Его называли Иваном Ивановичем

      - Откуда ты? - спросил Шменкель немца.
      Солдат сделал над собой усилие и чуть слышно прошептал:
      - Из Мюнхена.
      - У вас что, - Фриц ткнул пальцем в сторону позиций противника, запасников призвали?
      Немец с трудом кивнул.
      - А почему по вас стреляли свои же?
      Немец простонал.
      - Посмотри на меня и скажи правду; неужели ты боишься партизан?
      Немец чуть заметно кивнул.
      - Скажи, вас мучит совесть за массовые убийства или вы просто боитесь возмездия?
      Раненый повел глазами и сделал слабый жест рукой, словно хотел сказать, что ему теперь все равно, потому что он уже не жилец на этом свете.
      - Фамилия вашего начальника случайно не Анкельман?
      Раненый немного приподнял голову и прошептал:
      - Гауптшарфюрер Накатен. Он...
      Слова застряли у немца в горле, изо рта хлынула кровь, и голова безжизненно упала на грудь. Он был мертв.
      Шменкелю так и не удалось узнать, с какими мыслями умер этот немец. То ли это был человек, которого ввели в заблуждение, то ли отъявленный убийца.
      Фриц встал. Окоп тем временем заполнили партизаны.
      - Ну что? Теперь надо тащить его обратно, - недовольным тоном проговорил Букатин, которому не хотелось вылезать из окопа и на ветру ползти куда-то. - Теперь ты доволен? И зачем тебе это было нужно?
      - Я хотел узнать, почему гитлеровцы стреляли в своих.
      Партизаны молчали.
      - Волки и те, - продолжал Фриц, - только в самом крайнем случае пожирают своих сородичей...
      Партизаны чувствовали удовлетворение от того, что эсэсовцы боятся леса, несмотря на свое превосходство в силах.
      Фриц был поражен тем, что немцы могли действовать так бесчеловечно.
      Он считал, что война, какой бы тяжелой она ни была, не должна делать черствым сердце, если оно бьется в груди настоящего человека.
      - Ты бы хоть о своей лошадке побеспокоился, - оторвал Шменкеля от тяжелых раздумий Петр Рыбаков. - Она еще пригодится, Даже на случай голода...
      Шменкель дал свою лошадь раненым, чтобы они могли добраться до партизанского лагеря. Кто знает, на каких работах используют ее теперь? Может, возят боеприпасы или продовольствие?
      - Некоторые люди, - вмешался в разговор Спирин, - смотрят на всякую живую тварь лишь с гастрономической точки зрения... Интересно, почему немцы притихли?
      Словно в ответ на эти слова вдалеке послышался шум.
      - Воздушная тревога! - закричал Рыбаков.
      - В укрытие! - скомандовал Спирин, которого недавно назначили командиром взвода.
      Бомбардировщики шли на значительном расстоянии друг от друга, без прикрытия истребителей. Летели они на небольшой скорости, причем низко над землей. Гитлеровские летчики знали, что зениток у партизан нет, а из стрелкового оружия в них вряд ли станут стрелять, когда патроны на исходе.
      Еще несколько секунд - и они окажутся над расположением партизан. На головы посыплются смертоносные бомбы... Но самолеты почему-то не сбросили бомб и скрылись за лесом.
      Фриц и Петр вылезли из укрытия и только тогда увидели в безоблачном небе тысячи листовок. Увидели их и другие партизаны. Всем стало ясно, почему немцы не бомбили.
      - Товарищи, я полагаю, что мы не будем читать эту брехню, - сказал Спирин и, схватив первую попавшуюся в руки листовку, сапогом втоптал ее в снег.
      Многие из партизан последовали его примеру. Но нашлись и такие, любопытство у которых взяло верх.
      - А чего этих листовок бояться? - высказался один из шутников. Может, фашисты еще раз прилетят и сбросят табачок, тогда и закурить можно будет, бумага уже есть!
