– Вот те раз! – сказал Гримо, – А то я не помню!
– Я просто хотел ехать с герцогом. Блатное местечко он мне сам предложил.
– Блатное местечко? – пожал плечами Гримо.
– Но ты же военный советник, не понимаешь разве?
– Понимаю, – вздохнул Гримо, – На вас не угодишь. Герцог хотел как лучше.
– Ну и вышло как лучше. Чем ты недоволен?
– Да так, – вздохнул Гримо.
– Ну говори же!
Гримо опять вздохнул.
– И принесла же нелегкая этого Бофора, – проворчал Гримо, – О-хо-хонюшки.
– Бофора принесла не нелегкая. Бофора сам Бог послал, – сказал Рауль убежденно.
– Бог? – спросил Гримо, – Бог так Бог. Пребывайте в этом приятном заблуждении, господин Рауль.
– Ты что-то знаешь?
– Знаю, мой господин.
– И я знаю, мой конфидент. Бофор приехал за мной. И за это спасибо принцу Конде. Могу поблагодарить принца по-арабски.
– ШУКРАН, – сказал Гримо с иронией, – Это уж даже я запомнил. И все-таки вы заблуждаетесь. Бофор и не собирался брать вас с собой в этот забытый Богом Алжир. У него и в мыслях не было.
– Ты просто забыл. Хотя – ты не мог слышать, ты пришел позже. Я не успел перемолвиться парой слов с Оливье, Сержем и Гугенотом, когда герцог спросил отца: ''Это тот самый юноша, которого так расхваливал принц?''*
– А Конде за язык тянули. Лучше бы он вас ругал.
– Я остался с ними, а потом, слово за слово, герцог возьми да скажи отцу: ''А вы мне дадите его, если я попрошу вас об этом?''** А я уже уши навострил и понял это как приглашение к путешествию.
– И о чем же вы говорили, пока меня не было? – спросил Гримо.
– О войне.
– А еще?
– Но я не помню дословно всю беседу.
– Напрягите свою память, господин Рауль.
– Это так важно?
– Быть может.
Рауль усмехнулся.
– Герцог назвал меня ''настоящим солдатом'' – разве это не приглашение к путешествию?
– Это комплимент. Не каждому Бофор такое скажет! Путешествие намечалось в другое место.
– О чем ты?
– Что еще говорил герцог?
– Рискую показаться нескромным, но герцог проехался по моей внешности.
– Оценка вашей внешности была позитивной? – насмешливо спросил Гримо, заранее зная ответ.
– Более чем, – так же насмешливо ответил Рауль, – Удивляюсь, что Бофору приглянулась моя унылая рожа.
– Вот что я вам скажу, господин Рауль – Бофор хотел возобновить ваше знакомство со своей прелестной дочерью, а вы все не так поняли. Внешность на войне роли не играет. А вот для зятя Бофора привлекательная внешность имеет значение. И потом-то, потом, когда вы пили Вувре из золотого кубка, герцог мигал и вашему отцу, и мне, мы-то поняли его игру, а вы всех нас запутали. Помните, что говорил герцог, когда ваш отец взял золотой кубок? Вспомнили?
''Мне хочется воздать честь вот этому красивому мальчику, который стоит возле нас. Я приношу счастье, виконт, пожелайте что-нибудь, когда будете пить из моего кубка, и черт меня побери, если ваше желание не исполнится''.***
…
*,**,***- А. Дюма.
…
– А вам еще не понятно, ''красивый мальчик''? Бофор уезжал на войну, оставляя во Франции несовершеннолетнюю дочь. Он хотел выдать ее замуж – за вас! – до своего отъезда. А вас понесло не туда, и вы всех обломали. Да и потом, вы так и не поняли намек Бофора – "Он будет мне адъютантом, он будет мне СЫНОМ". Не мог же он сказать, кем он желал вас видеть. Зятем, сударь, зятем. Мужем своей дочери.
– Это все твои домыслы.
– Ну конечно, домыслы. Для адъютанта Бофора смазливая мордашка и стройная фигура куда как важно. Хорошо, скажу больше – Бофор сам мне говорил об этом. Здесь уже, на корабле. А вы говорите, домыслы.
– Серьезно?
