще лучше - полностью ее заменить". По словам того же Илюшина, именно в этом разговоре президент дважды возвращался к этой теме. Один раз он внезапно спросил: "Виктор Васильевич, вы действительно не хотели бы вернуться в Кремль?" Илюшин подтвердил свое желание. Президент отмолчался, не стал переубеждать, а просто заговорил о другом, о планах своих предвыборных поездок по стране. Сомневаться в словах Илюшина не имеет смысла, тем более что подтверждение их истинности я слышал и от других. Но только ли он подтолкнул консервативного в своих привычках Ельцина к столь нестандартному решению? Разумеется, сам ход предвыборной кампании и силы, сконцентрированные в ней, сказали свое слово.
      Естественно, никто не подозревал, что кадровые изменения в окружении президента в конце 95-го и практически половины 96-го года были воплощением четкого замысла по формированию команды № 2. Все полагали, что происходящие перестановки временны и связаны с избирательной кампанией. По существу, они начались с момента образования предвыборного штаба. Это вполне логично, хотя и сделано было с большим опозданием. Ничто не предвещало грозы. Все началось с Филатова. Он был отстранен как бы в силу стратегических замыслов: надо ужесточить дисциплину в президентской администрации, сделать ее работу более прагматичной. Филатов слишком либерален, как докладывали президенту, слишком предрасположен к нервозным демократическим веяниям образца 1991-1992 года. И вообще... Далее шли внахлест домыслы о связях Филатова с интеллигенцией, через которую совершается утечка кремлевских секретов. И в целом, исходя из философии Коржакова, а главное наступление на Филатова вел именно он, Филатов плох потому, что он Филатов.
      Сергей Александрович осознавал, что его дни в Кремле сочтены, понимал, кто организует этот нажим на него. И тогда он сделал последнюю попытку и встретился с Коржаковым. Коржаков разговаривал с Филатовым как с предотставочным подчиненным. Обратим внимание, что перед Коржаковым сидел не мелкий чиновник, проштрафившийся капитан спецохраны, а еще не отстраненный глава президентской администрации, чиновник, по рангу бесспорно более значимый, чем Коржаков. В этой связи показательна манера разговора. "Мы знаем, что вы преданы президенту, - сказал Коржаков, - но, работая в Кремле, вы допустили слишком много ошибок".
      Одна деталь особенно любопытна. В вину Филатову был поставлен некий Хаит, в то время заместитель Гусинского по финансовой группе "Мост-банк", которому Филатов выдал пропуск в Кремль. По данным Коржакова, как потом выяснилось, данным бредовым, Хаит был резидентом израильской разведки. Из чего едва ли не следовало, что и сам Филатов работает не пойми на кого. Позже "резидент службы "Моссад" возглавит "Мост-банк". Подобная деталь примечательна. В это время к всевластному квартету был максимально близок Борис Березовский, настроенный по отношению к Гусинскому мало сказать неприязненно, а откровенно враждебно. И сведения о Хаите, в том виде, как они высказывались, мало походили на разведданные. Филатов не умел ругаться, и потом, он уже был заражен вирусом власти и в любом варианте желал бы остаться в президентской команде. В том разговоре он упустил шанс ответить Коржакову по полной программе. А ведь Филатову было что сказать. Но для этого пришлось бы хлопнуть дверью. Филатов на такой шаг не решился. Позже, выслушав мой эмоциональный протест, он признался: "Мне некуда было уходить".
      Филатова сменил Николай Егоров. Упрощенно говоря, человек близкий и к Коржакову, и к Сосковцу. Коржаков не скрывал своей радости. Черномырдин тоже был удовлетворен. Извечная аппаратная война между президентской администрацией и аппаратом правительства, которая явственно прослеживалась при Филатове, наконец утихнет. Егоров - бывший вице-премьер. Для Черномырдина этот довод был весом. У него с Егоровым сложились неплохие отношения, и он считал, что с приходом Егорова влияние самого Черномырдина на администрацию станет более весомым. Поначалу так оно и было, но недолго.
