Его называли Иваном Ивановичем

      - А теперь идем! - она схватила Фрица, за руку. - В столовой сейчас составляют программу экскурсии. Вы тоже должны сказать, что бы вы хотели увидеть в Москве.
      Что увидеть? В первую очередь, конечно, Красную площадь и кремлевскую стену...
      В Москву они ехали на грузовике. Их вез сержант, который взялся быть экскурсоводом по столице.
      В дороге сержант показывал установленные на подступах к Москве осенью сорок первого года противотанковые надолбы и укрепления. Сержант сам был в те дни здесь, и потому рассказ его был ярким и достоверным.
      В Речном порту они сделали небольшую остановку, посмотрели на пароходы, потом доехали до метро и там распрощались с водителем машины.
      Очутившись в изумительно красивом метро, Шменкель забыл, что где-то идет война. С шумом проносились поезда, шли мимо люди. Бросалось в глаза только то, что женщин было больше, чем мужчин, и одеты все были в рабочее платье. Фриц жадно всматривался в лица людей. Они были усталыми, но не подавленными. Шменкель старался увидеть как можно больше. Выйдя из метро, он загляделся на здание станции и, наверное, потерял бы своих из виду, если бы не сержант.
      И вот Шменкель стоит перед Кремлем, пораженный красотой и величием Красной площади. Купола Василия Блаженного, похожие на луковицы, были еще наряднее, чем на фотографии, которую показывал ему отец. Четкие контуры Спасской башни ясно вырисовывались на фоне светлого весеннего неба. Над зданием Верховного Совета развевался красный флаг. Перед воротами, ведущими в Кремль, неподвижно застыли часовые.
      В отличие от обычного экскурсовода сержант начал свои объяснения не с рассказа об истории и архитектуре зданий, окружавших Красную площадь, а с событий ноября прошлого года. Гитлеровские генералы разглядывали тогда окраины Москвы в свои бинокли, их самолеты бомбили столицу, а Гитлер уже видел себя торжественно въезжающим в Кремль под бой барабанов и звуки фанфар. А вместо всего этого в годовщину Великого Октября на Красной площади состоялся парад частей Красной Армии.
      - Немцы были так близко от столицы, - продолжал свой рассказ сержант, - что временами отчетливо слышалась их артиллерийская канонада.
      - Ну и богатая же у тебя фантазия, - прервал сержанта капитан, говоривший с легким акцентом.
      - Вон как?
      Сержант покраснел и, забыв всякую субординацию, спросил:
      - А где вы тогда были? Я, например, потому все это знаю, что участвовал в том параде, ехал в головном танке Т-34. Сразу с площади мы двинулись на фронт, в бой.
      - Мы в это время пробивались из окружения, - ответил капитан.
      "А я в то время находился еще на другой стороне", - чуть было не вырвалось у Шменкеля. Стоило ему закрыть глаза, как в памяти возникал образ долговязого гамбуржца, который у них в батальоне каждый день переставлял флажки все дальше и дальше на восток.
      - Когда мы построились для парада, - продолжал сержант, - пошел снег. Небо затянулось густыми тучами, и казалось, что наступает вечер. Снег мешал видеть площадь через смотровую щель танка. После парада наш командир сказал, что мимо трибун Мавзолея мы проехали в четком строю, как и положено было. На Подольском шоссе сильный ветер дул нам в спину. Мы радовались: значит, гитлеровцам он дует в лицо...
      Уже не думая о своем прошлом, Шменкель внимательно слушал сержанта.
      Со стороны улицы Горького навстречу им шла группа девочек-школьниц. Они держались за руки и громко смеялись. И только пестрая маскировка зданий напоминала, что где-то идет война.
      У входа в универмаг висел репродуктор, перед ним толпились люди. Диктор говорил о высадке американских, английских и французских войск в Тунисе. Люди внимательно слушали диктора.
      Шменкель спустился к набережной Москвы-реки, решив, что о высадке союзников прочитает завтра в газете. Сейчас было важнее увидеть Москву, в которой, кто знает, может, никогда больше не придется побывать...
