Миша познакомился с ней, проводя очередную велосипедную тренировку на улицах Москвы. Надя возвращалась с выступления, где в дуэте с лучшей подругой с успехом исполнила Концерт для виолончели с трубой современного композитора Дупелькова. Все еще оставаясь мыслями в переполненном, взрывающемся овацией зале, она вышла на проезжую часть на красный свет, и… и драматического столкновения с велосипедистом было бы не миновать, если б этим велосипедистом не был Миша. Систематические занятия спортом, правильный образ жизни, соблюдение режима дня помогли ему выказать ловкость, недоступную даже и самым бравым киногероям из некоторых занятных, на первый взгляд, но пустых заграничных лент. Другого выхода уже не было, и Надю он подхватил на полном ходу вместе с виолончелью и понесся вперед, увозя ее все дальше от того места, где она даже не успела пережить испуг.
А потом? Потом все было так, как и должно было быть: молодые люди вместе ходили на концерты, в театры и в кино, совершали лыжные прогулки и посещали бассейн, и каждый постоянно открывал в другом радостные и близкие себе качества и черты. Словом, дружба, начавшаяся уже год назад, продолжала крепнуть, и кто удивится, что именно Наде Переборовой кинулся звонить Миша Стерженьков!)
Оставалось две минуты. Миша опустил монету и набрал номер. Раздались длинные гудки. Стремительно летели секунды. Наконец трубку сняли, и Надин дедушка, отставной каперанг, хриплым басом сказал:
— Капитан первого ранга Переборов слушает!
— Пожалуйста, Надю, — как всегда, чуть робея от баса, попросил Миша Стерженьков.
— Есть Надю! — услышал он четкий, лаконичный ответ.
Оставалось уже меньше минуты. В телефонной трубке, когда смолк капитанский бас, слышна стала виолончель — Надя, значит, была дома. Потом раздались легкие, быстрые, но казавшиеся Мише ужасно медленными шаги, и вот Надина рука, только что державшая смычок, взяла телефонную трубку.
— Надя, не перебивай, слушай, что я тебе скажу, осталось двадцать секунд, событие исключительной важности, — скороговоркой, торопясь, начал Миша. — Я сейчас был на берегу, готовился к зачету… только не перебивай… и космический корабль с Шерры…
Но в этот самый момент в Мишиных глазах вдруг потемнело, исчезла куда-то телефонная будка, все завертелось кругом, и только рука еще чувствовала трубку. Откуда-то издали, словно из-под воды, донесся обеспокоенный девичий голосок, но смысл сказанного уже не доходил до сознания, и голосок становился все встревоженней, встревоженней…
Рассказать обо всем Наде Переборовой Миша уже не успел.
В его голове что-то начинало меняться.
Еще на один короткий миг он вновь увидел, что стоит в будке телефона-автомата, держа трубку в руках, но уже в следующее мгновение все в глазах снова покрылось мраком, все уплыло куда-то, и последним, уже машинальным движением Миша Стерженьков повесил трубку на рычаг.
Потом в его глазах возникли какие-то цветные узоры, они все время менялись, и скорость перемен стремительно росла, пока узоры не заплясали в бешеном, невероятном калейдоскопе; в ушах раздался нарастающей силы звон, в наконец все исчезло и смолкло, наступили мрак, тишина, пустота…
…Шерристянин увидел себя внутри какой-то странной конструкции неизвестно какого назначения — таинственном результате земной инженерной мысли.
Рядом с конструкцией, снаружи, проложена была полоска из темно-серого вещества; изредка по ней с ужасающим грохотом проползали механические сооружения, порождение чужого разума.
Шерристянин втянул носом воздух — по-особому, так, чтобы определить точный химический состав темно-серой ленты.
По ту сторону полосы начинались заросли земной растительности. Растительность была неплоха: своеобразного зеленого цвета, достаточной высоты, приятна на глаз по форме. Об этом, впрочем, он был уже осведомлен, изучив сведения, собранные о Земле автоматическими зондами.
Раздался неприятный звук, и шерристянин повернулся направо. Снаружи, вплотную к конструкции, в которой он находился, стоял землянин и барабанил каким-то маленьким круглым предметом по прозрачному веществу, вделанному в дверцу. Теперь предварительные сведения, полученные с помощью зондов, помогли шерристянину определить, что землянин был женского пола, землянкой. Побарабанив немного, она сделала непонятный жест: показала зачем-то три пальца и из стороны в сторону покачала головой.
