Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Оклеветанная Русь - История Руси

ModernLib.Net / История / Кожинов Вадим Валерьянович / История Руси - Чтение (стр. 14)
Автор: Кожинов Вадим Валерьянович
Жанр: История
Серия: Оклеветанная Русь

 

 


      Многие (хотя и далеко не все) "иоакимовские" сведения те или иные историки считают домыслами (вернее, интерпретациями) Татищева. Однако данное сообщение едва ли можно рассматривать как татищевское истолкование, ибо оно никак не "использовано" историком, который к тому же, как известно, склонен был видеть в хазарах одно из славянских племен, а потому от него нельзя ожидать домысла о киевских славянах, ищущих у "варяжского" кагана защиты от кагана славянского...
      Нет оснований предполагать здесь и вымысел летописца, ибо он знал, что Аскольд впоследствии был низложен и убит Олегом как "незаконный" властитель, и сообщение о прямом "назначении" Аскольда в Киев самим Рюриком слишком очевидно подрывало авторитет Олега (как я постараюсь показать в дальнейшем, Аскольд, сумев утвердиться в Киеве, вскоре оказался вассалом хазарского кагана и, в частности, именно потому, вероятно, был низвергнут Олегом, стремившимся сбросить власть хазар над южной Русью); в сохранившем (по убеждению А. А. Шахматова и М. Н. Тихомирова) древнейшие сведения "Архангелогородском летописце" сказано, что после свержения Аскольда "иде Олег... на козары" (цит. изд., с. 57).
      Словом, вполне возможно, что рассматриваемое "иоакимовское" сообщение запечатлело реальный факт южнорусского посольства к Рюрику с просьбой помочь освободиться от хазарского господства. Сообщение это свидетельствует, в частности, о том, что киевская ветвь восточнославянских племен воспринимала власть северорусского кагана не как нечто чуждое, "норманнское", но как родственную - в конце концов, "свою" государственность, под рукой которой она стремилась оказаться.
      Необходимо отметить, что правитель южной, собственно Киевской Руси с самого начала назывался, очевидно, не каганом, а князем. Об этом свидетельствует тот факт, что в уже упомянутом выше труде арабского географа Ибн Хордадбеха "Книга путей и стран", написанном, скорее всего, в 880-х годах, при перечислении титулов правителей различных государств "владыка славян" назван словом "кназ" (а "владыка хазар" - "хаканом"). Трудно усомниться, что речь идет о правителе Киева, ибо к 871 году (см. выше) относится германское известие о "кагане" в Северной Руси. По-видимому, Олег, овладев Киевом, стал называться не каганом, а князем (как назывался и свергнутый им Аскольд). Титул "каган" утвердился (на некоторое время) в Киеве только после разгрома Хазарского каганата (как известно, каганами звались Владимир и Ярослав).
      Итак, варяги, появившиеся в Северной Руси с середины VIII века, вошли в движение русской истории как стимулирующая (о чем уже шла речь), а отчасти и возглавляющая это движение сила, но вошли в него, по сути дела, вовсе не как сила чужая, "внешняя", имеющая свои собственные (то есть "скандинавские") цели, но как одна из "внутренних" сил, вплетенных в жизнь именно этой многоплеменной страны. О том же, что варяжская династия возглавляла государство Руси лишь отчасти, лишь в определенной мере, убедительно писал выдающийся польский историк, указавший на необходимость учитывать "роль знати - "мужей" - в славянском обществе. Власть фактически была в их руках, без их решительного участия нельзя было прийти к соглашению"23. Именно эти местные "мужи" призвали,- вступив с ним в соглашение, договор,- Рюрика в Ладогу, а позднее - согласно сообщению Иоакимовской летописи - Аскольда в Киев.
      Нельзя не сказать и о том, что скандинавы, оказавшись на Руси, присоединились к славянским языческим верованиям, а не сохранили свои, германские. Об этом недавно писал О. М. Рапов. Тексты договоров с Византией "свидетельствуют, что "варяжский" князь Олег (то есть уже первый преемник Рюрика.- В. К.) и "варяжская" знать клянутся перед византийцами не Одином и Тором - скандинавскими богами, а Перуном и Волосом - чисто славянскими божествами"24. Это, без сомнения, очень существенный показатель, убеждающий, что варяги действительно влились в собственное бытие Руси.