      В Митино экскурсанты вернулись поздно вечером. Евдокию Андреевну Фриц увидел только на следующий день за завтраком.
      - Ну как поездка? Понравилось вам? В каком театре побывали? забросала она Фрица вопросами.
      И, не дав ему ответить, снова спросила:
      - Что вы купили? Привезли какую-нибудь новую книгу?
      Шменкель развернул сверток, который лежал возле него на столе.
      - Хотел вам показать после завтрака. Это путеводитель по Москве на немецком языке, он издан давно, лет пятнадцать назад. Я купил его у букиниста.
      - Зачем он вам понадобился? - удивилась Евдокия. - Возьмите в библиотеке новый, на русском языке. Вы же прекрасно читаете по-русски.
      - Я купил его для Эрны и детей - объяснил Шменкель. - Если они останутся живы...
      "Боже мой, - подумала Евдокия, - никто не знает, куда нас забросит судьба".
      - Да, чуть было не забыла, Иван, вчера вам пришло письмо. Сходите в канцелярию и получите его.
      - Мне письмо? С полевой почты? Почему вы не захватили его с собой? спросил Фриц, полагая, что письмо от Букатина или Рыбакова.
      - Это заказное письмо, за него нужно расписываться.
      - Простите меня, Ева.
      Фриц встал и быстро пошел в канцелярию. Капитан, начальник канцелярии, читал газету. Увидев столь раннего посетителя, он нахмурился, но, узнав Шменкеля, приветливо улыбнулся.
      - Прошу вас, садитесь. Я дам вам один документ, а вы вот здесь распишитесь. - И он подал Фрицу ручку.
      Фриц прочел: "Настоящим удостоверяется, что ефрейтор Фриц Павлович Шменкель действительно сражался в партизанском отряде "Смерть фашизму", входящем в партизанскую бригаду Морозова, с 16 февраля 1942 года по настоящее время.
      Начальник отдела кадров в/ч No 00129
      Майор Н. Лузинин".
      - Разрешите вопрос. Почему "сражался"? Почему в прошедшем времени? Разве я больше не числюсь в отряде?
      Капитан понимал беспокойство Шменкеля.
      - Видите ли, у вас нет документа, который удостоверяет вашу личность, вот эта справка и заменит его.
      - Могу я идти? - спросил Фриц.
      - Подождите. Скажите, как вы себя чувствуете?
      - Отлично, товарищ капитан. Все в порядке.
      И Фриц потопал несколько раз ногами, как бы доказывая, что совершенно здоров.
      - Хорошо. Врачи тоже считают, что вы здоровы. И у вас никаких жалоб нет. Поэтому я могу выписать вам предписание. - И он достал из ящика стола чистый бланк. - Я направляю вас в штаб Западного фронта. С получением предписания поедете в Боровск и явитесь к начальнику отдела кадров.
      Небольшой Боровск с низкими домиками и дощатыми тротуарами превратился в довольно крупный гарнизонный город, когда в нем расквартировался штаб партизанского движения Западного фронта. Теперь здесь на каждом шагу можно было встретить мужчин и женщин в военной форме. Все они имели прямое отношение к партизанскому движению. Без особого труда разыскав деревянный дом, где размещался отдел кадров, Фриц постучал в дверь с табличкой: "Подполковник К. Н. Осипов".
      Получив разрешение, Фриц вошел в продолговатую комнату с двумя небольшими окнами, В углу стоял письменный стол, позади него на стене висело Красное знамя. За столом сидел офицер с посеребренной временем головой. Увидев Шменкеля, офицер встал.
      В углу комнаты разговаривали еще какие-то люди. Шменкель увидел погоны, которые недавно были введены в Красной Армии, и не сразу разобрался в званиях. У седоволосого офицера погон не было, вместо них - три шпалы на воротничке. Фриц догадался, что это и есть подполковник Осипов.
      Отдав честь, Шменкель доложил о себе.