      Виктор взял листовку и прочел ее:
      - Послушайте-ка, что они пишут. Эти фашисты называют нас бандитами. Пишут, что мы окружены. Словно мы не знаем этого. Сулят нам золотые горы, если мы сдадимся им в плен. Пишут, что ни одного волоса не упадет с наших голов. - Помолчав немного, он спросил: - Ну как, есть среди нас хоть один, кто верит этой фашистской брехне?
      Партизаны стали громогласно выражать свое возмущение, а один бородач тихо сказал:
      - Да что тут говорить! Мы своими глазами видели, что они сделали с нашими детьми!
      - "Если же вы не сдадитесь, ровно в двенадцать вас ждет верная смерть", - прочитал Спирин.
      Лицо его вдруг налилось кровью. Он разорвал листовку на мелкие кусочки и, бросив их на землю, сердито сплюнул.
      - Что с тобой? - спросил его Шменкель.
      - Эти глупцы думают, что на войне и мы поглупели, - сердито проговорил Спирин. - Пишут, что наши командиры - предатели и агенты, которые бросили нас в беде, а сами, мол, на самолете улетели в Москву. - Переведя дыхание, он продолжал: - Из такой бумажки даже цигарку свернуть не хочется... Короче говоря, приказываю листовок не читать...
      - Правильно! - согласились партизаны.
      Через час самолеты противника снова появились над позициями партизан и снова сбросили тысячи листовок. Но теперь никто из партизан уже не поднимал их.
      Через несколько минут после этого к партизанам подошел Филиппов. Он осмотрел у бойцов оружие и дал каждому табаку на одну цигарку.
      Партизаны очень обрадовались приходу начальника штаба бригады. Коснувшись носком сапога втоптанной в землю листовки, Филиппов спросил:
      - А знаете, чья подпись стоит под этой писаниной?
      - Нет, - ответил Спирин,
      - Эта галиматья подписана не кем-нибудь, а генералом фон Шенкендорфом, командующим немецкими войсками, действующими в районе Смоленска. Другая же подпись принадлежит оберфюреру СС Науману. А Науман занимает один из ведущих постов в оперативном руководстве СД. Следовательно, оба проводят в жизнь план "Штернлауф". Понимаете теперь, как мы заинтересовали фашистов? И все-таки они недооценили нас и своей цели не достигли, иначе не стали бы засыпать лес такими бумажками,
      - Разрешите задать один вопрос? - Рыбаков сделал шаг вперед. - Неужели этот генерал действительно думает, что мы поверим его болтовые? Он же образованный человек...
      - Образование образованию рознь. - Филиппов усмехнулся. - Такую ложь в Германии ежедневно преподносят детям в школе. Так ведь, Иван Иванович?
      Шменкель кивнул, а начальник штаба продолжал:
      - Люди, распространяющие такого рода небылицы, считают, что все в мире продается, все покупается. Они полагают, что обещать можно абсолютно все, а сдерживать свои обещания совсем не обязательно. Так думают те, кто повелевает немецкими солдатами. Вы должны запомнить их фамилии. Особенно вы, товарищ Шменкель. Ведь придет день, когда немецкий народ захочет рассчитаться со своими врагами.
      - А когда мы будем снова атаковать противника? - спросил начальника штаба Букатин.
      - Атаковать... А какими силами? - Улыбка исчезла с лица Филиппова. Возможно, генерал Шенкендорф именно на это и рассчитывал. - Начальник штаба полез в карман за махоркой, но ее там не оказалось. - Командиру бригады удалось установить связь со штабом фронта. Наша задача, как и прежде, удерживать захваченную местность до прихода войск Красной Армии. Задание это ответственное и трудное.
      4 февраля по радио был принят приказ Верховного командования. Утром следующего дня Васильев передал его в отряд. Приказ был настолько важен, что командир решил, используя небольшую передышку, построить отряд и лично ознакомить с ним всех бойцов.