      "Администраторство" Егорова выпало на неуютное время предвыборных сомнений президента. Егоров, как казалось президенту, должен был усилить влияние президентской администрации в регионах. Бывший глава Краснодарского края, более "свой" среди региональных лидеров, нежели "московский" Филатов, Егоров легче примирился с кругом усеченных обязанностей руководителя президентской администрации. Под его назначение президент издал еще одно уточняющее нормативное распоряжение о правах и обязанностях главы собственной администрации. Это уже выглядело как курьез. Каждый новый "главный президентский администратор" начинал с утверждения нового положения о правах и обязанностях этой президентской структуры. Начал с него и Анатолий Чубайс, придав своей инициативе более осмысленный антураж "в целях укрепления российской государственности".
      Но вернемся к идее обновления команды. Коржаков, ничего не подозревая, наращивал темп своего давления. Все складывалось очень даже хорошо. Введенный в игру в качестве "царского" фаворита Олег Сосковец постепенно обрастал новыми обязанностями в правительстве. Он уже возглавлял как бы "малый кабинет по оперативному управлению", на котором обсуждались принципиальные вопросы хозяйственного строительства. Сосковец сопровождает президента в зарубежных поездках. В те дни, вращаясь в кругах власти, очень часто можно было услышать: "Зачем вы связались с Черномырдиным? Он все заволокитит и не решит. Выходите прямо на Сосковца. Он человек дела и без пяти минут премьер".
      За три года, пока Черномырдин возглавлял кабинет министров, четырежды слухи о его ожидаемой отставке обретали характер неоспоримой истины. Черномырдин понимал неслучайность происходящего, но изменить что-либо не мог. Побудители слухов, их источники были вне его влияния. Очередной всплеск случился вскоре после событий в Буденновске. Октябрь 93-го нас многому научил. Мы четко договорились: в случае любых сверхнестандартных ситуаций информационная служба компании (и телевидения, и радио) работает в чрезвычайном режиме, как это было 3-4 октября. Не случайно именно компании принадлежала идея придать действиям власти по разрешению буденновского конфликта максимальную гласность. Я дважды разговаривал по телефону с премьером, убеждая его, что продуманные действия правительства и премьера по спасению заложников будут правильно поняты обществом и неизмеримо повысят авторитет власти, которая в трудные минуты не оставляет своих сограждан. Моим союзником в этом психологическом давлении был Виталий Игнатенко - вице-премьер правительства. Думаю, что его мнение переломило ситуацию в пользу нашей идеи. Премьер хотя и продолжал упираться, но уже менее настойчиво. И, наконец, уступил. Информационная служба перешла на круглосуточный режим работы. Мы выходили в эфир каждый час по мере развития событий. Так Россия могла увидеть свою власть в атмосфере конкретных действий. Постоянные телефонные переговоры Черномырдина с Басаевым, поведение заложников, действия боевиков и поведение журналистов, изъявивших желание стать заложниками, в качестве гарантов соблюдения договоренностей со стороны федерального правительства.
      Все вопли о том, что Черномырдин совершил катастрофическую ошибку, согласившись на переговоры с террористами, не более чем проявление ортодоксального догматизма, не способного среагировать на мгновенно изменяющуюся обстановку. Верно и другое: именно президент перед отлетом в Галифакс дал согласие на штурм больницы. Думаю, правомерен вопрос: имел ли право президент в момент, когда совершен не имеющий аналогов по своим масштабам террористический акт, захвачено более тысячи заложников, покинуть страну? Но он это сделал. В любой другой стране этого бы не могло случиться. И не потому, что там хорошие президенты, а у нас плохой. Все дело в уровне информированности президента. У нас, во спасение собственной шкуры, холопы могут президенту солгать. Президент советовался, и его убедили - ничего сверхстандартного в Буденновске не происходит, мы контролируем ситуацию.
      Штурм, из-за несогласованности действий, не получился. И уже не было сомнений, что даже удачно повторенный штурм, в силу высокого профессионализма боевиков, будет кровопролитным. Столкнулись два принципа соблюсти честь мундира и доказать, что группа "Альфа" может все. Проще говоря, подтвердить правило - не важны потери, победителей не судят.
      Черномырдин избрал другой путь: любой ценой спасти жизни людей, забыть об идеологии и начать переговоры с бандитами. Речь шла о полутора тысячах мирных сограждан, оказавшихся плененными в больнице.
