Оклеветанная Русь - История Руси

Король начал в 1348 г. агрессию против Новгорода... В связи с этим... в папской курии было составлено 7 булл, имевших целью помочь Магнусу в его войне против русских. Одна из них была адресована епископам эзельскому, дерптскому и препозиту рижской церкви, которым предлагалось принять строгие меры к недопущению продажи оружия, железа, лошадей и продовольствия русским - "врагам католической веры". В этой булле рисуются всевозможные ужасы, которые, якобы, ожидают чуть ли не весь "христианский мир", если русские не будут побеждены... Вторая булла в адрес ордена предлагала рыцарям оказать шведскому королю помощь в его войне против русских. В третьем и четвертом посланиях папа адресуется к польским прелатам. Своими посланиями папа стремился создать единый фронт антирусской агрессии, связав шведское наступление с захватническими действиями польского короля Казимира III... Папа в своей булле устанавливает на четыре года во владениях Казимира особый сбор, в размере 1/10 всех церковных доходов, на помощь польскому королю в его "священном" деле "обращения русских"... Наконец, пятое, шестое и седьмое послания содержат распоряжения, адресованные архиепископам трех скандинавских церквей... о том, что... "крестоносцам против русских" даруется такое же отпущение грехов, какое получали крестоносцы, отправлявшиеся в Палестину"31.
      Итак, политика папства совершенно однородна и едина на всем протяжении "линии" - от Скандинавии до Крыма. Могут возразить, что на севере дело шло о войсках, а на юге - всего только о купцах. Но, во-первых, и на севере в роли "первопроходцев" на Восток нередко выступали именно купцы (принадлежавшие к знаменитой Ганзе и более ранним торговым объединениям), вместе с которыми появлялась и военная сила; это показано, например, в труде Н. А. Казаковой "Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения" (1975). Как писал позже В. Т. Пашуто, "Н. А. Казакова прекрасно раскрыла взаимосвязь торговой монополии Ганзы с агрессивной политикой Ордена"32 (Ливонского).
      Во-вторых, итальянских купцов с самого начала всегда и повсюду сопровождали внушительные боевые отряды, прекрасно обученные и снабженные наилучшим тогдашним вооружением; см. об этом новейшее скрупулезное исследование историка С. П. Карпова33.
      Наконец, своего рода подосновой "продвижения" итальянских купцов и воинов (нередко эти профессии сливались в одном лице) было все же продвижение католицизма. Как сформулировал известный историк Крыма С. А. Секиринский: "Крым и его приморские города являлись одним из путей экспансии римско-католической церкви на Север и Восток. Отсюда такой интерес папства к крымским делам"34.
      Вполне вероятно и еще одно возражение: "продвижение" Запада в северных областях было непосредственно направлено на Русь; между тем, итальянцы в Крыму имели дело прежде всего с Золотой Ордой, а граница Руси находилась тогда весьма далеко от Крыма. Проблему прояснит эта глава в целом. Но не следует забывать, что продвижение итальянцев в Крым подразумевало, как уже отмечалось, беспощадное разорение Византии, которая была в то время нераздельно связана с Русью, прежде всего с ее Церковью. Кроме того, итальянцы в Крыму оказались в прямом соприкосновении с многочисленным армянским населением, принадлежавшим - так же, как и русские,- к церкви, которая была "дочерней" по отношению к византийской.
      Исследователь истории крымских армян В. А. Микаелян воссоздал то давление папства, в результате которого "часть армянской торговой верхушки, связанная с генуэзским капиталом, в XIV-XV вв. поддалась католической пропаганде, и последняя имела среди крымских армян некоторый успех... Часть богачей из каффских армян еще в 1318 г. дала римскому епископу Еронимии свое согласие признать верховенство римского папы. В связи с этим в 1318 г. папа Иоанн XXII обратился к каффским армянам со словами: "Мы получили великое удовлетворение,- писал он,- узнав о том, что... вы клятвенно обещали незыблемо исповедовать ту католическую веру, которую истинно имеет святая римская церковь... и обещали покорность римскому папе и его церкви"35.
