Восходящие Эстории - Крик Новорождённых

      Оссакер сосредоточил все силы на работе. Он влил энергию своего тела в руку Ардуция, почувствовав, как мальчик напрягся под его пальцами, и услышал изумленный вздох. Мысленно Оссакер видел, как линии жизни из пальцев переплетаются с линиями по обе стороны перелома. Ардуций ахнул, когда круг замкнулся, почувствовав, как жизнь течет вокруг его руки и вливается в больное место.
      Это оказалось самым легким. Оссакер мог бы прерваться на этом, избавляя Ардуция от боли столько времени, сколько сможет бодрствовать и не терять концентрации, но это его не исцелит. Теперь надо провести линии жизни через поврежденное запястье, создав связь, которая показала бы, что исцеление произошло.
      Оссакер ясно видел нарушения, вызванные переломом. Там, где кости сопоставили неправильно, где обломки по-прежнему оставались в теле, поток крови прерывался.
      — Начинаем, Ардуций. Постарайся оставаться спокойным. Надо, чтобы энергия прошла тебе в запястье. Надеюсь, тебе не больно.
      — Действуй.
      Оссакер кивнул и сделал очень глубокий вдох. Он начал с того места, где линии жизни у Ардуция были самыми сильными, — с предплечья. У него в голове появилась картина распределения энергии, Оссакер видел те точки, в которых линии уходили с запястья Ардуция, чтобы соединиться с его собственными линиями. Он сосредоточился и надавил, начав проталкивать линии назад, туда, где им полагалось быть. Мальчик продвигался медленно, используя искусственно замкнутую цепь для того, чтобы проходить через место травмы. Он возвращал обломки кости на место, снова открывал сосуды, затаскивал нервные окончания в места их правильного расположения. Процесс был ужасно медленным и чересчур деликатным.
      Ему приходилось сражаться с каждым волоконцем энергии на каждом крошечном шагу. Оссакер словно направлял множество угрей через лабиринт, который перемещался и менялся вокруг, и каждый угорь готов был в любой момент улизнуть, если внимание целителя на секунду отвлекалось.
      Оссакер чувствовал, что на лбу у него выступили капли пота, а потом пот начал стекать вниз. Подмышки и спина тоже намокли. Все его тело разогревалось по мере того, как он отдавал все больше собственных сил. Оссакер оставил попытки направлять беспорядочную энергию, находившуюся в помещении. Это было бы слишком большим шагом вперед для юного разума, которому сейчас требовалась максимальная сосредоточенность.
      И в то же время мальчику приходилось бороться с радостным возбуждением. Оно было вызвано тем, что под его пальцами, ставшими ярко-красными и желтыми от переполнявшей их энергии, серое и черное начало светлеть и исчезать.
      — Как ты себя чувствуешь? — с трудом спросил он, хватая ртом воздух.
      — Жжет, — ответил Ардуций спокойно. — Но это не больно.
      — Хорошо. Наверное.
      Центр перелома еще сильнее замедлил его продвижение. Там оказалось так много трещин и смещений! Ардуций говорил, что рука болит. Но боль должна быть просто невыносимой! Оссакер подавил поднявшееся в нем чувство вины. Он направил еще больше энергии в руку. И там, где у него по щекам струился пот, он ощущал сухость, которая приходит вместе со старением.
      Нужно еще больше энергии, напомнил себе Оссакер, ведь ему надо залечить оба запястья! Локоть, который не сломан, а просто распух, подождет.

* * *

      Когда рассвет, яркий и белый, прокрался сквозь закрытые жалюзи, Шела Хаси проснулась усталой и разбитой. Она потерла шею рукой и, моргая, осмотрела комнату. Зевок застрял у нее в горле.
      Ардуций, сняв шины с запястий, сидел на кровати Оссакера, держа его за руку. Голова Оссакера едва виднелась из-под одеяла. Лицо у него было потрескавшимся и морщинистым, голову покрывали седые волосы. Он еле шевелился, зато Ардуций улыбался во весь рот. Болезненная бледность почти сошла с его лица, глаза сияли здоровьем.
