Оклеветанная Русь - История Руси

      Уместно напомнить, что ровно за двадцать лет до того император Никифор Фока в критической ситуации также пригласил на помощь Святослава; весьма многозначительно, что Василий II "не убоялся" снова обратиться за помощью к Руси,- хотя ему был, конечно, досконально известен ход событий 968-971 годов, приведший к жестокой борьбе Святослава против Иоанна Цимисхия. Выше говорилось, что Святослав сражался не против Византии как таковой, но против Цимисхия, убившего его союзника Никифора и "незаконно" воссевшего на троне. Вполне естественно полагать, что Василий II понимал действия Святослава именно так и именно потому не убоялся пригласить на помощь его сына Владимира,- вполне оправдавшего ожидания.
      Анджей Поппэ показывает несостоятельность, даже абсурдность представления, согласно которому одно войско Руси спасает императора Василия II, а другое в то же время агрессивно захватывает столицу его крымских владений. И историк убедительнейшим образом объясняет поход Руси на Херсонес тем, что последний примкнул к "мятежнику" Варде Фоке (указ. соч., с. 54-56).
      Дело в том, что византийская колония в Крыму вообще не раз - и до 980-х г., и позднее - была склонна к "сепаратизму", стремилась так или иначе отделиться от Константинополя. Как отмечено в специальном исследовании истории Херсонеса, "Константин Багрянородный особо останавливается на мероприятиях, которые должно принять в случае мятежа херсонитов"; это уже само по себе свидетельствует о том, что подобные выступления происходили в городе, а также, что они были явлением не случайным, но повторяющимся69.
      Нельзя не сказать и о том, что уже после публикации исследования Анджея Поппэ оно нашло сильнейшее подтверждение в целом ряде работ археологов, изучавших остатки Херсонеса. До недавнего времени считалось, что Владимир чуть ли не до основания разрушил и сжег этот византийский город. Мнение это основывалось на предшествующих весьма поверхностных археологических наблюдениях и предвзятых выводах. Новейшие тщательные археологические исследования доказали70, что в 980-х годах Херсонес не потерпел никакого урона, из чего естественно заключить: поход Владимира Святославича на Херсонес преследовал цель не нанести ущерб Империи, а, напротив, возвратить ей перешедший на сторону мятежника Варды Фоки город.
      Этот вывод подтверждается еще и позднейшим фактом: через четверть века, в 1015 году, Крым в очередной раз попытался отделиться от Византии. Василий II, готовя свой флот для подавления мятежа, вновь обратился за помощью к Владимиру Святославичу, и войско Руси приняло участие в возвращении Византии ее владений71 (правда, Владимир скончался 15 июля 1015 года, а мятеж был подавлен в начале следующего, 1016 года, но решение о поддержке Василия II, по всей вероятности, исходило от Владимира).
      Словом, версия о конфликтах Владимира Святославича с Византией и, в частности, с императором Василием II лишена серьезных оснований. Разумеется, могли иметь место те или иные разногласия (в частности, не исключено, что брак "варвара" Владимира с Анной встречал поначалу резкие возражения, поскольку противоречил византийским традициям). Но в основе своей отношения русского князя и византийского императора были отношениями близких союзников; это ясно, между прочим, из того факта, что при Крещении Владимир принял имя Василий, которым он и называется позднее в "Слове о законе и Благодати" Илариона.
      Вместе с тем изложенные выше факты в их совокупности говорят о том, что во второй половине 980-х годов Русь являла собой мощную силу: ведь, несмотря на все величие Византийской империи, Русь, как явствует из фактов, "покровительствует" ей (а не наоборот), и аналогичные ситуации будут иметь место и позже - при Ярославе Мудром и Владимире Мономахе.
      Эта мощь Руси не могла бы создаться за предшествующий краткий срок правления (с 978 или 980 года) Владимира; она, так сказать, накапливалась и при Олеге Вещем, и при Ольге, и при Святославе. И в высшей степени существенно, что принятие Владимиром и Русью в целом христианства совершилось не в силу воздействия со стороны Византии (как было во многих землях, подчинявшихся ей), но по собственной воле Руси,- о чем справедливо писал недавно Анджей Поппэ (в котором нет оснований видеть увлеченного русского патриота):
      "Инициатива христианизации зародилась у правящих классов Киевской Руси... Крещение Руси явилось не проявлением деятельных сил византийской цивилизации, но результатом активного стремления правящих слоев древнерусского общества найти в византийских пределах христианского мировосприятия те ценности, которые помогут находить ответ на волнующие их вопросы"72.