      Мы не ошиблись. После столь нестандартных действий премьера, в результате которых в течение полутора суток люди были спасены, рейтинг Черномырдина резко пошел вверх. Кстати, на всех видеоматериалах, вышедших в эфир во время ночных и дневных переговоров, непременным атрибутом телекадра был стоящий чуть в отдалении с непроясненным выражением лица вице-премьер Олег Сосковец. Не столько участник, сколько свидетель.
      Атаки матерых государственников и патриотов начались немедленно: "Позор! Премьер пошел на поводу у террористов". Достаточно заметить, что находящийся в этот момент в Галифаксе Ельцин тоже сделал заявление по поводу событий в Буденновске, выдержанное в жестких тонах. Когда я узнал, что пресс-секретарь президента рекомендует заявление главы государства в эфир не давать, я немедленно попросил принести мне кассету. Заявление было сделано в типичной ельцинской манере. Президент выглядел усталым, однако волевое начало чувствовалось в каждом слове. Российское телевидение было единственным из отечественных телеканалов, который дал это заявление в эфир. По поводу раздражения пресс-секретаря президента Сергея Медведева на сей счет я ответил: "У президентского пресс-секретаря свои сверхвесомые обязанности. Но я никогда не слышал, чтобы в каких-либо вопросах он исполнял обязанности президента страны. Немыслимо, чтобы в этой ситуации Россия не знала, что думает по поводу случившегося ее президент". Интересно, что поводом беспокойства Медведева была не суть заявления, а внешний вид Бориса Ельцина. На что я возразил: "В столь сложной и напряженной поездке президенту положено выглядеть усталым. Именно эта краска усиливает образ работающего президента". Конфликт был исчерпан. Что президенту доложили по поводу самовольства Попцова, я не знаю. Ну а возмущение Медведева на сей счет я пережил спокойно. Однако теплоты в моих отношениях с пресс-секретарем президента этот случай не добавил. Если бы президент знал, какое количество бредовых советов, рекомендаций и указаний дает его челядь, придумавшая себе роль толкователей президентской воли!.. Сколько раз мне приходилось возражать, настаивать на профессиональном, а не холуйском решении этих проблем. Мое противление, конечно же, ухудшило отношения с клевретами, усиливались нашептывания президенту о моей неуправляемости. Все так. Я лучше этих чиновников разбирался в той конкретной ситуации и потому поступал так, как считал необходимым.
      Свобода средств массовой информации, их независимость - главное завоевание реформаторов и лично Бориса Ельцина. И было бы величайшим безрассудством позволить ретивым чиновниками свести на нет это завоевание. В конечном итоге наше поведение позволило сохранить верность президенту демократически настроенных СМИ в самых трудных для него ситуациях. И такого факта не одному, даже сверхблизкому к президенту советнику или охраннику опровергнуть было невозможно. Всякая частность преходяща. Итог вечен. Вот почему важен именно он.
      Надо отдать должное Черномырдину, он проявил характер. Не было сомнений, что президенту действия Черномырдина преподносились службой безопасности как ослушание (решающий штурм так и не состоялся). "Черномырдин ведет свою игру, потому и настаивал на поездке президента в Галифакс. А президента убедили: ситуация в Буденновске под контролем, Черномырдин отозван из отпуска". Доводы показались президенту весомыми, и он улетел.
      Этот раунд Черномырдин выиграл. Страсти постепенно улеглись, и триумвирату ничего не оставалось, как готовить новую атаку на премьера. В этом смысле памятен один сюжет, имеющий отношение к тому же, 95-му году.
      Татьяна Худобина, одна из ведущих информационной программы "Вести", используя интервью, которое она брала у премьера, предложила Черномырдину сделать небольшую очерковую передачу о нем. Нечто наподобие портрета "Премьер на фоне обстоятельств". Этой договоренности крайне способствовал Виктор Кононов - пресс-секретарь премьера, в недавнем прошлом сотрудник "Вестей", внедренный в правительственную систему с легкой руки Анатолия Лысенко. Премьеру позарез нужен был пресс-секретарь. Кононов только что вернулся из Гонконга, где честно отработал четыре года корреспондентом телевидения. Он свободно владел двумя языками, был простоват по натуре, неиспорчен правительственными коридорами, и в этом смысле выглядел житейски непосредственным. Премьеру Кононов понравился. Так у ВГТРК появился "свой человек в Гаване". Это, разумеется, не более чем шутка, но счет стал "1:1". Пресс-секретарь президента Сергей Медведев - выходец из ОРТ, пресс-секретарь премьера - выходец из ВГТРК.