      — Смотри, что он сделал! — торжествующе сказал Ардуций. — Смотри, что он сделал!
      Шела уставилась на них, не зная, следует ли ей радоваться или вопить от страха.

ГЛАВА 16

       847-й Божественный цикл, 35-й день от вершины дуса, 14-й год истинного Восхождения
      Когда Кессиан тем же утром открыл дверь спальни Гориана, слепящее солнце дуса отражалось от режущей глаз белизны снега и врывалось в комнату сквозь распахнутые ставни.
      Гориан сидел за рабочим столом и читал текст Восхождения о масштабах возможностей Хранителя Земли, их развитии и применении. Кессиан сам написал его больше четырех десятилетий тому назад. И то, что Гориан был так поглощен чтением, доставило старику маленькую радость в этот неприятный день.
      Тунику Гориана, как и его собственную, украшали красные полосы Восхождения. Он был бос и лениво постукивал пальцами ног по теплым камням под ногами. Мальчик не обернулся к Кессиану, пока тот, медленно и осторожно, не опустился на его кровать.
      — Откуда ты так давно знал, что мы вообще появимся? — взволнованным голосом спросил Гориан.
      Выглядел мальчик ужасно: глаза покраснели и распухли из-за того, что он постоянно вытирал слезы, а темные тени под ними говорили о беспокойной ночи. Кессиана ободрило, что в тишине и темноте Гориан, видимо, обрел чувства вина и раскаяния. Однако его тревожило, что накануне вечером мальчик счел возможным продемонстрировать матери полное отсутствие оных.
      — Потому что тот, в честь кого ты назван, видел закономерности и не оставлял без внимания ни единого факта. И на основе многочисленных наблюдений мы со временем смогли определить, где возможности сильнее всего, а логика — безупречна. Именно так совершаются открытия, и происходит прогресс в науке.
      — Так это наука? Или благословение Бога? — нахмурился Гориан.
      — И то и другое неразрывно связаны. Бог показывает нам, куда ставить ноги, он открывает нам глаза. Мы считаем, что врачи развивают свою науку путем изучения человеческого тела. Но они ничего не достигли бы, если б их не вела рука Бога. Так же произошло и с нами. Нам показывают путь, а от нас зависит, сможем ли мы узреть его.
      Гориан мгновение молчал, а потом судорожно сглотнул.
      — Как Оссакер и Ардуций?
      — А вот это должно было стать твоим первым вопросом, не так ли?
      Ответа не последовало. Нижняя губа Гориана дрожала, глаза наполнились слезами.
      — С ними обоими все в порядке, к счастью для тебя, — проговорил Кессиан после короткой паузы. — Оссакер продемонстрировал удивительное новое понимание.
      — Какое? — Глаза Гориана ярко и жадно вспыхнули.
      — А, вот если бы ты подождал и подбодрил его, то конечно же узнал бы. Гориан, почему ты сделал это?
      Тяжкое разочарование отца обрушилось на Гориана, подобно ударам, каждое следующее слово било больнее предыдущих. Слезы потекли по щекам мальчика. Кессиан не пошевелился, чтобы его утешить, хотя именно этого жаждал.
      — Почему он мне не сказал?
      — Мы говорим не об Оссакере, мы говорим о тебе! — резко бросил Кессиан. — Он имел полное право так поступить. У тебя права не было. А судя по тем словам, которые ты сказал, матери вчера вечером, ты этого не понимаешь.
      — Понимаю! — заскулил тот. — Я не хотел ему повредить!
      — Гориан, посмотри на меня! — приказал Кессиан. Гориан послушался. Никто никогда не перечил отцу Кессиану. — Не отводи глаз. Ты схватил Оссакера за запястье и обжег холодом, используя свой дар Восходящего. У него до могилы останутся шрамы. Я вижу сейчас твое раскаяние, но сразу после случившегося его не было, так ведь? И ты даже не задумался, прежде чем это сделать, так?
      — Я не хотел делать ему плохо! Я не хотел, чтобы Ардуций пострадал!