      - Подойдите, - пригласил подполковник, откладывая в сторону папку с бумагами, которые он только что читал. - Фриц Павлович Шменкель, не так ли? - произнес он. - За мужество и самоотверженность, проявленные в боях против гитлеровских захватчиков, вы награждены орденом боевого Красного Знамени. От имени и по поручению Президиума Верховного Совета СССР вручаю вам эту высокую награду.
      Подполковник достал из маленькой красной коробочки орден и ловко прикрепил его Шменкелю на грудь.
      - Служу Советскому Союзу! - по-уставному ответил Фриц и через мгновение добавил: - Готов сражаться до полного освобождения моей родины от гитлеровского фашизма.
      Осипов кивнул и сказал:
      - Вы знаете, что написано на ордене Красного Знамени?
      - Так точно. "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"
      Фриц много раз видел такой орден на груди у бойцов, но никогда и не предполагал, что сам получит эту высокую награду.
      - Орден Красного Знамени был учрежден в 1920 году, - продолжал подполковник. - Им награждены многие иностранные товарищи, которые участвовали в борьбе против банд Колчака и Деникина, против войск интервентов.
      Осипов улыбнулся:
      - Мне было приятно познакомиться с вами, товарищ Шменкель. Желаю вам всего хорошего. А теперь вас ждут друзья.
      Шменкель вздрогнул от неожиданности. К нему шли Дударев и Горских. Они поздравили его с наградой.
      Шменкель, не выпуская из своей руки руку старшего лейтенанта, спросил:
      - Как вы сюда попали, товарищ командир?
      - Ждет в Боровске нового назначения, - ответил за Горских капитан Дударев. - Узнал, что вас наградили, и захотел при сем присутствовать. Какие же мы были бы командиры, если бы о таком не знали.
      И капитан похлопал Шменкеля по плечу.
      Вместе с ними Шменкель вышел на улицу. Дударев, сославшись на срочные дела, стал прощаться.
      - Зайдите ко мне завтра, Иван Иванович, - пригласил он. - Буду ждать вас в шестнадцать тридцать.
      - Дай я хоть обниму тебя.
      С этими словами Горских стиснул Фрица в объятиях.
      - Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть. Это здорово, что мы вырвались из окружения. Но здесь скучно. Болтаюсь тут без дела, а наши ребята из других отрядов сражаются.
      - А куда назначили наших? Где Петр?
      - Рыбаков?.. Давай немного пройдемся.
      И Горских пошел по улице.
      - Понимаешь, когда Букатин вернулся в отряд и рассказал, что тебя послали в санаторий, Рыбаков той же ночью вдруг заболел. Он стал жаловаться на боли в животе, в голове, хотя выглядел, как всегда, здоровым. Мы, разумеется, сразу же послали его в медсанбат. Он ушел, и вдруг мне звонит врач из санбата, кричит, что я прислал к нему настоящего симулянта и что он никогда в жизни не видел человека здоровее. Скандал, да и только. И я понял, что твой друг захотел попасть в тот же санаторий, где и ты. Мы убедили его, что за такие штучки по головке не погладят, особенно в военное время. Рыбаков, конечно, признался, что вел себя несерьезно.
      Здесь, за линией фронта, старший лейтенант показался Шменкелю моложе и гораздо общительнее, чем в тылу врага. Они посмеялись, хотя, по правде говоря, Шменкелю было вовсе не до, смеха.
      - Прошел какой-нибудь час, и Рыбаков освободился от всех своих недугов, - рассказывал Горских. - А освободившись, сразу же решил вернуться к партизанам. Мы попробовали уговорить его не спешить, но он написал рапорт. Позавчера он с группой партизан вылетел в тыл врага. Эта группа, насколько мне известно, была выброшена где-то между Могилевом и Бобруйском.
