Пираты Короля-Солнца(ч1-5,по главу19)

      – А вдруг! – сказал Ролан, – Дайте еще взглянуть на кувшин! Я чувствую, что это магическая вещь! Правда, Анри? В ней есть какая-то небесная энергия! Какая-то божественная сила!
      – Это шедевр, – сказал Анри, – А шедевры всегда оказывают подобное действие.
      – А что было потом? – спросил Ролан, – Когда ваши родители… когда вы узнали тайну ваших родителей?
      – Когда отец уехал в Англию в сорок восьмом. Прошло три месяца, и я прочел все то, что мне было нужно.
      – А в наших краях говорят, что герцогиня де Шеврез рано или поздно своего добьется и вырвет у короля Город, завещанный вам старым герцогом Роганом! – сказал Ролан.
      – Теперь мне уже все равно, – вздохнул Рауль.
      Последняя минута назначенного им срока была на исходе. Ролан потерся носом о человечков на кувшине и стал что-то шептать им.
      – Так уж и все равно? – спросил Анри.
      – Да! – резко сказал Рауль, – Все! Время вышло! Пошли, Ролан!
      В дверь каюты постучали, вернее, забарабанили. Рауль открыл задвижку. На пороге появился Оливье де Невиль, слегка пьяный, сияющий, с цветком в петлице камзола.
      – Сеньор мой! Матушка вас просит! – воскликнул Оливье, слегка изменив реплику Джульеттиной кормилицы. Рауль вздрогнул.
      – Оливье, – промолвил он с мягким упреком, – Пей в меру. Друг мой, это удар под ложечку.
      – Но я вовсе не пьян, мой милый, и я говорю истинную правду! Там, на палубе, герцогиня де Шеврез собственной персоной, и она послала меня за тобой. Впрочем, я по привычке так назвал Прекрасную Шевретту: нам она отрекомендовалась как графиня де Ла Фер.
      – Это не сон… – прошептал Рауль, бледнея.
      – Да иди же, она ждет! – сказал Оливье, подталкивая Рауля.
      Рауль, забыв обо всем на свете, помчался на верхнюю палубу.
      – Тоже мне тайна! – воскликнул Ролан, – Да вся Бретань знает историю нашего герцога!
      – Я тоже все давно знал, – сказал Анри де Вандом, – Для меня не было ничего таинственного в тайне Рауля со времен Вандомской охоты, а она была вроде в сорок девятом году.
      – Что до меня, милостивые государи, то я причастен к этой истории в прямом смысле – с пеленок, – заявил Оливье, – Но пойдемте, господа, пойдемте. Кажется, Прекрасная Шевретта привезла какие-то важные бумаги. Надо узнать, в чем дело.
 

ЭПИЗОД 4. ДА ЗДРАВСТВУЮТ МЕЛОДРАМЫ!

 

7.В КОТОРОЙ ''ВИКТОРИЯ'', ЯХТА ШЕВРЕТТЫ, ДОГОНЯЕТ ''КОРОНУ'', ФЛАГМАН БОФОРА.

 
      Пока Рауль, Анри и Ролан выясняли отношения, на палубе флагмана произошли следующие события. Яхта ''Виктория'' шла полным курсом, и с ''Короны'' ее заметили очень быстро. Экипаж яхты состоял из опытных моряков, нанятых Атосом в Тулоне. Атос занимался отправкой Бофоровой флотилии, и жители Южной Франции, особенно побережья, его прекрасно знали. Поэтому от желающих не было отбоя. Некоторых Атос приметил, еще занимаясь делами Бофора, они и составили команду.
      Герцог де Бофор, сидя под тентом, пировал со своими приближенными. Настроение у всех было боевое – и лирическое, чему немало способствовали огромные букеты цветов – население побережья не скупилось на цветы для солдат. Уставшие от набегов берберийских пиратов люди возлагали большие надежды на экспедицию адмирала Бофора. И еще – была весна! Природа казалась раем.