      Ссутулившись за столом и прикрыв одной рукой глаза, Гориан являл собой жалкое зрелище. По щекам его струились слезы. Кессиан с трудом удержался, чтобы не привлечь мальчика к себе. Он казался раздавленным.
      Кессиан заговорил чуть мягче.
      — Но как мы можем этому поверить? Ты сделал то, что сделал. А когда твоя мать заговорила с тобой, ты сказал, что сильные берут то, что им нужно, и случившееся с теми двумя — это их вина, а не твоя. Гориан! Помоги нам понять, в чем дело. Помочь тебе. Нельзя так терять власть над собой. Ни в коем случае нельзя, обладая такими способностями.
      Гориан не знал, что сказать, — это было ясно. Кессиан не удивился. Он какое-то время подождал. Гориан немного успокоился, но явно не собирался ничего говорить.
      — Гориан, посмотри на меня. — Кессиан дождался, пока паренек выполнил приказ. — Давай двигаться постепенно. Почему ты сказал эти слова матери?
      Молчание.
      — Наверное, потому что я злился. Я хотел быть правым. Я считал, что я прав.
      — Неужели? Но, похоже, сейчас ты считаешь немного по-другому.
      Гориан кивнул.
      — Но я все равно не понимаю. Меера очень подробно описала нам, как далек ты был от сожалений. Ты помнишь свои ощущения, когда вел себя таким образом?
      Гориан покачал головой.
      — Ладно. Тогда откуда бессонная ночь и все эти слезы раскаяния сегодня утром? Ты знаешь, что изменило твои мысли? У тебя было время подумать. Постарайся ответить мне.
      Лицо Гориана снова жалко сморщилось.
      — Потому что я знал, что ты утром придешь говорить со мной. И я знал, что ты будешь сердиться. А я ненавижу навлекать на себя твой гнев.
      Кессиан посмотрел прямо в глаза Гориану.
      — Не знаю, считать себя польщенным или оскорбленным, — сказал он, сознавая, что мальчик не поймет этих слов. — Проблема заключается в том, что, если ты сказал правду, значит, ты не раскаиваешься в содеянном, а только расстраиваешься из-за того, какой будет моя реакция. Ты искренне сожалеешь о том, что сделал?
      — Я знаю, что это было нехорошо, — кивнул Гориан.
      — Ты знаешь это сейчас или знал тогда?
      — Знаю сейчас.
      — Ну что ж, это хотя бы честно, — вздохнул отец Кессиан, хотя надеялся услышать другой ответ. — Скажи мне вот что. Ты задумался и понял, что поступил нехорошо, только из-за того, что я сюда приду?
      Гориан нахмурился, а потом кивнул:
      — Наверное.
      — А что будет, когда меня не станет и некому будет заставить тебя думать?
      — Ты всегда будешь, отец Кессиан! — отчаянно выкрикнул Гориан. — Ты нам нужен. Ты мне нужен.
      Кессиан справился с желанием закрыть лицо ладонями и заставил себя слабо улыбнуться.
      — Ах, Гориан, мы с тобой оба знаем, насколько я стар. Я не смогу быть здесь вечно. Настанет день — и, возможно, скоро, — когда Бог раскроет объятия, приветствуя мое возвращение к Нему. К кому тогда ты обратишься, хотел бы я знать?
      «Кого ты будешь уважать настолько, чтобы тебя можно было держать в узде?..»
      Кессиан покачал головой и встал.
      — Ты от меня уходишь?
      — На время.
      — А что будет дальше?
      Кессиан посмотрел на Гориана: испуганный мальчуган, ожидающий наказания. Это так не вязалось с заносчивостью, проявленной накануне. Он вздохнул.