Шерристянин быстро уловил биотоки жителя Земли и, разгадав их смысл, толкнул от себя дверцу. Слегка пожав плечами, он ступил на полосу из темно-серого вещества и двинулся по ней наугад.
Инопланетянину уже не раз случалось вот так же попадать в неизученные миры…
Глава третья
Дальнейшее изложение истории Миши Стерженькова, ставшего неожиданно для себя шерристянином, требует теперь краткого отступления.
Увы, автор вынужден сказать о том, что начиная с этого момента рассказ его в отдельных местах становится не очень полным, что многие подробности приходится опускать, описывая дальнейшие приключения юного спортсмена. Но как поступить иначе, если выше человеческих сил задача, например, описать мыслительный строй посланца другой цивилизации, невообразимо опередившей нашу по уровню развития? Если подумать, каждому станет ясно, что строй этот не может быть доступен нашему пониманию, человеку пока не постигнуть его.
И тут уж ничего не поделаешь: мы понимаем лишь то, что уложено в привычные нам рамки, и никому не дано шагнуть за них дальше. Только одному Мише Стерженькову на короткое время приоткрылись глубины чужого разума, в сравнении с которым разум любого из нас не глубже сектора прыжков в длину; но и сам юный спортсмен, вновь обретя потом сознание землянина, не сумел, конечно, передать нашими словами тончайшее сочетание ощущений, чувств, ассоциаций, переживаемых шерристянами.
Понятно, что невыполнима и другая задача: невозможно, пользуясь лишь нашими современными понятиями, убедительно раскрыть природу и механизм всех применяемых на Земле шерристянином способностей и свойств, аналогий которым не сыщешь на сегодняшний день ни у одного из жителей нашей планеты; не объяснить и того, каким, собственно, образом Миша Стерженьков вместе с сознанием шерристянина приобрел и чисто физическую возможность применять эти свойства, — ведь внешне его организм не претерпел никаких изменений. Факт же между тем не перестанет быть фактом — так было на самом деле!
Непостижимо для нас, скажем, удивительное умение инопланетянина произвольно превращать пространство в разнообразные предметы, но ведь не раз проделывал это посланец далекой планеты, вникая в закономерности чужого мира: превратил, например, крошечную часть окружающего его пространства в несколько двухкопеечных монет, на которые тут же накупил газет, как это делали рядом с ним настоящие земляне, и проглотил их в одно мгновение, мигом усвоив и осмыслив все, что только в них содержалось.
Трудно поверить и в то, что шерристянин легко проникал взглядом сквозь любые преграды, читал мысли прохожих, мгновенно разбирался в сущности любого землянина и т. д. и т. п.
Короче, еще не раз встретится в истории Миши Стерженькова такое, что на данном этапе своего развития мы можем, приспосабливаясь к нашему современному ладу, передать лишь весьма приблизительно.
Чего же другого, однако, можно было тут ожидать и надо ли огорчаться, досадуя на кажущуюся ограниченность человеческой мысли? Не правильней ли, сравнивая себя с шерристянами, задуматься над теми поистине головокружительными далями, которые предстоит еще преодолеть человечеству в процессе эволюции? И, конечно, они преодолимы: придет время, и сегодняшний день мы будем вспоминать с чувствами, похожими на те, какие сейчас вызывает воспоминание, скажем, об охоте на мамонтов или первобытных способах добывания огня. Придет время, когда…
Но и на такие размышления о манящих перспективах человечества не стоит тратить чрезмерное время — история Миши Стерженькова увлекает нас дальше, и ведь не только тем, чего еще не дано нам понять, представляет она интерес.
