Альманах Мир Приключений - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1973. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

      Дорохов, высокий, подтянутый, в рубашке с расстегнутым воротником, в искрящихся дакроновых брюках и в мягких светлых туфлях, походил скорее на тренера спортивной команды. Шел он быстро и свободно. Рядом с ним Киселев в темном пиджаке изнывал от жары. Он надевал темный костюм редко, по торжественным дням, и сегодня не хотел выглядеть провинциально перед столичным начальством, а теперь мучился от неуместного парада. Обоим им было за пятьдесят, но подтянутый Дорохов выглядел намного моложе располневшего капитана. Киселев шел и рассказывал. Он говорил, что их город был захолустным, но со строительством завода расцвел.
      — Когда-то здесь, — Киселев обвел рукой окружающие дома, — были пустыри, бараки и мусорная свалка. — Показал на здание кинотеатра, возвышающееся над зеленью сквера: — Построили в этом году. — На фасаде красивого здания была дата: «1970 год». А раньше там был вещевой рынок, толкучка. Сюда съезжались со всех концов спекулянты и жулики. Преступлений было много, значительно больше, чем сейчас.
      Дорохов слушал, внимательно рассматривая дома и улицу, и думал. «Действительно, за последнее время преступность изменилась».
      Ему часто приходится разъезжать по стране, бывать то в одном городе, то в другом. Иной раз даже не знаешь, куда попадешь на следующий день. Вот и вчера он уж никак не предполагал, что сегодня ему придется разгуливать по этим местам.
      Прав капитан: преступность, конечно, изменилась и преступники тоже. Редко, совсем редко он встречает теперь рецидивистов — преступников с прежней профессиональной закалкой. Исчезли вообще многие виды преступлений. Не стало банд, нет налетчиков. Реже стали совершаться дерзкие преступления. Но какое дело до этого людям? Они не хотят ни хулиганства, ни краж, тем более убийств. И им нет дела до того, что было раньше. Все считают, что сейчас надо жить спокойно. И из-за того, что преступность стала действительно мельчать, нельзя успокаиваться и делать выводы, что борьба с ней должна ослабнуть, стать менее острой. Задумавшись, Дорохов не заметил, как они пересекли длинный и широкий сквер, и подошли к большой и просторной беседке, почему-то выстроенной в самом конце сквера, Киселев дотронулся до руки полковника, чуть придержал его:
      — Вот смотрите, Александр Дмитриевич, здесь, где сейчас сквер, стояли сараи, на месте беседки была голубятня, большая, в несколько отсеков и этажей. Принадлежала она троим дружкам-хозяевам. Их голуби славились далеко за пределами города. К нам приезжали голубятники из разных мест. И здесь же собиралось жулье. Вечно пьянки, драки, поножовщина. Больше десяти лет, как нет этой голубятни. Да и сами голубятники куда-то убрались, а традиции остались. Теперь в этой беседке клуб местных хулиганов. Что тут только не делали — и разгоняли, и дружинников здесь целую группу держат, — но продолжают собираться, по вечерам концерты закатывают такие, что только держись: две-три гитары, аккордеон, и поют.
      — Может быть, и нет в этом ничего дурного, что собираются и поют.
      — Если бы только пели! Пьют, в карты играют, дерутся.
      — Это плохо. Поближе бы с ними нужно познакомиться…
      Киселев усмехнулся:
      — Борис Васильевич, наш начальник уголовного розыска, и Козленков их всех наперечет знают, да толку-то мало…
      Они вышли из сквера и подошли к маленьким разнокалиберным домикам-гаражам. Киселев сыронизировал:
      — Автопарк собственников. Частых машин у нас много. На заводе заработки хорошие, ну, вот и отвел райисполком это место частным владельцам, тут у них свои сторожа, свои порядки.
      За гаражами открылась новая улица. Три больших дома вплотную примкнули друг к другу, как бы образуя букву «П». Киселев подвел Дорохова к арке в середине крайнего дома и остановился:
      — Вот здесь, Александр Дмитриевич, все произошло.