      — Мне по-прежнему кажется, что ты до конца не понял, что сделал, — повторил отец Кессиан. — Прежде чем ты выйдешь из этой комнаты, должно произойти многое — но это должно произойти быстро. Я поговорю с другими Восходящими, и они помогут мне решить, будешь ли ты тем временем обучаться вместе с остальными или отдельно от них. И только им решать, захотят ли они хоть когда-то снова играть с тобой. А пока мы с ними будем разговаривать, я хочу, чтобы ты подумал вот над чем: дела Восхождения предназначены только для помощи и мира. И никоим образом не для того, чтобы причинять боль, творить зло или навязывать власть. Восхождение — это инструмент Бога, чье милосердие и доброта не знают границ. Своим поступком ты показал, что все хорошее может быть использовано во зло. Врачебным скальпелем можно перерезать горло, а мотыгу использовать для того, чтобы сбить с ног невинного человека. И наши дела можно направить на то, чтобы сеять смерть и разрушения. Этого больше нельзя допустить. Никогда.
      Спроси себя, Гориан: хочешь ли ты, чтобы тебя любили и почитали как творца чудес и как человека, который несет жизнь и добро? Или ты хочешь, чтобы тебя ненавидели и боялись и чтобы ты жил, постоянно зная, что есть люди, которые больше всего на свете хотят твоей смерти. И что в любой момент на тебя могут быть направлены стрела или клинок. И ты не будешь знать, откуда придет удар. — Кессиан кивнул, увидев реакцию Гориана. — Надеюсь, тебя это пугает. Это должно пугать. В тебе есть огромный потенциал силы, так же как в твоих братьях и сестре. И если ты веришь в меня так, как говоришь, ты окажешь мне большую услугу и поклянешься, что будешь использовать свои возможности только для тех целей, за которые отдал жизнь твой тезка. Для тех целей, для которых и я готов отдать свою жизнь.
      Мы еще раз поговорим с тобой, прежде чем ты выйдешь из этой комнаты. Если ты голоден, я могу попросить, чтобы Шела принесла тебе завтрак.
      Гориан кивнул, и Кессиан ему улыбнулся.
      — Хорошо. Подумай хорошенько, Гориан. Мы все любим тебя и хотим, чтобы ты всегда оставался в наших объятиях. Но ты должен научиться сдерживаться, иначе ты рискуешь стать очень одиноким молодым человеком. Не подведи меня.
      — Не подведу, отец. Мне очень жаль.
      Кессиан закрыл за собой дверь. Его уже ждали Дженна, Меера и Шела.
      — Как много противоречий в этом юноше. Меня очень заботит состояние его ума, очень, — прошептал отец Восхождения. — Мы пристально должны наблюдать за ним, даже во время игр. В его голове происходит сражение, и я не представляю себе, какая сторона победит. Шела, ему можно дать позавтракать. — Он наклонился и поцеловал Дженну в щеку. — Это неожиданная радость — видеть тебя, милая.
      — А еще одна ждет тебя в столовой. Арван Васселис вернулся из Эсторра. Он тебя ждет.
      Кессиан почувствовал, как исчезает тревога, которую он хранил в душе, сам того не замечая.
      — А вот это добрая весть. Васселис — живой, а не казненный за ересь — это определенно шаг в нужном направлении.
      — Не сомневаюсь, что он с тобой согласен, — тихо рассмеялась Дженна. — Идем, я оставлю тебя с ним, а потом схожу проверю, хорошо ли Нетта и Кован устроены на вилле.
      — Думаю, ты отыщешь Кована там, где будет Миррон. Он будет счастлив, что рядом не окажется Гориана.
      — Тише ты, Ардол Кессиан!
      Кессиан широко улыбнулся ей.
      — Я еще помню, каково это, влюбиться в таком возрасте. Радость и боль одновременно, как две стороны одной монеты, при этом приходится бороться с целой кучей неуклюжих мыслей и чувств. Я ему не завидую.
      — Нет, завидуешь.
      — Ты права.

* * *

      В столовой в одном из двух мраморных каминов на дровах и торфе резвился огонь, от которого в комнату струились волны тепла, помогая перегруженным трубам гипокоста. Маршал Васселис привез с собой сильный ветер, который всю дорогу дул ему в спину, а теперь начал менять направление, так что вскоре должен был ворваться в бухту со стороны моря.