…Полчаса спустя шерристянин находился на перекрестке двух оживленных улиц и занят был тем, что подводил первые, предварительные итоги. С чужой планетой к этому моменту, о различными проявлениями жизни на ней, он уже освоился полностью, мигом постигнув язык землян; временами он даже думал на нем, хотя, конечно, и чувствовал то и дело недостаток в словах: их было мало, невозможно мало в земном лексиконе для выражения сложнейших мысленных чувств жителя другой планеты. А первые итоги получались такими…
Земляне, без сомнения, были живым, энергичным, многообещающим народом. Жизнь чужой планеты кипела и бурлила, сталкивая отдельные личности и целые группы в отношения, разнообразный характер которых требовал еще отдельного исследования. Несомненным и непреложным был тот факт, что перед населением планеты, только-только начинающим активное и сознательное наступление на тайны природы, лежала длинная дорога непрерывного развития, — дорога, по которой уже столько было пройдено самими шерристянами. Земляне же сделали на ней пока лишь несколько робких, неуверенных шагов…
На короткое мгновение разведчиком-шерристянином овладело даже чувство, которое весьма примитивно и приблизительно можно, пожалуй, назвать на нашем языке умилением. (Вот так же, наверное, с сочувствием и легкой понимающей улыбкой смотрит на очень молодое поколение человек, чья собственная молодость приходится на отдаленные уже годы.)
Шерристянину вспомнилось и о юности своего собственного народа, захотелось извлечь для сравнения из глубин своей памяти такие исторические картины жизни на Шерре, которые уже были даже почти не видны, скрываясь за отдаленными горизонтами времени.
И он сделал это, сделал; но снова, увы, мы вынуждены отказаться от описания того, что прошло перед его мысленным взором в короткие эти мгновения. Ведь нам, землянам, недоступно воспринимать бытие Шерры и историю этой далекой планеты так же, как воспринимают их с высот своего разума шерристяне. Поэтому и описание прошлого Шерры (а уж ее настоящего тем более!) в нашем пересказе, конечно, далеко бы не соответствовало действительности. И лучше отказаться от этого совсем, как, скажем, без сомнения отказался бы какой-нибудь литератор индейского племени иокотубаба, в словаре которого лишь три десятка слов, если б ему предложили перевести на свой язык трагедию Шекспира…
Время! Нельзя было терять его драгоценные крупицы. И, подведя первые, общие итоги, шерристянин приготовился окунуться в земную жизнь еще глубже. Он был до сих пор наблюдателем. Теперь, согласно программе исследований, ему предстояло самому немного пожить жизнью собрата по разуму, испытать все, что происходит в течение какого-то временного отрезка с коренным обитателем планеты Земли.
Человек с другой планеты включил участки мозга, зафиксировавшие в момент трансформации множество точных и подробных сведений о землянине, в чьей физической оболочке он находился. Тогда мгновенно он стал ощущать себя Мишей Стерженьковым, легли на его плечи все заботы юного спортсмена, определились цели, обрел вес и остальной, отлично знакомый всем нам земной груз.
(Но ощущая себя теперь Мишей Стерженьковым, на самом деле шерристянин не переставал, конечно, оставаться шерристя-нином. Снова мы столкнулись в этом с явлением, которое не перевести точно на язык наших представлений. Может быть, правда, чуть вернее было бы сказать, что шерристянин наблюдал за землянином, чьей жизнью он начал жить как бы со стороны, хотя на самом деле вовсе и не со стороны, а изнутри?)
И он взял путь к шестнадцатиэтажному типовому дому-башне на городской окраине, в котором семья Стерженьковых из четырех человек получила недавно новую трехкомнатную квартиру на пятнадцатом этаже.
Хорошим было в этот момент настроение шерристянина, начавшего жить жизнью брата по разуму. С удовольствием он ощущал тренированное свое тело, как делал бы это Миша Стерженьков, любовался некоторыми встречными девушками, но не забывал, пи на мгновение не забывал, конечно, и о Наде Переборовой.
Еще он думал о предстоящем наутро зачете, о международных соревнованиях по настольному теннису, которые скоро начнутся в княжестве Монако, о позавчерашней внушительной победе «Торпедо» над английской командой «Лидс Юнайтед» и дальнейших перспективах торпедовцев в очередном Кубке чемпионов…
Резким, отточенной техники прыжком преодолел он лужу, оставшуюся после недавнего дождя, которую стороной обходили остальные прохожие, купил билет «Спортлото» и полюбовался линиями красной спортивной машины, проехавшей мимо по улице.
Зорко глядя по сторонам, он заметил на одном из оживленных перекрестков старушку, которая собиралась перейти улицу. Конечно же, шерристянин, живя жизнью Миши Стерженькова, тут же поспешил к ней, чтобы взять ее под руку, перевести через оживленную магистраль, спросить, чем помочь еще.