      В. А. Микаелян пишет также, что для достижения своих целей "миссионеры и латинские епископы в Каффе нередко прибегали и к насилию... даже к подкупу отдельных служителей армянской церкви... Армяне в знак пассивной борьбы уходили из Каффы к своим соотечественникам в другие части Крыма. Вероятно, это вызвало необходимость основания в тот период - в 1358 г.недалеко от Старого Крыма знаменитого армянского монастыря Сурб-Хач (Св. Крест)" (с. 69-70, 72).
      Итак, внедрение итальянцев в Крым имело, как мы видим, далеко идущие последствия. Но необходимо выяснить вопрос о взаимоотношениях итальянцев с Золотой Ордой.
      * * *
      Целесообразно еще раз обратиться к соответствующей статье БСЭ, поскольку она в сжатом виде выражает более или менее "общепринятые" представления:
      "Генуэзцы в 1266 добились от ставленника Золотой Орды в Крыму Мангу-хана передачи им во владение Кафы (совр. Феодосия), ставшей позже центром их колоний. В 1357 генуэзцы захватили Чембало (Балаклаву), в 1365 Солдайю (Судак)... Генуэзцы поддерживали союзнические отношения с монгольско-татарскими ханами. В 1380 генуэзская пехота участвовала на стороне Мамая в Куликовской битве". Правда, тут же в статье сообщается нечто прямо противоположное: "Тем не менее генуэзские колонии неоднократно подвергались нападениям и разорению со стороны татарских ханов (1299, 1308, 1344-1347, 1396-1397 и др.)" (Т. 6, с. 248-249). Следует добавить, что Золотая Орда атаковала пришельцев из Италии также в 1317-1318, 1322, 1327 и 1338 годах36, то есть нападения были при всех ханах конца XIII - первой половины XIV века - Токте (1291-1312), Узбеке (1313-1342) и Джанибеке (1342-1357) - и не реже чем через девять лет. Только после гибели Джанибека наступает долгий перерыв в этих нападениях - до 1396 года.
      Словом, утверждение БСЭ о "союзнических отношениях" генуэзцев с Золотой Ордой по меньшей мере сомнительно: оно основано только на одном факте - участии генуэзской пехоты в походе Мамая на Москву. Но об этом еще пойдет речь.
      При первом появлении генуэзцев в Кафе в 1266 году крымский наместник Золотой Орды предоставил им - очевидно, не без выгодных обещаний с их стороны - возможность обосноваться здесь, на окраине монгольского государства.
      Но довольно скоро, уже в 1280-х гг., как писал выдающийся востоковед А. Ю. Якубовский, "отношения между монголами и генуэзскими властями настолько обострились, что обе стороны были долгое время во вражде и борьбе... Враждебные отношения продолжились и при хане Токте"37.
      Ясно, что деятельность пришельцев оказалась неприемлемой для Золотой Орды. Может, впрочем, возникнуть вопрос: почему же тогда могучее монгольское государство не изгнало нежелательных пришельцев из Крыма вообще? Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что это вовсе не так уж просто было осуществить.
      Арабский хронист рассказывает, например, как в 1308 году хан Токта собрался отомстить "Генуэзским Франкам в Крыму, Кафе и Северных владениях за разные дела, о которых ему сообщили, в том числе за захват ими детей Татарских и продажу их в мусульманские земли". Но когда к Кафе двинулись войска, генуэзцы "узнали о прибытии их, приготовили свои корабли, отплыли в море и ушли в свои земли, так что Татары не захватили ни одного из них. Тогда Токта забрал имущество тех из них, которые находятся в городе Сарае (на Волге.- В. К.) и примыкающих к нему местах"38. Позднее генуэзцы, разумеется, возвратились в Кафу, а Золотая Орда не могла постоянно держать воинские силы на черноморском берегу для предотвращения их возврата.