      Васселис снял перчатки и грел руки над огнем. Он еще не успел скинуть подбитый мехом плащ и, стоя у камина, устремил взгляд на портрет Гориана, висевший над изящной резной полкой. Маршал обернулся на звук открывшейся двери. В комнату вошел Ардол Кессиан, он двигался медленно, тяжело опираясь на две палки. Васселису докладывали, что тазобедренные суставы причиняют старику постоянную боль и что артрит распространился по всему телу. Дженна приветственно помахала рукой маршалу из-за порога и закрыла за мужем дверь.
      Кессиан выглядел очень нездоровым. Васселис отсутствовал долго, а отец Ступеней стремительно приближался к смерти. Однако он успел увидеть рождение того, ради чего трудился всю жизнь, и Васселис полагал, что для старика будет благом не узнать многое из надвигающихся событий.
      — Я постарел, правда? — сказал Кессиан, осторожно опускаясь в одно из кресел, поставленных перед камином.
      Васселис кивнул и, подойдя к старому другу, опустился на колени и накрыл ладонью его холодные руки.
      — Снова прочли мои мысли, Ардол?
      — Нет, только выражение лица, — улыбнулся Кессиан.
      — Я никогда не умел скрывать от вас то, что думаю. — Васселис поднялся на ноги и повернулся к стоящему рядом столику. — Сюда принесли чай. Не хотите чаю? Думаю, для вина рановато.
      — Благодарю вас, Арван. И добро пожаловать.
      Васселис подал ему чай — крепкий настой трав, согревающий и сладкий.
      — Была пара дней, в течение которых я серьезно сомневался, что услышу, как вы это говорите. Это был тяжелый момент, и боюсь, что это только начало.
      — Чего и следовало ожидать. Но само ваше присутствие здесь говорит о том, что Адвокат хотя бы готова нас выслушать. Расскажите же мне, что она говорила.
      Васселис коротко передал суть своих разговоров с Адвокатом и Полом Джередом и закончил тем, как его вызвали во дворец, чтобы выслушать их решение.
      — Я отправился туда, не зная, сяду ли я вечером на корабль или проведу остаток дней в камере под моими личными помещениями в базилике, — признался он, живо вспомнив пережитую тревогу и мрачные лица Эрин и Пола, которые смотрели на него поверх стола для официальных переговоров. Только время покажет, потерял ли он в них друзей, приобретя только временных союзников.
      — Зачем вы говорили с Джередом? — прервал его рассказ Кессиан.
      — Он представляет высший эшелон безопасности в Конкорде, — объяснил Васселис. — А еще он мой давний друг, которому я могу доверить наши жизни. И именно это нам придется сделать. Наступило время трудных решений и тяжелых испытаний.
      Единственная причина, по которой Адвокат не осудила меня публично и не передала в руки канцлера, — это наша незапятнанная многолетняя верность Конкорду. История свидетельствует, что представители рода Васселисов всегда следили, чтобы эта верность блюлась. Ну и еще, пожалуй, то, что ко мне лично всегда относились с симпатией и доверием. Не сочтите это самонадеянностью, я просто излагаю факты.
      — Самонадеянность вам не свойственна, Арван.
      Васселис кивнул, выражая благодарность.
      — Мне надо было переговорить с ними, потому что всем нам теперь грозит очень серьезная опасность. Меня мало беспокоит мое личное положение, но мне очень дороги репутация моей семьи и тесная связь между Карадуком и Эсторией. Я верю в то, что вы здесь делаете, но сейчас вы и ваши горожане должны сыграть свои роли.
      Вестфаллен скоро станет объектом пристального внимания Конкорда — не меньшего, чем восточный фронт в Царде или заключение договора с Сирраном. Нас будут внимательнейшим образом изучать высшие представители Конкорда. Нам придется уповать на то, что они будут разделять мнение Адвоката и казначея. И надеяться, что ордену сюда не позволят сунуться — как мне и обещали. И жители Вестфаллена должны быть едины в своих убеждениях.