– Как Бог свят! – сказал Гримо,- Мы все так надеялись, что вы вдруг, да и спросите герцога о его дочери, и не знали, как к вам подступиться. А уж когда вы отчебучили насчет Мальтийского Ордена, тут уж я не выдержал, и бутылка грохнулась аккурат на ковер. И еще, сдается, неспроста Бофор к нам приехал.
– В смысле?
– В смысле – не король ли его послал?
– Король?
– Ну да – с миссией мира.
– Очень сомневаюсь. Я расцениваю визит герцога как проявление солидарности, и за это очень его уважаю. А из золотого кубка мы пили как братья по оружию. Это слова Бофора. Хорошая идея – с кубком. Нам, Пиратам, подошла бы. Жаль, кубка нет.
– Вашей ораве мало кубка. Вам бы ЧАШУ, емкостью с добрую супницу. У кубка емкость маленькая. Там всего одна бутылка помещается, – сказал Гримо, посмеиваясь.
– О-хо-хонюшки! – взвыл Рауль, – Прекрати издеваться! На нет и суда нет, и не смей ехидничать!
– Кубок есть, – сказал Гримо с улыбкой, – А вот чаши, эпической, огромной, не обессудьте, не захватил. Виноват, не предполагал, что вы и ваши товарищи…
– Кубок? – перебил Рауль, – Тот, золотой? Ты взял его?
– И бутылочку Вувре прихватил. Но вино прибережем до победы. Пейте покамест что попроще, ваши дружки бочку враз выхлебают.
– Да, они такие. Ты прав. Вино побережем, а кубок нам пригодится. А зачем ты все это взял, Гримальди? Кубок, кувшин?
– Я хотел, чтобы вас окружали красивые вещи, знакомые с детства. Что-то не так?
– Все так. Ты сама мудрость, Гримо. Но насчет короля и миссии миротворца ты жестоко ошибаешься. Король, скорее всего, прислал бы в наши края своих полицейских.
Гримо постеснялся петь песню Оливена и сказал без пения:
Мы в замок Бражелон не пустим короля,
Свободна с давних пор, виконт, твоя земля.
А в замке тишина, но гордый замок наш
Последний наш приют, свободы нашей страж.
– Ты еще и поэт? – спросил Рауль.
– Не я. Оливен ваш.
– Где-то я это уже слышал.
– То был другой куплет.
– Так спой, что ли?
– Увольте, господин Рауль. Пусть уж вам споет ваш звонкоголосый Оливен по возвращении. Не мне, хрипатому, петь для вас.
Гримо уже знал от Бофора о ''миссии миротворца'', но решил пока не вмешивать в свои интриги короля. ''Не навреди, – сказал себе интриган Гримо, – Я и так изощрялся, как мог, чтобы решить дело в пользу Бофорочки. И уже многого добился. Подытожим, как это делал… хитроумный шевалье Д'Артаньян Гасконский:
1. Рауль влюблен в дочь Бофора.
2. Лавальер – прошлое, от которого осталось сочувствие к ее двусмысленному положению при Дворе.
3. Вопрос о Мальтийском Братстве под сомнением.
А король? А на что хитроумный шевалье Д'Артаньян? С королем утрясется.
А война? Ну, тут все мы в руках Божьих. Да и мы не оплошаем.
А Железная Маска?
А Атос?
– О-хо-хонюшки, – простонал Гримо.
– Ты чего? – спросил Рауль.
– Да вот, старые раны ноют, – вздохнул старик.
– Это, говорят, к непогоде, – Рауль выглянул в иллюминатор, – Странно, море спокойно. Бедняга Гримо! Сидел бы ты дома. И зачем ты за мной увязался! Я и так из кожи вон лезу, чтобы ты отдыхал побольше.
– Я благодарен вам за вашу заботу, но мой жизненный опыт еще не раз и не два пригодится вам и вашим друзьям. Я не мог отпустить вас одного на такую опасную войну. Как говорят в сказках ''я вам еще пригожусь''.