      Дорохов осмотрелся. Большая, высокая арка тоннелем проходила сквозь дом и открывала вид на двор, утопающий в зелени. Киселев указал на противоположный дом:
      — Видите вот тот средний подъезд? Там живет Крючков, оттуда и вышел Лавров. Вот здесь посередине, прямо под электрической лампочкой, что под сводом, мы обнаружили труп Славина.
      Дорохов долго простоял под аркой, что-то обдумывая, походил по двору, рассмотрел подвешенные люминесцентные лампы и решил: «Побываю здесь еще раз вечером, когда будет темно. Другая картина будет». Обратившись к Киселеву, спросил:
      — А почему вы до сих пор не допросили Крючкова?
      — Уехал он, Александр Дмитриевич. От него ушла жена, оставила ему ребенка, и он повез дочку к родственникам в деревню, а куда, неизвестно. Взял на десять дней отпуск и уехал.
      — Может быть, этот Крючков что-нибудь знает?
      — Может быть. — Киселев нехотя добавил: — Судился он за хулиганство, да и со Славиным частенько его встречали.
      — Нужно его искать, — решил Дорохов.
      — Найдем, — согласился Киселев.
      Они походили еще по двору и направились в городской отдел. Полковник спросил у Киселева:
      — Где тут у вас заводская дружина?
      — Штаб во Дворце культуры, у них там специальная комната есть.
      — Далеко?
      — Да нет, будем проходить мимо.
      — Давайте заглянем! — предложил Дорохов.
      Капитан замялся. Видно, ему не очень хотелось идти к дружинникам, и он, взглянув на часы, попросил:
      — Может быть, в другой раз? Скоро восемь часов, а мне сегодня проверять постовых милиционеров.
      — Тогда идите, — согласился Дорохов, — я один зайду.
      Дворец культуры, как и все здания вокруг, был новым. Дорохов обошел парадный вход, где крикливые афиши сообщали о танцах под радиолу и что входной билет стоит полтинник, а длинноволосая девушка с огромного щита казалась Евой, которой хочется спать. Полковник, познакомившись с репертуаром, вздохнул, покачал головой и направился к менее респектабельному входу, с надписью, выполненной на окантованном стекле: «Штаб народной дружины завода».
      В просторной комнате по стенам были расставлены рядами стулья. Буквой «Т» стояли два стола — один обыкновенный письменный, а другой длинный, почти во всю комнату. За маленьким столом сидел мужчина лет двадцати пяти-двадцати восьми. Он довольно сердито что-то говорил обступившим его дружинникам. Их было много — человек двадцать или больше. Среди собравшихся мелькали девичьи лица.
      Дорохов сразу понял, что разговор был острый. Скорее, это даже не разговор, а общий спор. Этим спором все настолько увлеклись, что никто и не заметил его появления.
      Остановившись в стороне, Александр Дмитриевич прислушался. Бойкий паренек лет девятнадцати стоял вплотную у письменного стола и, обращаясь к сидящему, говорил:.
      — Нет, ты посуди сам. Я вчера им говорю — нужно соблюдать порядок, а они мне в ответ: «Пошел ты… Сами сначала научитесь этому порядку!» Я предлагаю идти в штаб, а один из них, наглая такая морда, спрашивает: «А если я не пойду, что, бить будешь?»
      — Подожди, Звягин, — отстранил говорившего здоровенный парень.
      Он был постарше первого года на три-четыре и казался самым высоким среди собравшихся. Его серый пиджак, наверное 56-го размера, настолько облегал плечи и спину, что казалось, стоит парню сделать резкое движение — и все швы немедленно разойдутся. «Ну и парень! — подумал Дорохов. — Копия чемпиона страны по штанге Василия Алексеева». В это время «чемпион» начал говорить гневно и с жаром:
      — Нужно что-то придумать, Рогов! С того дня, как все это случилось, шпана просто распоясалась. На что уж меня все слушались, а сегодня в обеденный перерыв подходят в столовке два пьянчуги из тех, кто крутятся возле беседки, и так нахально спрашивают: «Допрыгались, дружиннички? Вас еще не разогнали? Зря! А то вы хуже бандитов стали».
