– Люк! Неужели ты боишься, что будут ругать твою живопись? Да ты пишешь как бог!
– Нет, – сказал Люк, – Все-таки, все, что я хочу, выразить не удается. Но я буду работать как лошадь, чтобы писать как бог. Вот и сейчас мне предстоит уйма работы.
– Я понял, – сказал Гугенот,- Какой-то заказ.
– Экслибрис для капитана, – сказал Люк, – Но это мелочь, прикладная графика.
– Не морочь мне голову. Для экслибриса не нужны ни охра, ни белила.
– Я получил большой заказ, – сказал Люк тихо, – очень интересный, но сложный в техническом отношении. Групповой портрет капитана и его офицеров для кают-компании. Маслом.
– Но корабль качает?
– Пока буду делать наброски композиции, эскизы…Капитан обещал какие-то приспособления. Потом мы идем с опережением, и, когда флагман будет поджидать, пока подтянется весь караван, можно будет работать. Завтра корабельный плотник приготовит подрамник, натянет холст. Никогда не писал на парусине! Мои холсты тоньше. Но, надеюсь, справлюсь. А еще грунтовать холст, ждать, пока грунт высохнет. Но это мои профессиональные тонкости.
– Значит, ты выходишь из игры, – сказал Гугенот,- Придется мне в одиночку пасти эту пиратскую компанию. А у меня тоже дел по горло.
– Понимаю, – сказал Люк,- Экспедиция Хименеса и изучение языков. А если Рауль будет добрым пастырем для этого стада?
Гугенот пожал плечами.
– Раньше – да, теперь… не уверен. Время покажет. Рауль, по-моему, больше всех Пиратов склонен к эксцентрическим выходкам.
– Тогда не знаю, – сказал Люк,- А Рауль, не в упрек ему будь сказано, сначала не угадал во мне дворянина.
– Для этого тебя надо узнать поближе, – сказал Гугенот, – Я тоже не сразу понял, что ты принадлежишь к нашему сословию. Люк, прости за откровенность, но когда ты сидел, съежившись, сгорбившись где-нибудь в уголке в кабаке Годо, поставив перед собой плакат: ''Рисую портрет. Цена 10 ливров. Идеальное сходство''. – Ты очень мало походил на владельца герба и замка. Но стоило тебе взять в руки карандаш и начать работу, ты преображался! Словно ангел слетал с небес и касался тебя крылом. Я наблюдал за тобой в такие минуты. Сутулый оборвыш становился властелином, ты был выше герцогов и королей. Ты был – прости за пафос – но мне казалось, что ты избранник Богов, что ты весь в ином мире, мире твоих грез и фантазий, прекрасном, лучшем, чем наш, нам недоступном…
– Мне тоже порой кажется, что я избранник Богов, – прошептал Люк,- Но неужели я был таким неуклюжим, сутулым, жалким? Сейчас-то я приоделся…
– Благодаря щедротам герцога де Бофора, – улыбнулся Гугенот, – Ты считаешь это счастливым поворотом в твоей судьбе?
– Если я состоюсь как художник, – сказал Люк, – У меня бывает столько мыслей, столько замыслов, но, если упустишь момент… Бывает, так хочется работать, но то кисти вытерлись, то нет нужной краски, то еще что-то… И есть нечего было… Вот и приходилось писать портреты за гроши,…а время уходило. Но теперь я надеюсь, что выбился из нищеты. Я просто богач, Гугенот! Но зря я, дурак, пожадничал. Зря купил мало красок. Все же я решил оставить кое-какие деньги на всякий случай. А тратить-то их и не на что.
– Тебе же капитан обещал дать еще белил. Люк, но, наверно, ты не отдаешь себе отчет, насколько все это опасно?
– А ты отдаешь?
– И я не отдаю…В достаточной мере. Навряд ли на мои вопросы ответят кардинал Хименес и Педро Наваррский.
– А ты заметил, как капитан обозлен на испанцев?
– Он сказал правду, Люк. В XVI веке испанский Двор так и лез во все наши дела.
– Это сложный вопрос. В XVI веке турецкие пушки бомбили Мальту ядрами с лилиями. Я сам видел на Мальте. Мне рыцари показывали.
– Ты был на Мальте?
– Давно, – сказал Люк, – Пацаном еще, в конце сорок восьмого.