      Вместе с тем варяги в течение долгого времени были, конечно, особенным, существенно отличным от славянских племен феноменом. И это должно было запечатлеться в русском эпосе,- в том числе в одной из самых значительных былин - о Вольге и Микуле. Сопоставление и, более того, противопоставление воина и собирателя полюдья (дани) Вольги и, с другой стороны, оратая, пахаря Микулы истолковывалось в ряде работ (особенно послереволюционных) в чисто социальном или даже заостренно "классовом" плане. Казалось бы, для этого есть все основания, ибо Вольга - приближенный князя, а Микула, при всей эпической монументальности его фигуры,- "простой" крестьянин. Однако в мире былины они явно равноправны, Микула ни в коей мере не выступает в роли подчиненного лица. Речь идет скорее о героях с разными "образами жизни", под которыми просматриваются в конечном счете различные этносы. В арабских известиях о варягах на Руси утверждается, что они "ходят в дальние места с целью набегов, а также плавают на кораблях в Хазарское море, нападают на корабли и захватывают товары... у них нет посевов и пашен. И они пользуются обычно славянскими посевами"25.
      А в былине, записанной в 1860 году П. Н. Рыбниковым от упомянутого выше Т. Г. Рябинина, о Вольге говорится:
      Щукой-рыбою ходить ему в глубоких морях,
      Птицей-соколом летать ему под оболока,
      Серым волком рыскать во чистых полях...
      Микула же, хотя ему иногда волей-неволей приходится обрушить свою мощь на каких-либо напавших на него "разбойников", занят все время одним:
      Орет в поле ратай, понукивает,
      Сошка у ратая поскрипывает...
      Орет в поле ратай, понукивает,
      С края в край бороздки пометывает;
      В край он уедет - другого не видать...
      Вместе с тем по просьбе Вольги (опасающегося "разбойников"):
      - Ай же, оратай-оратаюшко,
      Поедем со мною во товарищах,
      Микула без всяких споров отправляется в путь, то есть речь в былине идет о согласном взаимодействии столь разных героев. И едва ли будет натяжкой видеть в этой стороне содержания былины эпическое воссоздание соотношения варяжского и славянского "составов" Руси.
      Правда, основная тяжесть смысла былины в другом - в утверждении безграничной мощи пахаря, в котором воплощена как бы мощь самой возделываемой им земли, и все тридцать молодцев "дружинушки храброй" Вольги даже
      ...не могут сошки с земельки повыдернути,
      сошки, которую Микула легко "повыдернул" одной рукой. И это, конечно, тоже эпическое осознание исторического соотношения варяжских воителей-нарядников и пахарей-славян. Но Вольга говорит Микуле:
      - Божья ти помочь, оратаюшко!
      Орать, да пахать, да крестьянствовать,
      и, при всем высшем утверждении Микулы как основной и несравненной мощи эпического мира, былина тем не менее запечатлела и прочное сотрудничество, взаимодействие двух этнических сил. А именно это призвано в конечном счете сделать и современное историческое осознание соотношения варягов и славянских племен.
      В былинном мире эти различные силы уже объединены в цельном понятии "Русь", "русский" - между тем как во многих источниках, восходящих к IX первой половине Х века, "русью" называются главным образом варяги, сопоставляемые (или даже противопоставляемые) со "славянами". Здесь невозможно (да и не необходимо) рассматривать в целом эту очень сложную лингвистически-историко-этнографическую проблему, вокруг которой уже два столетия идут споры; для нас существенно то, что в былинах, сформировавшихся к XI веку, эти различные силы уже слиты воедино в образе-понятии "Русь".
      * * *
      Нельзя не коснуться - хотя бы в самых общих чертах - вопроса о происхождении названия "Русь". Существуют две крайние, всецело противоречащие друг другу точки зрения: согласно первой, "русью" первоначально (и в течение достаточно длительного времени) назывались пришедшие "из-за моря" шведы, согласно второй, это название, напротив, возникло в среде восточнославянских племен и затем уже отчасти "перешло" на игравших значительную роль в создании русской государственности пришельцев из Скандинавии.