      За день до того как Васильев вернулся с совещания у командира бригады, самое важное было уже обсуждено. Верховное командование, оценив обстановку, приняло решение вывести из боя партизанскую бригаду, которая мужественно сражалась с врагом в течение десяти суток. От радиостанции к радиостанции передавался приказ командования. Всем партизанам объявлялась благодарность за мужество и отвагу, проявленные в тяжелых кровопролитных боях. Далее в приказе говорилось, что партизаны небольшими отрядами и группами должны вырваться из окружения и перейти линию фронта. Штаб фронта со своей стороны предпринимал необходимые меры для выполнения этого приказа. Ставились конкретные задачи и бригаде имени Чапаева, которая была значительно удалена от линии фронта. На левом фланге бригады находились отряды имени Котовского, "Александр Невский" и "Смерть фашизму".
      - Нам достанется больше всех, - проговорил Филиппов, обращаясь к Васильеву. - Но изменить ничего нельзя. Решение сдерживать противника до тех пор, пока не прорвутся другие наши отряды, до вчерашнего дня было правильным, а после прорыва танков противника кажется мне трудным и рискованным.
      - Без труда не вытянешь и рыбку из пруда, - заметил Васильев. Поговорка эта, как и все поговорки, очень мудрая. Ты вот беспокоишься, что прервана связь с бригадой Стороженко, а ведь отряд имени Котовского шесть суток подряд намертво стоял на своих позициях. Вчера противник потерял на поле боя более шестидесяти человек, и Морозов никак не мог предположить, что ночью он предпримет еще одну атаку и, тем более, снимет с фронта части сорок первого танкового корпуса, бросив их против нас. Что случилось, то случилось, Петр Сергеевич, а приказ, как вы знаете, отменить невозможно.
      Филиппов остановился:
      - Именно потому мы должны серьезно обдумать предложение Морозова.
      Васильев хотел было возразить и сказать, что и сам считает это предложение слишком рискованным, но не успел: ему доложили, что бойцы уже построены.
      Даже окинув ряды бойцов беглым взглядом, можно было сразу заметить, что они поредели. Многие партизаны обросли, одежда на них порвалась, так что некоторых бойцов не сразу можно было узнать.
      В начале своей речи командир отряда передал бойцам благодарность командующего.
      - Нашему отряду и отряду имени Котовского, - продолжал Васильев, приказано во что бы то ни стало продержаться еще трое суток, чтобы отвлечь на себя внимание противника и дать тем самым возможность другим отрядам вырваться из окружения. Нам передадут один миномет. Патронов мы не получим. Неоткуда. Продовольствие то, что имеется. В других отрядах положение точно такое же, а они с боями должны двигаться в сторону фронта. Нет необходимости говорить вам, что на вас возложена ответственная задача. Вопросы есть?
      Никто из партизан не шелохнулся.
      - Хорошо. Сейчас товарищ Филиппов зачитает фамилии тех, кто уйдет с основными силами. Остальные же немедленно вернутся на свои места. Желаю вам всем, товарищи, успеха в предстоящем бою.
      Начальник штаба зачитал фамилии пожилых партизан. Многие из них в довершение ко всему были не совсем здоровы. Последней была названа фамилия Шменкеля. Некоторые партизаны сразу же попросили заменить их другими,
      - Не думайте, что вам будет легче, нет, - объяснял Филиппов тем, кто попал в списки. - Вся разница заключается в том, что вы, возможно, несколькими днями раньше попадете к своим. И только.
      Несколько партизан ни за что не хотели уходить от товарищей.
      - Вам же, Иван Иванович, приказано перейти линию фронта вместе с группой разведчиков нашей бригады.
      Фрица словно громом поразило. В какое-то мгновение в голове его мелькнула старая мысль: "Может быть, мне все еще не доверяют?" Но в тот же миг ему стало стыдно этой мысли.
      - Прошу оставить меня в отряде, - сказал Шменкель.
      Филиппов оглянулся. Они остались одни на лесной поляне.
      - Послушайте, каждому из нас, если мы попадем в лапы к врагу, грозит виселица. Вас же в этом случае ждет худшее: бесконечные допросы, пытки.
      - Я не попаду живым в лапы к фашистам. Я вообще не попаду им в лапы!