      — Ну, и что же ты им, Кудрявцев, ответил? — спросил Рогов.
      — А я им сказал — пусть не надеются: дружина как была, так и будет и все равно мы ихнюю компанию разгоним, а если нужно будет, то и беседку разберем.
      — Зачем же разбирать беседку? Пусть стоит, — медленно проговорил Рогов.
      К Рогову обратился другой дружинник, постарше остальных, и попросил:
      — Разреши, Женя, мне несколько слов?
      — Давай, Карпов, говори, — согласился Рогов.
      — Правильно сказал тут Кудрявцев: дружина была и будет. Но нам нужно что-то срочно предпринять. Тебе бы, Евгений, в городском штабе посоветоваться. Может, в комитет партии сходить. Наша дружина вот уже какой год первенство в городе по общественному порядку держит, а тут такой случай. Я считаю, что ослаблять работу мы не имеем права.
      — Да! Как же дальше? — протиснулась к столу худенькая, невысокого роста девушка. — Нет, ты скажи, Женя, — наступала она на Рогова, — как нам быть дальше? Позавчера вечером иду через сквер мимо беседки, там человек десять ребят. Двое с гитарами, все пьют водку и орут песни. Увидели меня и кричат: «Зинуха, заходи, выпей с нами за упокой души Сереги-парикмахера, а заодно и за упокой своего приятеля — его ведь все равно расстреляют!». А потом спрашивают: «Правда, что скоро дружину разгонят?»
      Кто-то из собравшихся предложил всем вместе взяться и всыпать хулиганам по первое число. Кто-то сказал, что сейчас следует посылать в обход дружинников не как обычно — парами, а направлять пятерки.
      Девушка с повязкой на левой руке, стоявшая в стороне и не участвовавшая в разговоре, сказала, что Лида Ермилина и Жора Старков из ее группы решили уйти из дружины.
      Рогов встал, призвал всех к порядку:
      — Ты, Павлова, не горюй. Пусть уходят Старков и Ермилика, пусть и другие, кто испугался, бегут из дружины, держать не будем. Был я сегодня в городском комитете партии, был и в штабе города, там сказали, что коллектив завода доверил нам охрану общественного порядка в нашем микрорайоне и никто нас этого доверия не лишал.
      Рогов хотел добавить что-то еще, но заметил Дорохова, насторожился, решил, что при постороннем и так было слишком много сказано, и с недовольством спросил:
      — Что вам, товарищ?
      — Вы начальник штаба? — в свою очередь поинтересовался Дорохов.
      — Да.
      — Тогда я к вам.
      — Может быть, зайдете в другой раз? У вас что-нибудь срочное?
      Полковник, порывшись в своем бумажнике, достал вчетверо сложенный листок и протянул его Рогову. Начальник штаба взял этот лист, развернул, и, по мере того как он читал, лицо его менялось. Разгладились хмурые складки на лбу, он быстро вышел из-за стола, подошел к Дорохову. Тот протянул ему удостоверение личности, Евгений бегло взглянул, отстранил его — ладно, мол, и так вам доверяю, — сильно пожал руку полковнику и повернулся к дружинникам:
      — Ребята, товарищи! Из Москвы прислали полковника милиции Дорохова, специально разобраться с делом Олега.
      Дружинники еще плотнее обступили Рогова и Дорохова и молча, выжидающе рассматривали приезжего.
      Зина Мальцева сначала хотела протиснуться к Дорохову, но потом заметила оставленный начальником дружины на столе документ и стала читать. Это была телеграмма. Она начиналась так: «Москва — начальнику Уголовного розыска Советского Союза. Лучший дружинник-комсомолец Лавров, защищаясь, убил нападавшего. Его арестовали, ему не верят. Просим затребовать дело, объективно разобраться.
      Секретарь комитета комсомола завода — Зверев.
      Начальник штаба дружины — Рогов».
      На бланке в верхнем левом углу была резолюция: «Дорохову А.Д. Немедленно вылетайте. Изучите все на месте. Исполнение доложите».