      Первая точка зрения исходит прежде всего из того факта, что в финском языке "русью" ("rоutsi") называются шведы. Притом необходимо учитывать, что шведы приходили в восточнославянские земли, в частности, через финскую территорию (то есть финны "узнали" их раньше, чем славяне), а кроме того в северной части этих земель славянские племена жили в теснейшем единении с финскими (напомню, что в создании северорусской государственности чудь и весь участвовали совместно со словенами и кривичами). Отсюда следует вывод, что славянские племена усвоили от финских племен наименование пришельцев из Швеции и в течение определенного периода называли "русью" именно и только этих пришельцев. Позднее, когда последние как бы растворились в славянском населении, их наименование стало названием самого этого населения.
      Эта история названия "Русь" - еще один повод для резких возражений заостренно патриотически настроенных публицистов и историков, усматривающих в таком объяснении истоков имени "Русь" некое беспрецедентное "принижение" своего славянского народа. Между тем перед нами довольно "типичная" история названия народа и страны. Так, тот романский народ, который ныне все знают под именем французов, получил сие название от германского племени франков, завоевавшего этот народ в конце V-VI века и взявшего в свои руки всю власть в стране, а в конце концов ассимилированного преобладающим романским населением. Не исключено, что те или иные французы сокрушались по поводу того, что они и их страна называются по имени чуждых и поработивших коренное население завоевателей. Но совершенно ясно, что у нас, русских, гораздо меньше оснований сокрушаться, нежели у французов. Ибо если имя "Франция" действительно произошло от названия чужого племени, то история названия "Русь" имеет совсем иной характер.
      В давние времена были тщетные попытки разыскать в древней Скандинавии племя "русь", якобы переселившееся в восточнославянские земли. Однако бесспорно установлено, что то самое финское "rоutsi", из которого выводят "Русь", происходит от древнешведского слова, означавшего "гребцы", "плавание на гребных судах"26 или, по другим сведениям, "дружину"27 (особого противоречия здесь нет, так как шведские "дружины" двигались именно на гребных судах). Дело в том, что шведы, соприкасавшиеся с финскими племенами, являли собой именно дружины на гребных судах и называли себя именно так, а в финском языке это, так сказать, "профессиональное" название стало означать шведов вообще.
      Из этого следует, что имя "Русь" происходит вовсе не от имени чужого шведского - племени, а от названия двигающейся по воде дружины. В финский язык "rоutsi" вошло в древнейшие времена как название шведов, но нет сведений о том, что оно имело подобное значение в языке славянских племен.
      Это убедительно показано в новейшем превосходном (хотя и не во всем бесспорном) исследовании О. Н. Трубачева "К истокам Руси (наблюдения лингвиста)" М., 1993. Он говорит о знаменитом князе Руси Рюрике: "Курьезно то, что датчанин Рёрик не имел ничего общего как раз со Швецией... Так что датчанство Рёрика-Рюрика сильно колеблет шведский комплекс вопроса о Руси" (с. 48). И в самом деле: если бы слово "русь" означало в устах славян именно шведов, каким образом оно стало бы обозначением представителей другого народа, к которому принадлежали Рюрик и его сподвижники?
      В представлениях тех историков, которые склонны полагать, что словом "русь" вначале назывались шведы, считаются очень важными сведения так называемых "Бертинских анналов", где сообщено, что в 839 году к германскому императору прибыли люди, "которые говорили, что их, то есть их народ, зовут Рос... Тщательно расследовав... император узнал, что они принадлежат к народности шведской"28.
      Еще в 1876 году влиятельный немецкий филолог и историк Вильгельм Томсен прочитал в Оксфордском университете лекцию "Начало русского государства" (в 1891 году изданную в России), где, в частности, на основе процитированного источника утверждал, что "русь" IX века - это шведы. О. Н. Трубачев, напоминая об этой сыгравшей очень значительную роль в истории вопроса лекции, обращает внимание на тот факт, что ведь, напротив, "германский император... как раз никакой связи между именем народа... рос и свеонами-шведами не видел, ибо, как признает и сам Томсен, "Русью они (скандинавы - О. Т.) звались только на Востоке" (с. 44-45),- то есть в восточнославянских землях.