      Итак, Виктор Кононов поддержал замысел. Оставалось самое малое: подождать очередного наката на премьера со стороны известных служб. К этому времени смонтировать работу и выпустить ее в эфир. Я уезжал на переговоры в Германию и настаивал, чтобы материал был подготовлен до моего отъезда. Надо было отсмотреть его, сделать необходимые замечания, чтобы спокойно уехать в командировку. Все остальное уже считалось делом техники: выждать нужный момент, наблюдая за активностью Олега Сосковца ( главного претендента на премьерский пост). Ждать оставалось недолго. Он уже возглавил все мыслимые и немыслимые комиссии, оперативные штабы и советы. Основная масса документов, попадавшая на стол президента, возвращалась в правительство с визой, адресованной лично Сосковцу. По ранее установленным правилам, ситуация просто невозможная. Документы такого рода передавались премьеру, и только ему, а уже он давал, если считал нужным, поручения своим заместителям. И вот теперь сам Ельцин, нарушая установленные нормы, с присущим ему вызовом давал понять, что делает это не случайно - он доверяет Сосковцу. Доверяет ли остальным? Данный вопрос в настоящее время не обсуждается. Все должны уяснить главное - Ельцина не просто загнать в угол, у него есть наготове новый премьер. Так что все эти возросшие рейтинги Черномырдина не стоят ломаного гроша. Премьер назначается президентом. Дума может не утвердить кандидатуру. Так ведь и Дума не вечна. Президент может ее распустить. Впереди маячили новые выборы. До них оставались считанные месяцы. Уже вылупилась из яйца идея о двух предвыборных блоках, один из которых возглавил Черномырдин, другой Рыбкин. Черномырдин стартовал стремительно, хотя и не очень продуманно. Непродуманность можно списать на жесткий цейтнот. Рыбкин, наоборот, замешкался на старте, запутался в социал-демократических аграрно-центристских самовнушениях и в конечном счете замысел с треском провалил, перечеркнув надолго, если не навсегда, все собственные лидерские притязания. Но это к слову.
      Я тщательно вместе с авторами разобрал подготовленную передачу о премьере. Договорились о необходимой редактуре, которая, по нашему общему замыслу, должна была придать работе большую динамичность. Назначили день эфира, и я со спокойной душой отправился в командировку. Я уже говорил, что мои отношения с властью справедливо назвать непростыми. Самостоятельные и независимые в суждениях люди раздражают любую власть. Я относился к такому положению вещей спокойно. Мои подчиненные не так часто сталкивались с высокой властью. Команда Черномырдина затребовала подготовленную к эфиру работу. В целом, в этом желании не было ничего предосудительного. Команда готовила предвыборную платформу премьера, который, судя по всему, будет объявлен лидером нового движения "Наш дом Россия", и небезынтересно знать, как вписывается в общий рисунок предвыборной борьбы данный телевизионный очерк. Предосудительного действительно ничего нет, если бы не одно "но". Передачу уже посмотрел сам премьер. Таково было условие замысла. На вопрос, есть ли у него замечания, Черномырдин ответил: "Вы профессионалы, я полностью полагаюсь на вас". К моему возвращению из командировки кассета еще два раза побывала в аппарате премьера. Меня ожидал целый список замечаний, опасений и несуразных вмешательств в авторскую ткань очерка. Журналисты были подавлены. По этому поводу я произнес маленький монолог:
      - Ничего нового, хрестоматийное поведение чиновничьей среды. Слуга отсматривает и воспринимает любой материал не глазами и разумом хозяина, а глазами и разумом слуги. В этом случае его в меньшей степени беспокоит, насколько удачен или неудачен образ хозяина и его поступок. Слугу беспокоит слуга, его судьба, сохранится ли он рядом с хозяином. Вполне вероятно, что слуга не заинтересован в стремительном взлете хозяина, его головокружительном успехе. В этом гипотетическом случае мы будем иметь другую ситуацию. И хозяину могут понадобиться совсем другие слуги. В этом смысле писатель Фазиль Искандер извечно прав: "Нищий, ставший миллионером, сохраняет житейскую философию нищего".