      Зина решительно растолкала ребят, окруживших Дорохова, подошла к нему, как-то непосредственно, по-детски доверчиво взяла его за руку и, просветлев от радостной надежды, спросила:
      — Олега освободят?
      Дорохов понял, что ему нельзя больше молчать, и предложил:
      — Давайте поговорим, только не все сразу. Несколько слов скажу я, а потом вы, но по очереди.
      В комнате воцарился порядок. Дорохов коротко рассказал, что ознакомился с делом, разговаривал с Олегом, был на месте происшествия, но сделать выводы еще не может и не знает, можно ли верить Лаврову.
      Заговорили сразу несколько человек, но их остановил Рогов:
      — Лаврова мы знаем давно. Многие вместе учились с ним в школе. Вместе работаем на заводе. Занимаемся спортом, ходим в институт. Вот уже, три года в одной дружине. Лаврову мы верим. Если он говорит, что у парикмахера был нож, значит, нож был на самом деле.
      — Тогда у меня просьба. — Дорохов встал, окинул взглядом внимательно слушающих дружинников и продолжал: — Помогите отыскать этот самый нож. Если у вас, товарищ Рогов, найдется свободных тридцать — сорок минут, то проводите меня, пожалуйста.
      Рогов подозвал к себе своего заместителя, Алексея Карпова, передал ему график, еще какие-то записки, вернул Дорохову телеграмму. Когда полковник прощался с ребятами, к нему подошел худощавый молодой человек, такого же возраста, как и Рогов или Карпов. Только, в отличие от дружинников, он не принимал участия в общем споре, не бросился, как все остальные, к Дорохову. Он терпеливо выжидал и теперь доложил:
      — Товарищ полковник! Я инспектор уголовного розыска городского отдела лейтенант Козленков. Прикреплен к заводской дружине, а сейчас работаю по делу Лаврова. Слышал о вашем приезде, но представиться вам не успел.
      — Отлично. — Дорохов пожал руку инспектору и предложил: — Пойдемте вместе с нами, нужно поговорить.
      Когда они выходили из комнаты, Дорохова остановил чей-то напряженный, ищущий взгляд. Обернувшись, он увидел ту самую худенькую девушку, что обращалась к нему.
      — Вас, кажется, зовут Зина?
      — Да, Зина Мальцева.
      — Вот что, Зина, когда вы завтра освободитесь?
      — Я в отпуске. — Девушка на миг замялась. — Часов в двенадцать буду свободна.
      — Ну и прекрасно! Как освободитесь, приходите ко мне в городской отдел.

* * *

      Прежде чем разойтись на свои посты, дружинники еще долго обсуждали приезд Дорохова. Больше всего усердствовал Звягин.
      — Я как глянул на полковника, сразу догадался, что он из уголовного розыска. Стоит такой тихий, незаметный, как будто до нас ему и дела нет.
      — Заливаешь ты, Петька, ничуть он и не похож на работника уголовного розыска, — перебил Звягина Кудрявцев. — Когда Рогов сказал, что он полковник из Москвы, ты аж рот раскрыл, а сейчас заправляешь. Я, например, посмотрел на него и решил, что это тренер из центра — из сборной команды. — Ну, думаю, за мной. Будет приглашать в спортивную школу. Есть у них такая в Москве.
      — Нет, вы послушайте! Я его первая заметила, — медленно говорила Светлана Павлова. — Вы все столпились возле Жени, а он вошел, осмотрелся, стал в стороне и молчит. А сам с интересом слушает, о чем вы галдеж подняли. А я подумала, что только нам и не хватало сейчас журналиста.

* * *

      Дорохов и его спутники пришли к дому, находящемуся рядом с кинотеатром. Коз ленков спросил:
      — Может, вам, товарищ полковник, лучше без меня зайти к Лавровым? Думается, что мы с Киселевым им не очень приятны, а я вас тут подожду.