      Выговорив эти слова, Фриц и сам почувствовал, что они прозвучали неубедительно. Но какое-то внутреннее чувство говорило ему, что он не может погибнуть. А разве до сих пор судьба не щадила его, несмотря на то что он участвовал в очень тяжелых боях!
      - Я еще раз настоятельно прошу оставить меня в отряде.
      - А ну тебя к черту! - выругался Филиппов, однако в голосе его не было злости. - Оставайся, раз хочешь!
      - Спасибо.
      Шменкель круто повернулся и поспешил уйти.
      Увидев радостное лицо Петра Рыбакова, Фриц невольно подумал о том, как плохо было бы ему без Петра. Однако раздумывать было некогда. Только что полученный приказ требовал от каждого партизана напряжения всех сил: нужно было как можно лучше подготовиться к предстоящему бою. Противник не понял замысла советского командования и клюнул на приманку.
      После того как миномет расстрелял свой боезапас, гитлеровцы, сосредоточив силы, начали новое наступление на партизан с направления Кольчино, Татьянка, Широкое.
      Васильев чудом успевал побывать на всех участках, где партизаны вели бои с противником.
      Перед полуднем командир появился с перевязанной рукой: его ранило еще утром. Солнце стояло еще высоко в небе, когда доктор Кудинова вынула из левой руки Васильева пулю, которой его ранило в рукопашном бою, и наложила шину. А вечером того же дня по отряду разнеслась весть, что командир погиб. Однако, когда гитлеровцы ночью попытались добиться успеха там, где это не удалось им днем, Васильев снова оказался на месте. Лоб его, правда, был забинтован широким бинтом.
      В отряде было много раненых. Перевязав раны, бойцы снова шли на позицию и сражались с врагом. Многие погибли... Эсэсовцы дважды пытались прорваться сквозь партизанский заслон, но это им не удавалось. Каждый раз на самом ответственном участке появлялся Васильев, который одним своим видом вселял в партизан мужество и стойкость, и они держались, несмотря ни на что.
      Это был последний большой бой, который вел против врага партизанский отряд "Смерть фашизму". На следующий день (это было 6 февраля) на участке стало тише. По всей вероятности, руководство операцией "Штернлауф" свои основные усилия сосредоточило на замеченных участках прорыва партизан, ослабив внимание к другим.
      Васильев, старший лейтенант Горских, назначенный после гибели Тихомирова комиссаром отряда, и начальник штаба Филиппов приняли решение сначала пробиваться в восточном направлении, а ночью неожиданно сменить его и двигаться на север.
      Свои позиции партизаны покидали бесшумно, в полной темноте. Груза было немного. Самой большой тяжестью оказались двое тяжелораненых. Их по очереди несли на носилках.
      В вещевом мешке у Шменкеля лежало несколько кусков черствого хлеба из НЗ. Хлеб был выдан на весь путь, или, как сказал начальник штаба Филиппов, до ближайшей полевой кухни Красной Армии. В автоматном диске Фрица было всего-навсего десять патронов.
      На рассвете, примерно часа в три, высланная вперед разведка донесла, что ближайший населенный пункт, видимо, безлюден и поэтому через него можно пройти. Деревушку дотла сожгли фашисты два дня назад.
      Партизаны шли небольшими группами под прикрытием беззвездной ночи.
      Группу, в которой шел Шменкель, возглавлял Горских.
      - Скоро должна быть лощина. Если доберемся до нее, значит, будем в укрытии, - объяснил Горских.
      Однако не прошли партизаны и нескольких десятков шагов, как справа и слева в небо взлетели белые осветительные ракеты. Стало светло как днем. Впереди виднелась сожженная деревушка. Раздались винтовочные выстрелы.
      - Вперед! - крикнул Горских. - Между домами!
      Ракеты погасли. В шуме стрельбы послышалось татаканье пулеметов. Партизаны бросились к селу. Но не успели они добежать до него, как в небо взлетели новые ракеты. В их свете Фриц заметил мчавшихся по полю конников. Шли они на рысях как раз с того самого направления, которое Горских считал безопасным.