      Бофор, узнав о приближении яхты, велел де Невилю и Сержу наблюдать за суденышком. Серж, разглядев в подзорную трубу название яхты, сообщил его адмиралу. Сначала, правда, Серж сделал международный жест, сложив пальцы в виде буквы ''V'', но герцог пожал плечами: Гримо ты, что ли, подражаешь? Тогда Серж заорал: `'''Виктория''! Это название яхты, черт возьми!'' Вскоре Серж разглядел на борту фигуру дамы и сопровождавших ее моряков.
      – К нам приближается – кто бы вы думали?
      Оливье выхватил подзорную трубу у Сержа.
      – …герцогиня де Шеврез! – провозгласил Оливье.
      – Да ну! Быть того не может! – удивился Бофор.
      – Ей-Богу, герцог, она, собственной персоной!
      – Так встретим герцогиню, как полагается, – велел герцог, – Ну-ка, приведите себя в порядок! А впрочем, это в духе Шевретты! Ничего удивительного!
      И вот Шевретта поднимается на палубу ''Короны''. Бофор быстро отдал необходимые распоряжения, и его приближенные моментально сообразили, что от них требуется. Все построились, образовав живой коридор, в руках оказались цветы – благо на них не поскупились провожавшие флотилию жители Тулона и окрестностей, и цветы эти полетели под ноги герцогине, а шляпы взмылись в воздух.
      Шевретта подошла к герцогу. Бофор учтиво поцеловал руку герцогине. Свита захлопала в ладоши и закричала: ''Виват!'' Герцогиня расхохоталась и по-дружески чмокнула Бофора в щеку: ''Некий отважный мореплаватель по имени Мишель говорил мне и моему мужу, что на небольшом пространстве между баком и ютом не очень-то важны наши сухопутные титулы. Рада тебя видеть, мой друг Франсуа!''
      Бофоровцы были в восторге от такого приветствия. Кто-то даже засвистел от энтузиазма. Знаменосец герцога вскочил на бочку, развернул флаг с лилиями и принялся им размахивать. Все закричали по команде Сержа: ''Да здравствует герцогиня де Шеврез! Да здравствует герцог де Бофор!''
      Бофор шепнул Шевретте на ухо:
      – Прелестная сумасбродка! Атос меня не приревнует?
      Она с улыбкой покачала головой.
      – Прочь лицемерье, Франсуа! Ведь мы почти родственники.
      – Надеюсь, дорогая герцогиня, мы действительно породнимся к концу кампании. Но это зависит не от нас, а от наших детей. Вы ведь знаете?
      – Она здесь? – еле слышно прошептала герцогиня.
      Бофор кивнул.
      – Я все знаю, Франсуа, – прошептала Шевретта, – Но сейчас я хочу представиться всем этим господам под своим настоящим именем.
      Бофор улыбнулся.
      – Наконец-то! – воскликнул герцог, – Сколько лет мы ждали этой минуты.
      – Господа, наше время пришло! – сказал Бофор с торжественной радостью, – Прекрасная дама, явившаяся проводить нас и пожелать удачи, оказала мне честь, разрешив назвать ее настоящее имя…
      "Бог из машины", – пробормотал образованный Гугенот.
      …Итак, господа, нас провожает и желает нам победы, удачи, счастья и триумфального возвращения в Милую Францию госпожа…
      Бофор сделал паузу. Все затаили дыхание.
      …ГРАФИНЯ ДЕ ЛА ФЕР!
      На Шевретту посыпался дождь из цветов.
      – А теперь, Франсуа, велите позвать моего сына, – попросила Шевретта.
      – Оливье! – приказал Бофор, – Рауля сюда, немедленно! Но садитесь же, сударыня! Уступаю вам свой "трон''.
      Она уселась на место герцога как королева на трон, а Оливье со всех ног побежал за Раулем. Герцог на мгновение задержался, усаживая Шевретту, и прошептал: ''Но помните, моя дочь здесь инкогнито, в одежде пажа, и ваш Рауль пока не подозревает ни о чем''.
      Шевретта усмехнулась.
      – Тем лучше, – пробормотала она, – Дайте ему прийти в себя. Мы тоже так начинали.
      Герцог расхохотался.