      Дорохов согласился. Они вдвоем с Роговым поднялись на лифте на пятый этаж и остановились у двери, обитой черным дерматином, с маленькой медной табличкой «Лавровы». Рогов позвонил и, услышав негромкий женский голос за дверью, попросил:
      — Калерия Викторовна, это я, Рогов. Можно к вам на минутку?
      Дверь открыла стройная женщина, возраст которой было трудно определить.
      При виде Рогова и незнакомого мужчины она непроизвольно запахнула ворот домашнего халата.
      — Есть что-нибудь новое? — Голос женщины дрогнул.
      — Вот полковник из Москвы хочет с вами побеседовать, — сказал Рогов.
      — Коля, к нам Рогов с товарищем, прими, — обронила она кому-то в глубину квартиры, а сама быстро скрылась за одной из дверей.
      В прихожую вышел высокий, худой мужчина. Поздоровался с Роговым, лаконично представился Дорохову: «Лавров», — и провел их в просторную комнату. Подошел к письменному столу, заваленному бумагами, и остановился, словно не зная, занимать ли ему гостей или продолжать работать. Молчание явно затягивалось, но в это время появилась хозяйка. Она успела переодеться. На ней было строгое темно-серое платье. Губы чуть-чуть тронуты помадой. Эта перемена не ускользнула от взгляда Дорохова.
      «Сын в тюрьме, а она думает, как моложе выглядеть!» — про себя рассердился Дорохов. А потом ему пришел на память эпизод, вычитанный из какой-то книги; он пытался вспомнить, что это за книга, но ему не удавалось. А речь в этом эпизоде шла о том, что в ленинградскую блокаду женщины в одном учреждении следили за тем, чтобы их сослуживицы не забывали, что они женщины. Считалось плохим симптомом, если женщина или девушка переставала заботиться о своей внешности. К такой очень скоро приходила смерть.
      Лаврова непринужденно протянула руку. «Какое хорошее лицо!.. — подумал Дорохов. — А сын очень похож на мать. Все-таки напрасно отрицают физиономистику. Правда, по теории Ламброзо у преступника должны быть маленький лоб, квадратный подбородок и выступающие челюсти — и все это по наследству. Неверно это, хотя если человек стал негодяем, то чаще всего это ставит печать и на его лицо. Редко встречались мне подлецы с ангельскими ликами. Любое правильное, красивое лицо может исказить выражение злобы, ненависти, вульгарности, тупости».
      Дорохов дал прочесть Лавровым телеграмму, которую показывал Рогову, и рассказал о цели своего приезда.
      — Так вы хотите найти истину… — несколько иронично произнесла Лаврова. — А вот местные товарищи считают, что она у них в кармане! — В ее глазах вспыхнули искорки гнева.
      Чтобы как-то разрядить атмосферу, Дорохов встал и подошел к одной из висящих на стене картин.
      Эту манеру письма он знал. На полотне маслом под старый гобелен было изображено сказочное царство. «Но нет, — подумал Дорохов, — этого художника не может быть в частной коллекции». Он взглянул на Лаврову, наблюдавшую за ним, и протянул:
      — Очень похоже на Борисова-Мусатова.
      — Это и есть Борисов-Мусатов. Мое наследство от бабушки. — И она назвала фамилию известной актрисы прошлого века.
      Дорохов по-новому взглянул на остальные картины. Те, что он принял за талантливые копии, вполне могли быть настоящими шедеврами. Вот то, например, полотно, где конек-горбунок бьет копытом и пышет жаром, поджидая Иванушку, наверное, Васнецов. Калерия Викторовна, перехватив взгляд Дорохова, подсказала:
      — Это Аполлинарий Васнецов.
      Дорохов помнил роспись Владимирского собора в Киеве, где как-то он провел немало времени. Любовался древней живописью и думал… ломал голову над загадкой, подсунутой ему очередной командировкой. Выждав, пока женщина успокоилась, Дорохов попросил:
      — Расскажите мне об Олеге. Как он рос, чем увлекался. В общем, какой он?
      — Олег у нас самый младший, — тихо начала Калерия Викторовна. — В детстве был болезненным, да к тому же еще у него плохо со зрением — сильная близорукость.