– Но я же не один. Я с друзьями, – сказал Рауль, – Ты мне уже пригодился, старина. А все-таки жаль, Гримо. В день отъезда я был…глумной какой-то, себя не помнил. Отцу ты нужнее. Очень уж опасное дело там намечается. И, если все у них получится, и, если все у нас получится – а шансов очень мало – какое наше будущее? Новая гражданская война? Ведь Людовик никогда не допустит, чтобы…
– Мы знаем Людовика, но мы не знаем его брата-близнеца,- перебил Гримо,- Что же до гражданской войны – такие люди как ваш отец, не развязывают гражданские войны. Войну мог начать Арамис.
– Это еще бабушка надвое сказала, – вздохнул Рауль.
– Ваш отец считает гражданскую войну национальным бедствием и предотвратит ее, – сказал Гримо.
– Мой отец уважает свободную волю и предоставит принцу выбор. А война или мир – это решит человек в железной маске, – ответил Рауль.
– Тогда будет мир, – сказал Гримо, – Хоть мы и не знаем, что за человек узник в маске, граф его обработает, как Монка и Ришелье.
– Убедит, – поправил Рауль.
ЭПИЗОД 22. "ПРОЖЖЕННЫЕ АВАНТЮРИСТЫ".
28. СИНЕЕ ЗНАМЯ ПИРАТСТВА.
Анри де Вандом сидел по-турецки на своем спальном месте и ''отбывал повинность'', подшивая край Синего Знамени Пиратства.
– Привет! – сказал Рауль, распахивая дверь каюты.
Анри вздрогнул и уронил иголку.
– Здравствуйте, – пролепетал Анри.
"Отсидеться не удалось. Сейчас он скажет: жалкий трус, тебе бойкот!"жось.пролепетал Анри.а своем спальном месте и ''от-бывал повинность'', подшивая край Синего Знамени Пиратства.
– Присаживайтесь, пожалуйста, – все так же робко сказал Анри, двигаясь вглубь, поближе к подушкам.
– Я ненадолго, – сказал Рауль и плюхнулся рядом с Анри, – Что это с вами, маленький Вандом? Разве я такой страшный?
– Н-н-нет, – проговорил Анри, – В-в-вы, видимо, решили нанести мне ответный визит. Я вчера прервал ваш сон.
– Я уже не спал, да и вы сейчас не спите.
– Не сплю, – сказал Анри, – Шью, как видите. Вот только иголка куда-то подевалась.
– Вот она.
– Благодарю вас.
Анри взял иголку и вколол в подушечку. Рауль покосился на синее полотнище.
– Шьете? Вы?
– Сейчас вы все поймете. Но сначала…
Анри с трудом соображал, подыскивая нужные слова, -
… я хотел бы осведомиться о цели вашего визита.
И вытаращил перепуганные глаза.
… если вы хотели видеть герцога…
– Я хотел видеть вас. Герцог с утра на ногах.
– Какая честь! – Анри наморщил нос.
''Ясно. Герцога нет, можно идти напролом, без стука. Учтем на будущее – в отсутствие герцога сюда запросто могут войти, когда я переодеваюсь''.
А Рауль, насмешливо улыбаясь, держал паузу.
– Меня? – спросил Анри с ужасом, – И что?
– Да ничего, – сказал Рауль, – Что вы всполошились, Вандом?
– Вы пришли от имени Пиратов объявить мне бойкот?
– Вам – бойкот? За что, цыпленочек?
– Как вы сказали, милостивый государь?
– Извините, сорвалось. Я шел мимо, зашел узнать, как вы себя чувствуете. Вот и все. А вы так перепугались! Расслабьтесь, Анри, и вылезайте из своего угла.
– Вы шли мимо? И вспомнили обо мне? Спасибо, сударь, – Анри шмыгнул носом.
– Что-то с вами не то, – сказал Рауль, – Я же вижу. С чего вы взяли, что вам кто-то собирается объявлять бойкот?
– Меня считают трусом, – сказал Анри умирающим голосом, – Вы все были на палубе в шторм, а меня прогнал герцог.
– И правильно сделал. Там было опасно. От нас потребовались все силы. Мы убирали фок, второй парус, уже на втором дыхании – простите за повтор. А вы, дорогой Анри, далеко не геракл.
– А Ролан геракл?
– И Ролан не геракл. И даже я не геракл. А там нужна была гераклова сила. Мы были уже на пределе.
– Вы верите, что я не струсил?
– Я слышал ваш разговор с герцогом.