      "Да знаю я, как вы начинали'', – подумал он. Многие близкие друзья были посвящены в историю отношений графа де Ла Фера и Шевретты. А герцог де Бофор тем более – он-то уж был в курсе любовных дел своих друзей с самого начала, и долгое время заменял хозяина замка Бражелон, когда Атос в 1635 году уезжал в Англию на поиски своего кузена Мишеля. х х х
      Появление Оливье де Невиля неожиданным образом положило конец дискуссии между нашими героями, а самого Рауля новость Оливье сделала счастливым и несчастным одновременно.
      Счастливым – потому что исполнилось одно из самых заветных желаний – Шевретта перед всем обществом наконец-то открыто назвала его своим сыном. Но сбылось это желание слишком поздно! Ивсе-таки радость была сильнее сожаления, предстоящая встреча с матерью наполнила его сердце счастьем и заставила бешено заколотиться.
      Сама Шевретта намеревалась когда-нибудь открыть тайну происхождения своего младшего и обожаемого сына – Рауля. Тайна эта перестала бы быть тайной еще десять лет назад, когда Атос и Шевретта после смерти герцога де Шевреза вступили в законный брак и выполнили необходимые формальности.
      Но, зная жестокие нравы сильных мира сего, герцогиня очень боялась за сына. Именно в то время она, по-прежнему оставаясь доверенным лицом королевы, выполняла секретные поручения Анны Австрийской, поддерживая связь между принцем-изгнанником и королевой-матерью. Вот тут для герцогини настала пора пожалеть о том, что когда-то она была излишне откровенна с Анной, и в задушевной беседе призналась королеве, как дорог ей ее пропавший малыш, как хочет она найти его, и королева, тронутая ее злоключениями, пообещала ей помочь в поисках ребенка. Но разговор этот состоялся до того, как Шевретта узнала правду о 5 сентября 1638 года. Посвященная в тайну рождения близнецов, Шевретта с ужасом почувствовала, что попала в ловушку. Узнав о том, что существововал второй принц, а наследником провозгласили Людовика, устранив Филиппа, Шевретта почувствовала, что в ее отношении к Анне Австрийской что-то сломалось. К чести герцогини, надо отметить, что она пыталась убедить ''сестру-королеву'' в жестокости, даже преступности подобного поступка,попирающего все божеские и человеческие законы. Но запуганная мужем-королем и всесильным кардиналом, Анна Австрийская ответила, как всегда, слезами. Герцогиня давно уже считала королеву слабой натурой и понимала, что она может предать – не из корысти, не из подлости, просто из слабости. Будь герцогиня де Шеврез подле Анны Австрийской 5 сентября, она не допустила бы такого беспредела по отношению ко второму ребенку.
      Но она тогда была в эмиграции, и Анна с рождением Людовика очень изменилась. Королева-мать, регентша, тайная супруга Мазарини – болтали и это – мало чем напоминала герцогине подругу ее юности, прежнюю Анну Австрийскую!
      А ее так любили, королеву Анну!
      За нее погибли Бекингем и Констанция, а сама Шевретта, хоть и выжила, но в неравной борьбе с Ришелье потеряла любимого и ребенка. И Шевретта уже не доверяла Анне Австрийской. Она не переставала бояться за сына и стала уходить от откровенных разговоров с королевой. Она боялась тайны, которой владела и, сохраняя видимость официальных отношений с графом де Ла Фером, даже ему не поведала тайну королевской семьи – не потому, конечно, что не доверяла – и за него она боялась. А Атос не расспрашивал ее, пытаясь казаться нелюбопытным, хотя чувствовал, что ее что-то гнетет.
      Когда между ними заходил разговор о будущем, Шевретта отделывалась уклончивыми обещаниями. В последний раз Атос изменил своей обычной сдержанности и поставил вопрос ребром: до каких пор будет продолжаться это двусмысленное положение? По тону, каким был задан вопрос, она поняла: что-то случилось. И тогда граф поведал об оскорблении, нанесенном де Вардом-младшим, о стычке Рауля с оскорбившим его придворным, о разбирательстве, которое устроил Д'Артаньян, пригласив придворных, и в результате – извинение де Варда перед Раулем в присутствии свидетелей, которое Д'Артаньян вырвал у обнаглевшего придворного при помощи, с позволения сказать, шантажа.
      – Шантаж? Конечно – шантаж! Не извинишься – будешь сидеть! А как же иначе? Молодец, гасконец! – воскликнула Шевретта а потом спросила:
      – И даже тогда Рауль не назвал мое имя?