– Я не говорю, что Франциск I был агнцем, но и испанцы хороши! Ну вот, к примеру, некий посол Испании дон Бернандино де Мендоса. Конец прошлого века. Этот дон и его приспешники, дипломаты Тасио и Морео, шпионы, проще говоря. Ты слышал о Жуанвильском договоре 1584 года?
– Гугенот. Но нам-то что до этого?
– Вышеупомянутые испанцы заключили договор с герцогом Майенским, младшим братом
Гиза-Меченого. К нам это относится постольку, поскольку, согласно Жуанвильскому договору, мы признаем испанскую монополию на торговлю с Новым Светом. Понимаешь, чем это пахнет? Испанцы прочно воцарились в Центральной и Южной Америке. Караваны с перуанским и чилийским золотом…Имеют право! ''Спасибо'', Лига! От ''благодарного'' потомства! Черт бы побрал этих Гизов!
– О-ля-ля! Теперь я понимаю Береговое Братство! – захохотал Люк, – Теперь я понимаю, почему капитан так обижается на Испанию! Но нас не проведешь! То-то так популярна ''Песня Буканьеров!'' Гугенот, мы хитрее испанцев. Наши парни на Тортуге грабят испанские караваны с золотом и правильно делают. Нет, Гугенот, французов не перехитришь! А Людовик делает вид, что ничего не знает.
– Но теперь нам нужно забыть старые разногласия и объединиться. А случись сейчас какой-нибудь конфликт в Атлантике – и доны, разобидевшись на наглых лягушатников, откажутся драться с реисами.
– А мы при чем? Мы же не буканьеры? Мы люди культурные, цивилизованные! Ай, де ми! Знаешь, если доны нас предадут, и черт с ними! Все равно хочу в Африку!
– Ох, Люк. Тебя надо охранять еще более бдительно, чем господина де Бофора.
– Меня? А зачем меня охранять?
– А то! – разозлился Гугенот,- Забредешь куда-нибудь ''полюбоваться пейзажем'', а ''они'' тут как тут.
– У меня еще остались деньги. Пятьдесят пистолей. Откуплюсь.
– Дурак! О, какой дурак! За пятьдесят пистолей и лошадь не купишь!
– Я жил на пятьдесят пистолей всю зиму, – сказал Люк, – Гонорар за картину. И ничего, не умер.
– На такие гроши – всю зиму? – вздохнул Гугенот, – Да я в карты больше за вечер проигрывал.
– Но ты был мушкетером короля, а я жил на чердаке и был свободным художником.
– Оставим это. Это было в той жизни, прежней. Ты очень наивен. Ты себя так низко ценишь? Вспомни Цезаря в плену у пиратов.
– Но я же не Цезарь, – сказал Люк, – Ты говоришь так, словно я уже в плену у мусульман. Напишу портрет какого-нибудь паши, реиса, аги. Авось и отпустят.
– И групповой портрет женщин из гарема. Дурень, наивное дитя! Да ведь они людей не изображают. Запрещено Кораном.
– Жаль. Хотел бы написать томных одалисок. Желательно обнаженных.
– Хочешь стать евнухом? – фыркнул Гугенот.
– Чур, меня, чур! – перекрестился Люк, – Что за ужасы ты говоришь!
– Ты же хочешь в Африку? Или Африка для тебя – это львы, верблюды, горы, страусы…
– Пирамиды, – сказал Люк, – Сфинксы. Крокодилы. Людовик Святой. Клеопатра. Но это меня уже в Египет понесло.
– Дитя, – вздохнул Гугенот, – Сидел бы в Париже, рисовал детей да голубей. У тебя очень хорошо получались дети и голуби.
– Ангельский период моего творчества прервался, – сказал Люк, – Я вернусь к детям и голубям, но сейчас начинается батальный период моего творчества. Правда, на время путешествия я, скорее маринист, чем баталист. Зеленой, белой, синей – я не называю какие именно краски – у меня припасено достаточно.
– А кадмий красный у тебя припасен для батальных полотен? – спросил Гугенот.
– И кадмий, и краплак, и киноварь, и сажа газовая и кость жженая. Все припасено!
– Молодец, – сказал Гугенот,- Главное, не жалей кадмия красного.