      Вместе с тем, приняв свое решение, Владимир как бы мгновенно и категорически отверг прежнюю веру. Совсем еще недавно в Киеве был воздвигнут языческий пантеон, и вот, сообщает летопись (перевод Д. С. Лихачева), Владимир "повелел опрокинуть кумиры - одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву взвозу к Ручью и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами... Вчера еще был чтим людьми, а сегодня поругаем. Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли еще они Святого Крещения. И, притащив, кинули его в Днепр. И приставил Владимир к нему людей, сказав им: "Если пристанет где к берегу, отпихивайте его..." И поставил церковь во имя Святого Василия на холме, где стоял Перун".
      Многие сегодня "критикуют" - или даже проклинают - новейшую историю России за такого рода стремительные и тотальные "перевороты", но, как видим, уже тысячелетие назад совершилось, в сущности, нечто подобное. И, повторюсь, в этом выразилось своеобразие страны, которое бессмысленно однозначно оценивать - будь то положительные или отрицательные оценки. В своеобразии неизбежно коренятся как поражения, так и - в равной мере победы Руси-России...
      Принятие Православия было, конечно, исключительно существенным судьбоносным событием, о значении которого невозможно сказать сколько-нибудь кратко,- для его понимания необходимо осмыслить всю последующую историю Отечества. Напомню только одну сторону дела приобщение к христианской культуре. Владимир, сообщает летопись, "посылал... собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное". И всего через полвека русский священник Иларион, ставший позднее митрополитом Киевским, создаст "Слово о законе и Благодати" - древнейшее из дошедших до нас творение отечественной письменности, и вместе с тем творение, отмеченное,- как ныне общепризнанно,- гениальностью. Но это уже следующая, иная эпоха истории Руси.
      * * *
      Ярослав Мудрый. Речь пойдет о правителе, которого исключительно высоко ценили в Древней Руси, о чем свидетельствует уже хотя бы само определение "Мудрый",- притом Ярослав был единственным государственным деятелем, удостоенным такого эпитета. Наиболее выдающийся внук Ярослава, Владимир Мономах, родившийся за год до кончины деда, в старости начал свое автобиографическое сочинение признанием, что он горд "дедом своим Ярославом, благословенным, славным".
      Однако историки XIX-XX веков явно недооценивали Ярослава: достаточно, полагаю, сказать о том, что нет ни одного сколько-нибудь подробного исследования его жизни и деятельности. А в наше время весьма широко распространяется очерняющая Ярослава Мудрого "концепция", которую трудно определить иначе, чем злостно клеветническая... Но к этому мы еще обратимся.
      Согласно новейшему исследованию А. Н. Ужанкова73, почти девятьсот шестьдесят лет назад, 25 марта 1038 года, под сводами церкви Святого Благовещенья, воздвигнутой незадолго до того на монументальных Золотых воротах Киева, будущий митрополит Иларион произнес свое "Слово о законе и Благодати", в котором, в частности, содержалась и возвышенная хвала деятельности Ярослава, правившего к тому времени в Киеве уже около двух десятилетий (а до его кончины - 20 февраля 1054 года - оставалось тогда около шестнадцати лет). Обращаясь к его покойному отцу Владимиру Святославичу, Крестителю Руси, митрополит Иларион так говорил о Ярославе:
      Его ж сотвори Господь наместника по тебе,
      твоему владычьству,
      не рушаша твоих устав,
      но утвержающа,
      не умаляюща твоему благоверию положениа,
      но паче прилагаюша,
      и не казяша,
      но учиняюща11,
      иже недоконьчаная твоя,
      наконьча...
      Вдумываясь в эти древнерусские речения (они на полтора столетия старше "Слова о полку Игореве"), понимаешь, что деятельность Ярослава имела в глазах его великого и прозорливого современника завершающий, упорядочивающий, гармонизирующий смысл. Между тем русская история, увы, не богата правителями и вообще деятелями, о которых уместно с полным основанием сказать нечто подобное. И, более того, деятелей этого склада как-то не очень уж выделяли и ценили; гораздо больше внимания привлекали разного рода реформаторы или даже прямые разрушители. Этим, в частности, объясняется отсутствие книг или хотя бы пространных статей о Ярославе Мудром.