— Бабушка, — издали начал посланец чужого разума, — подождите…
И вдруг…
Вот и настал он — момент, после которого история эта повернула на новые, неожиданные для шерристянина рельсы. Инопланетянин почувствовал вдруг, как небольшой, но вполне достаточный заряд его энергии передался атомам тела старушки, и она рванулась с места со скоростью спринтера. Резким рывком она обошла плотную группу более молодых пешеходов и наконец, упруго оттолкнувшись от мостовой, совершила даже акробатический прыжок с двумя полными оборотами через мчавшийся автобус. Отлично выполнив приземление, старушка без дополнительного разбега легко, словно через барьер, перепрыгнула через мотоцикл и без малейших признаков усталости финишировала на противоположной стороне улицы.
Раздался оглушительный скрежет тормозов, послышались растерянные трели милицейских свистков. Старушка, только что продемонстрировавшая отличную спортивную форму, мгновенно была скрыта густой толпой братьев по разуму.
Шерристянин досадливо тряхнул головой. Нет, этого, конечно, как бы ему ни было жаль старушку, делать не следовало. Активно вмешиваться в земную жизнь, выходя за рамки возможностей землянина, жизнью которого он жил, исследователь не имел никакого права. Кто знал, какие это могло повлечь за собой последствия. Сдерживаться надо было во что бы то ни стало, вести себя только так, как бы это делал землянин…
Толпа на другой стороне улицы продолжала густеть. Какой-то троллейбус, потеряв провода, стал поперек улицы, преградив движение. Растерянно переговаривались друг с другом, не зная, что делать, рослые милиционеры, люди, привычные ко всему, и наконец один из них дрогнувшим голосом сказал старушке: «Пройдемте!» Сама старушка что-то беззвучно бормотала и смотрела в небо.
Шерристянин тряхнул головой еще досадливее. Впредь, конечно, надлежало вести себя на Земле осмотрительнее. Дав себе такое слово и вновь сосредоточив мысли на предстоящем утром зачете, шерристянин двинулся дальше.
…Юное и легкомысленное существо Стерженькова Татьяна открыла ему дверь в квартиру
№59 на пятнадцатом этаже. С порога она выстрелила в посланца чужого разума очередью каких-то трескучих фраз: в силу легкомысленного и непочтительного своего характера она насмешливо обращалась к старшему брату на исландском языке, желая насладиться его замешательством. Есть еще такие девицы на свете, встречаются не так уж редко.
И уже шерристянин открыл рот, чтобы суровым тоном сделать ей замечание и напомнить о должном уважении к старшим…
Но в этот самый момент он снова не смог сдержаться. Излучение, обрабатывающее память, вырвалось из его глаз словно само собой, помимо его воли, и семиклассница Стерженькова Татьяна накануне экзамена по фольклору Исландии мигом начисто разучилась говорить по-исландски. А освободившиеся клетки ее памяти немедленно были заполнены знанием полных текстов сразу нескольких популярных брошюр, адресованных школьникам, — о культуре поведения, о скромности, об отношении к старшим и о некоторых других столь же важных вещах.
Не глядя даже на юное и легкомысленное существо, растерянно и беззвучно то открывавшее, то закрывавшее рот, шерристянин прошел мимо и скрылся в комнате Миши Стерженькова, в той, откуда не так давно юный спортсмен ушел навстречу величайшему историческому свершению Контакта,
И только здесь посланец чужого разума осознал, что он снова, не сдержав себя, активно преобразовал земную действительность, чего не имел права делать.
Досада наполнила до краев все его существо.
Шерристянин был очень собой недоволен: несколько минут назад он дал себе слово никоим образом не выходить больше за рамки возможностей братьев по разуму и все же еще раз вышел за эти рамки.
Глава четвертая
Надя Переборова между тем…
Да, читатель, пора уже вспомнить о Наде. Увлеченные описанием первых минут пребывания на Земле представителя иной цивилизации, мы оставили ее в весьма затруднительном положении. Представьте-ка, что это в ваши ежедневные пятичасовые упражнения на виолончели врывается телефонный звонок и Миша Стерженьков не своим голосом выпаливает в трубку ворох бессвязных, бессмысленных фраз — о двадцати секундах, будто бы оставшихся до события исключительной важности, о зачете по теории техники толкания ядра и, наконец, даже о каком-то космическом корабле неземного происхождения!.. Представьте затем, что Миша Стерженьков после всего этого замолкает на полуслове и в трубке воцаряется тишина. И что спустя еще несколько секунд в ней раздаются короткие и частые гудки — Миша в автомате повесил трубку. Ну что могла бы подумать Надя после подобного звонка?