– Ты хочешь сказать, что на этой войне прольется много крови?
– Я хочу сказать, что тебе понадобится очень много красного кадмия. Больше, чем белил цинковых и лазури железной.
– Нет! – сказал Люк, – Ты ничего не понимаешь в живописи, мой дорогой мушкетер! Белила превыше всего! Любая картина съедает уйму белил!
– Ты ничего не понимаешь в войне, мой гениальный художник!
– Ну, посмотрим, – сказал Люк, – А почему тебя зовут Гугенотом? Ты ведь не Гугенот?
– Я католик. Я даже в иезуитском коллеже учился. Но предки мои были гугенотами. Даже круче – катарами! Альбигойцами. Во времена Симона де Монфора отряд рыцарей под предводительством графа Рауля де Монваллана защищал Монсегюр, цитадель катаров. Исторический факт, отраженный в средневековых летописях и хрониках. За невестой графа охотился сам предводитель крестоносцев, Симон де Монфор.
– Вот про Монфора-то я знал, а про Монваллана, к своему стыду, нет. Хотя твой предок вызывает больше симпатии, чем жестокий Монфор. История бывает порой так несправедлива!
– Теперь будешь знать, что был некогда такой граф Рауль де Монваллан.*
… * Рауль де Монваллан – исторический персонаж.
…
– Значит, ты тоже южанин? – спросил Люк.
– Не совсем. Я парижанин. Родился в Ла Рошели. А предки, да, те южане. Но ничего с тех пор не сохранилось…Ведь Монсегюр… Ну, ты меня понял.
– Может быть, они когда-то все вместе защищали Мон-се-гюр? – шмыгнул носом Люк.
– Кто?- спросил Гугенот.
– Наши предки. Представь, может, в те времена… они были вместе… Твой предок, мой…
– И Д'Артаньяна. И капитана нашего.
– А северяне? Сторонники Монфора?
– Гм! Доблестный Жоффруа де Линьет! – усмехнулся Гугенот.
– Мне что-то жутковато, когда я думаю о прошлых веках и северянах. Среди рыцарей Монфора могли оказаться предки наших друзей.
– Это у тебя фантазия разыгралась. Пойдем на шканцы. Нас ждут.
– Я лучше бы работал над композицией, – вздохнул Люк, – Пить что-то не хочется.
– И у меня нет настроения,- сказал Гугенот, – Я лучше бы поработал с этой литературой. Но нельзя нарушать компанию и обижать Пиратов. Помни: сегодня до конца ''шторма'' – молчи! Помни о нашем уговоре.
– Я не проболтаюсь, – заверил Люк.
– Да, будь так добр. Будем пить по чуть-чуть.
– Лить в рукав и присматривать за Пиратами, – улыбнулся Люк, – Так и сделаем! А все-таки, Анж, давай хоть книги занесем в нашу каюту. И я… чуточку порисую.
– Уговорил, – сказал Гугенот, – И, правда, не идти же с книгами на пирушку. А я чуточку почитаю.
8.ТО, ЧТО БЫЛО И ТО, ЧЕГО НЕ БЫЛО.
– Да вы просто Король Пиратов, господин де Бражелон! – сказал восторженно Шарль-Анри, – И откуда вы все это знаете?
– Так, читал кое-что, – сказал Рауль лениво.
Пираты Короля-Солнца валялись на ковре среди цветных шелковых подушек, украшенных красивыми вышивками. На ковре помещались емкость, нечто среднее между ведром и вазой, довольно скромной конструкции, переполненная цветами от жителей побережья. Цветы уже начинали вянуть, и лепестки осыпались на ковер. О таком украшении пирушки позаботились слуги ''Пиратского Короля'' и ''магистра пьяниц'' – Гримо и Педро-цыган. ''Магистр пьяниц'' сидел, прислонясь к самой мачте и раздавал бутылки из стоящей перед ним корзины.
– Кинь-ка бутылку, Оливье, – все так же лениво попросил Рауль.
– Поймаешь?
– А то нет!
– Лови!
– Оп! У всех есть вино? Тогда продолжаем…веселье! Кто говорит тост?
– Приказывайте, Ваше Пиратское Величество, – шутливо сказал ''магистр пьяниц'', – Мое дело следить, чтобы у всех была выпивка. Поддерживать беседу и изобретать тосты – ваше дело, я уже ''хороший''.