– Хороший же у вас слух, – заметил Анри, – Вы все-все слышали? Герцог заорал: ''клянусь честью!'' А Бофор редко так клянется, и вообще очень редко произносит это слово. Только в беседе с теми, кого он по настоящему уважает…
''Я хочу воздать честь…'', – прошептал Рауль.
…Не смейтесь, виконт, я серьезно! Вы сейчас что-то сказали?
– Я не смеюсь. Я улыбаюсь. Продолжайте.
– Или когда его уже совсем достанут. Значит, если бы я остался, он бы меня… выпорол. Этого я не мог даже вообразить. Получалась дилемма – я остаюсь, и Бофор осуществит свою угрозу, – Анри передернуло, – Я ухожу, и гибнет моя репутация. Но поставьте себя на мое место?
– Вот это я представить не могу, – сказал Рауль.
– Еще бы! Вас же никто никогда пальцем не тронул.
– Я вообще не понимаю извергов-родителей, которые бьют собственных детей.
Анри вздохнул.
– Но я вас успокою. Ваша репутация не пострадала. Вы такой же "белый и пушистый", как до шторма.
– Белый и пушистый? – спросил Анри, – Как это понимать?
– Так и понимайте. Или вам нужны комментарии?
– No comment, как говорил в прелестном парке Хемптон-Корте любезный герцог Бекингем.
Рауль усмехнулся.
– У вас хорошая память, – заметил он.
– Не жалуюсь, – улыбнулся Анри, – Но вы тоже белый и пушистый.
– Я-а-а? – протянул Рауль со смехом, – О нет, Анри, тысячу раз нет!
– О да, виконт, тысячу раз да! Никто из Пиратов не подумал, как мне плохо, никто не зашел узнать, жив ли я или уми-р-р-раю от отчаяния, никто, даже Ролан! А вы поняли…
– Раз уж меня выбрали вожаком, я в ответе за всех. За вас тоже, Анри. А на Ролана не обижайтесь. Барабанщик нашел читателя для своего литературного произведения и выслушивает мнение Сержа де Фуа. Когда они закончат, Ролан забежит к вам. И все-таки, что это вы шили с таким усердием, когда я вошел?
Анри растянул синее полотнище.
– Видите? Это будущее знамя нашего Братства. Королевский Синий – под цвет бандан. Вам нравится, о вождь? – и Анри опять вытаращил глаза этак кокетливо. А Рауль склонил голову, любуясь переливающимся шелком и сказал:
– Сойдет.
– Синий цвет в геральдике, – продолжал Анри, – символизирует благородство, искренность, доброту. Синий – препятствие злу по законам белой магии.
– Не знаю как насчет магии, но в классической геральдике синий цвет называют лазурью, – заметил Рауль, – Сама идея мне нравится. Когда вы это решили?
– Когда вы ушли с помощником капитана. А знаете, откуда этот шелк?
Рауль пожал плечами. Анри рассказал.
– А лилии мы нарисуем сами. Мы так решили. Масляными красками. Каждый – свою. Это не значит, конечно, что каждый за себя. Просто… так интереснее.
Вожаку Пиратов Короля-Солнца эта затея показалась ребячливой, но он отнесся к ней с пониманием и похвалил работу Анри. Правда, ему показалось несколько странным, что Вандом так ловко управляется с иголкой. Он внимательно посмотрел на аккуратный шов, потом на Анри так же внимательно.
– Никто из нас, – сказал он уверенно, – Не смог бы справиться с такой работой. Вы, наверно, больше занимались вышиванием, чем фехтованием?
Салфеточки и подушечки с кошечками / белыми и пушистыми / и розочками, которые вышивала в детстве маленькая дочь герцога, сменились потом кораблями и рыцарями. Анри взял синее полотнище. Сделал несколько стежков. А Рауль задумчиво вертел в руках другой край Синего Пиратского Знамени, уже подшитый. Если бы он знал, КТО шьет Пиратам Синее Знамя! Он поцеловал бы эту ручонку – и no comment, как говорил любезный Бекингем в Хемптон-Корте.
– У бедных свои причуды, – кротко сказал Анри де Вандом, – Иногда приходилось кое-что подштопывать.
– Вы не похожи на бедняка, Анри.