      Иларион "сообщал" также Владимиру о его преемнике Ярославе, что тот
      славный град твой Кыев
      величеством, яко венцем, обложил.
      Но Ярослав Мудрый оставил после себя не только величественный и могучий Киев, превосходивший все тогдашние города Западной Евразии, кроме Константинополя и еще, может быть, Кордовы (в принадлежавшей в то время арабам части Испании). Именно Ярослав, окончательно утвердил государственное пространство Руси.
      Основанные им города - Ярославль на северной Волге и другой, "галицкий", Ярославль (позднее - Ярослав) на притоке верхней Вислы реке Сан, вблизи Карпат (ныне принадлежащий Польше), а также Юрьев, нареченный во имя небесного покровителя Ярослава св. Георгия-Юрия, в северной Прибалтике (ныне - эстонский Тарту), и еще один Юрьев на южном притоке Днепра, реке Рось,- выразительно обрамляют громадное пространство Ярославовой Руси. Впрочем, эти города, за исключением галицкого Ярославля, не очерчивали действительных тогдашних границ: Русь к концу правления Ярослава простиралась от Белого до Черного моря и - с запада на восток - от Балтики и бассейна Вислы до Печоры и Камы.
      При этом необходимо подчеркнуть, что, устанавливая власть Киева над этим пространством, Ярослав отнюдь не сокрушал и не подавлял какие-либо другие, чужие государственные образования; напротив, к концу его правления были утверждены вполне благоприятные отношения со всеми имевшимися к началу Ярославовой эпохи соседними государствами - Булгарией (Волжской), Швецией, Польшей, Чехией, Венгрией, Византией; наладились и прочные дипломатические связи с более дальним "зарубежьем" - Норвегией, Англией, Данией, Германией. Что же касается тех многочисленных, но не имевших даже зачатков собственной государственности финно-угорских и тюркских племен, которые жили в границах Ярославовой Руси, они - что показано, например, в сравнительно недавнем исследовании весьма добросовестного историка М. Б. Свердлова "Генеалогия в изучении класса феодалов на Руси XI-XIII вв."74, были всецело равноправными участниками государственного строительства Руси (так, финские и тюркские имена очень широко представлены, наряду со славянскими, в высшем слое носителей власти при Ярославе и позже).
      Помимо плодотворного созидания русской государственности, при Ярославе было исключительно много сделано в сфере культуры (в самом широком значении этого слова); но об этом еще пойдет речь.
      Весь характер Ярославовой эпохи рождает мысль о глубоко продуманной (недаром - Мудрый!) и уравновешенной созидательной деятельности. Однако приход Ярослава к власти совершался в остро драматических обстоятельствах.
      В "Повести временных лет" есть два противоречащих друг другу сообщения, указывающих дату рождения Ярослава: отмечено, что к 1016 году он прожил 28 лет и, значит, родился в 989 году75, а в 1054-м, в момент кончины, ему-де было 76 лет, то есть дата его рождения - 979 год. Правдоподобнее первое сообщение, которое подтверждается медицинской экспертизой скелета Ярослава76; известно также, что из семи сыновей Ярослава только один, Илья, родился до 1020 года, и странно было бы, если бы Ярослав начал обзаводиться многочисленными наследниками лишь после достижения им сорока лет.
      Ярослав был четвертым (по старшинству) из двенадцати сыновей Владимира Святославича. Двое старших - Вышеслав и Изяслав - умерли еще при жизни отца, и в 1010 году, после кончины Вышеслава, Владимир дал Ярославу в "держание" Новгород - главное тогда после Киева владение Руси (до этого Ярослав "сидел" в Ростове, куда в 1010-м был переведен младший его брат Борис).
      Но тем самым оказался обойденным третий по старшинству брат Ярослава Святополк, державший Туровскую землю (расположенную к западу от среднего течения Днепра и до границы с Польшей). Как общепризнанно, недостаточное благоволение Владимира к Святополку имело своей первопричиной тот факт, что он не являлся его родным сыном. Судя по всему, отцом Святополка был Ярополк Святославич, жену которого "унаследовал" Владимир сразу после гибели этого своего старшего брата в междоусобной борьбе: Святополк родился, очевидно, до истечения девяти месяцев с момента смерти Ярополка.