      Или другой, позднейший пример. Хан Джанибек в 1344 году отдал приказ о взятии Кафы. Но к тому времени город уже окружала неприступная крепость, в которой имелось весьма значительное, вооруженное по тогдашнему "последнему слову", вышколенное и высокооплачиваемое войско, не раз совершавшее сокрушительные вылазки; оно жгло осадные машины и убивало множество нападающих, в конце концов вынужденных снять осаду39.
      И по сей день остатки крепости свидетельствуют о ее неприступности; внутри нее был, помимо прочего, водопровод, который обеспечивал жизнеспособность обороняющихся. Нельзя не сказать и о том, что длина мощной оборонительной стены вокруг Кафы составляла в целом около пяти километров то есть в два раза превышала длину стены Московского Кремля! Кафа по укрепленной площади и количеству населения уступала в то время только Константинополю...
      Уже одно это показывает, какая сила внедрилась с Запада в Крым. Это, в конечном счете, была сила не одних генуэзцев и даже не одной Италии - хотя она была, конечно, "авангардом",- а сила Запада в целом, и направлял ее, как уже говорилось, центр западной цивилизации - папство.
      Основываясь на генуэзских архивных документах, С. П. Карпов пишет: "Итальянская колонизация вовлекала в свою орбиту самые разные слои населения Генуи, Венеции, многих областей Северной Италии. Встречались среди колонистов и жители Франции, Германии, Сицилийского королевства, государств Пиренейского полуострова, венгры, англичане и другие западноевропейцы"40.
      В Золотой Орде, без сомнения, видели и понимали это упорное движение Запада в пределы ее интересов. Известный современный историк и археолог М. Д. Полубояринова утверждает в своей книге "Русские люди в Золотой Орде" (1978), что одной из причин очевидного стремления духовенства Руси "к усилению влияния в Золотой Орде" была именно "борьба с католицизмом, который к XIII в. осуществлял постоянный натиск на восток"41,- то есть русские митрополиты и епископы стремились "открыть глаза" золотоордынским правителям на эту "опасность".
      Ханы Золотой Орды, вопреки нынешнему мнению об их "варварстве", вполне "цивилизованно" поддерживали дипломатические отношения с Западом, принимали посланцев римских пап, вели соответствующую переписку и т. д. В труде М. Д. Полубояриновой сообщается: "Папа Иоанн XXII (1316-1334) писал в 1318 г., что хан Узбек "не без наития, внушенного ему Господом... предоставил привилегии христианам" (имелись в виду католики.- В. К.). Хан Узбек (1313-1342) был в переписке и с папой Бенедиктом XII (1334-1342), отправлял к нему послов. Известны письма этого папы к самому Узбеку, сыну его Джанибеку и жене Тайдуле, в которых папа... выражает надежду на обращение всей ханской семьи в католичество.
      Все это, однако,- продолжает М. Д. Полубояринова,- не помешало Узбеку в 1324 г. организовать поход русских князей против Литвы, чтобы запретить Гедимину (великий князь Литовский в 1316-1341 гг.- В. К.) принять католичество. В 1340 г. Узбек помог русским князьям в их борьбе против польского короля Казимира, в результате чего Казимир вынужден был признать свободу православных обрядов. Эти акции в защиту православия и против католицизма были совершены, без сомнения, не без влияния русских церковников в Золотой Орде. Ту же линию в отношении православия занимал в силу необходимости и Джанибек (1342-1357), ведя в союзе с Византией войну с венецианскими и генуэзскими колониями в Крыму (с 1343 г.)" (там же, с. 27).
      Здесь обрисовано соотношение "православие - католицизм (и вообще Запад) - Золотая Орда" за несколько десятилетий до Куликовской битвы. Но следует сказать, что подобная ситуация выявилась значительно раньше.
      По сведениям германского хрониста Рейнгольда Гейденштейна, русский Псков "был взят немцами, как гласит предание, около 6750-го года (то есть 1242-го, года "Ледового побоища".- В. К.). Однако немного спустя после того Александр Ярославич (Невский.- В. К.) из рода Мономахова возвратил свободу городу; будучи отправлен ханом татарским Батыем и получивши в подмогу татарские вспомогательные войска, он победил в сражении ливонцев и затем по договору возвратил город (Псков.- В. К.)"42.