– Я стараюсь не производить впечатление оборванца, дорогой виконт, – сказал Анри, сделав умильную гримасу.
''Да что ты ему голову морочишь, дура безмозглая! Ты же себя выдала, он уже начал что-то подозревать! То, что ты пропищала насчет бедности – говори это кому-нибудь другому''.
И у Рауля не раз закрадывались подозрения насчет истинной сущности Анри де Вандома. Но в такие моменты паж что-нибудь отчебучивал, развеивая его подозрения. А главное – Бофор не мог так рисковать. Это невероятно, немыслимо, невозможно. Спросить самого Бофора он не решался. Анри не спросишь – попадешь в неловкое положение. А может, все-таки спросить?
И тут паж отчебучил. Он вколол иголку в катушку, растряхнул синий шелк и кулачком, бойко, по-мальчишечьи толкнул Рауля в плечо:
– Ну, как, атаман, ништяк? Понравится нашей шайке мой флаг?
Рауль ответил таким же мальчишеским жестом:
– Молодчина, Вандом! Супер!
29. РЫЦАРЬ.
Вандом просиял.
– Наконец-то вы говорите со мной не как с придурком, а как с нормальным человеком.
– Извините, – пробормотал Рауль, – Если что было не так.
– Да ладно, проехали! – сказал Анри по-мальчишечьи, – Все так, дружище!
''Мне, конечно, померещилось, – подумал Рауль, – Разве так разговаривают молодые девицы?''
– Просто, – сказал Анри, – Очень обидно, когда на тебя смотрят как на чокнутого. Вам, конечно, трудно меня понять.
– Дорогой Анри, вот это-то я как раз очень понимаю. Эти сочувственные взгляды, вздохи, недомолвки – это в отчаянии не помогает, а бесит.
– Ну, не знаю. На вас смотрят как на героя, как на звезду какую-то.
– Да ладно, проехали, – сказал Рауль, – И насчет Суайекура не переживайте – Шарль-Анри давно отошел.
– Благородная миссия миротворца, – улыбнулся Анри, – А можно вас еще кой о чем спросить?
– Спрашивайте.
– Вы ведь хорошо знаете наш молодой Двор?
– Более менее.
– В таком случае вы можете мне подсказать, кто может скрываться под вымышленным именем шевалье де Сен-Дени? Меня просили узнать… Им очень интересуется одна юная дама.
''Анжелика де Бофор'', – подумал он.
''Анжелика де Бофор'', – подумала она.
– Шевалье де Сен-Дени – прожженный авантюрист, у которого за плечами накопилось преизрядно всяких художеств.
– А именно? – спросил насторожившийся Вандом.
– Если бы я взялся перечислять художества этого типа, мы с вами, милый Анри, продолжили бы беседу уже в Алжире.
– Вы несправедливы к Шевалье!
– Я сама справедливость, Анри. Это совершенно безбашенный человек, настоящий дикарь!
– Моя кузина иного мнения. Она считает Шевалье рыцарем без страха и упрека.
– Она его идеализирует.
– Странно, – сказал Анри, – На вас это не похоже, господин де Бражелон. Это не ваш стиль – говорить гадости о людях.
– А я и не говорю гадостей о людях.
– Но вы только что сказали гадость о Шевалье. Прожженный дикарь, безбашенный авантюрист, какие-то загадочные художества… Это в ваших устах комплименты? Я не такой и дурачок, каким вы меня, быть может, считаете. Одно дело если бы вы себя назвали дикарем* в беседе с молодой девушкой.
… * У Дюма Рауль называет себя дикарем в беседе с Мери Грефтон.
…
– И что же? – спросил Рауль с интересом.
– Ну,… Это можно было бы понять, как желание порисоваться, произвести впечатление. Но вы обозвали другого человека.
– Но я же не сказал, что шевалье де Сен-Дени ворует серебряные ложки или бриллианты, играет краплеными картами или подделывает векселя? Я сказал только то, что есть.
– Или развлекается с распутницами, – добавил Анри.
– По-вашему, навестить куртизанку и украсть горсть бриллиантов – одно и тоже? – спросил Рауль насмешливо.
– Элементарно, виконт! ''Не укради'' и ''не прелюбодействуй'' – это же святые заповеди!