– Ты лучше всех, – усмехнулся Рауль, – Но неужели вы приняли мою болтовню за рекламу пиратства? Я ни в коей мере не собирался восхвалять джентльменов удачи!
Он насмешливо посмотрел на самых молодых участников пирушки – де Линьета и де Суайекура. Готовясь к ''шторму'', желторотые, чтобы не отстать от ''старших'', смастерили себе банданы с лилиями. Правда, синего шелка не нашлось, банданы у желторотых были черные, а лилии любезно изобразил Люк кадмием желтым средним, оказав услугу безвозмездно, зная, что с желторотых взять нечего. От гвардейцев пахло скипидаром и масляной краской, хотя экономный Люк и нанес ее очень тонким слоем. Правда, на свежем воздухе запах помаленьку выветривался. Королевские лилии на черном – такого еще не было! Но черные банданы были более ''пиратские'', в соответствии с цветом Веселого Роджера, отметил Пиратский Король.
– Поддерживать беседу, – пробормотал Серж, – Красиво говоришь, барон! Пьяный базар!
– Твой тост, Серж, – сказал Рауль.
– Подчиняюсь, сир, – ответил Серж насмешливо, – За удачу, джентльмены!
Король Пиратов уловил в тосте Сержа скрытую защиту морских разбойников. Он-то сам употребил расхожий термин ''джентльмены удачи'' в негативном смысле. Но Серж обыграл свой тост и еще сиром величает. ''Пожалуй, я заигрался, – подумал Рауль, – Но что поделаешь, если до людей не дошел мой юмор! Они или не поняли мою шутку, или… слишком хорошо поняли''. Конечно, Пираты Короля-Солнца – оксюморон. Несовместимые понятия. У Короля-Солнца не может быть ничего общего с морскими разбойниками. Официально Король-Солнце отрекается от пиратства и делает вид, что борется с ними. Он не будет, подобно Елизавете Английской, возводить в рыцарское достоинство корсаров, флибустьеров, приватиров, буканьеров и прочих морских бродяг. Но суть экспедиции была пиратская. Рауль считал, что называет вещи своими именами. И еще – в этих пиратских банданах, в этой новой ролевой игре, был вызов королевским пастушкам и римлянам – прежним, придворным ролевым играм. В пиратов придворные молодого Двора не играли.
– О чем задумалось Ваше Пиратское Величество? – спросил Оливье, кидая апельсин.
– Бомбардировка? – спросил Рауль, перехватывая апельсин на лету,- Предупреждать надо, магистр!
– Закуска, – сказал Оливье, – Реисы тебя предупреждать не будут.
– Будем так же ловко ловить ядра и гранаты и швырять их обратно в противника, – отшутился Рауль, снимая кожуру с апельсина своим острым фрондерским кинжалом так, что получилась длинная оранжевая спираль.
– Но все-таки, – заговорил де Линьет, – Сэр Френисис Дрейк – личность интересная, загадочная и в какой-то степени героическая…на мой взгляд…
– И работорговля, на ваш взгляд, героическое занятие? – спросил Рауль.
– Работорговля – это мерзость, – сказал де Линьет с отвращением, – Поэтому я и сказал ''в некотором роде''. В защиту Дрейка повторю то, что вы сами только что изволили нам поведать: в 12 лет-юнга, в 18 – капитан. Галеон ''Юдифь'', я не ошибся?
– Вы не ошиблись, Жюль.
– А насчет работорговли – вы в этом уверены?
– Мне рассказывал о делах сэра Френсиса Дрейка милейший герцог Бекингем. Знаменитая ''Золотая лань'', бывший ''Пеликан''. Кругосветное плаванье, торжественная встреча в Англии, захват ''золотого флота'' испанцев. В сущности, один вор ограбил другого вора. Сокровища-то принадлежали инкам. Да я же вам все это только что говорил, лень повторяться.
– Позвольте вам напомнить ваши же слова: ''Сокровища, быть может, и фальшивы, но как же интересно их искать!'' – заметил Жюль.
– Я тогда был ребенком, – усмехнулся Рауль, – Позвольте процитировать Цицерона: ''Нет ничего более стесняющего и подчиняющего души, чем любовь к богатству. Нет ничего достойнее и благороднее презрения к деньгам''.