      - Назад! - успел крикнуть Горских, поняв опасность положения.
      Шменкель побежал. Когда в небо взлетела следующая ракета, возле него оказался один из всадников. Фриц выстрелил, и всадник упал на землю. Однако в этот момент к Шменкелю кинулись не то четыре, не то пять всадников. Мимо него, подняв облако снежной пыли, промчалась лошадь убитого. Петляя, Фриц побежал в сторону леса. Ноги, казалось, налились свинцом, а за спиной все время чудился храп нагоняющей его лошади. Кругом свистели пули. Еще несколько шагов - и он был уже в кустарнике. Ветки больно хлестали по лицу...
      Постепенно стало тихо. Только кровь с шумом стучала в висках. Хотелось остановиться, прислониться к дереву и немного отдышаться. Фриц остановился, схватившись руками за какой-то сук. Он был уверен, что партизаны попали в засаду.
      Как далеко он убежал? Он все время бежал зигзагами, словно заяц, за которым гонятся псы. Неужели это страх гнал его? Нет, не может быть. Сначала он не чувствовал никакого страха, а вот сейчас чувствует. А что, если отряду все же удалось прорваться и он остался здесь один? Его поймают и казнят самой страшной казнью.
      Фриц выпустил из рук ветку, за которую держался, и вышел на опушку леса.
      Было еще очень темно. Стрельба доносилась справа, а где-то совсем рядом слышались голоса, немецкие голоса...
      - Вот свалится на тебя с дерева бандит, тогда узнаешь.
      - Брось шутить, толстяк, теперь они никуда не денутся.
      Послышался шелест листвы и храп лошади. Постепенно эти звуки стали удаляться.
      Шменкель сделал крюк, чтобы снова не нарваться на гитлеровцев, и пошел, как ему казалось, в направлении, где еще шел бой. Вскоре стрельба прекратилась, и стало тихо, но Шменкель все шел и шел. Куда? Этого он и сам не знал.
      Пронзительный истошный крик заставил его остановиться. В листве деревьев мелькнул свет фонарика. Потом кто-то громко засмеялся. Осторожно переходя от дерева к дереву, Фриц приблизился к этому месту.
      - Здесь только раненые, разве вы не видите?
      Слова эти произнесла доктор Кудинова, а говорила она их эсэсовскому офицеру. Немец стоял к Шменкелю спиной, и Фриц видел только его широкую спину в длинной кавалерийской шинели. Офицер светил фонариком прямо в лицо Куликовой, а другие эсэсовцы шарили по носилкам, на которых лежали раненые партизаны. Фриц увидел, как над носилками, на которых лежал один из раненых партизан, склонилась молоденькая санитарка Аня. На щеке ее алел рубец.
      - Я врач. Доктор. Понимаете? У меня нет оружия. Красный Крест, понимаете? - говорила Кудинова на ломаном немецком языке.
      Черные волосы обрамляли ее лицо, а большие глаза бесстрашно смотрели на гитлеровцев.
      Офицер снова расхохотался:
      - Так, значит, вы доктор?! Слышали?! - И он поднял руку с пистолетом. - Жидовка! Вот тебе твой Красный Крест!
      И он выстрелил Кудиновой прямо в лицо.
      Фриц поднял автомат и, целясь в широкую спину эсэсовца, нажал на спусковой крючок. Затвор лязгнул, но выстрела не последовало: магазин был пуст. Что было дальше - Фриц помнил смутно. Помнил только, что заплакал. Заплакал горько и безутешно, как плакал, когда гестаповцы убили его отца.
      Упав на мокрую землю, Фриц долго лежал в беспамятстве, а когда пришел в себя, гитлеровцев уже не было. Чья-то рука коснулась головы Шменкеля. Фриц открыл глаза и увидел Горских.
      - Мы совершенно случайно нашли тебя. Я даже думал, что тебя уже нет в живых.
      Шменкель встал и надел фуражку. Рассветало.
      - Ты был здесь? Когда?
      Комиссар показал на расстрелянных фашистами партизан.