      Александр Дмитриевич вспомнил прищуренные глаза парня, когда его привели на допрос. Он тогда решил, что Лавров позирует, а оказывается, все гораздо проще — он плохо видит. Не вытерпев, осторожно спросил:
      — А он постоянно носит очки?
      — Постоянно, — вздохнула женщина. — У него минус четыре. Из-за этого все и пошло. Очки он надел еще во втором классе, а дети в таком возрасте довольно жестоки. «Очкарик да очкарик». А мальчишка был самолюбивым. Вот тут у него появилось желание стать сильным. С тринадцати лет начал заниматься самбо. Два года его не принимали в секцию. Ну, потом уступили его упорству, да и муж помог.
      Дорохов внимательно слушал и мысленно возвращался на место происшествия. Он старался решить новую задачу. Если Олег плохо видит, то мог ли он рассмотреть в темноте нож? А с другой стороны, при плохом зрении он мог что-то похожее принять за нож. Не тут ли разгадка?
      Калерия Викторовна рассказывала, с каким упорством сын «вырабатывал характер».
      — Терпеть не мог домашнюю работу — «ни уму ни сердцу», по его словам, — а делал.
      Женщина поняла, что увлеклась подробностями, но уже не могла остановиться. Дорохов понимал ее. Мать! Она говорила о друзьях сына и о недавно возникшей привязанности. Рассказала, что Олег дружит с Зиной, да, да, с Зиной Мальцевой, что они с мужем, заметив эту дружбу, посоветовали сыну приглашать девушку к себе домой. Зина у них бывает часто. Наверное, уже скоро год. А когда случилось это несчастье, она взяла отпуск и все дни сидела у них дома. Хорошая девушка: добрая, ласковая и отзывчивая.
      Лавров встал, подошел к жене:
      — Лера, может быть, мы предложим нашим гостям чай?
      Калерия Викторовна мгновенно поднялась, хотела уйти, но Дорохов ее остановил и вежливо отговорил:
      — Уже скоро одиннадцать, а мне через полчаса нужно быть в одном месте. Кроме того, хотелось бы еще поговорить. Скажите, Калерия Викторовна, а какой у Олега характер — мягкий, уравновешенный, вспыльчивый?
      Рогов, молча присутствовавший при разговоре, хотел что-то сказать в защиту Олега, но, видно, решил, что ему просто не стоит вмешиваться в беседу.
      Калерия Викторовна ответила:
      — Трудно определить человека вот так однозначно. Какой он? Добрый? Да, когда нужно быть добрым, он не без разбора, не слюнтяй. Честный? Я уверена, что да. Я знаю, вы подумаете, какая мать скажет иначе.
      — Он действительно никогда нам не лгал, — подтвердил Николай Федорович и помолчав, добавил: — Он мог бы соврать только в одном случае — если бы эта ложь кому-то очень понадобилась. Ну, скажем, если бы решил спасти друга. Но и тогда Олег просто сказал бы, что это сделал он. Была однажды в школе у него такая история…
      — У меня еще вопрос. Часто ли Олег возвращался домой поздно? И всегда ли трезвым?
      — Олег не пьет. Совсем не пьет. И его товарищи это знают, привыкли и даже не обижаются. Ему один окулист сказал, что зрение сильно ухудшится от алкоголя, и он не пьет. Потом, самбо, спорт тоже не любят пьяниц. Курить и то начал в прошлом году.
      — Понятно… — протянул Дорохов. — Сами понимаете, что сказать вам что-либо о деле я просто еще не в состоянии, но истину мы все-таки отыщем, — улыбнулся он Лавровым. — Вы мне обязательно позвоните. — Вспомнив, что он еще не знает номера телефона своего нового кабинета, извиняющимся тоном закончил: — Дежурный по районному отделу вам скажет номер. Я его еще пока не знаю. Или лучше я позвоню вам сам. У меня к вам просьба: позвольте взглянуть на комнату Олега.
      Дорохов знал, что мир вещей иногда может рассказать о своем хозяине куда больше, чем люди. Поэтому, прежде чем уйти из квартиры Лавровых, ему захотелось взглянуть на комнату Олега.