      Таким образом, находившиеся среди восточных славян шведы уже в 830-х годах считали себя принадлежащими к "народу Рос", а не шведами. И в последнее время достаточно прочно утвердилось представление, согласно которому "русью" в восточнославянских землях первоначально называлась определенная часть их населения, а именно та часть, которая сыграла основную роль в создании и развитии государственности. В эту часть входили люди, принадлежавшие к различным племенам (в том числе, без сомнения, и шведским), но осознававшие себя единой силой, даже как бы единым "народом" (что и проявилось в рассказе "Бертинских анналов"). Характерно, что в летописи нередко употребляется словосочетание "вся русь", подразумевающее, очевидно, собирание воедино различных племенных "элементов" этой самой "руси".
      Целесообразно сослаться на новейшую книгу исследователя, который по своим воззрениям весьма далек от О. Н. Трубачева, но тем не менее приходит, в сущности, к близкому выводу. Речь идет о книге В. Я. Петрухина "Начало этнокультурной истории Руси IX-XI веков" (Смоленск, 1995): "...из контекста источников ясно,- утверждается в книге,- что выражение "вся русь" означало не какое-то конкретное племя, а дружину в походе на гребных судах; недаром в тексте... Новгородской первой летописи слова "вся русь" заменены словами "дружина многа и предивна". Это название княжеских дружин распространилось в процессе консолидации древнерусского государства на... территории от Ладоги и Верхнего Поволжья до Среднего Поднепровья, дав наименование "Русской земле" и "всем людям Русской земли" - восточнославянской в своей основе древнерусской народности" (с. 55). Эта "русь", двигаясь по водным путям, объединяла в определенную целостность огромное пространство от Ладоги до Клева, воздвигала "грады" (то есть крепости), создавала общий строй и уклад и, в конце концов, "отдала" свое имя стране и ее населению в целом.
      В составе "руси" значительное место и еще более значительная роль принадлежали, без сомнения, выходцам из германских - скандинавских племен, но только своего рода комплекс неполноценности видит в этом нечто "принижающее" Отечество, ибо (о чем уже шла речь) те же скандинавы и германское племя франков сыграли гораздо более значительную роль в истории Великобритании и Франции. История вообще есть плод, результат соединенных (пусть даже разнонаправленных) действий различных этносов, а не простая сумма "изолированного" бытия отдельных народов. Пользуясь весомыми бахтинскими понятиями, история - это постоянный диалог народов, а не совокупность их монологов.
      В заключение повторю еще раз: выходцы из Скандинавии, или, как их звали наши далекие предки, варяги, оказавшись в Ладоге или в Киеве, явились деятелями не какой-либо "своей" - скандинавской,- а русской истории...
      * * *
      Обращаюсь к другой исторической силе, сыгравшей громадную роль в первоначальной истории Руси и, в частности, имеющей самое прямое отношение к содержанию русского героического эпоса. Речь идет о Хазарском каганате.
      Правда, отношения Руси с Хазарским каганатом и, с другой стороны, с Византийской империей оказались уже в довольно ранний период - с 860-х годов - в теснейшей взаимосвязи, и их, в сущности, невозможно рассматривать по отдельности. Но начать все же уместно с вопроса о Хазарском каганате.
      До последних десятилетий роль его в истории Руси оставалась явно недостаточно выясненной, а многие из имевшихся налицо сведений представлялись сомнительными, оспаривались или даже вообще отвергались. Одна из главных причин такого положения состояла в том, что летописные известия о хазарах - в сравнении, скажем, с известиями о тех же варягах или о Византии - очень и очень скудны и отрывочны. Это, в частности, побуждало считать значение Хазарского каганата в истории Руси не столь уж существенным.
      Однако малое внимание летописи к хазарам имеет свое совершенно естественное объяснение. Ведь непосредственно дошедшие до нас летописные своды были составлены не ранее десятых годов XII века; хазары к тому времени - поскольку Хазарский каганат был разгромлен еще князем Святославом в 960-х годах - уже полтора столетия не играли сколько-нибудь значительной роли, между тем как и Византия, и варяги продолжали в конце XI - начале XII века быть очень важными "факторами" в жизни Руси.
      В монографии А. П. Новосельцева (в главе "Источники о хазарах и Хазарском государстве") отмечено, что "летописание на Руси возникло ...когда Хазарского государства уже не существовало. В ПВЛ ("Повесть временных лет".- В. К.) ...вошли известия о хазарах, основанные главным образом на преданиях и устной традиции. Их немного..."29 Да, в летописи о хазарах содержатся только или самые лаконичные сведения ("...хазары брали с полян, и с северян, и с вятичей по серебряной монете и по белке от дыма..."; "и в битве одолел Святослав хазар и город их и Белую Вежу взял..."), или же "нравоучительная притча о предложенной Русью хазарам дани мечами30 - дани, которая затем как бы обернулась против завоевателей.