      Вот она, солдатская судьба! А Шменкелю так хотелось увидеть друга. Казалось, что Петр рядом, и Шменкель как будто снова слышал его голос: "Теперь война стала другой, мы будем двигаться только вперед, и придет время, Ваня, когда мы с тобой послужим в гвардейской части и вместе войдем в Берлин. Там будем вести пропагандистскую работу среди населения. Будем всем говорить, что мы, Петр и Фриц, братья, и пусть с нас берут пример".
      Тогда, слушая друга, Шменкель рассмеялся, но, поразмыслив, понял, что он прав. А Петр летел на крыльях своей безудержной фантазии все дальше и дальше, "Твоей жене мы принесем цветы. Быть может, как раз будет лето, и мы насобираем громадный букет. Я пожелаю ей счастья и расскажу, как однажды тащил тебя на себе. Летом, именно летом мы освободим твою родину", повторил еще раз Петр, глядя в окно, за которым бесновалась метель...
      Горских увидел, что Шменкель загрустил, и, чтобы как-то отвлечь его от невеселых мыслей, начал рассказывать о других. Кого-то послали на фронт; тех, чье здоровье оказалось не ахти каким, направили в учебные подразделения; медсестра Надя работает в госпитале.
      - Хорошая девушка, - продолжал Горских, - и очень терпеливая, никогда ни на какие трудности не жаловалась. Ведь она еще совсем молодая, в госпитале ей полегче будет. Да что это я, даже не спросил, как ты-то себя чувствуешь? Поправился?
      - Конечно! Даже раздобрел на санаторских харчах. Да и незачем было меня туда посылать, кожа на ногах и без санатория наросла бы.
      - Минутку. - Старший лейтенант остановился. - Я совсем забыл: ты ведь неравнодушен к обуви, так сделаем подарок для тебя.
      Шменкель начал отказываться, но Горских и слушать его не хотел.
      - Мы твои развалюшки заменим на отличные сапоги, в них ты завтра и явишься к Дудареву.
      И Горских повел Шменкеля к бараку, в котором наводился склад. Однако сержант-кладовщик не хотел выдавать сапог без накладной.
      - И не стыдно тебе, - укорял Горских кладовщика. - Я бы на твоем месте сквозь землю провалился. Человека наградили орденом, он должен идти представляться, а у него нет хороших сапог. Обменял бы ты его сапоги на новые, и дело с концом. А ты как собака на сене - ни себе, ни людям.
      Шменкель потянул Горских за рукав, но тот и не собирался уходить.
      - Не вмешивайся, я знаю, что делаю, К слову, если ты пробудешь здесь еще несколько дней, я помогу тебе встретиться с товарищами.
      Кладовщик наконец принес новенькие яловые сапоги.
      - Если же хотите хромовые или лаковые, - не удержался сержант, обратитесь к командующему фронтом, потому что я вам таких выдать не могу...
      - Хорошо бы встретиться с ребятами из бригады имени Чапаева, - заметил Шменкель, примеряя сапоги. - Что со мной будет дальше, я вообще не знаю. Мне еще нужно зайти в штаб, получить деньги, целых две тысячи пятьсот рублей. В отделе кадров объяснили, что это единовременное пособие. А зачем оно мне, товарищ командир?
      Горских пожал плечами:
      - Такими суммами сейчас не бросаются. Раз дают, значит, нужно.
      Сапоги оказались Шменкелю как раз впору.
      - У меня глаз верный, - засмеялся кладовщик, когда Шменкель начал благодарить его. - Чем богаты, тем и рады. Носи на здоровье, солдат!..
      - Пожалуй, пора и пообедать! - решил старший лейтенант, когда они вышли на площадь. - После обеда я провожу семинар, а ты пойди к своему капитану.
      Шменкель все еще думал о деньгах.
      - Конечно, они выписаны не без помощи Дударева. Возможно, он пошлет меня разведчиком в какой-нибудь партизанский отряд. Но только зачем мне деньги за линией фронта?
      - Дударев? Вполне возможно, ведь он и сейчас занимается разведчиками. Это его работа. Если не ошибаюсь, он до войны работал в НКВД, в Батурино. А сейчас, кажется, занимает более ответственный пост, чем у нас в бригаде. Я думаю, что у него нет времени лично беседовать с каждым разведчиком, но тебя...