– Насчет первой я с вами согласен. А насчет второй – это еще как сказать.
– Я, кажется, понял, почему вы так озлоблены против Шевалье. Видимо, когда-то у вас был с ним поединок, и Шевалье оказался победителем. Я угадал?
''Поединок этот, черт возьми, продолжается каждый божий день", – вздохнул Рауль, а потом обратился к пажу с напускной усталостью:
– Милосердия, Анри. У меня нет сил продолжать дискуссию.
– Вы на меня не обижайтесь, пожалуйста, – сказал Анри, – Я просто хочу все понять.
– Скромное желание, – засмеялся Рауль.
– А можно, – спросил Анри, – Я расскажу вам одну историю?
– Если это не о шевалье де Сен-Дени, валяйте.
– А вы можете валяться. Устраивайтесь поудобнее и слушайте. Вот вам подушка, ловите! Помните песенку, которую затянул Оливье, когда ваша компания так уютно обосновалась на шканцах в самом начале нашего путешествия? – спросил Анри.
– Ай, де ми Алама, испанский романс? Помню, как же! Вчера еще мы горланили ее на послештормовой вечеринке, и даже по-испански.
– Моя история имеет отношение к падению Гранадского эмирата. Эмир Гранады Абдалла получил ужасное известие о том, что его любимая жена воспылала преступной страстью к Али-Ахмеду, главе могущественного рода Абенсеррахов. Враги Абенсеррахов, Зегрисы, оклеветали Зораиду – так звали фаворитку эмира. И спровоцировали предательское убийство в Львином Дворе. Это ведь, правда было? Вы видели Львиный Двор в Гранаде?
Рауль кивнул.
– Счастливчик! – вздохнул Анри, – Я-то о Гранаде только читал. Но я продолжу… Абенсеррахи погибли бы все, если бы одному ребенку, испуганному шумом резни, не удалось убежать из дворца и поднять тревогу. Тогда они бросились к оружию, поубивали Зегрисов и перешли на сторону христиан. Как вы помните, католическая армия во главе с Фердинандом и Изабеллой осаждала Гранаду. Рыцари приняли Абенсеррахов как братьев. А между тем жестокий эмир решил принести в жертву своему гневу несчастную Зораиду. Фаворитке эмира угрожала смерть на костре, если она не найдет себе защитников. Молодая христианская невольница предложила ей послать тайного гонца в христианский лагерь и просить помощи дона Хуана де Чакона, храбрейшего рыцаря Кастилии. Зораида имела слабую надежду на помощь рыцарей, но решила рискнуть, чтобы избегнуть рук палачей. Девушка, ее служанка, счастливо пробралась к аванпосту христиан.
И вот, когда дон Хуан отдыхал в своей палатке, паж разбудил его и подал ему письмо. Велико было изумление рыцаря, когда он увидел, что письмо это от эмировой фаворитки, красота которой славилась по всей Кастилии. Зораида умоляла его именем той помощи, которую христианские рыцари клялись подавать каждому страждущему, явиться на защиту ее невиновности. Дон Хуан не колебался ни минуты. К нему присоединились трое его товарищей. "Наша рыцарская клятва, – сказал дон Хуан, – предписывает видеть во всех страждущих детей одного и того же Бога''. – "Но, друзья мои, – возразил один из рыцарей, – Мы здесь вассалы короля испанского, мы сражаемся под его знаменами, имеем ли мы право пуститься без его ведома на частное предприятие, неудачное окончание которого лишит жизни его четырех вождей?'' Сомнения охватили защитников Зораиды – они опасались измены и не представляли, как кастильские рыцари свободно проникнут в Гранаду.
А дон Хуан воскликнул: "Честь говорит иногда громче обязанности. Я поклялся посвятить свой меч спасению прекрасной Зораиды и сдержу свою клятву, чего бы мне это ни стоило. Мы явимся в осажденный город в арабских костюмах – продолжительная война снабдила ими всех нас – и вступим в город с противоположной стороны…" Эй, виконт, вы что, заснули? Вам не интересно?
– Говорите помедленнее.
– А что вы глаза закрыли?
– Просто так. Я представляю, как все это было.
– Вам правда нравится моя история?
– Весьма.