      Узкая, длинная комната заканчивалась окном и примыкающей к нему балконной дверью. Она просвечивалась вся насквозь и казалась почти пустой. Здесь не было картин, дорогих портьер, только небольшая тахта, письменный стол и книжные полки по стенам. Рядом с дверью — секция шведской стенки, за ней — на деревянной платформе боксерская груша, под ней — на полу несколько пар гантелей разного веса, от маленьких, пятисотграммовых, до больших, не меньше чем семь-восемь килограммов каждая. На письменном столе — несколько общих тетрадей, технический справочник, две авторучки. Казалось, что хозяин комнаты вот только что на минуту вышел, вернется и снова сядет за свои конспекты. Дорохов подошел к письменному столу, взглянул на книжки, расставленные на двух полках. Бросились в глаза белые буквы па синем переплете: «Философия», рядом — учебник по сопротивлению материалов, английский словарь. На отдельной полке выстроились книги по спорту. Здесь был довольно редкий, давно не переиздававшийся учебник по дзю-до Ознобишина, вышедший в тридцатых годах. Тот самый, по которому когда-то тренировался и он, Дорохов. Был толстенный, в несколько сот страниц, современный учебник по самбо с боевым разделом, который преподавался в десантных войсках да еще в нескольких службах, в том числе и в уголовном розыске. Были книжки по боксу, гимнастике и даже по стендовой стрельбе. Рассматривая корешки книг, Александр Дмитриевич вспомнил, что кто-то рассказывал, что существует метод оценки популярности библиотек. Берут сильно зачитанные книги и в процентном отношении относят к общему количеству. Спортивные книжки Олега свидетельствовали, что ими пользуются очень часто.
      Дорохов попытался отыскать художественную литературу, но так и не увидел ни одной книжки, которая могла бы рассказать об увлечениях Олега. Калерия Викторовна, наблюдавшая за Дороховым, пришла ему на помощь:
      — Здесь у Олега только учебники и по спорту. Вся наша библиотека в коридоре, на полках. Он много читал, но говорил, что хорошая книга на его полке мешает ему заниматься, отвлекает.
      «Серьезный парень», — подумал Дорохов об Олеге, выходя из квартиры Лавровых.

* * *

      Возле дома к Дорохову и Рогову присоединился Козленков. Видно, он хотел спросить, как прошел разговор, но ждал, что скажет полковник. «Молодец, — подумал Дорохов, — с выдержкой».
      На улице почти не осталось прохожих. Изредка встречались пары. Пробегали почти пустые троллейбусы, мелькали легковые машины. Город засыпал.
      — Обратили внимание, Александр Дмитриевич, что сам Лавров немного прихрамывает? — спросил Рогов.
      — Да, заметил, — ответил полковник.
      — У Николая Федоровича нет левой ступни. Ранили его под Берлином за несколько дней до конца войны. Хороший человек. И она славная. В прошлом году ей заслуженного врача РСФСР присвоили. Тяжко им, тяжко, потому что уж очень верят сыну.
      — Да, верят, — протянул Дорохов. — Слушайте, Женя, я отнял у вас целый вечер. Может быть, вы торопитесь? Тогда мы вдвоем с Козленковым справимся. Мне хотелось побывать на месте происшествия в то же время, как тогда, когда все это произошло. Понадобится еще час. Мы с Козленковым на службе, а вот вы — другое дело.
      — Да что вы! — обиделся Рогов. — Может быть, я лишний?
      — Тогда пойдемте, — улыбнулся Дорохов.
      Втроем они направились к дому, где был убит Славин.