      Выражение "отправлен ханом Батыем" означает, очевидно, лишь то, что Александр Невский признавал верховную власть Золотой Орды и, так или иначе, "советовался" с Батыем о предпринимаемых действиях. Но золотоордынская военная поддержка борьбы Руси с натиском Запада началась, следовательно, уже при Батые. Кстати сказать, многие историки считают только что приведенное сообщение недостоверным, однако их сомнения обусловлены присущим им ложным представлением о взаимоотношениях Руси и Золотой Орды вообще (о чем уже подробно говорилось); кроме того, как мы видели, политика, начатая Батыем, продолжалась и через столетие - при Узбеке и Джанибеке, о чем есть неоспоримые сведения.
      В свете всего вышеизложенного становится возможным действительно понять сущность Мамаевой Орды и ее похода на Москву. В высшей степени знаменательно, что историки, смотревшие на эту проблему из Крыма, гораздо яснее понимали ее истинное содержание. Так, известный крымский историк П. Н. Надинский, автор изданных еще в 1950-х годах "Очерков по истории Крыма" в четырех томах, писал:
      "Генуя и Венеция являлись крупнейшими колониальными государствами Средневековья. В руках этих государств находилась почти вся мировая торговля. Значение этих государств особенно возросло в связи с "крестовыми походами"... Эти грабительские походы, освященные религией, прокладывали пути для генуэзских и венецианских купцов-колонизаторов в страны Ближнего Востока и Причерноморья... В XIII веке, после взятия крестоносцами Константинополя (в 1204 году.- В. К.) и разгрома Византийской империи, венецианцы, а следом за ними и генуэзцы, проникли на побережье Черного моря... И совершенно не случайно, что генуэзцы оказались в числе вдохновителей, а может быть, и прямых организаторов похода незадачливого татарского полководца Мамая на Москву"43.
      Впрочем, еще раньше П. Н. Надинского, в 1940-х годах, о тесной связи Мамая с генуэзцами говорил один из значительнейших наших историков академик М. Н. Тихомиров44, развивавший эту тему и позднее. Вообще я отнюдь не являюсь неким "первооткрывателем" предлагаемого понимания Мамаева похода. Это понимание так или иначе намечено в исследованиях ряда видных историков: Ю. К. Бегунов "Об исторической основе "Сказания о Мамаевом побоище" (1966), И. Б. Греков "Восточная Европа и упадок Золотой Орды" (1975), Г. М. Прохоров "Повесть о Митяе. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы" (1978).
      Позже, в 1980-х годах, появились статьи и затем книга Л. Н. Гумилева, в которых особенно последовательно выдвигалось именно такое понимание45. Эти публикации вызвали очень широкий интерес, но нельзя не сказать, что перед нами произведения человека, который был, если угодно, в равной мере и историком, и поэтом (кстати сказать, несколько опубликованных в последние годы его стихотворений не уступают по своей художественной силе поэзии его прославленных родителей). И в трудах Л. Н. Гумилева первостепенную роль играет "домысел" и даже прямой "вымысел".
      Это позволяет ему не только властно захватывать сознание читателей, но и нередко замечательно "угадывать" скрытое, подспудное движение истории. Но в то же время именно эти качества вызывают неудовлетворенность (или даже негодование) у людей, которые считают обязательным строгую документированность, не приемлют никакого "интуитивного" домысливания в изучении истории. Впрочем, при всех возможных оговорках, несомненно одно: статьи и книги Л. Н. Гумилева способны пробуждать мощный и страстный интерес к истории, в том числе к истории эпохи Куликовской битвы.