      Граф молча покачал головой.
      – Я не выдержала бы на его месте… Черт побери! Мое имя произвело бы фурор!
      – Дорогая, Рауль понимает с полуслова. И, как бы ни старался де Вард задеть его самолюбие, он боялcя, что, поддавшись на провокацию своего врага, может повредить вам – и промолчал. Он слишком любит вас, чтобы причинить вам хоть малейшие неприятности.
      – Рауль чудесный мальчик! – нежно сказала герцогиня, – Но де Вард, негодяй, у меня за все ответит!
      – Де Вард отвратительный тип, – произнес Атос.
      Тогда разговор их так и закончился неопределенным обещанием. Атос называл такие разговоры Ни О Чем. Шевретта, обладая очень развитой интуицией, предчувствовала, что не сегодня-завтра всплывет имя второго принца. На это ее навели кое-какие высказывания Арамиса, и их соперничество в борьбе за власть в Ордене иезуитов. Слава Богу, Атос не знал о тайных делах своей благоверной!
      Впрочем, участие Шевретты в интригах иезуитов он как-нибудь пережил бы! То, с чем не смирился бы ее муж – она не давала ему повода заподозрить в неверности, беспечная авантюристка осталась в далеком прошлом, в прежней, до-атосовской эпохе. А политика – что же, он знал, кого берет в жены!
      И Шевретта, ожидая грозы, которая вот-вот готова была разразиться над домом Бурбонов, вызванной Арамисом-громовержцем, новым генералом иезуитского ордена, жалела юного короля Людовика XIV, жалела его заключенного в Бастилию брата, жалела свою подругу-королеву, с которой возобновила контакт. Она думала-гадала, как бы эту грозу предотвратить. Она видела Арамиса насквозь и боялась за всех.
      А новости Атоса добавили ей головной боли. Она упрекнула Атоса в том, что он слишком быстро сдался и уступил Раулю в вопросе женитьбы. На это граф ответил вымученной улыбочкой. Шевретта знала, когда он так улыбается и встревожилась еще больше. Обычно в такие минуты она старалась оставить его в покое; эта улыбочка ясно говорила ей, что дела хуже некуда, даже не спрашивай. И она не спрашивала, в такие минуты она старалась отвлечь его от тревожных мыслей и проблем, и в ее объятьях он забывал о своих напастях. Но на этот раз она не отстала. На карту была поставлена не жизнь зарубежного короля Карла Первого, не судьба политической партии – Фронды, а будущее их сына. И – слово за слово – вытянула из него всю беседу с королем Людовиком XIV. Это ее отчасти успокоило. Слава Богу, у Луи хватило ума отложить эту нелепую свадьбу! А значит, не все потеряно. Если, конечно, сынок не задурит и не обвенчается тайком со своей хромоножкой! Но герцогиня надеялась на благоразумие виконта и оказалась права.
      Все еще, быть может, переменится, думала Шевретта, и невестой Рауля будет та, кого они хотели видеть, та, на кого намекал Атос, говоря о девушке из высшего света, когда сын преподнес ему новость, что все-таки намерен жениться на Луизе де Лавальер. А на месте невесты виконта его знатные родители хотели видеть не Луизу, а юную Богиню Фронды – прелестную Бофорочку, дочь герцога, их старого друга. И самое главное, что вызывало их протест – они не верили в серьезность чувства Луизы.
      Важные решения герцогиня де Шеврез принимала внезапно. Это были своего рода озарения. Она решила в очередной раз помочь своей подруге королеве. Спасти Анну Австрийскую от смертельной болезни, и для этого привлечь все силы, включая Мишеля, всемогущего Мишеля, кузена Атоса, графа де Бражелона, который всю свою полную опасных приключений жизнь ищет магический элексир. И королева будет спасена или роковой недуг даст измученной женщине хотя бы передышку. Она научит королеву побеждать боль, а это в положении Анны Австрийской уже много! Но она, `'сестра королевы'', возможно, спасительница жизни ее величества, если повезет, не будет в случае удачи бескорыстной, как в юности, о нет! Она потребует услугу за услугу. И прежде всего – Раулю должны вернуть права на его Город, которым владели его предки – Роганы. И когда все ее планы были близки к осуществлению, она по просьбе Анны Австрийской посетила Голландию, чтобы убедить Республику в мирных намерениях Людовика.