      Нельзя допустить, чтобы Восхождение изолировали. Ни в коем случае. В свою очередь, я должен признаться, что доклады моей приграничной службы не внушают оптимизма. Слухи ходят, хотя пока и не вырвались наружу. До того времени, когда сюда доберутся люди Адвоката, тайна должна быть сохранена, потому что только их одобрение может обеспечить нам безопасность.
      — Когда они здесь будут? — спросил Кессиан, нервно стискивая руки.
      — Этого я вам сказать не могу. По крайней мере пока. Они постараются нас не оповещать заранее, поскольку хотят, чтобы ни мы, ни орден не узнали о том, что они делают. Итак, скажите мне, Кессиан, что я не совершил самой серьезной ошибки за всю свою жизнь.
      Кессиан сделал маленький глоток чая. Руки у него тряслись, и не только от старости.
      — У нас возникает все больше проблем с некоторыми группами жителей. И не важно, что многие из них были отцами или матерями детей из прядей Восхождения. Не важно, что большинство из них обладали мимолетными или длительными проявлениями пассивных способностей. Наши Восходящие — новые, сильные и пугающие. Втайне никто не хочет перемен, а люди слишком хорошо понимают, что мы несем им перемены, которые повлияют на каждого. Против нас никто не выступает, но на форуме меня приветствуют не так тепло, как прежде.
      Васселис кивнул. Он не выказал удивления. Отвага простых людей в лучшем случае недолговечна. Однако это лишняя проблема.
      — Тогда я поговорю с ними. Завтра в полдень, у молельни.
      — Я отдам распоряжения.
      — Пора дать понять этому сонному городку, что происходит за пределами его полей и рыболовных угодий. Пора им узнать, что Адвокатура будет рассматривать непосредственно вопрос их существования. А теперь — есть ли еще что-то, что мне следует знать?
      Тщательно подбирая слова, Ардол Кессиан рассказал ему о Гориане, и с каждым ударом сердца в груди его все более воцарялся холод.
      — Вы можете держать Гориана в узде?
      — Пока могу. В конце концов, он еще ребенок. Но я опасаюсь того, что он будет чувствовать, думать и делать, когда станет старше и сильнее, а я вернусь в объятия Бога.
      — Тогда его поведение нужно изменить сейчас, — заявил Васселис. Его лицо посуровело, а в голосе прорезалась интонация маршала, отдающего приказ. — Вы не должны допустить, чтобы он оставался неуправляемым эгоистом. Это слишком опасно для нас, наших близких и жителей Карадука. Восходящих четверо. Гориан — только один из них, и, несмотря на все потенциальные способности, которыми он, несомненно, обладает, он всего лишь мальчишка и будет всего лишь человеком. Четверо, Ардол, могут очень легко превратиться в троих.

ГЛАВА 17

       847-й Божественный цикл, 36-й день от вершины дуса, 14-й год истинного Восхождения
      Они встретились с Горианом в зимнем саду незадолго перед тем, как идти к молельне, где перед горожанами собирался выступить маршал Васселис. Кован хотел остаться с ними, чтобы защищать Миррон, но та заверила его, что она в безопасности, и он с неохотой ушел к отцу.
      — Он что, так и не думает от тебя отстать? — спросил Ардуций, сгибая и разгибая локоть, который, несмотря на все усилия Дженны Кессиан и врачей Вестфаллена, еще плохо двигался.
      Оссакер не смог им заняться. У него едва хватило сил, чтобы встать с постели после того, как он столько потрудился над запястьями Ардуция.
      — Оставь его в покое, Арду, — дернула плечом Миррон. — Он просто хочет помочь.
      — По-моему, дело не только в этом, — заметил Оссакер.
      Восходящие сидели втроем на скамье перед фонтаном, отключенным до той поры, пока генастро не прогреет трубы. К счастью, ждать оставалось уже недолго. Перед ними на подставке стояла жаровня с углями, и они радовались возможности согреть над ней вытянутые руки. Все трое плотно закутались в плащи, а ноги от щиколоток до бедер упрятали в гетры. Но все равно было холодно, хотя Миррон нравилось, что дыхание собирается у рта облачком пара. К тому же холод бодрил ее. Если она сосредотачивалась, то могла проследить его знаки, глубокие и темные.