– Ну вот, Цицерона приплел! – проворчал Оливье, – Quosque tandem, ''Bragellonus'', abutere patentia nostra?* Лучше расскажи еще что-нибудь интересненькое из жизни буканьеров или пиратов, а мы послушаем. Что тебе еще Бекингем рассказывал?
…. * Quosque tandem, ''Bragellonus'', abutere patentia nostra? / лат./ – До каких же пор, Брагеллонус, ты будешь злоупотреблять нашим терпением? – Оливье переиначивает фамилию Рауля на латинский лад, вставляя в начало речи Цицерона против Катилины.
…
– Бекингем много чего рассказывал, – ответил Рауль, – Сразу и не припомнить. Ну, например, сейчас восходит звезда, если можно так выразиться, говоря о пирате, молодого пиратского капитана Генри Моргана.
– Ему тоже 18 лет, как Дрейку? – спросил Жюль.
– Чуть больше. Морган примерно моего возраста. Вроде бы так. Этот парень орудует в Карибском море. Представляете, где это?
– Примерно. Возле Центральной и Южной Америки.
– Да-да, именно там. Острова Ямайка, Малые Антильские. Ну и – на побережье. Картахена, Маракайбо, Пуэрто-Бельо. Милорд герцог уверен, что у Генри большое будущее.
– Он поднимется выше Дрейка? – спросил Жюль.
– Кто знает? Черт возьми, бутылка опустела.
– Вина Его Величеству! – Оливье хлопнул в ладоши, – Рауль, больше я не отваживаюсь кидать тебе бутылки. Ты тоже уже хороший.
– Я всегда был хорошим, – заплетающимся языком сказал Рауль, принимая бутылку из рук
Шарля-Анри, – Так о ком бишь шла речь? О Генри Моргане? Да Бог с ним, с Генри Морганом, что я вам, сказочник или проповедник какой? Дайте отдохнуть.
Он облокотился на подушки и заявил:
– Вот так и буду лежать как колода до самого Алжира, с места не сдвинусь.
– В этом я очень сомневаюсь, – сказал Серж, – Мы говорили о пиратах ''веселой Англии'', так я напомню одну английскую пословицу: ''Катящийся камень мхом не обрастет''.
– Rolling stoune? – сказал Рауль, – А ''под лежачий камень вода не течет''. Я же буду обрастать мхом. В крайнем случае, бородой.
– Ну, джентльмены, пока этот камень – или с чем ты себя сравнил, дружок, с колодой?- лежит…
– Вы споете нам песню, – умоляюще сказал Шарль-Анри, – Мы очень просим, господин де Фуа!
– Да, мы очень просим! – поддержал Жюль де Линьет.
– По просьбе публики… Джентльмены… удачливые мои джентльмены…А? Вы хотите что-то возразить, господин де Бражелон? Вы не считаете нас ''удачливыми джентльменами''? Подберите тогда противоположные слова: ''невезучие пейзаны'', ''злосчастные мужланы''- вам так больше нравится?
– Вещай, вещай, – сказал Рауль,- Я не возражаю, Серж. Спорить с тобой бесполезно. Себе дороже.
– Вот и умница. А то ты из духа противоречия закопошился среди этих мягких подушек.
– Я закопошился, чтобы достать розу и наслаждаться ее ароматом. Пой же, что ты хотел.
– Рауль вам рассказал о том, что было, а я спою о том, чего не было. Хотя моя песенка не по теме. Я не отождествляю себя с ее лирическим героем. Хотя я – граф де Фуа, и песня моя от лица графа, это не какой-то конкретный человек. Будучи, однако, автором этой глупенькой песенки, я, прежде чем исполнить ее вам, друзья мои, предупреждаю всех лиц, носящих благородные графские титулы, что все это – плод моей фантазии, быть может, больной, вам виднее! Возможные совпадения – случайность. Это образ собирательный, скажем так. Символ эпохи, что ли.
– Ваще граф, поняли, ребята? – сказал Оливье и сделал жест – все зааплодировали.
– ''Песенка о стукаче при Дворе Короля-Солнца'', – объявил Серж.
– Граф-стукач? – вытаращил глаза де Линьет, – Разве такое возможно?