      Горских неожиданно замолчал, словно спохватившись, что сказал слишком много.
      - Не ломай голову, Иван Иванович. Просто капитан по старой памяти хочет по-дружески поговорить с тобой.
      - Проходите, Иван Иванович. Садитесь, сейчас нам чайку принесут.
      Дударев показал на старое кожаное кресло наискосок от письменного стола.
      Капитан сел и положил руки на стол. Разговор, видно, будет долгим.
      - Сначала у меня к вам один вопрос. Где вы были 31 января? Я ведь вам приказал явиться ко мне, не так ли?
      - Я прикрывал огнем отход отряда. Начальник штаба товарищ Филиппов разрешил мне остаться.
      - Так, значит, он вам разрешил...
      Тем временем ординарец принес чайник, поставил на стол две кружки. Когда он ушел, Дударев продолжал:
      - Ну вот видите, мы вас все-таки разыскали. Чем думаете теперь заниматься?
      Шменкель понимал, что от ответа в какой-то степени будет зависеть его судьба.
      - Прошу как можно скорее отправить меня на фронт или в партизанский отряд. Готов выполнить любой приказ, - ответил Шменкель.
      - Другого ответа я и не ожидал. Но мне кажется, вам нужно немного подучиться. Мы предлагаем вам остаться ненадолго в тылу, например в Москве.
      Фрицу вспомнились опасения Букатина. Неужели Михаил был прав?
      Фриц встал по стойке "смирно".
      - Я солдат, товарищ капитан. Мое место в отряде.
      - Вы, наверное, думаете, что с противником можно бороться только оружием?
      В глазах Дударева появились характерные смешинки.
      - А разве я не хотел бы стать разведчиком в части, действующей на фронте? А оказалось, что я должен заниматься работой, результаты которой бывают видны не сразу... Садитесь, курите. Думаю, вам будет полезно, если я кое-что зачитаю из вашего личного дела.
      Капитан взял самую верхнюю папку из стопки, приготовленной, видно, заранее. Фриц сразу же узнал эту папку. Ее вчера листал подполковник Осипов, перед тем как прикрепить ему на грудь орден Красного Знамени.
      - Слушайте меня внимательно. Вот что пишут о вас комиссар и последний командир отряда: "Шменкель был активным участником большинства боевых операций. Ему всегда поручались самые ответственные и опасные задания, и он прекрасно справлялся с ними. Во многих операциях он выступал под видом немецкого офицера и своими умелыми действиями способствовал успешному проведению операций".
      Дударев перелистал несколько страниц и продолжал:
      - "По мнению командиров отряда и бригады, а также по рассказам бойцов, Фриц Шменкель зарекомендовал себя как чрезвычайно смелый, мужественный и самоотверженный боец, показывающий пример другим партизанам". Этот документ подписан начальником штаба партизанского движения Западного фронта и членом Военного совета фронта. Вот о вас пишут товарищи, Иван Иванович. Они вас хорошо знают. Вот еще один документ: "Товарищ Шменкель политически грамотен, в состоянии правильно разобраться в международном положении, понимает истинные цели захватнической политики фашистов".
      Когда капитан закрывал папку, из нее выпал небольшой листок, который Фриц сразу же узнал. Это была его расписка в получении денег. Капитан вложил расписку в дело и положил его на старое место.
      - Не смущайтесь, Иван Иванович, и не удивляйтесь. Это очень важные характеристики. Как видите, в них говорится одно и то же. Из этих документов видно, что вы, Иван Иванович, заслуживаете большего, чем быть простым разведчиком. Понимаете?
      - Да, товарищ капитан.
      На самом деле Фриц понял только то, что начальники дали ему хорошую характеристику, и только. Но он не понимал, почему должен оставаться в тылу сейчас, когда фашистов гонят на всех фронтах.
      Дударев налил в кружки чай, потом вынул из ящика стола пачку махорки.