– …Рыцари покинули христианский лагерь…
– Санта Фе.
– Да-да, Санта Фе – Святая Вера… И, переодевшись в роще – не то сливовой, не то оливковой, в мусульманские бурнусы, въехали в город. Прекрасную принцессу доставили на Новую площадь. Палачи эмира держали факелы в руках. Все террасы были покрыты опечаленными женщинами, проклинавшими Абдаллу, все сожалели о несчастной участи прелестной Зораиды. Говорили, что затевается бунт. А Зораида, вся в черном, взошла на помост, окруженный тройным рядом воинов.
Предводитель Зегрисов, Мухаммед, обвинитель Зораиды, въехал на ристалище в сопровождении трех воинов, вооруженных с головы до ног. Трубы приветствовали их прибытие, но народ молчал. Зегрисы бросали на всех вызывающие взгляды. Прелестная фаворитка дрожала от ужаса, и зловещую тишину прерывал только топот коней и стук оружия.
Так прошел час. Срок истекал. Но снова запели трубы, и четыре всадника в длинных белых бурнусах появились на ристалище. Один из них подъехал к подножию помоста и поклонился прелестной Зораиде. Началась битва. Четыре пары противников устремились друг на друга с неописуемой яростью. Бой был отчаянный. Христиане, укрепленные сознанием правоты дела, за которое сражались, показывали чудеса храбрости – два Зегриса были убиты в мгновение ока, третий вскоре поледовал за ними, а Мухаммед, смертельно раненый доном Хуаном де Чаконом, перед смертью признался в невиновности Зораиды и Абансеррахов и испустил дух, изрыгая потоки крови.
Веселая музыка приветствовала победителей. Прелестная Зораида была торжественно доставлена во дворец эмира, а христианские рыцари выехали из Гранады, не согласившись открыть, кто они.
– Это все? – спросил Рауль.
– Это еще не все, – сказал Анри, – Слушайте, что было дальше. Абдалла не успокоился. Он пытался отравить Зораиду, и эмирша со своими приверженцами сбежала из дворца в христианскую армию. Вскоре Гранада сдалась Фердинанду и Изабелле. Большой серебряный крест, служивший знаменем испанской армии, явился на самой высокой башне Альгамбры рядом с хоругвью Святого Иакова. Абдалла же, поднявшись на гору, откуда в последний раз открылись отдаленные минареты Гранады, усеянные испанскими знаменами, воскликнул со слезами: ''Есть ли под небом другая горесть, которая могла бы сравниться с моей?'' – "Скажи лучше стыд! – заявила султанша Аиша, мать его, – Да, ты имеешь право оплакивать как женщина прекрасное царство, которое не смог защитить как мужчина''. Вот и вся история. Я не знаю, какая судьба ожидала прелестную Зораиду в испанской армии, но хотелось бы, чтобы они были вместе.
– Рыцарь дон Хуан де Чакон и фаворитка эмира Гранады Зораида? – спросил Рауль.
– Да, почему бы и нет? По справедливости, эту историю надо бы закончить так: ''И они жили долго и счастливо в освобожденной Гранаде''. Вам понравилась моя история?
– Да. Впечатляет. Милая сказка.
– Это правда!
– Правда, правда. Христианские рыцари победили мусульман, никто даже не ранен, их не опознали под белыми бурнусами – все так и было,… если бы так могло быть.
– А рыцарь дон Хуан де Чакон вам понравился?
– Виват, виват, – сказал Рауль, хлопая в ладоши.
– А если без иронии? Вы, вообще-то, хоть когда-нибудь можете быть серьезным?
– Да понравился мне ваш рыцарь! Но ведь это же пятнадцатый век! Когда это было!
– Если вам понравился рыцарь Хуан де Чакон из пятнадцатого века, то не смейте что-либо говорить против Шевалье де Сен-Дени – он тоже спас женщину, вернее, молодую девушку в ситуации не менее отчаянной, чем в далекой Гранаде. И он был один – против всех!
– Но не фаворитку… эмира…
– Фаворитки эмиров… и королей отдыхают. Я говорю о дочери Бофора! И она поклялась, что…
– Знаю, – перебил Рауль.