      Но летописные сведения о хазарах можно воспринять и совершенно по-иному. Известный в свое время "хазаровед" Ю. Д. Бруцкус (брат видного экономиста Б. Д. Бруцкуса, высланного в 1922 году из России) вполне справедливо писал: "Если приглядеться к первым страницам начальной русской летописи и исключить заимствования из греческих хронографов и привходящие легендарные сказания, то можно заметить, что почти все первые оригинальные записи посвящены борьбе с хазарами"31. Это действительно так, и скудость таких "оригинальных" (то есть собственно русских) записей не будет нас смущать, если мы осознаем, что другие русские записи вообще почти отсутствуют и, значит, хазарская тема является для начальных страниц летописи главной.
      Однако на этот факт никто, кроме цитированного автора, не обращал внимания, и в результате историки с недоверием или же без должного внимания относились к достаточно многочисленным сведениям об очень существенной роли Хазарского каганата в истории Руси - сведениям, содержащимся в арабских, византийских, хазарских и других иноязычных источниках.
      Только в новейшее время произошел своего рода перелом в понимании значения Хазарского каганата в истории Руси,- перелом, связанный прежде всего с очень интенсивными и результативными археологическими исследованиями на "славяно-хазарском пограничье" (это определение принадлежит наиболее выдающемуся исследователю в этой области С. А. Плетневой), то есть прежде всего в верхнем течении Дона и Северского Донца.
      И если летопись, составленная в начале XII века, содержит крайне мало сведений о хазарах, то есть ведь и более древние русские источники, восходящие непосредственно к IX-Х векам (правда, глубоко своеобразные источники), которые запечатлели историческую ситуацию "Русь и Хазарский каганат" с исключительной широтой и полновесностью. Речь идет не о чем ином, как о героических былинах.
      Осознание этого факта совершается в современных трудах о русском эпосе. Так, много лет работающий в этой сфере исследователь, В. П. Аникин, анализируя одну из известнейших былин - о Добрыне-змееборце, писал недавно, что "нельзя оставить без внимания догадку, высказанную еще учеными 60-х (точнее, еще 50-х32.- В. К.) годов XIX века. Они считали, что татаро-монголы как исторические враги Древней Руси заменили собой в эпосе более древних врагов... Такая точка зрения встретила в последующее время поддержку в работах А. Н. Веселовского, П. В. Владимирова, А. М. Лободы и др.". В. П. Аникин здесь же дает соответствующие ссылки и предлагает, в частности, видеть в былине о Добрыне "первоначальный поэтический отклик на столкновение Киевской Руси с древней Хазарией"33.
      Да, в былинах в качестве врага обычно выступают "татары". Но самый факт замены имен древних врагов именем врагов более поздних не только не является чем-то исключительным, но, напротив, довольно типичен для произведений, существующих в устной традиции.
      Исследовательница среднеазиатского фольклора Л. С. Толстова показывает, что устным преданиям "присущи... сдвиги в хронологии, замена одного народа (например, народа-завоевателя) другим и пр. Так, в фольклоре народов Средней Азии воспоминания об относительно поздних завоеваниях калмыков затмили даже предания о нашествии Чингисхана; образы монголов и калмыков контаминировались"34 (это в самом деле удивительно: более поздний не столь уж сильный враг заслонил могущественнейших монголов!).
      Или другой пример: в древнегрузинских преданиях, изложенных в созданной в конце XI или в начале XII века Леонти Мровели хронике "Жизнь картлийских царей", имена целого ряда врагов, нападавших на Грузию в древнейшие времена с севера, из-за Кавказского хребта, заменены именем "наиболее позднего" северного врага, чьи нападения относятся в основном к VII-VIII векам. Любопытно, что в данном случае этим поздним, заслонившим предшествующих врагом были именно хазары. Как пишет грузинский историк Л. С. Давлианидзе, "в IV в. на самом деле велись жестокие бои с некоторыми племенами Северного Кавказа, а летописцы последующих времен приписали их хазарам"35 (которые в то время находились еще далеко от Кавказа). Историк только едва ли правильно считает, что именно летописцы приписали эти нападения хазарам; скорее всего, замена имени совершилась еще в устных преданиях, на которых основывались жившие намного позже летописцы. Известно, что тот же Леонти Мровели "широко пользовался устными преданиями" (указ. изд., с. 11).