      - Лучшего пока ничего нет. Давайте закурим. Вы когда-нибудь думали о войне вообще, в широких, так сказать, масштабах?
      - В Митино мы целыми днями только об этом и говорили. Это интересует всех солдат.
      - А мы с вами поговорим об этом сейчас отнюдь не с точки зрения солдата.
      Капитан откинулся на спинку стула, лицо его было сосредоточено.
      - От дальнейшего продвижения советских войск будет зависеть исход всей войны даже в том случае, если наши союзники наконец решатся высадить свои войска в Европе. За последние два года мы многому научились - не только с точки зрения налаживания взаимодействия и тактики, но и с точки зрения изучения психологии противника. Фашисты делали ставку на молниеносную войну, а мы реально оцениваем силы сторон. Враг еще достаточно силен и коварен. Сталинград явился для нас поворотным пунктом.
      - Это верно, - согласился Шменкель, с благодарностью вспомнив Евдокию Андреевну, которая приучила его читать газеты. - Я знаю об этом из газет. Противник уповал на безвыходность положения советских войск.
      Дударев кивнул:
      - Говорите, говорите. Хочу знать, как вы себе представляете общую ситуацию.
      Шменкель задумался: стоит ли говорить о том, что ему и теперь жаль десятки тысяч напрасно погибших под Сталинградом немецких солдат. Поймет ли его капитан? Фриц поднял голову, и их взгляды встретились.
      - Я хорошо понимаю, что ни Гитлер, ни Геринг, ни Кейтель никогда не прикажут целой армии или даже взводу сдаться в плен. Генералы будут заставлять солдат бороться до последнего. Разве солдаты и унтер-офицеры сами захотят идти на верную гибель?
      - Мы вовсе не хотели этого кровопролития, - губы капитана стали жесткими. - Немецкие имигранты, антифашисты и пленные не раз обращались по радио к окруженным с призывом сложить оружие, так как иного выхода у них нет.
      Дударев вылил себе в кружку остатки чая и выпил его несколькими глотками.
      - Я уполномочен, товарищ Шменкель, - начал он неожиданно, - поговорить с вами об одном спецзадании. Мы хотим забросить вас в тыл врага месяцев на восемь - десять. Переодевшись в форму гитлеровского офицера, вы будете самостоятельно действовать в тылу противника. Вы уже не будете Иваном Ивановичем... О ваших способностях мы говорили, и я думаю, что такое задание, очень и очень ответственное, полностью совпадает с вашим желанием. Чем успешнее действует наша разведка, тем успешнее будут действовать наши войска, и тем меньше жертв будет с обеих сторон. Задание трудное и опасное. От вас потребуются выдержка, хладнокровие и самообладание. Вы будете действовать как офицер вермахта. От вашего поведения зависит и ваше влияние на немецких солдат.
      Несколько секунд в комнате было тихо. Только с улицы доносились чьи-то голоса.
      - Товарищ капитан!
      Шменкель подался вперед и, опустив глаза, проговорил:
      - Боюсь, что не справлюсь с таким заданием.
      - Почему не справитесь? У вас будет достаточно времени для подготовки. Или вы просто боитесь?
      - Нет. Опасности я не боюсь.
      Голос Шменкеля стал твердым. Он посмотрел Дудареву прямо в глаза.
      - Мне кажется, вы переоценили мои способности. Если я пойду туда...
      Он подыскивал подходящие слова, но не мог найти. Все, что было раньше, показалось маленьким и незначительным, то, что предстояло сделать, было огромным и трудным. Почему капитан и другие начальники вдруг решили, что он способен на такое? Мысль о том, что он вновь окажется у фашистов, была неприятной.
      - Надо ли так долго раздумывать? - спросил Дударев.
      Он смотрел на Фрица так, словно хотел прочесть его мысли.