      Козленков и Рогов вели полковника проходными дворами, и они быстро пришли к нужной арке. Александр Дмитриевич взглянул на часы. Стрелки показывали двадцать три часа тридцать минут. Всего несколько минут оставалось до того времени, когда здесь разыгралась трагедия. Под аркой горел сильный электрический фонарь, во дворе на столбах горели люминесцентные лампы. Они хорошо освещали всю территорию. Дорохов припомнил, что в тот вечер шел дождь, а сегодня его не было. Рогов и Дорохов прошлись по двору, спугнули в беседке парочку, подошли к подъезду, где жил Степан Крючков, а потом направились под арку. Дорохов внимательно осматривал все кругом, точно что-то отыскивал. Попросил Козленкова снова вернуться к подъезду, немного постоять, потом идти к Рогову, а Рогова послал к арке. Сам отстал, вошел в беседку, потом остановился возле клумбы. Зачем-то пробрался в кусты жасмина, росшие в центре двора, подождал, пока Козленков приблизился к Рогову, и сам, крадучись, прямо по цветнику направился к ним. Под аркой он спросил Рогова, видел ли тот, где шел он, Дорохов.
      Начальник дружины не понял, чего хочет от него полковник, и извиняющимся тоном ответил, что наблюдал за Козленковым, а его не заметил. Дорохов еще раз зачем-то вернулся к центру двора, что-то пытался отыскать на земле, но потом, безнадежно махнув рукой, возвратился к своим спутникам.
      Нужно сказать, что у Александра Дмитриевича была своя особенность, свой пунктик. Начиная работать по какому-то новому делу, он обычно по нескольку раз бывал на месте, где совершалось преступление. Сообразуясь с обстановкой, всякий раз пытался мысленно воспроизвести картину случившегося. Понять и разобраться в действиях человека, решившего совершить преступление, а потом представить все его дальнейшие поступки, может быть даже перевоплотиться в него. На месте всегда лучше думалось. Вот и сейчас он пытался найти на месте то, что днем не заметил. Искал, ничего не находил, но кое-какие предположения у него появились.
      Обратно возвращались молча. Шли через сквер. Подошли к опустевшей беседке, той самой, в которой, по словам Киселева, собирались хулиганы. Остановились. Александр Дмитриевич, словно почувствовав невысказанную просьбу Рогова, предложил:
      — Посидим, покурим и поговорим.
      Рогов еще там, в штабе, когда его позвал с собой Дорохов, ждал этого разговора, потом он даже подумал, что полковник хочет уклониться от него.
      — Надо поговорить, Александр Дмитриевич.
      Они вошли в просторную шестигранную беседку с большим, видно самодельным, столом посредине. Первое, что бросилось в глаза, — чисто выметенный пол. Ни окурков, ни пыли. Рогов заметил это и улыбнулся:
      — У них тут свой порядок. Где-то в кустах прячут веник, ведро, тряпку и обязательно стаканы, а то и закуску. Когда расходятся, по очереди, конечно не из тех, кто верховодят, убирают. Вот загляните в ближайшую урну и там найдете пяток пробок, консервные банки.
      Александр Дмитриевич предложил Рогову и Козленкову сигареты, уселся на скамью, закурил и вдруг спросил:
      — А этот самый Славин бывал здесь?
      — Бывал. Здесь многие бывают, — сразу же ответил Козленков. — Соберутся выпить — и сюда. Беседка у них называется «подожди немного».
      — Оригинально! Как у Луи Буссенара, — усмехнулся Александр Дмитриевич. — Только там так называются небольшие рощи. Раньше я этим капитаном «Сорвиголова» зачитывался. Да и теперь еще нет-нет да загляну. Ну так вот, дорогие мои коллеги, о Лаврове. Все, что есть в уголовном деле, удивительно четко работает против вашего Олега. Вот посудите. Лавров говорит, что парикмахер был пьян. По заключению биологической экспертизы в организме Славина алкоголь полностью отсутствует. Лавров говорит, что был пьян, а его никто не видел. Есть и третье, не менее важное обстоятельство. Дружинник говорит, что Славин хотел его убить, но за что, не знает. И никто этого не знает.
      — Так вы, Александр Дмитриевич, Олегу не верите? — не выдержал Рогов.
      — Подожди! — поморщился Дорохов. — При чем тут верю или не верю? Я говорю о фактах, имеющихся в деле. Так вот, все эти факты свидетельствуют против Лаврова. Криминалисты, следователь, прокурор, наконец, суд в первую очередь рассматривают факты.