      В последние годы жизни Владимира (он скончался 15 июля 1015 года) события развивались следующим образом. Князь (позднее, с 1025 года, король) Польши Болеслав Великий, объединивший свой народ и прочно связавший свою деятельность с Римской церковью (поляки приняли из ее рук христианство еще в 966 году) решил в 1013 году отторгнуть от Руси так называемые Червенские города (в верхнем течении Западного Буга и Сана). Для этого он вступил в военный союз с враждебными Руси печенегами. Но его замысел сорвался, поскольку он (по неизвестной нам причине) на этот раз рассорился с приглашенными им печенегами и был вынужден сражаться с ними, а не с русскими. Впоследствии он сумел восстановить польско-печенежский союз, а еще до того завязал также самые тесные отношения с правителем граничивших с Польшей русских земель - Святополком, за которого отдал свою дочь.
      Историки спорят о точной дате этого брака - состоялся ли он до нападения Болеслава на Червенские города либо после этого. Но так или иначе в дальнейшем Болеслав действовал в прочном союзе со Святополком. Вместе с супругой к Святополку явился - в качестве ее "духовного отца" - польский епископ германского происхождения Рейнберн, который, как убеждены многие новейшие исследователи, представлял и интересы Римской церкви, всегда чрезвычайно активно стремившейся превратить в свою паству все новые и новые племена и народы. В данном случае дело шло о подчинении или хотя бы о включении в орбиту польского влияния всей Руси, в чем были горячо заинтересованы и Римская церковь, и правитель Польши.
      В 1014 году Владимир, как сообщает прямой современник событий, германский хронист Титмар Мерзебургский, узнал, что Святополк, "побуждаемый Болеславом, тайно готовится ему сопротивляться, он (Владимир.- В. К.) схватил и епископа, и сына с женой и запер в одиночном заключении... Болеслав, узнав обо всем этом, не переставал мстить"77.
      После кончины Владимира Святополк сумел взять бразды правления в Киеве в свои руки. Но было ясно, что он - хотя бы как вчерашний заговорщик имеет сомнительные права на верховную власть над Русью. Поэтому он тут же начал организовывать убийства своих братьев-соперников. Уже 24 июля был злодейски умерщвлен Борис, 5 сентября - Глеб, а затем еще князь Деревлянский Святослав (в результате Святополк получил прозвание "Окаянный", а Борис и Глеб были причислены к лику святых мучеников, исключительно высоко почитаемых на Руси).
      Ярослав, находившийся в Новгороде, стал готовиться к войне со Святополком. И, по всей вероятности, осенью 1016 года у города Любеч (севернее Киева) произошла первая битва Ярослава со Святополком, на помощь которому пришли уже снова обретшие союз с Болеславом печенеги. Святополк проиграл это сражение и прямо с поля боя бежал к печенегам, а затем к тестю, в Польшу.
      Ярослав начал княжить в Киеве и вскоре, отправив посольство, возобновил союз с германским королем и императором Священной римской империи Генрихом II,- союз, который был заключен его отцом Владимиром, в частности, женившемся после кончины своей византийской супруги Анны (по-видимому, в 1012 году) на внучке этого императора. По договоренности с Генрихом II, который вел в то время войну с Болеславом, Ярослав в 1017 году начал поход на Польшу (где находился, как сказано, Святополк). Однако в ответ Болеслав побудил печенегов напасть на Киев, и Ярослав вынужден был вернуться, чтобы отстоять свою столицу, где, помимо прочего, сгорел тогда деревянный храм Святой Софии, построенный, возможно, еще Ольгой (впоследствии Ярослав создал на его месте величественный собор, сохранившийся в своей основе до наших дней).
      Болеслав же в январе 1018 года сумел заключить мир с Генрихом II и уже в июле вторгся в пределы Руси вместе со Святополком. Его очень мощная по тем временам армия включала в себя германцев (из Саксонии) и венгров, а также полчища печенегов. Это была первая в истории внушительная агрессия на Русь с Запада.
      Войско Ярослава потерпело поражение, и он вынужден был удалиться обратно в Новгород. Болеслав со Святополком 14 августа 1018 года захватили Киев. Однако именно в это время началась междоусобица в Польше, и через месяц Болеслав покинул Киев, увозя особой множество награбленных ценностей и уводя тысячи пленников. Тогда же он присоединил к Польше Червенские города на западе Руси.
      Но Ярослав вновь собрался с силами и в следующем, 1019 году, одолел Святополка в сражении на реке Альте южнее Киева (Святополк ушел туда, чтобы соединиться с печенегами). Позднее, в 1030-1031 годах, Ярослав вернул Руси Червенские города и установил долговременный мир с Польшей.