– Мой граф как раз не стукач. Хотя стукачами и принцы бывали. Недоброй памяти Гастон Орлеанский.
– А, пошел он, – сказал Шарль-Анри, – Достал, сволочь, весь наш веселый град Блуа. Пойте, не томите душу. Хотя…можно тост? От нашего имени.
– Даже нужно, – `'величественно'' кивнул Рауль, держа розу на отлете в одной руке, бутылку в другой,- Реките, о юноша!
– Так выпьем же за то, чтобы среди нас не было ни стукачей, ни предателей! – воскликнул Шарль-Анри. Пираты, подняв бутылки, переглянулись, чокнулись и выпили.
– Ты собираешься закусывать розой? – спросил Оливье.
– Я собираюсь нюхать розу, – Король Пиратов поднес цветок к лицу, уже не столь уверенным движением, волнообразным. Остальные последовали его примеру. Серж взял гитару и после вступления запел свою песенку.
Я сегодня к Королю с рыцарским приветом,
Он: ''Виват, мой храбрый граф!'' – и патент на стол.
Мол, мерси, мой храбрый граф, за славную победу.
Тут…
Серж прижал струны, и, изменив сопровождение, от звонких маршевых аккордов перешел к более легкому, прыгающему аккомпанементу.
…Стукач к Королю сбоку подошел.
У придворных вокруг вытянулись лица,
Стукача не унять – шепоток ползет.
''Этот граф, государь, создал коалицию,
Этот граф против вас заговор плетет''.
Я клянусь Королю шпагою и честью:
''Я, мол, сир, никогда и не помышлял!''
А Стукач все поет одну и ту же песню:
Мол, на вашу корону дерзко посягал!
Серж виртуозно менял сопровождение. Графу соответствовали быстрые, немного нервные, напряженные аккорды, а стукачу – легкие скользящие переборы. Так же он менял и тембр голоса.
На короне Луи – золотые лилии,
Только мне не видать ленты голубой.
Окажусь я вот-вот в камере Бастилии.
Ах! Пора вызывать Стукача на бой!
Серж взял несколько резких аккордов и сделал паузу. Притихшие Пираты молча слушали его. Де Невиль сделал глоток из своей бутылки, Шарль-Анри сжал розу в кулаке, забыв о шипах. Жюль де Линьет задумчиво следил за опавшими лепестками своей розы. Рауль зажал розу в зубах и слегка улыбался.
Я, сир, с детства молюсь лилиям короны.
Вы не слушайте, что брешет сукин сын!
Лучше шпагой пронзить сердце здесь, у трона,
Раз вам нужен Стукач, а не Дворянин!
Забыв о своих цветах, желторотые дружно зааплодировали и закричали: ''Бис!'' Серж улыбнулся друзьям, те понимающе кивнули, и куплет повторился на бис.
Эта живность, друзья, не переведется,
Хоть презренны всегда были стукачи.
Но, покамест мой граф за корону бьется,
На маркиза Стукач кляузу строчит!
На виконта Стукач кляузу строчит!
На барона Стукач кляузу строчит!
И на весь белый свет кляузу срочи-и-и-и-ит!
Певца наградили аплодисментами.
– А если серьезно, – сказал Серж, – Не будьте очень беспечны. На нас могут настучать. И я знаю кто. Я могу вам сказать, кто именно собирает на нас компромат. Меня предупредили верные люди.
– Кто? – спросил де Линьет.
– Кто предупредил? – вздохнул Серж,- Я не хочу вас обидеть, юноша, но вы в вашем Нанте отстали от парижской жизни. Об этом не принято говорить среди порядочных людей. Я дал слово. А стучит… некий… де Мормаль…
– Где-то я уже слышал эту фамилию, – сказал Рауль задумчиво.
– Вызвать сукина сына на дуэль, заколоть – и все дела! – решительно сказал Оливье, – Я и вызову!
– Почему ты? Можно бросить жребий, – сказал Серж.
– По-морскому, – добавил Рауль.
– Заговор! Против стукача! Как романтично! – восхитился Шарль-Анри.
– Тс! Тс! И еще раз тс! Сначала надо удостовериться, – предостерег Король Пиратов, – Заколоть стукача мы всегда успеем.
Он засунул свою розу за бандану. Пираты последовали его примеру.