      — О! И откуда тебе знать? — осведомилась девочка, уже зная ответ, но желая получить подтверждение.
      — В слепоте мало хорошего, но одно есть: я слышу гораздо лучше, чем ты. А Кован всегда разговаривает с тобой мягче и серьезнее, чем со всеми остальными, особенно сама-знаешь-с-кем. По-моему, идет соперничество за твою благосклонность, дорогая Миррон.
      Миррон посмотрела на Оссакера, который повернулся к ней, несомненно видя ее с помощью линий жизни.
      — Не понимаю, о чем ты.
      — Значит, ты единственная, кто не понимает, — заявил Ардуций, как обычно становясь на сторону Оссакера. — Ты им обоим нравишься, каждому по-своему. Интересно, кого ты выберешь?
      Миррон почувствовала, что краснеет. По ее телу пробежала дрожь приятного возбуждения.
      — Ни того ни другого, — ответила она, хотя перед ее мысленным взором возникло лицо Гориана. — У меня есть вещи поинтереснее мальчишек. — Миррон лукаво улыбнулась. — И кстати, Арду, в последнее время ты, кажется, слишком часто нечаянно сталкиваешься с Ливви?
      Ардуций покраснел не менее густо, чем она, и потер подбородок, на котором начали появляться мягкие волосики.
      — Хотелось бы почаще, но ее родители не очень-то поощряют нашу дружбу.
      — Она не может быть матерью Восхождения, — сказал Оссакер. — Ты зря тратишь время.
      После его резких слов в саду наступила тишина. Ардуций быстро повернулся к нему.
      — Что ты хочешь этим сказать?
      — Тебе следовало бы лучше слушать. — Оссакер постучал себя по уху. — Ты ведь знаешь, что мы здесь не случайно. Каждый ребенок, который сейчас рождается в Восхождении, появляется по плану, чтобы быть как мы. У родителей Ливви нет способностей. И у нее тоже. Тебе не позволят в нее влюбиться.
      — Я не… О чем ты говоришь? Она просто мне нравится, вот и все.
      — Это и будет все. Перечисли родителей десятой пряди и скажи мне, что я ошибся. А вот Гориан или Кован… — Он сложил руки под плащом и откинулся назад с озорной улыбкой. — У обоих есть силы, которые нужны Восхождению.
      — Прекрати, Оссакер! — воскликнула Миррон, которой вдруг стало неловко.
      Им только тринадцать лет. И тем не менее она томилась по прикосновению кожи Гориана. По запаху его волос и необычайной силе взгляда.
      Дверь справа от них, в переходе под колоннами, открылась, и оттуда вышел Гориан в простом черном плаще с откинутым капюшоном. Роскошные светлые волосы, спадавшие на плечи, освещали его лицо. Однако лицо это было истерзанным и печальным. Миррон хотелось подбежать к нему, обнять и сказать, что все в порядке, что они все его простили. Но она не могла так поступить. Травмы, которые он нанес братьям, слишком свежи.
      Миррон почувствовала, как в воздухе разлилось напряжение, словно резкий утренний мороз в середине дуса. Ардуций выпрямился, чтобы смотреть на Гориана с максимальной высоты, а лицо Оссакера сделалось презрительно-равнодушным. Миррон не желала, чтобы их отношения стали такими. Она так любила их всех! Ей хотелось, чтобы ничего этого не было… но оно уже случилось.
      Пока Гориан шел к ним, его взгляд перебегал с одного лица на другое. Он остановился у жаровни, не пытаясь сесть рядом с ними. Позади в дверях показались Эстер и Меера вместе с отцом Кессианом. В саду стало еще тише. Никто не знал, что сказать. Миррон сосредоточила внимание на Гориане, который теперь смотрел в землю. Начинать надо было ему.