      - Возьми себя в руки, Иван. Надо похоронить их.
      Тут же были Виктор Спирин, Рыбаков, Прохор, Михаил Букатин и еще несколько человек из группы Горских.
      Партизаны перенесли тела расстрелянных товарищей в небольшую ложбинку и прикрыли их еловыми ветками. Сверху положили большие камни...
      Потом бойцы разожгли крохотный костер: нужно было натопить воды из снега, чтобы размочить сухари. Надя не могла есть: смерть доктора Кудиновой и санитарки Ани ввергла ее в состояние шока.
      В течение дня партизаны наткнулись еще на несколько своих групп. Самая большая из них сгруппировалась вокруг начальника штаба. Филиппов рассказал о гибели командира отряда.
      Оценив обстановку, Васильев понял, что гитлеровцы имеют огромное превосходство в силах и средствах, и решил лично прикрыть отход партизан и попытаться ценою своей жизни спасти их.
      - Он отстреливался от наседавших на него гитлеровцев до тех пор, пока не кончились патроны, - рассказывал начальник штаба. - Погиб он в рукопашной схватке, а ведь одна рука у него была ранена.
      Теперь Шменкель понял, что за выстрелы он слышал справа. Васильев, третий командир отряда "Смерть фашизму" геройски погиб в бою с врагом.
      Получилось так, что Горских сам взялся командовать отрядом. Филиппов не возражал.
      Партизаны забрались в глушь заснеженного леса, чтобы передохнуть. Ночью они снова двинулись на север: решили еще раз попытаться вырваться из окружения. Но и там натолкнулись на сильный заслон противника. Не вступая в бой - с тем количеством патронов, которые у них остались, это было бы безумием, - они быстро отошли в лес и двинулись в направлении старого партизанского лагеря, который находился неподалеку от села Татьянка.
      Прежде чем двинуться в путь, Горских сказал бойцам:
      - Мы не разбиты, товарищи. Пока мы живы, будем сражаться. Смерть фашизму!
      * * *
      На опушке леса лежал человек. Место он выбрал очень удобное: оно скрывало его от посторонних взглядов, а сам он хорошо видел лежавшую впереди местность. Никакого оружия у него не было. На шее висел полевой бинокль, в который он смотрел время от времени. Впереди, километрах в двух, находилась деревушка. С одной стороны, где тесно жались друг к другу приземистые домишки, бушевал пожар, слышались крики. С другой стороны проходила полевая дорога.
      Между домами по дороге в сторону леса двигались два грузовика. В бинокль было видно, что оба они доверху нагружены какими-то мешками.
      Человек выругался. Ему все надоело: и то, что происходило, и то, что вот уже много дней подряд он не ел ничего, кроме куска мяса дикого кабана, воды, да и то не настоящей. Разве из снега это вода...
      Где-то совсем рядом хрустнула ветка. Между кустами шла женщина. На ней были валенки, полушубок, на голове - шерстяной платок, завязанный по-крестьянски крестом. Через каждые два-три шага женщина останавливалась и прислушивалась.
      - Эй! Иди-ка сюда!
      Услышав окрик, женщина застыла на месте. Потом, подумав немного, медленно пошла.
      - Я здесь!
      Мужчина вылез из ямы и, сделав несколько шагов навстречу, остановился.
      - Партизан?
      На лице женщины застыло изумление. Словно желая убедиться в том, что перед ней действительно живой человек, она схватила его за одежду.
      - А говорили, что вас всех расстреляли...
      - Значит, говорили неправду. Ты что ищешь?
      - Место, чтобы спрятаться от смерти. - Женщина подняла на него глаза. - Знаешь, что фашисты натворили? Слышишь детские крики? И так везде. И это они называют судом. А за что, я тебя спрашиваю? За что?!
      И она стала рассказывать о том, что видела и слышала.