– Как скажете, Ваше Пиратское Величество, – пробормотал Оливье, – А если мы опоздаем?
– Тогда, как сказал поэт, – изрек Рауль, поправляя свое украшение, – ''Красавцы, розы с ваших… шляп…вам снимут вместе с головою''.*
… * Франсуа Вийон.
…
– А я-то думал, ты добрый малый, – упрекнул Оливье, – Жестоко так пугать наших юных друзей.
– С чего вы взяли, что мы боимся? – возмущенно воскликнул Шарль-Анри.
– И, позволю себе заметить, дорогой земляк, вы напрасно считаете, что мы молокососы, – произнес Жюль, – Мы полны решимости доказать…
– …что вы ветераны, закаленные в тысячах сражений, – насмешливо сказал Оливье, – В особенности вы, уважаемый виконт де Линьет.
– Вы, кажется, ищете ссоры? – вскинулся Шарль-Анри.
– Я ищу…
…корзину с бутылками. Одну корзину мы уже приговорили.
Пощади свою розу, Рауль! Скоро от нее останется один стебель…ай! Ничего не осталось.
– Тут их еще много, – сказал Рауль.
– Не опрокинь букет! Хоть ты у нас и ''лежачий камень'', ведро перевернется, и под тебя потечет вода.
– Постараюсь…координировать… свои движения.
То, что осталось от розы, было выброшено в корзину.
– Прощай, – сказал Рауль, – Прощай, о роза! Ты была недолговечна, как все прекрасное в этом мире.
Он взял другую розу, засунул за бандану и еще парочку цветов за уши.
– Мы тоже так хотим! – сказали желторотые и полезли за розами.
– Все равно они не доживут до утра, – вздохнул Серж и последовал примеру желторотых.
– Почему это мы не доживем до утра? – спросил Шарль-Анри.
– Не вы, господин де Суайекур! Розы!
– Украсили себя цветами, подобно жертвам тирана Нерона, – заметил Рауль, потягивая вино, – Вполне созрели.
– Ну, ты загнул! Не слушайте, молодые люди, этого пьяного господина. Он вас провоцирует, рассказывая свои ужасики.
– Исторический факт, – сказал Рауль.
– Знаю, – огрызнулся Оливье, – Но такая роль не по мне.
– А если не остается выбора? Либо ты палач, либо жертва. То-то же. Древние в совершенстве отработали технологию жертвоприношений.
– Не будем говорить о язычниках, – возразил Серж, – Хотя как раз будем! Тезей, к примеру, не примирился с ролью жертвы и убил Минотавра!
– Да-да! – закивал де Линьет, – О Минотавре мы уже говорили сегодня, помните, господин виконт?
– Если бы Тезей знал свою дальнейшую судьбу, – заметил Рауль, – Он, быть может, предпочел бы в юности погибнуть в Лабиринте в схватке с Минотавром.
– Ну, у тебя и шуточки!
– А я не шучу. Все мы учили в детстве этих древних греков.
– Раз так, уподобимся афинянам – вот кто понимал и ценил красоту! – сказал Шарль-Анри.
– Еще цитата, на этот раз из Бена Джонсона: ''И мы, синьор, как римляне умрем, хоть жили мы как греки''. Это я повторяюсь, – пробормотал Рауль, – Стихи эти мне во сне приснились.
– Лучше бы ты был неграмотным, Бражелон.
– Лучше бы, – согласился Рауль.
– Что же до римлян, – сказал Оливье, – Я помню одного очаровательного центуриона на маскараде в парке Фонтенбло. Юлиус-Август-Брагеллонус Непобедимый.*
– Sic transit gloria mundi**, – сказал Рауль.
– Представляю, как вы были живописны вы в красном плаще, шлеме и доспехах центуриона,- сказал де Линьет.
''Да, возможно, – подумал Рауль, – Но сейчас я предпочел бы белую тогу с пурпурной каймой и кинжал заговорщика. К черту! К черту эти ''брутальные'' мыслишки! Опять меня заносит. ''И ты…Бр…ажелон?'' Мы не язычники, чао, Рома''.