      Все вышесказанное в своих основных чертах было выяснено уже давно, а в последнее время подтверждено, уточнено и конкретизировано в тщательно выполненных исследованиях М. Б. Свердлова, А. В. Назаренко и Н. И. Щавелевой78.
      Однако вот уже в течение сорока лет ряд историков пытается навязать совсем иную картину событий 1015-1019 годов. Начало было положено в книге Н. Н. Ильина "Летописная статья 6523 (то есть 1015.- В. К.) года и ее источник. (Опыт анализа)." (М., 1957). В этой в целом весьма основательной книге автор в какой-то момент впадает в своего рода затмение, пытаясь доказать, что убийство князя Бориса подстроил вовсе не Святополк Окаянный, но... Ярослав Мудрый.
      Насколько влиятельна ныне эта версия, явствует из того, что она (кстати сказать, вообще без какой-либо аргументации) изложена в изданном в 1984 году 100-тысячным тиражом трактате академика Б. А. Рыбакова "Мир истории. Начальные века русской истории" (см. с. 157-158), а позднее, в 1990-м, стала предметом целой книги, иронически озаглавленной "История "преступлений" Святополка Окаянного", книги, принадлежащей перу ярого специалиста по антирелигиозной пропаганде Г. М. Филиста. Еще бы! Ведь эта версия, в сущности, разрушает исторический образ не только Ярослава Мудрого, но и в равной мере святого мученика Бориса, который, оказывается, погиб в своекорыстной борьбе за власть с Ярославом...
      Как же возникла эта "новаторская" версия? В наших руках имеется несколько разнообразных русских источников, а также польских и германских хроник, рассказывающих о событиях на Руси в 1015-1019 годах; все они дают более или менее единую картину событий, очерченную мною выше. Но существует еще исландская (первоначально - норвежская) "Сага об Эймунде", повествующая о норманнах (варягах), которые были вынуждены уйти из родных мест и стать наемными воинами русских князей. И образы этой "поэмы в прозе" затмили в глазах некоторых историков гораздо более достоверные сообщения всех других имеющихся налицо источников.
      Нет сомнения, что "Сага об Эймунде" восходит к рассказам непосредственных очевидцев событий - скандинавских наемников, служивших русским князьям начала XI века. Однако рассказы эти передавались из уст в уста в течение четырех с половиной (!) столетий и лишь в конце XIV века были записаны в далекой Исландии...
      В "Саге об Эймунде" повествуется, в частности, о том, как норманны помогают русскому "конунгу" по имени "Ярицлейв" бороться против его соперника-брата, зовущегося "Бурицлав" (в ранних переводах на русский язык имена героев саги воспроизводились неточно - как "Ярислейф" и "Бурислав"79) и, в конце концов, тайно убивают "Бурицлава". Сага эта стала объектом внимания русских историков еще с 1833 года, и вплоть до 1957-го года "Бурицлав" рассматривался как образ, соединивший в себе двух "прототипов" Болеслава и вдохновляемого им Святополка; важно отметить, что в других источниках о конце Святополка говорится весьма неясно, неопределенно, и, вполне возможно, он в 1019 году в самом деле был тайно убит норманнскими наемниками Ярослава (как это изображено в саге). Естественно предполагать также, что вначале в саге фигурировали по отдельности оба врага Ярослава, но за четыре с лишним века устного бытования саги они "слились" в один образ.
      Однако в новейших сочинениях (особенно последовательно в книге украинского историка А. Б. Головко80) утверждается, что "Бурицлав" - это-де князь Борис, с которым-де боролся в 1015-1017 годах за власть Ярослав; уже позднее, организовав убийство Бориса, он, мол, начал борьбу с другим соперником - Святополком, поддерживаемым Болеславом, который ранее-де помогал не своему зятю Святополку, а Борису!
      Следует прямо сказать, что версия эта смогла возникнуть только в силу звуковой "переклички" Борис-Бурицлав,- хотя "соответствие" Болеслав-Бурицлав ничуть не менее правдоподобно; потом уже стали подбираться разного рода дополнительные "доводы".