      Вот чрезвычайно выразительный факт. В авторском "Введении" к только что названной книге Г. М. Прохорова "Повесть о Митяе. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы" сказано: "Благодарю от души моего первого учителя, доктора исторических наук Л. Н. Гумилева за привитый мне вкус к историческому исследованию..."46. Однако в самой этой книге, где есть, например, ссылки на упомянутые выше работы М. Н. Тихомирова, Ю. К. Бегунова и И. Б. Грекова, автор ни разу не ссылается на Л. Н. Гумилева!..
      Словом, имеет место специфическая ситуация: высокая одаренность и размах мысли Л. Н. Гумилева дали ему возможность во многих отношениях верно и глубоко охарактеризовать сущность Куликовской битвы, но недостаточность, а порой и прямая недостоверность фактической аргументации отвращает тех или иных читателей (прежде всего - профессиональных историков), и в результате отчасти дискредитируется то истинное в своей основе представление о причинах и значении великой битвы, которое выразилось в гумилевских статьях и книгах. И как-то уже не обращают внимания на тот факт, что концепция Л. Н. Гумилева подтверждается (а не опровергается) в ряде работ таких историков, которым отнюдь не свойственно "вольное" обращение с источниками.
      * * *
      Но обратимся непосредственно к Мамаю. Еще полвека назад, в 1946 году, М. Н. Тихомиров утверждал, что Мамай перед Куликовской битвой заключил договор с Кафой. А в 1994 году С. П. Карпов, давно занятый тщательными разысканиями в генуэзских архивах, сообщил, что в своего рода бухгалтерских книгах Кафы, массариях, оказывается, "есть сведения и о переговорах с Мамаем", хотя в то же время "не обнаружено следов... участия генуэзцев в Куликовской битве"47; между тем, согласно русским источникам, в ней участвовали и "фряги", то есть итальянцы.
      Но, во-первых, не исключено, что такие "следы" еще отыщутся; ведь сам С. П. Карпов в той же статье отмечает: "Разумеется, богатство архивных собраний Венеции и Генуи не исчерпывается" теми, "с которыми нам довелось работать в Италии. В стороне остались, например, собрания Ватиканского архива с его материалами по истории церкви и религиозных миссий на Востоке (а как мы видели, представители папства постоянно вступали в контакты с золотоордынскими правителями.- В. К.), собрания рукописей в различных библиотеках... Не одному поколению историков и архивистов хватит материалов для будущих исследований" (там же, с. 15).
      А во-вторых, при верном понимании общей картины открывается ранее почти или совсем "не замечаемая" весомая "информация", содержащаяся в давно известных источниках. Обратимся к наиболее объемному источнику сведений о Куликовской битве - "Сказанию о Мамаевом побоище".
      Здесь сообщается, что, узнав о движении Мамая к Москве, Дмитрий Иванович посылает навстречу ему - в качестве, выражаясь современным языком, дипломата и разведчика (в частности, сообщившего точные известия о союзе Мамая с великим князем Литовским Ягайло) - "избранного своего юношу, довольно суща разумом и смыслом, имянем Захарию Тютьшова" (это был, как известно, далекий предок великого поэта и мыслителя Ф. И. Тютчева). Автор "Сказания" явно стремится "оправдать" решение князя поручить столь ответственную задачу именно юноше, подчеркивая, что он - "избранный", что он особо разумный и смышленый. И все же - почему юноша, а не богатый опытом муж?.. Характерно, что автор изданного в 1985 году сочинения о Куликовской битве, невзирая на вполне определенное сообщение "Сказания", написал о княжеском после: "...уже пожилой и сметливый боярин Захар Тютчев"... Но в другой современной книге дана верная "разгадка": Захарий был сыном итальянца Дудже, или Тутче, поселившегося в Москве в 1350-х годах48, и, очевидно, владел языком своих предков.