      В русских же былинах как раз хазар заменили позднейшие татары, или, вернее, монголы, которых стали называть татарами. В дальнейшем я буду стремиться доказать, что героический эпос Руси, воплотившийся в основном фонде былин, порожден именно борьбой с Хазарским каганатом, которая определяла ход русской истории более полутора столетий,- примерно с начала второй четверти IX века до последней трети Х века.
      Забегая вперед, отмечу, что и древнейшие литературные, письменные произведения Руси, которые на первых порах имели, за немногими исключениями, богословский характер, в большинстве своем заострены против иудаизма - государственной религии Хазарского каганата. Речь идет о произведениях XI - первой половины XII века, хотя не все они получили бесспорную датировку (некоторые из них те или иные исследователи стремились отнести к более позднему времени). Именно противоиудаистская направленность определяет содержание таких творений, как "Слово о законе и Благодати" митрополита Илариона, "Речь философа", составляющая очень важную часть "Повести временных лет" (XI в.), "Словеса святых пророков" (по-видимому, конец XI - начало XII века), "Палея толковая на иудея" (наиболее монументальное из древнерусских произведений, отнесенное М. Н. Тихомировым ко времени не позже XII века); есть противоиудаистская тема и в "Житии Феодосия Печерского" преп. Нестора, и у св. Кирилла Туровского, и в "Киево-Печерском Патерике" и т. д. Значительных произведений XI - первой половины XII века, в которых нет этой темы, намного меньше, нежели тех, в которых она присутствует или даже господствует. М. Н. Тихомиров на страницах своего труда "Философия в Древней Руси" с полным основанием утверждал, что XI - первая половина XII века - это время, когда создаются прежде всего "противоиудейские философско-религиозные трактаты"36.
      При этом не менее важно отметить, что позднее - с середины XII и до конца XV века (когда распространилась "ересь жидовствующих"), то есть на три с лишним столетия,- противоиудаистская проблематика как раз почти полностью исчезает из русской литературы. Ибо духовное противоборство с Хазарским каганатом уже совершено, исполнено, и литература переходит к другим целям и предметам. Своего рода господство противоиудаистской темы на начальном этапе истории русской литературы (XI - середина XII века) - это очень существенный аргумент в пользу того, что в IX-Х веках главной целью Руси было противостояние Хазарскому каганату.
      Таким образом, литература, создававшаяся в XI - первой половине ХII века, непосредственно после создания героических былин, по-своему продолжала их дело, а с середины XII века наступает уже совсем иная эпоха в истории русского Слова.
      В частности, немалое место в литературе заняла тема взаимоотношений с половцами. Как уже было отмечено, едва ли не в большинстве работ о былинах с давних пор выражалось представление, согласно которому былины-де и "отразили" главным образом борьбу с половцами. В частности, так называемая историческая школа в изучении русского эпоса обычно занималась сопоставлением образов и сюжетов былин с летописными сведениями именно о половцах. Правда, это делалось нередко, в сущности, только потому, что в летописях было "легче" искать прообразы былин, нежели в истории Руси в целом (то есть и в "темных" ее местах); летописи являли собой - о сей шутке уже шла речь - своего рода "фонарь", в свете которого проще было нечто "найти"... Но все же нельзя не коснуться проблемы "Русь и половцы".
      * * *
      Выше я стремился доказать, что русский эпос сложился не позднее начала XI века, то есть еще до появления половцев (они оказались у границ Руси лишь в середине XI века). Но дело не только в этом. Вполне можно допустить, что в мир былинного эпоса вошли и те или иные (в том числе, не исключено, и весьма значительные) элементы, запечатлевшие столкновения Руси с половцами. Но есть все основания утверждать, что и масштабы, и самый характер этих столкновений не могли бы породить героический эпос. Борьба Руси и половцев, как это убедительно показано в ряде работ авторитетных исследователей, отнюдь не являла собой борьбу, как говорится, не на жизнь, а на смерть. Это было, скорее, воинское соперничество, состязание, "охота" друг на друга, которая - и это глубоко показательно - в любой момент могла обернуться союзом, совместными действиями и даже прямой дружбой.