– Что-то вы загрустили, – сказал он, – Хотите, развеселю? Эти подушки, на которых вы возлежите, подобно римлянам, нам подарили…монахини. Кто хочет, может считать для колорита – жрицы, весталки… Да-да, прелестные воспитанницы какого-то монастыря, сам не знаю, какого – вышивали эти цветочки, букеты, гирлянды, птичек – в подарок ''доблестным воинам''. Возрадуйтесь же, о ратоборцы!
– Сюда бы их самих! – сказал Оливье, – Вот тогда я развеселился бы!
… * Оливье произносит полное имя Рауля / Огюст-Жюль / на латинский лад. ** Sic transit gloria mundi /лат/. – Так проходит мирская слава.
…
– Господин де Невиль, невинные молодые девушки пришли бы в ужас, увидев нашу попойку, – заметил де Линьет, – Мы бы их разочаровали – такие как сейчас.
''Весталка и центурион – абсурдное сочетание, – подумал Рауль, – Вот весталка и…император – более реально. А центуриону больше подойдет гетера''.
– Да. Лучше бы вакханки, как полагает Ваше Величество?
– Лучше гурии, – сказал Рауль,- Но за неимением лучшего и вакханки сгодились бы.
– И мусульманки, – заявил Оливье.
– Умные ребята эти мусульмане, – заявил Серж, – Держат баб в недоступных гаремах, роняешь платок – и к твоим услугам томная, кроткая и тупая…гурия…
– Как вы можете так говорить? – сказал Шарль-Анри, – Неужели вы, католик, можете хоть на мгновение представить себя мусульманином?
– Властелином католического гарема очень даже могу, – сказал Серж, – Что у трезвого на уме – у пьяного на языке. Все лучше, чем мечтать о недоступной принцессе. Рауль, я прав?
– Прав, Серж, прав, – и он продекламировал:
Bonjour, Джиджелли! Как войдем в цитадель,
Первым делом разыщем кабак и бордель!
– Вот теперь ты говоришь дело, – сказал Оливье, – Так и поступим.
– Теперь я говорю глупости по пьяному делу, – фыркнул Рауль.
– Я на трезвую голову подумаю над твоими мудрыми словами, и, быть может, сочиню свой дистих.
– Да глупость я сказал. Какой кабак? Вино они не пьют.
– А как насчет борделей? – спросил де Линьет.
– Попросите у капитана путеводитель по борделям Магриба. У господина де Вентадорна, говорят, отличная библиотека.
– Кто-то идет, – насторожился Шарль-Анри.
– Но уж явно не гурия. Может, наши пропащие души возвращаются? Люк с Гугенотом?
– А может, стукач крадется?
– Да нет, это мой Гримо, могу поспорить, что это он. Я узнал его походку. Гримо! Какого черта ты не спишь? Что тебе надо? Выпить хочешь?
Гримо покачал головой.
– Тогда зачем ты приплелся, Гримальди? Я и сам нашел бы дорогу.
– Вас хочет видеть герцог де Бофор, – сказал Гримо, – Немедленно!
Рауль выругался сквозь зубы и поднялся, пошатываясь.
– Редеют наши ряды, – вздохнул Оливье, – Не задерживайтесь, сир, и не изменяйте нашей компании!
– Я мигом,- сказал Рауль, – Если меня зовут в общество начальства, улизну при первой возможности. Во рву со львами лучше, чем с этими напыщенными господами.
– Возвращайтесь, Ваше Пиратское Величество! – хором сказали желторотые.
– Ждите, но пейте без меня. А вице-королем Пиратов будет г-н де Фуа. На время моего непродолжительного отсутствия.
– Повелеваю! – сказал Серж, – Подать сюда корзину с агуардьенте*!
– Дело будет, – засмеялся Рауль, – Это уже тяжелая артиллерия.
– Мы вам оставим, сир!
''Ишь до чего докатились, агуардьенте'',- подумал добропорядочный Гримо.
… * агуардьенте-водка /исп./
…
9. ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК ПИРАТСКОГО КОРОЛЯ.
– Вы несетесь на всех парусах, остановитесь, сударь! – Гримо еле поспевал, – Не спотыкнитесь!
Рауль добрался до деревянной лестницы – перехода между палубами – и плюхнулся на ступеньки.
– Ну-ка сядь рядом! – велел он, – Что это за шутки! Я же просил тебя не таскаться за мной! Знай свое место!
– Вы пьяны, – сказал Гримо, – А я свое место знаю.