      И другая "информация" из "Сказания": отправляясь в поход на Мамая, Дмитрий Иванович взял с собой десяток "московских гостей сурожан". Обычно историки полагают, что речь шла о купцах, осуществлявших торговые отношения между Москвой и крымским городом Сурож (ныне Судак). Но, как убедительно показал Л. С. Хачикян в исследовании "Гости-сурожане" в русских летописях и "Сказании о Мамаевом побоище" (в кн. Русская и армянская средневековые литературы.- Л., 1982, с. 335), эти историки "не учитывают того обстоятельства, что... весь Крымский полуостров называли Сурожским полуостровом" (и даже само Черное море - Сурожским), и потому "гостями-сурожанами" наверняка именовались и те, кто имел дело непосредственно с Кафой.
      Пытаясь объяснить причину введения этих людей в состав княжеской свиты и особую важность самого их присутствия в ней (ведь их имена в "Сказании" удостоены специального упоминания в одном ряду с именами главных героев битвы!), А. Ю. Якубовский утверждал, что это-де были люди, "знающие нравы, обычаи и язык татар" и "имеющие более или менее точные сведения о дорогах, мостах, бродах на пути в Орду"49. Другой широко известный историк Л. В. Черепнин так определял "мотив, которым руководствовался московский князь, делая своими спутниками гостей: они могли быть использованы как проводники, толмачи, как люди, осведомленные о нравах и привычках ордынцев"50 и т. п.
      Однако эти объяснения едва ли хоть сколько-нибудь основательны. Во-первых, в окружении Дмитрия Ивановича было немало людей, постоянно имевших дело и с Золотой, и с Мамаевой Ордой (к таким людям, кстати сказать, принадлежал и сам великий князь, с юных лет не раз посещавший обе орды). Когда в 1380 году потребовалось сообщить хану Тохтамышу радостную весть о победе на Куликовом поле и наладить дальнейшие отношения, Дмитрий Иванович послал к нему, как уже говорилось выше, испытанных знатоков золотоордынских дел Толбугу и Мокшея, а не каких-либо сурожских купцов. Во-вторых, главный опыт и главные знания этих купцов были связаны, конечно же, с крымскими генуэзскими центрами, и, беря их с собой в поход на Мамая, Дмитрий Иванович исходил именно из этого; в "Сказании о Мамаевом побоище" ясно сказано, что гости-сурожане "знаемы... в фрязех" (то есть в итальянцах).
      А отсюда, без сомнения, следует, что Дмитрию Ивановичу была вполне известна огромная роль итальянцев Кафы в стане Мамая.
      Не приходится уже говорить о том, что, согласно тому же "Сказанию", Мамай после Куликовской битвы сделал не что иное, как "прибеже ко граду Кафе... И собрав остаточную свою силу, и еще хотяше изгоном (набегом) итти на Русскую землю",- то есть именно в Кафе "организовывался" его новый поход. И когда затем по дороге на Русь он был в причерноморской степи перехвачен и окончательно добит Тохтамышем, "Мамай же прибеже пакы (снова, опять) в Кафу... и ту(т) убиен бысть фрязи" (то есть убит итальянцами очевидно, как не оправдавший возлагавшихся на него надежд воитель).
      Итак, целая цепь исторических фактов, запечатленных в "Сказании о Мамаевом побоище", свидетельствует о ведущей, определяющей роли итальянцев в походе Мамая на Москву; "фрязы" упомянуты и на первой, и на последней страницах "Сказания".
      При этом необходимо иметь в виду, что, согласно современным представлениям, "информация", содержащаяся в "Сказании", почти всецело достоверна. Много лет изучавший "историю" создания самого этого "Сказания" член-корреспондент РАН Л. А. Дмитриев доказывал, что в основу его легло произведение, написанное вскоре же после Куликовской битвы, в конце XIV века:
      "И у нас есть основания,- заключал исследователь,- утверждать, что в большинстве подробностей и деталей "Сказания" исторического характера, не имеющих соответствий в пространной летописной повести, перед нами не поздние домыслы, а отражение фактов, не зафиксированных другими источниками"51.