      - Вы принимали присягу и клялись, что будете сражаться за освобождение своей родины и, не щадя жизни, помогать Красной Армии. Я не стану зачитывать текст присяги, до сего дня вы делали все, что она требовала. Но сейчас я должен услышать: готовы ли вы выполнить очень важное задание командования? Да, вы сделали много, но достаточно ли этого для немецкого народа? Вы должны бороться за то, чтобы скорее закончилась война и тысячи ваших соотечественников остались живы.
      Оба молчали. Дударев встал и заходил по комнате, заложив по привычке руки за спину. Он вспомнил, как познакомился со Шменкелем, как узнал и оценил этого храброго разведчика, готового выполнить любое задание.
      - Подумайте хорошенько, не спешите, вас никто не подгоняет, проговорил после паузы капитан. - А когда все обдумаете, скажете, что вас беспокоит. Конечно, предложение несколько неожиданное. Но я верю, что если не сегодня, то завтра вы придете к правильному решению.
      - Я уже решил. Я согласен.
      - Но... - Дударев остановился у стола.
      - Фома Павлович!
      Неожиданно для себя Фриц назвал капитана по имени и отчеству.
      - Я пойду туда, но сердце мое останется здесь...
      Капитан тепло улыбнулся:
      - Нет! Только тогда вы сможете выполнить задание, когда ваше сердце будет с вами. К нам в партизанский отряд вы пришли и с сердцем и с разумом. Единственное, чего мы требуем от вас, - это научиться управлять своими чувствами.
      Капитан вернулся к столу, сел и уже официальным тоном продолжал:
      - Перейдем к делу. Приказ получите от меня. В Москве вам выдадут гражданский костюм, белье. Деньги у вас есть, необходимые документы будут.
      Капитан рассказал Шменкелю, к кому он должен обратиться в Москве, сказал, что несколько дней Фриц проведет в Боровске.
      - Старший лейтенант Горских говорил мне, что организует встречу партизан из Чапаевской бригады. Пойдите на эту встречу, там ваши друзья. Желаю весело провести время. Есть вопросы ко мне?
      - Если разрешите, один. Я знаю, что в Москве живут немецкие коммунисты. Можно мне встретиться с ними?
      - Можно, но нежелательно. Лишние знакомства только осложнят выполнение вашей задачи. Запомните одно: о вашем задании известно только вам и мне, да еще товарищам, которые будут вас готовить. Для всех остальных это тайна. Говорите, что вас посылают на какие-то курсы, и только. Ясно?
      - Так точно, товарищ капитан.
      Шменкель встал. Прощаясь, капитан протянул ему руку, крепко пожал.
      - Мы еще увидимся...
      * * *
      И снова наступила зима, третья по счету, после того как фашисты напали на советскую землю. Даже в самолете к запаху бензина и металла примешивался запах снега. Тяжелый самолет сделал пробег по взлетной полосе полевого аэродрома и оторвался от земли. Шменкель на Миг увидел в иллюминаторе огоньки взлетно-посадочной полосы, потом их поглотила темнота.
      Рядом с Фрицем сидела радистка, напротив - два врача и пропагандист. Необходимое снаряжение, медикаменты и аппаратура находились в фюзеляже самолета. Весь багаж Шменкеля уместился в маленьком свертке. В непромокаемом пакете были форма гитлеровского офицера и документы, которые наполовину нужно было заполнить на месте в зависимости от обстановки.
      - Надеюсь, они выбросят нас в нужном месте. Только бы не на воду, проговорила радистка, которая на аэродроме назвалась Любой. - Если что упадет в болото - считай пропало. Так нас учили. А попробуй в такой тьме разберись, где болото, а где нет.
      Самолет набрал нужную высоту и лег на курс. Моторы монотонно гудели.
      - Земля наверняка как следует не промерзла. Через два дня Новый год, а настоящего мороза, этак градусов на двадцать, еще ни разу не было. Интересно, почему так поздно приходят морозы? - ни к кому не обращаясь, говорила девушка, высунув свой курносый нос из воротника.
      - Меня больше интересует, зачем тебя такую посылают к партизанам, проговорил один из врачей, - если ты не научилась держать язык за зубами.