      В этом отношении очень выразительно одно из сообщений в "Поучении" Владимира Мономаха (1053-1125), который являл собой, несомненно, главного героя всей полуторавековой борьбы с половцами. Тем не менее, поведав о своих многочисленных столкновениях с половцами, он не без гордости писал в заключение: "И миров заключил с половецкими князьями без одного двадцать... раздаривал много скота и много одежды своей. И отпустил из оков лучших князей половецких столько: Шаруканевых двух братьев, Багубарсовых трех, Осеневых братьев четырех, а всего других лучших князей сто" (перевод Д. С. Лихачева). К. этому уместно еще добавить, что Владимир Мономах женил своих сыновей Юрия Долгорукого и князя Переяславского Андрея на половчанках.
      Разумеется, отношения с половцами - это все же боевое соперничество, нередко приводившее к тяжким жертвам и бедам. Однако в противоборстве с половцами никогда не было даже и намека на, скажем, потерю Русью независимости, не говоря уже об ее гибели. Известный историк В. Т. Пашуто подчеркивал: "В целом половецкие набеги охватывали (как отметил уже Д. Расовский37) около 1/15, главным образом степной части страны... ни Галич, ни Полоцк, ни Смоленск, ни Новгород, ни Суздаль не были для них досягаемы, а в Клев, Чернигов и Переяславль они вступали лишь в качестве княжеских наемников"38.
      Последнее замечание особенно существенно: русские князья (это, конечно, весьма безотрадный факт) нередко нанимали половцев для нападений на своих единоплеменных соперников... Но из этого следует сделать вывод (который будет еще подкреплен ниже), что отношения с половцами в определенной степени были аналогичны отношениям отдельных соперничавших между собой княжеств Руси конца XI - начала XIII века. И не будет натяжкой утверждение, что половцы воспринимались тогда как некое "приложение" к Руси (изначально многоэтнической), как ее - пусть и "внешняя" - часть.
      Поэтому редколлегия содержательного коллективного труда о составных частях Древней Руси - "Древнерусские княжества X-XIII вв." (1975) поступила, без сомнения, совершенно правильно, включив в труд, наряду с главами "Киевская земля", "Черниговское княжество" и т. д., и главу "Половецкая земля". Ее автор С. А. Плетнева говорит, что с 1055 года "началась сложная, полная браков и битв, набегов и военных союзов совместная двухсотлетняя история двух народов". Уже с 1070-х годов (а появились половцы в 1050-х годах) "половцы начали участвовать в войнах, которые вели русские князья с соседями"39.
      Образованнейший историк Е. Ч. Скржинская доказывала, что "половцы с середины XI до середины XIII в. были постоянным элементом истории Киевского государства... половцы, при всей серьезности и опасности встреч с ними, стали, если можно так выразиться, обыденным явлением русской жизни"40.
      Нельзя не сослаться и на опубликованную впервые еще в 1947 году работу крупнейшего тюрколога В. А. Гордлевского о "Слове о полку Игореве", в которой решительно оспаривалось представление о половцах как о непримиримых, "смертельных" врагах Руси. В этой работе, в частности, утверждалось, что после первых действительно острых столкновений "взаимоотношения между народами, русским и половецким, были и более тесные, и более дружественные, они вросли в повседневный быт"41. Наконец, другой исследователь "Слова о полку Игореве" А. Н. Робинсон пишет, что отношения русских и половцев развивались "в виде постоянно чередовавшихся взаимных набегов и союзов, нередко скреплявшихся династическими браками"42.
      Привести здесь суждения исследователей "Слова о полку Игореве" особенно важно. Ибо именно это творение более всего, пожалуй, способствовало формированию весьма неточного или даже просто ложного представления о взаимоотношениях русских и половцев.
      Перед нами лирико-эпическая поэма о судьбе героя, который претерпел поражение и позор плена в результате похода на половцев - кстати сказать, по целям своим тождественного половецким набегам: воины Игоря сражаются, "ища себе чести, а князю - славы", и, с другой стороны, после начальной своей победы они "помчали красных девушек половецких, а с ними золото, и паволоки, и дорогие аксамиты".

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45