Конечно, она не знала даже, что и подумать.
Растерянно она оглянулась на дедушку, в глубоком кожаном кресле читающего старинный роман «Вокруг света на бриге «Императрица Анна». Дедушка уже снова ушел в свое занятие так, как только он умел это делать, и не замечал больше ничего на свете.
Потом Надя положила трубку на рычаг и еще несколько минут оставалась у телефона, надеясь, что вот-вот он зазвонит снова. Но в комнате стояла глубокая тишина, нарушаемая только шелестом старинных пожелтевших страниц, попыхиванием дедушкиной трубки, почти целиком утонувшей в его густой бороде, да еще приглушенным одобрительным бормотанием старого капитана, сопровождавшим некоторые избранные места, описанные хронистом прошлого века.
И когда стало ясно, что звонка больше не будет, Надя растерянно вернулась в свою комнату и… снова взяла смычок. Чтобы выполнить ежедневную обязательную норму, оставалось играть еще ровно час, и рука исполнителя постепенно крепла, мощнее, увереннее звучал инструмент, мелодия уводила туда, куда и должно вести слушателя отточенное, настоящее исполнение.
И никто не упрекнет Надю Переборову за то, что она после такого звонка вернулась к занятиям. Сильным и волевым натурам дано умение продолжать работу, что бы ни происходило вокруг, а ведь работа, труд наш — самое главное в жизни. Нельзя ее останавливать; какие бы личные события ни потрясли нас, надо продолжать свое дело, несмотря ни на что… и если уж остается еще час упражнений, значит, необходимо снова браться за смычок. Твердым и волевым человеком была Надя Переборова, всегда умела взять себя в руки и сосредоточиться на единственно главном, и эти ее качества, разумеется, особенно ценил Миша Стерженьков.
Широко и мощно струились по квартире звуки старинного инструмента (дедушка, Афанасий Никитич, привез его в подарок внучке из последнего своего кругосветного путешествия, победив на аукционе в одном из зарубежных городов, знаменитом старыми мастерами виолончельного дела). Это была отличная скрипка!
Подхватив белоснежными парусами ветры мелодий, плыли куда-то модели корветов и бригантин, венчавшие книжные шкафы с лоциями и морскими романами. Словно бы под звуки виолончели танцевал «Яблочко» юный тогда еще дедушка на пожелтевшей настенной фотографии времен русско-японской войны.
И медленно, очень медленно совершали методичную свою работу стрелки старинных часов голландской работы, вывезенных дедушкой из города Барра-ди-Сан-Жуан на побережье Бразилии, на которые то и дело нетерпеливо посматривала Надя Переборова.
(Вот и получается, что нет человека без слабостей. Усилием воли заставив себя вернуться к инструменту, Надя все-таки не смогла справиться с желанием, чтобы оставшийся час пролетел как можно скорее. Но нельзя проявлять и чрезмерную строгость: крайняя молодость может извинить Надю — со временем она, конечно, воспитает в себе еще более сильные моральные качества).
Надя исполнила Второй концерт Дупелькова и еще несколько пьес для виолончели, написанных современными и старинными композиторами. Затем, тренируя руку, она принялась играть гаммы. Но и после гамм до истечения часа оставалось еще несколько минут, и она снова начала отрабатывать некоторые места Второго концерта Дупелькова, исполнением которого пока не во всем была собой довольна. Наконец голландские часы мелодично отбили время, и Надя бережно убрала инструмент в футляр. Дедушка все еще был поглощен описанием совершенного в прошлом веке кругосветного путешествия. Не желая его отвлекать, Надя написала ему записку азбукой Морзе — принятым между ними способом общения моряков, — и тихо выскользнула из квартиры.
Быстро сбежала она вниз по лестнице. Спустя несколько мгновений стояла уже на трамвайной остановке. И, сменяя поочередно трамвай, метро и троллейбус, стремительно стала преодолевать километры большого города, в разных концах которого жили Надя Переборова и Миша Стерженьков.