      Вернувшись в Париж, Шевретта послала слугу за Раулем, чтобы узнать от него о здоровье королевы-матери. Но вместо Рауля в особняк Роганов прибежал печальный и взволнованный Оливен с шокирующей новостью: Рауль уехал на войну с герцогом Бофором.
 

8. МАТЬ И СЫН.

 
      Рауль выбежал на палубу. Шевретта протянула к нему руки.
      – Рауль, – проговорила она, – Иди сюда, сынок!
      – Мама… – прошептал Рауль и бросился к ее ногам. Шевретта обняла его и прижала к себе изо всех сил. В последний раз она, наверно, так крепко обнимала его, когда он был совсем крошкой и не мог помнить рук герцогини.
      Даже Бофор, не считавший себя сентиментальным человеком, почувствовал комок в горле. К герцогу подошел капитан, и они договорились уменьшить скорость не то до пяти, не то и вовсе до трех узлов.По команде капитана Шевретта и Рауль догадались, что ради такой посетительницы ''Корона'' замедляет ход. Яхта ''Виктория'' сопровождала флагман адмирала. Вдали белели паруса линейных кораблей конвоя и транспортных судов.
      – Мадам, – почтительно обратился к Шевретте капитан, – Прошу прощения, что я осмелюсь прервать беседу с виконтом, вашим сыном. Мое имя – граф Ришар де Вентадорн, я капитан ''Короны''. Я хочу довести до вашего сведения, что ''Корона'' перешла на минимальную скорость, и вы можете находиться здесь, сколько пожелаете. Я только попросил бы вас, прежде чем вы выразите желание покинуть наш флагман, окажите честь экипажу и посетите нас в кают-компании, чтобы поднять тост за успех экспедиции.
      И Ришар де Вентадорн почтительно поклонился Шевретте.
      – Благодарю вас, капитан, – улыбнулась Шевретта, – Я уже поняла, что`'Корона'' перешла `'с рыси на шаг''.
      Капитан обратился к людям герцога.
      – Господа! – объявил капитан, – Прошу в кают-компанию! Мадам, мы уходим и ждем, что вы присоединитесь к нам. Виконт, вы проводите госпожу?
      – Да, – все так же тихо сказал виконт.
      – Еще раз простите, что помешал вам, мадам, виконт, – кивнул капитан и удалился, а с ним и все присутствующие на палубе приближенные герцога.
      Остались только матросы, занятые своей повседневной работой. Рауль оценил деликатность капитана `'Короны'', герцога и своих товарищей, которые под предлогом подготовки к торжественному обеду отправились в кают-компанию, чтобы не мешать их беседе. Он знал, что никакой банкет не намечался, герцог и капитан сговорились внезапно. Но он знал также и то, что по приказу адмирала все будет организовано за считанные минуты.
      Хотя капитан и упомянул слово `'беседа'', это не совсем верно характеризовало первые минуты встречи Рауля и Шевретты. Он просто потерял дар речи, жадно глядел на мать, словно не веря, что это происходит наяву, а не во сне. Смотрел на нее – и слезы катились по его щекам. Теперь, когда все ушли, он престал сдерживаться.
      В кают-компании уже вовсю шла подготовка к банкету – расстилали скатерти, расставляли приборы, музыканты настраивали инструменты. Бофор, войдя, пробормотал, обращаясь к капитану:
      – Да здравствуют мелодрамы, черт возьми! Вас, смотрю, тоже едва слеза не прошибла, морской волк?
      – Моряки не менее сентиментальны, чем придворные дамы, – улыбнулся капитан.
      – Более, капитан! Много более! – промолвил Бофор, – Придворные дамы, как правило – жестокие кокетки, а я не знаю людей более чувствительных и добрых, чем моряки, призываю в свидетели Посейдона с его сиренами. Только моряки эти качества, как правило, не показывают. Ну, скоро вы там? – последняя реплика герцога относилась к персоналу.