      — С-спасибо вам всем, что согласились со мной встретиться, — проговорил он, с трудом проталкивая слова между губ. Гориан оглянулся на дверь. — Я понимаю, что ничто не может изменить того, что я сделал, но я искренне сожалею об этом… Я обещаю, что такого больше не произойдет.
      — До каких пор? — огрызнулся Оссакер, гладя пальцами бинты, закрывавшие его ожог. — Ты всегда так говоришь — и потом опять берешься за старое.
      Миррон увидела, что глаза Гориана сверкнули, но он только кивнул, соглашаясь.
      — Я могу измениться, — сказал он. — Я изменюсь.
      Их слова облачками пара висели в неподвижном воздухе. Миррон не знала, что сказать. Похоже, не знал и Ардуций, хотя она чувствовала, как работает его ум, пытаясь найти решение.
      — Мне так жаль, что я сделал тебе больно, Оссакер. И я не хотел, чтобы ты получил переломы, защищая его, Ардуций.
      — Я бы сделал то же, чтобы защитить тебя, Гориан, — негромко проговорил Ардуций, и у Миррон защипало глаза от слез.
      — А я рассказал бы тебе то, что ты хотел узнать, — усмехнулся Оссакер. — Тебе просто надо было подождать, пока я буду готов. А ты не захотел.
      — Теперь я это понял. Мне нужно, чтобы вы меня простили.
      Снова наступило молчание. Оказалось, что никто не готов произнести эти слова. Гориан посмотрел на Миррон, и она отвела глаза, переведя взгляд на Оссакера, линии жизни которого ярко пылали от гнева.
      — У нас нет причин тебе верить, — заявил Оссакер.
      Гориан шумно задышал, словно собирался заплакать.
      — Я знаю, знаю. Но вы должны дать мне еще один шанс. Мы должны быть вместе.
      — Ты так не считал, когда обжег меня, — напомнил Оссакер.
      Некоторое время Гориан молчал. Его глаза влажно блестели, и он дрожал — не только из-за утреннего холода.
      — Спасибо тебе за то, что смог вылечить Ардуция. — Он вновь попытался наладить контакт.
      — У меня не было выбора. У него так неудачно сломались запястья, что он мог остаться без рук.
      Миррон увидела, что Гориан воспринял эти слова как пощечину. От потрясения его лицо побледнело еще сильнее — стало почти мертвенным. Девочка еще раз сдержала свой порыв. Утешить его она сможет позже.
      — Я… Я бы не сделал…
      — Но сделал, — парировал Оссакер. — И посмотри, что получилось. И что бы с нами стало? Четверка Восходящих. Один слепой, один без рук, один не владеет собой — и одна не знает, кто она такая. Весьма печальное зрелище при той любви, которой окружил нас отец Кессиан.
      — Хватит, — оборвал его Ардуций и поднялся со скамьи, внезапно показавшись сильным и решительным. — Мы не сможем жить, если вечно будем задевать друг друга. Мы родились, чтобы быть вместе, и это должно быть так. — Он шагнул вперед и сгреб Гориана за плащ. — Я знаю, что ты жалеешь о том, что сделал, и что изменил бы все, если б мог. И мы сейчас тебя простим, хотя пока и не будем тебе доверять. Но нам необходимо верить друг в друга, как раньше, иначе мы пропали. Я не справлюсь со всем этим без вас.
      Ардуций жестом велел Миррон и Оссакеру встать. Движение было таким быстрым, что Оссакер не успел его рассмотреть, и Миррон тронула его за руку и помогла подняться.
      — С этого мгновения все, что мы делаем, мы делаем вместе. Всегда. И мы никогда ничего не станем скрывать друг от друга, даже самые мелкие мелочи. Поклянитесь в этом вместе со мной.
      Они послушались и обняли друг друга. Миррон крепко стиснула плечо Гориана, и он ответил тем же. Слева в нее вцепился Ардуций, больно сжимая пальцы и требуя ее согласия. Но напротив нее рука Оссакера неуверенно лежала на плече Гориана, а его лицо оставалось мрачным. Оссакер сумеет простить лишь со временем и, возможно, не скоро.