…Звонок юной виолончелистки был длинный, взволнованный. Затаив дыхание Надя прислушивалась к шагам за дверью, и дверь наконец отворилась. Улыбнувшись гостье приветливой, милой улыбкой, Таня Стерженькова сказала с порога:
— А, Надя!.. Здравствуйте, я очень рада вас видеть! Проходите, пожалуйста!.. Почему-то вы уже очень давно у нас не были… Наверное, экзамены… Проходите…
И Надя очень широко раскрыла глаза и даже растерянно отступила назад. Удивление Нади Переборовой было безграничным: ей показалось, что не Таня Стерженькова открыла ей дверь, а какой-то совсем другой, совсем незнакомый и, по-видимому, очень хороший человек, примерная и воспитанная ученица седьмого класса.
Куда только девалась отвратительная привычка младшей Мишиной сестры, дерзко глядя прямо в глаза собеседнику, высказывать свое мнение о нем на не изучаемом обыкновенными людьми исландском языке! Где были непочтительность к старшим, вертлявость, а также и многое другое из того, что — это не секрет — бывает подчас свойственно представителям подрастающего поколения! И даже сам внешний вид Стерженьковой Татьяны претерпел вдруг разительные, необъяснимые перемены.
(Вы представляете себе этот вид? Атрибуты его — пестрые расклешенные брюки, туфли с наимоднейшими, но нелепыми на самом деле каблуками, длиннющая блузка навыпуск, украшенная рисунком, какой нелегко создать обыкновенному художнику, но какой, конечно, без труда рождается в голове халтурщика, давно уже угадавшего вкусы стиляг или того хуже — тунеядцев. Растрепанная прическа и негармоничное сочетание красок на глазах, губах и ресницах усугубляют эту неприглядную картину.)
Перемена была загадочной, полной, необъяснимой, и Надя Переборова во все глаза, не веря им, продолжала рассматривать простое и милое синее платьице в горошек (нормальной, естественной была его длина), две симпатичные косички, перехваченные бантиками голубого цвета, и голубые же домашние туфельки с каблуками длины не больше и не меньше, чем та, которую требует не мода, а целесообразность.
— Мне… — растерянно пролепетала Надя, забыв о том, что еще несколько минут назад она могла думать только о Мише, — я… дело в том… Но, может быть…
— Да-да, Миша дома, он у себя, — с той же приветливой улыбкой сказала Таня. — Что же вы не проходите? Миша только совсем недавно пришел…
Теряясь в догадках (ничего правдоподобного не приходило ей в голову!), Надя переступила наконец порог. Могла ли она представить, какие необыкновенные события происходили совсем недавно за дверью квартиры № 59? А событий этих, причиной которых был разведчик чужого разума, человек с другой планеты, случилось уже немало.
Читатель запомнил, конечно, как в конце предыдущей главы, не сумев себя удержать, инопланетянин стер из памяти младшей сестры Миши Стерженькова знание исландского языка, которым она щегольнула так бестактно и не к месту. А спустя некоторое время шерристянин вдруг вмешался в земную действительность, преобразовав ее помимо собственной воли еще раз. Это произошло в момент, когда, осознав, что с ней случилось нечто необъяснимое, Стерженькова Татьяна разразилась слезами, которые не смогла удержать, несмотря даже на все усвоенные брошюры о правилах поведения. Опять не сумев удержаться, шерристянин вернул ей утраченное знание языка, но при этом внезапно для себя самого перестроил структуру некоторых мозговых клеток семиклассницы исландской спецшколы так, что она тут же претерпела еще более существенные внутренние перемены: она сразу стала совсем другим человеком, и как раз таким, каким всегда бы хотел видеть свою сестру Миша Стерженьков. Обычными, земными способами он никак не мог этого добиться.
Но решительно преобразовав земную действительность в третий раз, шерристянин уже почувствовал серьезное беспокойство. Словно бы какая-то неведомая сила то и дело заставляла его активно вторгаться в жизнь землян, и не было даже намека па разгадку того, в чем причина такого удивительного явления. Творилось что-то совершенно непонятное, такое, чего не было еще ни на одной из планет. Однако человек иного мира не мог сейчас думать только об этом — надо было продолжать жизнь землянина, собирая информацию, — и шерристянин, снова ощутив себя юным спортсменом, опустился на ковер, чтобы приступить к упражнениям из учения йогов.