      Капитан `'Короны'', высокий красивый молодой человек лет тридцати, спокойно наблюдал за действиями своих людей. Он был уверен в своем экипаже.
      – Да, – ответил капитан герцогу, – Да здравствуют мелодрамы, герцог! Мы, моряки, имеем право быть чувствительными и проливать слезы, расставаясь с теми, кто остается на ''французском берегу'', как пел ваш бард де Фуа. Но нас должна поддерживать надежда, что нас любят и ждут, и тогда при встрече прольются сладкие слезы радости.
      – А у вас есть семья, капитан? – спросил Бофор.
      – Да, монсеньор герцог. Жена, сын, родители.
      – Жена, полагаю, красавица? – продолжал расспрашивать герцог.
      Капитан улыбнулся, что, конечно, означало ''да''.
      – А сын большой?
      – Четыре года, – ответил капитан.
      – И, наверно, мечтает о море?
      Капитан кивнул, улыбаясь. Он не отличался особой разговорчивостью и не считал себя очень общительным человеком. Застенчивый по натуре, он немного стеснялся и робел в присутствии блистательного герцога. Не сразу он сходился с людьми, не каждому спешил открыть душу. Только когда дело касалось его профессиональной деятельности, он становился смелым и уверенным в себе. И высказывал свои чувства капитан ''Короны'' редко, только когда был сильно взволнован.
      – А я не видел, чтобы вас провожали в Тулоне, – заметил Бофор.
      – Моя семья осталась в Париже, – объяснил капитан, – Я не хотел затягивать прощание.
      Здесь я должен быть в полном порядке. Жена хотела сопровождать меня, но я запретил ей. Да и ребенок слишком мал, чтобы путешествовать до Тулона. Еще успеет попутешествовать.
      – Вы сильный человек, капитан, – заметил Бофор.
      – Стараюсь быть сильным, – сказал капитан.
      – А давно вы на `'Короне''?
      – Пятнадцать лет, монсеньор.
      – А капитаном вас назначили четыре года назад. Помню, мне встречалось ваше имя. И в Морском Министерстве мне предложили вас и ваш галеон. Вас – как самого талантливого командира корабля, и ''Корону'' – как лучший корабль.
      – Благодарю за добрые слова, герцог, постараюсь их оправдать. ''Корона'' – действительно наш лучший корабль! Вы правы, меня назначили капитаном четыре года назад. Это совпало с рождением сына.
      Бофор улыбнулся. Доброжелательный и открытый, как говорят, `'душа нараспашку'', герцог интересовался делами своих людей, принимая их радости и беды так же близко к сердцу, как за десять лет до этих событий радости и беды парижан, что сделало его `'Королем Парижа''.
      – А как вам мой адъютант? – спросил Бофор.
      Капитан пожал плечами. Бофор по недавней истории с Шевалье де Сен-Дени знал, на что способен Бражелон, и такая сдержанность капитана вызвала его недоумение.
      – Бражелон отличный малый, капитан. И очень способный. Надеюсь, вы подружитесь.
      – Я дикарь, – сказал капитан, – Я морской волк. Такому утонченному и изящному молодому человеку, как виконт де Бражелон, будет скучно в обществе скромного моряка.
      – Понял, – усмехнулся Бофор, – Вы, похоже, считаете моего адъютанта слишком изнеженным! Впечатление обманчиво, в эту игру он более десяти лет играет. Конде мне рассказывал преинтересные вещи о нашем молодом друге. Уверен, виконт заставит вас в скором времени изменить мнение. Вот увидите!
      – Возможно, герцог, первое впечатление обманчиво. Возможно, повторяю, да я еще в Париже от жены слышал какую-то историю… меня все эти интриги Двора мало интересуют, но женщины… Моя супруга все возмущалась коварством мадемуазель… как ее? Лавальер, что ли? Девчонка-фрейлина, если не ошибаюсь.
      – Именно так. Но ваша жена сдержала данное вам слово, а эта девчонка нарушила. И ваша жена вас любит.
      – Повторяю, герцог, вашу фразу: да здравствуют мелодрамы! Ваш виконт избалованный мальчишка, и я уверен, что серьезное чувство у него еще впереди. А так, конечно, все это вызывает сочувствие…
      И капитан вздохнул.