      Звали ее Анютой. Жила она в селе Леоново. Два дня назад фашисты неожиданно нагрянули в село. Всех жителей согнали на площадь. Одних забили до смерти, оставшихся в живых выгнали за околицу и там в лощине расстреляли. Анюта чудом осталась жива. Первым делом она бросилась искать свою пятилетнюю дочку, которая была у соседки. Оказалось, что малышка убежала к дедушке. Пока мать садами и огородами бежала к дому деда, было уже поздно: и стариков, и Тонечку немцы уже угнали.
      В самый последний момент женщине удалось спрятаться от фашистов за поленницей дров. Когда же гитлеровцы подожгли село, она побежала в огород и легла между грядок. Когда все стихло, она поднялась и увидела, что от деревни ничего не осталось. Она одна уцелела, а ведь в селе было более трехсот жителей.
      Ночью Анюта пробралась к месту расстрела и попыталась отыскать среди трупов тело дочери.
      - Но это оказалось невозможным. К тому же еще появились волки, целая стая. Страху я натерпелась. Никогда в наших краях не было столько волков. За всю мою жизнь близко к селу не подходил ни один волк. А в эту зиму их развелось видимо-невидимо. - Женщина перевела дыхание. - Вот я и хожу кругом, но везде одно и то же. Возьми меня к себе в отряд, партизан, попросила крестьянка. - Вдруг небо сжалится надо мной, и я встречу мужа. Он ведь тоже в партизанах ходит.
      - Не могу я этого сделать.
      - Не можешь?
      Засветившиеся было надеждой глаза Анюты сразу погасли.
      - Может, принимаешь меня за шпионку? Да ты и говоришь-то как-то чудно... Женщина сделала несколько шагов назад.
      - Да ты никак немец?! Обманул меня! Ты фашист!
      На лице Шменкеля не дрогнул ни один мускул.
      - Неужели я похож на фашиста? - спросил он.
      - Ах, подвели меня твои ясные глаза! А я-то, дура, поверила!
      Медленно, шаг за шагом, женщина пятилась назад, но не из-за страха, а, скорее, из-за отвращения. Еще минута, и она побежала бы прочь.
      - Постой! - Шменкель схватил женщину за руку. - Считай меня кем хочешь. Я сейчас позову одного человека, и ты ему поверишь.
      Не выпуская Анютиной руки, Шменкель поднял с земли ветку и постучал ею по стволу дерева.
      Оба стояли и ждали. Женщина разглядывала Шменкеля. Шапка и телогрейка - русские, а вот брюки наверняка немецкие, о сапогах и говорить нечего. Точно в таких же сапогах пришли фашисты в село Леонове.
      Наконец между деревьями показалась слегка согнутая фигура.
      - Что случилось, Иван? - спросил вышедший из леса человек в валенках и шапке с красной звездой. На груди у него висел автомат.
      Анюта отбежала в сторону.
      - Он меня обманул? Он немец? - в испуге закричала она, показывая на Шменкеля.
      - Это наш товарищ, а я его командир.
      И, распахнув свой видавший виды ватник, мужчина показал офицерскую гимнастерку.
      - Спасибо тебе, Иван, - обратился командир к Шменкелю, - можешь идти на свой пост.
      Эсэсовцы покидали сожженное село. Их машины прошумели по дороге и скрылись за горизонтом. Стало тихо. Через некоторое время на дороге, которая вела к селу, показалась женщина. Вскоре она скрылась среди руин.
      - Ну, что ты там видишь? - крикнул командир наблюдателю.
      - Немцев в селе нет, товарищ командир. Убрались восвояси.
      - Ладно. Тогда пошли.
      - А это правда, что мы еще раз будем прорываться?
      - Конечно. Мы должны выполнить приказ. Эта Анюта - мужественная женщина, она нам поможет. Завтра утром она снова придет к нам.
      Позже выяснилось, что муж Анюты был партизаном в отряде имени Щорса. Анюта даже не верила, что муж ее жив и здоров. Сама же она предложила свои услуги для получения нужных отряду сведений о противнике.
      Положение отряда "Смерть фашизму" было не из легких: затруднения с питанием, боеприпасами, сильные холода - все это осложняло и без того тяжелое положение отряда.