(Миша Стерженьков заинтересовался системой йогов уже несколько месяцев назад. Добросовестно и внимательно он проштудировал литературу — некоторые статьи прочел даже на английском языке. Освоив упражнения первой ступени йоги, теперь он рекомендовал их всем своим друзьям, а сам, повторяя их ежедневно, уже готовился приступить ко второй, более сложной ступени. Занятия йогов ощутимо увеличивали заряд бодрости и поднимали работоспособность; по совету Миши, даже Надя Переборова успела разучить несколько упражнений…)
…Таня Стерженькова, ставшая совсем другим человеком, вежливо открыла перед Надей дверь в Мишину комнату и, извинившись, ушла, объяснив, что ей надо заниматься — мало времени остается до очень важного экзамена по фольклору Исландии. Надя проводила ее взглядом широко раскрытых глаз и только потом растерянно шагнула в комнату. Здесь она увидела Мишу, застывшего в хорошо знакомой ей «позе змеи», тряхнула головой, чтобы избавиться наконец от непомерного удивления, и вспомнила обо всех своих тревогах.
Нет, в комнате, украшенной многочисленными кубками, вымпелами, золотыми, серебряными и бронзовыми медалями, фотографиями известных спортсменов, ничто не говорило о том, что с ее хозяином совсем недавно произошло какое-то исключительно важное событие, не было даже и намека на космический корабль внеземного происхождения.
В самом Мише Стерженькове тоже не было заметно особых отклонений от той нормы, к которой Надя привыкла, — бодрым и подтянутым был его внешний вид, упражнение он делал добросовестно, с обычной старательностью. И Надя уже открыла рот, чтобы задать сразу очень много вопросов, буквально кипевших в ней и переполнявших все ее существо…
— Миша, — начала она, — Миша…
Но, прервав упражнение и поднявшись с ковра, Миша Стерженьков как-то по-особому взглянул Наде прямо в глаза, и тогда вместо всех вопросов юная виолончелистка почему-то вдруг сказала совсем другое.
— Сейчас у меня есть время, — слетело у нее с языка, — ежедневную норму я уже выполнила. А днем мы ведь собирались с тобой… собирались в музей, помнишь, на выставку виолончелей эпохи позднего Возрождения…
И без особой связи с предыдущим Надя добавила:
— Что-то не очень мне дается Второй концерт Дупелькова…
Миша Стерженьков в ответ согласно кивнул и стал собираться в музей, словно только и ждал Надиных слов.
Нетрудно объяснить, что произошло. А что же еще оставалось шерристянину? Объяснить Наде он ничего не мог: в интересах успешного завершения программы исследований на Земле никто из землян не должен был знать о пребывании на планете посланца чужого разума. Шерристянин был вынужден предпринять кое-какие меры. Небольшое воздействие на некоторые мозговые центры — и Надя просто забыла о том, что некоторое время назад ее оторвал от занятий такой удивительный телефонный звонок.
Не стоит, наверное, в подробностях описывать осмотр выставки виолончелей и прогулку в старом, тенистом парке поблизости от музея, которой он завершился. Многие, без сомнения, знакомы с тем, как выглядят музыкальные инструменты позднего Возрождения; прогулка же была самой обычной и ничем не отличалась от многих подобных прогулок, что уже были совершены Мишей и Надей до начала всей этой истории и, конечно, будут еще не раз совершены ими и в дальнейшем.
Место прогулки? Оно тоже было именно таким, какие и выбирают в подобных случаях, — в парке было не слишком много людей, были цветы, деревья и трава, и слышался шелест листвы в ласковых струях летнего ветерка, и звучали загадочные птичьи переговоры, исполненные гармонии подчас ничуть не меньше, чем даже сложные виолончельные построения, выполняемые на инструменте XVIII века.
Молодые люди беседовали о музыке и о спорте, делились мыслями и намечали общие планы, обсуждали прочитанные книги и фильмы, идущие на экранах…
Конец прогулки? Он мог бы тоже быть точно таким же, как и у всех подобных путешествий вдвоем… мог бы, но на тенистой и не очень светлой поэтому аллее парка, ведущей к выходу, дорогу шерристянину, живущему жизнью Миши Стерженькова, и Наде Переборовой преградили семеро юных землян с лицами решительными и хмурыми. Только что эти молодые люди сломала несколько зеленых насаждений, изрезали ножами скамейку, разбили фонарь, бросили на землю окурки и повалили на газон урну для мусора. Теперь один из них, выступив вперед и сокрушив по пути плакат, запрещающий ходить по газонам, обратился к инопланетянину с речью энергичной и краткой…