      – Избалованный? – удивился Бофор, – Вы его совсем не знаете.
      – Конечно, герцог, я совсем не знаю виконта. Я сужу по тому, что видел своими глазами. По таким проводам, которые ему закатили родители.
      Бофор вздохнул.
      – Тот красивый дворянин, что остался на берегу, когда ваш адъютант прыгнул в шлюпку, это ведь его отец?
      – Да, – сказал герцог с теплотой в голосе, – Мой старинный друг.
      – Вот! Отец мне понравился. В нем чувствуется сила и благородство. Хотя, герцог, это первое впечатление.
      – Говорите, – сказал Бофор, – Я слушаю вас.
      – Ну, а маменька прилетела сюда на собственной яхте. Не успел мальчик помахать ручкой папе, как врывается графиня и вызывает такой переполох… Н-да… Избалованный мальчик. Хотя видите – я сам смотрел на все со слезами. Такой уж я человек.
      – А все-таки, – заметил Бофор, – Вы что-то не договариваете.
      – Монсеньор, мне показалось по меньшей мере странным, когда вчера во втором часу пополудни на мой корабль явились эти мальчики из Фонтенбло, все в кружевах, надушенные – ваш начальник охраны и командир разведки, я уточнил потом по спискам пассажиров – Оливье де Невиль, Анж де Монваллан и c ними солдаты. Они предъявили приказ, подписанный вашим очаровательным адъютантом, где говорилось о необходимости проверить весь флагман в связи с опасностью теракта. Как прикажете это понимать? Разумеется, взрывчатку не обнаружили, но я был вне себя. Не много ли себе позволяют эти молодые люди?
      – Вот где собака зарыта! – сказал Бофор, – Дорогой граф, на французском берегу остались не только друзья, которые нас любят и ждут нашего возвращения, но и враги, которые нас ненавидят и ждут нашей погибели. Это привет от них. Решили напакостить напоследок.
      – Я так и понял, – сказал капитан, – Но сейчас, герцог, я командир корабля, и я несу ответственность за экипаж и за пассажиров. Поэтому я отбрасываю всякие эмоции, когда выполняю свои профессиональные обязанности.
      Бофор понимающе кивнул. Капитан `'Короны'' оставил семью в Париже и к моменту отплытия ''Короны'' уже был в полном порядке. И не хотел травмировать красавицу-жену, которая наверняка ужаснулась бы, увидев все военные приготовления.
      – А ваш красавчик Бражелон… Герцог, я очень сомневаюсь, что такой чувствительный и эмоциональный молодой человек, из высшего света, из золотой молодежи – в войне с арабами…
      – О, насчет этого я спокоен! – заявил Бофор, – Когда настанет его черед действовать, он не дрогнет.
      – Дай Бог, дай Бог.
      – А вы сомневаетесь?
      – Как вам сказать… – протянул капитан,- То же относится и к остальным мальчикам из Фонтенбло. Просто виконт из них более заметный, что ли. Но все уже готово, герцог. Зовите своих людей. Вот еще что я хотел узнать, если вы в курсе – мореплаватель Мишель, о котором говорила прелестная графиня, это случайно не граф де Бражелон, близкий друг Великого Магистра иоаннитов?
      – Он самый, – сказал Бофор, – А вы его знаете?
      – Встречались не раз, – ответил капитан, – И, полагаю, еще не раз встретимся.
      – И мне так кажется, – кивнул герцог де Бофор.
      А на палубе `'Короны'' под тентом на своем почетном месте сидит Шевретта, а Рауль – на ковре у ее ног, и она перебирает тонкими пальцами его темные кудри. Но как бы ни хотелось Прекрасной Шевретте просто посидеть со своим дорогим мальчиком и ни о чем не говорить – в такие минуты взгляды и жесты заменяют слова – она сделала волевое усилие и заставила себя обратиться к сыну, сменив ласковый тон на серьезный.
      – Рауль… / и тут она запнулась, подумав ''дитя мое'', но никогда прежде герцогиня де Шеврез не обращалась так к виконту де Бражелону – и молниеносно сообразила, что лучше пока обращаться к нему по имени. /
      … Рауль, милый, очнись. У нас очень мало времени, а мне нужно сказать тебе очень многое. И все очень важно!