      Наряду с ведущей ролью итальянцев по-своему не менее существенна другая тема - союз Мамая с великим князем Литовским Ягайло. Правда, именно в связи с этим нередко ставился вопрос о "недостоверности" сведений "Сказания". Ибо во многих списках "Сказания" вместо Ягайло, который правил Литвой в 1380 году, выступает его, гораздо более известный на Руси, отец Ольгерд, умерший еще в 1377 году. И стремясь продемонстрировать недостаточную надежность "информации", содержащейся в "Сказании", Л. А. Дмитриев называет три "анахронизма": Ольгерд вместо Ягайло, присутствие в Москве во время Куликовской битвы митрополита Киприана, который, мол, находился тогда в Киеве, и, наконец, молитва Дмитрия Ивановича перед Владимирской иконой Богоматери, приносившейся в Москву только в 1395 году, во время движения к Руси войск Тимура.
      Однако сам Л. А. Дмитриев здесь же признает вероятность принесения в Москву в 1380 году наиболее чтимой иконы - с последующим возвратом ее во Владимир (как было и в 1395 году). Далее, украинский историк Ф. М. Шабульдо в 1987 году убедительнейшим образом доказал, что митрополит Киприан прибыл в Москву уже 3 мая 1380 года - то есть за четыре месяца до битвы - и, кстати сказать, еще в Киеве во многом содействовал укреплению сил Дмитрия Ивановича52.
      Наконец, в тех списках "Сказания", где в качестве союзника Мамая предстает Ягайло, он не раз именуется "Ягайло Ольгердовичем", и не исключено, что переписчики, которым было хорошо известно имя Ольгерда (Ягайло, как уже говорилось, был знаком Руси гораздо меньше), приняв слово "Ягайло" за некую добавку к знакомому имени, превратили отчество в имя.
      Впрочем, если уж говорить о неверных сведениях в "Сказании", к таковым можно отнести, как видим, только одну эту замену Ягайло на Ольгерда (ибо сведения "Сказания" о Киприане всецело достоверны, а Владимирская икона вполне могла на время появиться в 1380 году в Москве).
      Весьма существенно, что о союзнике Мамая "Ольгерде" - то есть, в действительности, о Ягайло Ольгердовиче - в "Сказании" сообщено: "...он почитает закон латыньский" - то есть католицизм. Правда, Ягайло официально принял католичество уже после Куликовской битвы, но склонялся он к этому с самого начала своего правления.
      Как писал В. Т. Пашуто, посвятивший много лет изучению истории Великого княжества Литовского, Ягайло сразу же после прихода к власти в 1377 году, "видя неуспех восточной политики Ольгерда, твердо решил добиваться ее поддержки католическими державами и папством ценою принятия христианства"53 (католического).
      И вот что необходимо принять во внимание. Выше было показано, что папа Климент VI (1342-1352) во второй половине 1340-х годов, то есть за четыре десятилетия до Куликовской битвы, "направлял" одновременно действия и западных соседей Руси, и итальянцев в Крыму: это была единая политика на всем протяжении не раз упоминавшейся "линии" между Западом и Евразией.
      Во время Куликовской битвы на папском престоле находился Урбан VI (1378-1389), который, как сообщает Б. Я. Рамм, издал буллу, предписывающую "магистру Ордена доминиканцев назначить специального инквизитора "для Руси и Валахии" (область между Карпатами и Дунаем.- В. К.). В булле подчеркивается право и обязанность инквизитора, пользуясь всеми средствами, какими инквизиция располагает, искоренять "заблуждения" на Руси... Тот же папа предложил насильственно обращать в католичество русских на землях, подвластных Литве, Польше и т. п., применяя со всей строгостью принудительные меры вплоть до телесных наказаний"54. Точно известно, что сразу же после того, как Ягайло стал Великим князем Литовским, он завязывает отношения с папой Урбаном VI и направляет своего брата и единомышленника Скиргайло (в 1378 году) в Польшу для встречи с представителями Рима.
      Прямых сведений о "направляющих" указаниях Урбана VI в адрес крымских итальянцев не имеется, однако союзничество Ягайло и находившегося в Крыму, на расстоянии 1300 км (по прямой) от Вильно, Мамая едва ли обошлось без папской "координации" усилий на севере и на юге (которая, как мы точно знаем, имела место ранее, при Клименте VI).