– Вы знаете? откуда? Вы ведь не присутствовали на балу у герцога, когда она сказала…
– Но я же не могу быть сразу в двух местах – на юге и в Париже.
– Так откуда вы знаете?
– Из письма де Гиша.
– Вот оно что… И вы не хотите помочь мне во всем разобраться?
– Но ведь дон Хуан де Чакон так и не раскрыл свое инкогнито, победив предводителя Зегрисов. Да, вот еще что, Анри – тогда, в каюте, я был неправ. Люди, подобные вам, не читают чужие письма.
– Нунка-хамас, никогда-никогда, как сказал бы благородный рыцарь Хуан де Чакон, – заявил Анри.
30. ВЛАСТЕЛИН УБИЙЦ.
– АШЬЯЯ НААМИЛЬХА, – сказал Рауль, потягиваясь.
– Что вы сказали? – спросил Вандом.
– ''Чем бы заняться?'' Пойду, посмотрю, как там наши. Не хотите присоединиться, Анри?
– С места не сойду, пока не дошью знамя! Я дал зарок.
– Что ж, в таком случае – до встречи.
– ИЛЯЛЬ-ЛИКАА, – важно ответил Анри и состроил гримаску. Рауль улыбнулся.
– Что вы смеетесь? ЛИ-МААЗА ТАДХАК? – спросил Анри, – Разве мой арабский так плох?
– Вы делаете успехи, – похвалил Рауль и пошел к своим друзьям, а Анри вздохнул и вновь взялся за шитье.
Пираты обосновались под тентом и встретили своего лидера приветственными возгласами. Вся компания была в сборе, только Люк как всегда отсутствовал. Желторотые играли в карты, Серж перебирал струны гитары, Гугенот был погружен в свою книгу, а Оливье лениво перелистывал арабский разговорник. Ролан громко называл новые слова.
– Золото! – говорил Оливье.
– ЗАХАБ, – отвечал Ролан.
– Жемчуг!
– АЛЬ-ЛЮ-ЛЮ!
– Алмаз!
– АЛЬ- МААС!
– Серебро!
– АЛЬ-ФИДДА!
– Молодец, – сказал Оливье, – Не пропадешь.
– АХЛЯН! / Привет!/ – поздоровался Рауль с Пиратами.
– Привет-привет! – отвечали Пираты, – Наконец-то!
– Как дела? КЕЙФ – АЛЬ УМУУР?
– Нормально, – сказал Гугенот.
– АЗЫЫМ. / Великолепно,/ – сказал Ролан.
– Вы не видели моего Гримо?
– Твой Гримо и герцог дымят как два дракона – в две трубки.
– Черт! – пробормотал Рауль, – ЛЯАЙН. Гробит бедняга здоровье на старости лет. И так кашляет по ночам. Заведу ему кальян, что ли. Посмотри в разговорнике, как кальян по-арабски.
– ШИИША, – сказал Оливье, – На гашиш похоже. Заведи ему гашиш. УРИИД ЛЯУ САМАХТ… Дайте, пожалуйста… – а слово ''гашиш'' не найти.
– И не найдешь. Господин де Вентадорн таким зельем не балуется. И знаешь, я плохо понимаю твой арабский, Оливье.
– Это шутка.
– Ты не понимаешь, чем шутишь. Если вспомнить историю…
– Давай, давай! – сказал Оливье, – Просто обожаю, когда наш Бражелон в хорошем настроении и начинает травить байки.
– Вот балда, – сказал Рауль добродушно. – Я коротенько. Я хотел только сказать, что гашиш – пагубное зелье, к которому в эпоху крестовых походов прибегал заклятый враг рыцарей, шейх из Аламута, прозванный Старец Гор или Властелин Убийц. Он одурманивал этим зельем своих разбойников, и те исполняли без рассуждений самые жестокие его приказы. Они превращались в рабов Старца Гор, и зелья им было нужно все больше и больше. Снадобье это вызывало у несчастных волшебные галлюцинации. Они бросались в пропасть, убежденные, что воскреснут в мусульманском раю в объятиях гурий, прелестнейших дев магометанского рая. Эти так называемые ассасины убивали наших вождей и правителей. Вы все это знаете, я только напомнил. Не так ли? Так вот, если бы джин из арабских сказок принес сюда целую бочку гашиша…