      – Да, мама, – все так же тихо ответил виконт, – У нас действительно очень мало времени.
      И тут он испугался: его ослепили синие молнии шевреттиных глаз.
      – У нас мало времени, – сказал Рауль испуганно, – Я только это хотел сказать вам, матушка.
      – И думал ты то же? – спросила она.
      Бражелон вздрогнул и опустил голову.
      ''Я привела бы тебя в чувство, – подумала Шевретта, – Ты уже меня боишься. Отлично, сынок''.
      – Я не хочу с тобой ссориться напоследок, – резко сказала она, – Но запомни, мой мальчик, со мной такие номера не проходят! Если ты посмеешь сказать мне, твоей матери, ''Я скоро умру'', ты заработаешь от меня на прощанье не поцелуй, а оплеуху!
      – Я этого не говорил, – ответил Рауль все так же тихо.
      Этот тихий голос, опущенные глаза, печаль на лице – все это выводило из себя полную жизненной энергии Шевретту.
      – По-моему, ты никогда не лжешь?
      – Я не солгал вам, матушка. Я этого не говорил.
      – Именно это ты, конечно, сказать не помел. Но смысл был такой. Не увиливай!
      На этот раз Рауль не стал отворачиваться. Он взял Шевретту за руки и прошептал:
      – Матушка, не мучайте меня, пожалуйста.
      Теперь слезами наполнились глаза Шевретты. Она заметила резкую перемену в поведении сына. ''Страсть к этой дуре Лавальер затягивает тебя в бездну, из которой нет возврата. Нервы ни к черту не годятся. И с таким настроением – на войну. К чертям собачьим! Пока не поздно, я должна найти слова – а помогут ли слова? И все же, Боже мой, я не из тех, кто сдается. Будем бороться до конца. За тебя, дурачок!''
      – Я больше ничего не скажу тебе.
      Рауль облегченно вздохнул.
      – Но вот ларец. Держи его. Здесь очень важные документы. В верхнем отделении – бумаги, предназначенные господину де Бофору и всему вашему Штабу. Сейчас речь не о них. Во втором отделении пакет. В нем мои записки. Я писала их в разные годы, но начала именно тогда, летом тридцать четвертого, когда родила тебя. Я мечтала, что ты когда-нибудь прочтешь их. Если бы ты не натворил таких дел, возможно, только после моей смерти. Но ты ускорил события, и теперь у меня нет причин скрывать тайну. В пакете, разумеется, копия, если ты соблаговолишь прочесть в часы досуга то, что я…
      – Мама! – перебил Рауль, – Я прочту все сегодня же! Не иронизируйте! Если что-то осталось у меня в душе – то это уважение к вам и к отцу.
      – Уважение – и только?
      – Прибавьте более глубокие чувства. Я не мастер говорить об этом. Если я скажу – любовь, обожание, обожествление – вы будете довольны?
      – Я буду довольна, если ты перестанешь быть эгоистом и подумаешь немного не о твоей ребяческой влюбленности, а о нас с отцом! Я буду довольна, если ты прочтешь все, что тут написано. И задумаешься над событиями, о которых я рассказала в этих записках.
      Рауль хотел что-то спросить, но Шевретта жестом остановила его. Он замолчал.
      – О! Имей терпение, мой мальчик, я отвечу на твои вопросы, но дай договорить. Я ждала этого дня четверть века. Очень смелые, добрые, благородные люди защищали меня и тебя с оружием в руках. Иногда – ценой собственной жизни. Ты был совсем малышом. И кардиналу Ришелье так просто, казалось бы, схватить мятежную герцогиню с ребенком на руках, если бы на пути у гвардейцев кардинала не встали верные друзья. Мои друзья – всадники с белыми перьями. Друзья твоего отца – мушкетеры. Гвардейцы кардинала пытались захватить нас и убить наших друзей. И моих слуг. Филипп де Невиль, отец твоего друга Оливье, граф Патрисио де Санта-Крус, Генрих Д'Орвиль по прозвищу Орсон, Портос… пусть простят меня те, кого я забыла упомянуть. А были многие другие, чьих имен я не знаю.