      Но обратимся к самой "Саге об Эймунде". Ее герой, находясь еще в Норвегии, говорит своим сподвижникам: "Я слышал о смерти Вальдимара (Владимира) конунга... и эти (его) владения держат теперь трое сыновей его... И зовется Бурицлав тот, который получил б(льшую долю отцовского наследия, и он - старший из них (ясно, что речь идет о Святополке.- В. К.). Другого зовут Ярицлейв, а третьего Вартилав (Брячислав Полоцкий; в действительности не брат, а племянник двух первых.- В. К.). Бурицлав держит Кэнугард (Киев.- В. К.), а это - лучшее княжество... Ярицлав держит Хольмгард (Новгород.- В. К.), а третий - Палтескью (Полоцк.- В. К.)... Теперь у них разлад из-за владений... И пришло мне теперь на мысль, если вы согласны, отправиться туда (на Русь.- В. К.) и побывать у каждого из этих конунгов... добудем и богатство, и почесть". Затем "Эймунд и его спутники... прибыли на восток в Хольмгард (Новгород) к Ярицлейву конунгу" (с. 107).
      Поскольку сведения о смерти Владимира, постигшей его 15 июля 1015 года, и о "разладе" между сыновьями не могли мгновенно дойти до Норвегии, а зимой корабли Эймунда не отправились бы в Новгород, ясно, что Эймунд прибыл на Русь никак не раньше лета 1016 года. Между тем, по летописи, Борис был убит еще летом 1015 года. Могут возразить, что летописец ошибся. Но абсолютно недостоверно представление, что Борис (именуемый Бурицлавом) правил в Киеве, об этом нет даже и намека во всех других исторических источниках, а в то же время сообщается, что Борис княжил на Волыни и затем в Ростове.
      Что же касается называния Святополка в саге Бурицлавом (то есть Болеславом), оно имеет вполне правдоподобное объяснение. Ведь Святополк оказался, в сущности, ставленником, "подручным" Болеслава,- о чем недвусмысленно свидетельствует "Повесть временных лет": "Приде Болеслав с Святополком на Ярослава с ляхы (поляки)... и победи Болеслав Ярослава. Ярослав же убежа с 4-мя мужи Новугороду. Болеслав же вниде в Кыев с Святополком".
      Говоря, что именно Болеслав "победил" и "вошел" в Киев, летопись все же не забывает и Святополка, поскольку для русского сознания он являл впечатляющую фигуру "окаянного" предателя (хотя в то же время летопись видит в нем только презренного подручного Болеслава). Между тем в глазах норманнов важен был носитель военной силы, которой они, наемники, должны были противостоять, и Болеслав-Бурицлав целиком заслонил в саге Святополка.
      Подробно остановиться на этом "сюжете" было важно для того, чтобы на конкретном примере показать тот - принимающий подчас поистине патологический характер - "критицизм", или, вернее, очернительство, которое, увы, характерно, как уже говорилось, для значительной части историков Руси-России (и, конечно, проявилось вовсе не только в данном случае). Такие историки готовы "обличать" тех или иных отечественных деятелей даже тогда, когда их версии опираются на заведомо шаткие, как говорится, высосанные из пальца "аргументы".
      И в высшей степени показательно, что Лудольф Мюллер, виднейший исследователь Древней Руси и современной Германии, не без возмущения заявил не так давно: "В 1957 г. была опубликована книга Н. Н. Ильина... Автор этой книги утверждает, что убийство Бориса и Глеба дело рук не Святополка, а Ярослава Мудрого. С тех пор и до сего времени растущее число исследователей склоняется к этому мнению, которое все, что сказано в наших источниках, переворачивает вверх ногами. Мнение это... является просто клеветой"81.
      Полная несостоятельность сего "мнения" подтверждается, в частности, и тем, что Ярослав в продолжение своего тридцатипятилетнего правления в Киеве не раз вступал в острые конфликты с другими русскими князьями, но не только не прибегал к убийствам, но и умел наладить вполне дружественные отношения с самыми, казалось бы, непримиримыми противниками.
      Очень характерна в этом смысле история вражды и затем союза Ярослава с его младшим братом, Мстиславом Храбрым - князем Тмутороканским и, позднее, Черниговским. Отдаленная Тмутороканская (Таманский полуостров и окрестные территории) земля до 960-х годов была одной из главный составных частей Хазарского каганата.