      В "Сказании о Мамаевом побоище" в качестве единственного "посредника" между Ягайло и Мамаем представлен рязанский князь Олег. Находясь поблизости от тогдашней литовской границы, Олег мог играть роль определенного связующего звена между двумя союзниками, но едва ли он был способен "устроить" сам этот союз, в результате которого, как сообщается в "Сказании", "поиде к Мамаю на помощь... великий князь Ягайло Литовский с своею силою: литвою, и жмоти (жмудью), и ляхи, и немцы". За этим явственно видны направляющие действия папства (не раз описанные выше), которое в то же время воздействовало и на Мамая - через крымских итальянцев.
      * * *
      Ягайло, как известно, немного не поспел привести свои войска на Куликово поле. Но он шел с запада туда же, куда и Мамай с юга. И теперь следует подвести определенные итоги вышеизложенному. Как было показано, генуэзская Кафа с конца XIII и до середины XIV века постоянно подвергалась нападениям золотоордынских войск, но после убийства хана Джанибека (1357 г.) они прекращаются, и нет никаких сообщений о подобных нападениях вплоть до Куликовской битвы. Естественно прийти к выводу, что любимец нового хана Бердибека, Мамай, давно находившийся в Крыму, кардинально изменил политику в отношении пришельцев из Италии. Уже в 1357 году генуэзцы, которые в течение предыдущих почти ста лет своего присутствия в Крыму владели только одной Кафой, основывают свою колонию в Чембало (Балаклава, недалеко от нынешнего Севастополя) и начинают воздвигать здесь неприступную цитадель. В 1365 году они овладевают Солдайей (Судаком), где создается монументальная крепость, а затем - в период не позднее 1374 года - их "консульства" размещаются, как сообщено в трактате видного исследователя средневекового Крыма А. Л. Якобсона, в Горзоне (Херсонесе, ныне в пределах Севастополя), Ялите (Ялте), Пертинике (Партените, вблизи Гурзуфа), Луске (Алуште), Воспоро (Керчи) - то есть на протяжении всего побережья Крыма!55
      Некоторые историки утверждали, что это решительнейшее расширение генуэзских владений было обусловлено начавшейся после убийства хана Бердибека смутой в Золотой Орде, которая теперь-де уже не могла сопротивляться натиску генуэзцев. Однако, во-первых, Чембало оказалось в их руках еще при Бердибеке (который высоко вознес Мамая), а во-вторых, как явствует из цитированных выше армянских "памятных записей", обладавший мощной военной силой Мамай властвовал в Крыму и в 1365 году, когда генуэзцы завладели Солдайей (Судаком), и позднее.
      И едва ли можно усомниться в том, что Мамай, в отличие от золотоордынских правителей, находился в теснейшем союзе с генуэзцами, и, в частности, его зафиксированные в приведенной выше армянской записи "сборы" в 1365 году в очередной поход на Золотую Орду проходили, по всей вероятности, при активной поддержке генуэзцев; как пишет в своем исследовании Г. М. Прохоров, "с генуэзцами он (Мамай.- В. К.) мог расплачиваться землями своих крымских владений"56.
      Но, как уже говорилось, неоднократные попытки Мамая захватить власть в Золотой Орде оказались тщетными. И тогда его направили на Русь.
      М. Н. Тихомиров доказал, что "итальянцы, "фряги" русских источников, появляются в Москве и на севере Руси уже в первой половине XIV в., как показывает грамота Дмитрия Донского. Великий князь ссылается на старый порядок, "пошлину", существовавшую еще при его деде Иване Калите, следовательно, до 1340 г. Великий князь жалует "Печорою" некоего Андрея Фрязина и его дядю Матвея. Обоих "фрязинов" привлекли на далекий север, в Печору, вероятно, поиски дорогих и ходовых товаров средневековья: пушнины, моржовых клыков и ловчих птиц"57.