      - За меня можете не беспокоиться, товарищ военврач, - отрезала радистка и крепко сжала свои еще по-детски пухлые губы.
      Несколько минут она молчала, но потом не выдержала и обратилась к Шменкелю:
      - А разве я не права?
      - Не бойтесь, все будет в порядке, - успокоил ее Фриц.
      Ему вовсе не хотелось разговаривать. В мыслях он прощался с теми местами, над которыми сейчас летели. Где-то под ними, северо-восточнее Вадино, раскинулись леса. И хотя Шменкель чувствовал, что вряд ли судьба еще раз забросит его в эти края, он знал, что места эти с их сожженными деревеньками навсегда останутся в его памяти. 19 сентября по радио передали, что Ярцево и Духовщина освобождены частями Красной Армии. Шменкеля очень обрадовало это сообщение. Он вообще с большим вниманием следил за освобождением Смоленской области, может быть, с большим даже, чем за ходом битвы под Курском. Он, конечно, прекрасно понимал, что Курская битва имеет огромное значение для кода войны, однако все, связанное со Смоленском, будило в нем глубоко личное и потому особенно волновало.
      Еще в Москве Шменкель однажды встретился с Филипповым, Петр Сергеевич выглядел отдохнувшим. Оказалось, что он в отпуске, до отъезда на фронт осталось два дня. На нем была офицерская форма с новенькими погонами. Бывший начальник штаба внимательно оглядел Шменкеля, одетого в гражданский костюм, а после этого сказал, что немецкие антифашисты, находящиеся в Красногорске, создали национальный комитет "Свободная Германия", который посылает своих уполномоченных на различные участки фронта, и он, Филиппов, уверен, что Иван Иванович - сотрудник этого комитета. Фриц покачал головой, умолчав, разумеется, о своем задании. В школу он тогда вернулся в приподнятом настроении, хотелось написать заявление с просьбой поскорее послать его на задание, но он сдержал себя.
      Наконец в декабре пришел долгожданный приказ. Услышав слова "Белоруссия" и "группа армий "Центр", Шменкель удивился, как это он раньше не догадался, что его место именно там. Германское верховное командование и генерал-фельдмаршал Буш, под командованием которого находилась группа армий, все еще рассматривали эту оперативную группировку, создавшую белорусский выступ, как главную силу, которую при благоприятной ситуации можно использовать для прыжка на советскую столицу. При этом фашистское командование планировало задействовать всю группировку. И это в то время, когда партизаны в Белоруссии контролировали более шестидесяти процентов территории республики и отдельные части вермахта, сами того не ведая, находились под контролем партизан.
      Убежденный в важности порученного ему задания, Шменкель в течение нескольких недель тщательно готовился к нему, разыгрывая самые различные варианты.
      Сейчас, сидя в самолете, он снова вспомнил события последних недель, чтобы окончательно отключиться от них и начать новый этап в своей жизни.
      Из кабины пилота вышел капитан, который отвечал за их выброску.
      - Проверить парашюты! - приказал он. - Только что перелетели через Днепр.
      Все прекрасно поняли, что он хотел сказать: по Днепру проходила линия фронта, растянувшись на тысячу двести километров.
      Капитан еще раз повторил порядок десантирования. Первым прыгал политработник, за ним - Шменкель, потом - радистка, последними - врачи.
      Минут пятнадцать самолет, снижаясь, летел на северо-запад. По сигналу Фриц встал за политработником. Посмотрел на часы. Пилот уже минут пять летел по курсу, видимо желая лишний раз убедиться, что находится над нужным квадратом.
      Снова появился капитан и открыл дверь. Тугая волна холодного воздуха ворвалась в самолет. Моторы работали на малых оборотах. Вдруг Шменкель услышал команду: "Пошел!" Политработник, зацепив карабин своего парашюта за крюк, исчез в отверстии люка. Фриц бросил последний взгляд на капитана и, согнувшись, с силой оттолкнулся. На курсах ему не раз приходилось прыгать.