      Ставший каганом после своего победного похода на хазар Владимир посадил одного из своих сыновей, Мстислава, в Тмутороканской земле, где тот - вольно или невольно - нашел опору в остатках разбитых дедом и отцом хазар. На рубеже 1010-1020-х годов Мстислав подчинил еще себе соседних касогов (адыгов) и обрел немалую мощь. И в 1023 году, как сообщает "Повесть временных лет", "поиде Мстислав на Ярослава с козары и с касогы". Ярослав находился тогда в Новгороде, и Мстислав смог войти в Киев, однако "не прияша его кыяне", и он "седе на столе Чернигове" и объявил своим владением левобережье Днепра,- прежде всего земли древнерусского племени северян.
      Ярослав, наняв в помощь большой отряд варягов, предпринял поход на Мстислава, который (для большей ясности цитирую летописный текст в переводе на современный язык, сделанном Б. А. Романовым и Д. С. Лихачевым) "поставил северян прямо против варягов, а сам стал с дружиною своею по обеим сторонам". А после битвы, "увидев лежащих посеченными... северян и Ярославовых варягов, сказал: "Кто тому не рад? Вот лежит северянин, а вот варяг, а дружина своя цела..."
      Смысл этого многозначительно приведенного летописцем изречения явно более важен для Ярослава, ибо ради его дальнейшей борьбы с Мстиславом ему пришлось бы жертвовать не хазарами с касогами, а киевлянами... И Ярослав, торжественно сообщает далее летописец, "заключил мир с братом своим... И начал жить мирно и в братолюбии, и затихли усобица и мятеж, и была тишина великая в стране".
      И несколькими годами позднее Ярослав вместе с Мстиславом отправились на запад и возвратили Руси захваченные еще Болеславом Червенские города; здесь был основан тогда новый пограничный город Ярославль. Таким образом, Ярослав ради предотвращения кровавой междоусобной борьбы отдал своему воинственному брату в "держание" левобережную Русь, но был с ним в прочном союзе, а после кончины Мстислава в 1036 году стал уже полновластным хозяином страны в целом.
      Такая благоразумная - мудрая - политика Ярослава определила прочное единство русского государства; это единство не только было безусловным в последние два десятилетия его жизни, но и в той или иной степени сохранялось почти в течение столетия после его кончины. Именно к такому выводу пришла ныне историческая наука. В обстоятельном труде О. М. Рапова "Княжеские владения на Руси в Х - первой половине XIII в." (М., 1977) обоснованно сказано (это вытекает из всей книги):
      "В русской дореволюционной исторической науке глубоко укоренилась мысль о том, что после того как в 1054 году Ярослав Мудрый наделил своих сыновей землями, единое государство Русь распалось на самостоятельные княжества... Однако это не так. Ярослав Мудрый перед смертью завещал Русь только одному князю, старшему... "Се же поручаю в собе место стол старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыев, сего послушайте, яко же послушаете мене"... Ярослав Мудрый вовсе не помышлял о каком-либо разделе территории государства в духе короля Лира... По-прежнему над держателями (отдельных земель.- В. К.) возвышался великий Киевский князь... Земельные владения его братьев были не чем иным, как условными держаниями данных феодалов, которые в любой момент могли быть у них отобраны или заменены на другие" (с. 49, 51).
      И далее: "...отдельные князья превращали вверенные им условные держания в территории, не подчиненные власти киевского князя, но существование таких княжеств-государств было, как правило, явлением кратковременным" (с. 233). И лишь в конце 1130-х годов Русь "распалась на отдельные самостоятельные в политическом отношении княжения" (с. 235).
      Я бы добавил к этому, что "распад" Руси был в известной степени остановлен в 1160-х годах великим князем Андреем Боголюбским. перенесшим столицу из Киева во Владимир и так или иначе управлявшим оттуда страной в целом. После монгольского нашествия Русь действительно распалась на самодовлеющие княжества, и лишь при Иване III Великом вновь восстановилась та держава, основы которой создал Ярослав Мудрый. Стоит отметить, что двуглавый орел, утвержденный, как известно, в качестве государственного герба Иваном III и символизировавший евразийское двуединство Руси, был впервые введен за четыре с лишним столетия до того не кем иным, как Ярославом Мудрым82.
      Мощь государства Ярослава ярко выразилась в том, что в 1036 году было нанесено поистине сокрушающее поражение напавшим в очередной раз на Киев печенегам. Это воинственное племя, склонное превратить набеги на соседей в один из основных источников своего существования, в продолжавшийся более столетия период атаковало и Русь, и другие окрестные государства, включая Византийскую империю. А после 1036 года печенеги перестали быть серьезной военной силой.