      Отряд добрался до старого лагеря, расположенного глубоко в лесу. Вокруг лагеря выставили часовых. Часть землянок, пригодных для жилья, привели в порядок, замаскировали. Внешне все было, как и раньше, в старые добрые времена существования бригады.
      Отходя под ударами противника, измученные до предела люди вышли на поляну, где некогда располагался штаб бригады. Фашисты сбросили на эту поляну столько бомб, что теперь вся она была обезображена воронками, и только обрывки телефонных проводов, висевшие кое-где на деревьях, говорили о том, что здесь был когда-то узел телефонной связи. Затем партизаны натолкнулись на землянку, в которой располагалась бригадная типография. Еще до того как штаб пришлось оставить, был выведен из строя печатный станок, его закопали. На столе наборщика лежало несколько экземпляров газеты под номером три. Сама землянка почти не пострадала от бомбардировок, и партизаны решили в ней передохнуть. Многие сразу же заснули от усталости.
      Утром командир потребовал, чтобы все привели себя в порядок. Была назначена команда охотников, которая должна была настрелять дичи, выделена команда разведчиков, команда по уходу за ранеными. Все это дало свои результаты: партизаны приободрились. А когда разведчики возвращались с задания и рассказывали, что натворили фашисты ё соседних деревнях, партизаны с гневом сжимали кулаки.
      Фриц Шменкель всегда просился в разведку. Сейчас он радовался, что Горских вновь планировал прорыв из вражеского окружения. Фрица беспокоили только ноги: по ночам он даже просыпался от боли. Рыбаков достал Фрицу новые сапоги, но и это не помогло, Медсестра Надя хотела было отправить Шменкеля к раненым, но он и слушать ее не захотел. Ноги он отморозил и теперь старался как можно больше двигаться, чтобы они полностью не атрофировались. Во всяком случае, он должен терпеть до того времени, когда они пробьются к Красной Армии.
      Анюта сдержала свое слово. Сначала часовые, предупрежденные об ее приходе в лагерь, решили, что с ней что-то случилось и она не придет. Однако на следующий день она появилась в условленном месте. Анюта привезла с собой санки, нагруженные крупой, мукой, салом и бутылью с самогоном. Тащить эти санки по снегу ей помог один старик. Пока повар варил суп, командир отряда пригласил Анюту и крестьянина к себе в землянку. Пробыв в отряде часа два, Анюта и старик ушли в село. Партизанский патруль проводил их до опушки леса. Анюта всю дорогу плакала.
      - Ну и горько же она плакала, - рассказывал потом Рыбаков. - Хотела, чтобы мы взяли ее и переправили к мужу. Подумайте, ведь у нее никого и ничего не осталось: ни ребенка, ни дома, ни родных... И такая женщина осталась одна, - продолжал Рыбаков. - Если бы она была с нами, наверняка бы пошла на любое задание.
      - Как же можно было оставлять ее у нас, если мы сами не уверены в том, что вырвемся из окружения, - заметил Виктор Спирин. - Ну, об этом хватит.
      Дверь в землянку отворилась, и в проеме показалась фигура Филиппова. Партизаны освободили ему место, но он не сел.
      - Мы будем прорываться к нашим, - сказал он. - Для этого создадим группу. Удастся ли нам прорваться - никто не знает, вот я зашел к вам поговорить. Вы, наверное, помните, что подпольный райком партии присудил нам переходящее Красное знамя. Вот оно, смотрите!
      И Филиппов, расстегнув полушубок, показал знамя, которым было обмотано его тело. Размотав полотнище, Филиппов поднял знамя так, чтобы все партизаны хорошо видели серп и молот и надпись, вышитую золотыми буквами. Затем он снова обернул вокруг себя знамя и застегнулся.
      - Во всех боях, которые мы до сих пор вели, мы не посрамили этого знамени. Теперь я буду отвечать за него. Если со мной что случится, тот, кто окажется рядом со мной, будь то Петр, Виктор, Иван или еще кто-нибудь, должен будет спасти знамя.