Пираты Короля-Солнца(ч1-5,по главу19)

      – Сейчас проветрится, – сказал Бофор,- Видишь, старина, какой нежный у меня паж!
      – Ах, монсеньор, монсеньор! Вы опять свою ужасную трубку курили! От табака портится цвет лица, и выпадают зубы! Вы будете желтый как лимон, монсеньор!
      – Да я всего одну трубочку выкурил, Анри, – сказал герцог, – Как ты отыскал нашу каюту?
      – Капитан был так любезен, что проводил меня до самой каюты, ваша светлость, – ответил Анри, – Я вижу, у нас гости?
      Анри не узнал Гримо в парике алонж.
      – Да вот с Гримо о жизни толкуем, – пробормотал герцог.
      – С Гримо? – прошептал Анри, – Праведное небо! Этот господин – Гримо?!
      Тут только Анри признал в госте адмирала старичка Гримо. Паж не сдержался и фыркнул. Анри понимал, что нельзя смеяться, но, как на занятиях с госпожой аббатиссой Бофорочка фыркала и хохотала в самый неподходящий момент, когда ее смешили подружки, она невежливо расхохоталась и сразу же поспешила извиниться перед Гримо.
      – Вам невероятно идет алонж, господин Гримо, – сказала Бофорочка, – Я хочу сказать… / Она старалась подражать мальчишкам /. Вам ужасно идет парик! Чертовски! Вы очаровательны! Хи-хи-хи! Господин Гримо!
      Бофор и Гримо переглянулись с улыбками. Судя по реакции Бофорочки, то же впечатление произведет и его портрет.
      – Завтра милейший Гримо соорудит тебе здесь занавесочку, – пообещал герцог. Анри захлопал в ладоши.
      – Спасибо, Гримо! Вы такой добрый! – в восторге воскликнул паж, – Знаете, я люблю утром поспать, а окно такое большое!
      Бофор порадовался находчивости своей девочки. Паж герцога любит понежиться, а солнечный свет ему мешает. Паж герцога желает путешествовать с комфортом. Молодец, девочка!
      Анри де Вандом собирался читать книгу о Китае. Бофор и Гримо опять переглянулись. Наконец герцог решился:
      – Анри, отложи свою книжку, – велел герцог, – Ты у меня и секретарь, между прочим.
      Паж вскочил, припоминая правила.
      – К вашим услугам, монсеньор. Что вы хотите?
      – Возьми перо и чернила. Я знаю, что ты часами что-то пишешь, и чернила у тебя отличные.
      Анри достал из своей коробки чернильницу и самое любимое перо. Гримо слегка мотнул головой в сторону пажа и поднял брови. Герцог слегка прищурился, мигнул старому приятелю.
      – Анри, – сказал Бофор, – Мы хотим доверить тебе некий секрет. Мне бы хотелось, чтобы то, что я тебе расскажу, ты не передавал никому, ни Ролану-барабанщику, с которым ты, кажется, весьма дружен / Анри энергично закивал /, ни нашим Пиратам, а в особенности твоему приятелю Раулю / Анри резко замотал головой /.
      – Ты, что ли, Гримо передразниваешь? – не выдержал герцог, – Что все это значит?
      – Тайна! Как здорово! Клянусь, монсеньор! Слово дворянина! Никому ничего не скажу! Ну, говорите скорее, в чем дело? Зачем вам чернила и перо? Вы же, простите за откровенность, отвратительно пишете!
      Это было правдой. Бофор, увы, писал весьма неразборчиво. Знал он и то, что почерк милейшего Гримо был весьма далек от каллиграфического. Посторонних людей он не хотел посвящать в свою интригу. А поскольку дочь Бофора часто писала отцу длинные, восторженные, чувствительные письма, он знал, что девочка весьма преуспела в каллиграфии и справится с поручением не хуже любого профессионального писца. Герцог предложил Анри сесть за столик, крепко привинченный к полу. Так же были закреплены и стулья. Анри уселся. Бофор положил перед Анри белый бланк, с узорами и художественной заставкой. Это тоже было работой Люка Куртуа, и бумага на эти бланки пошла лучшего качества. Анри де Вандом узнал красивый бланк. На таком бланке он писал свое новое имя, ибо, по документам, дочь герцога была записана как паж и секретарь и официально включена в состав экспедиции.
      – Но я же уже писал это в Париже,- сказал Анри.
      – Речь не о тебе.
      – О Ролане? Что тут секретного?
      О барабанщике герцог и забыл. Конечно, барабанщик завтра же получит такой бланк. Но с малышом де Линьетом таких проблем не возникнет, как с адъютантом. Анри взял перо.
      – Диктуй, Гримо, – велел герцог.
      Анри вытаращил глаза. Почему Гримо должен диктовать ему контракт? Ролан сам грамотный. Грамотный? Не то слово! Писатель! Мемуары пишет!
      – Пишите, – сказал Гримо, – Так надо.
      – Постарайся, милый Анри.
      – ''Я…''
      Анри окунул перо в чернила и вывел каллиграфическое "Я". Он поднял голову от листа и с готовностью посмотрел на Гримо. Гримо взглянул на герцога с сомнением. Анри, не дожидаясь подсказки, после ''Я'' написал заглавное красивое ''Р.'' и ''о''. Он собирался писать контракт Ролана де Линьета.
      – Не ''о'', а ''а'', – сказал Гримо.
      – С каких это пор ''Ролан'' пишется через ''а''? – фыркнул Анри, – Ну, господин Гримо, от вас я такого не ожидал! Неужели вы такой безграмотный? Неужели вы не читали ''Песнь о Роланде''? ''Влюбленного Роланда''? ''Неистового Роланда''? Позор какой! Просто ужас!
      Бофор ухмыльнулся и сделал жест.
      – Пишите то, что я продиктую, – сказал Гримо: ''Я, Рауль де Бражелон…''
      Анри спросил:
      – Как, разве Рауль… я хочу спросить, разве виконт де Бражелон не заполнил контракт? Все же сделали это еще в Париже, как только мы получили бланки? Как его только на корабль пустили без документов!
      – Рауль не успел, – объяснил герцог, – Бланки мы получили уже позже. Рауль выполнял мое поручение.
      – Ах да, – сказал Анри, – Тогда ясно. Но, позвольте заметить, господин герцог, и вы, господин Гримо, сам-то Рауль де Бражелон пьянствует со своей шайкой на шканцах, а я за него должен контракты писать! Мило, ничего не скажешь!
      – Не ворчи,- сказал герцог, – Я разрешил. Пусть погуляют.
      – Приказы главнокомандующего не обсуждаются, – покорно сказал Анри, и, слегка высунув язычок, начал писать: "Я, Рауль де Бражелон…''
      Бофор дал добро для пирушки на шканцах, а, любуясь красивыми буквами на белом листе контракта, думал о том дне, когда там же, на шканцах, эти слова они произнесут, вступая в брак. Начало свадебной клятвы. ''Я, Рауль де Бражелон…'' ''Я, Анжелика де Бофор…'' Но до того счастливого дня еще надо было дожить. А Бофорочка, выводя имя Рауля в контракте, вспомнила, как такая же путаница с именем возникла в монастыре Святой Агнессы, когда переодетый нищенкой де Невиль вычислил имя Рауля по вышитым тряпочкам из ее рабочей шкатулки. Как же давно это было! Как любят говорить Пираты Короля-Солнца – в другой жизни. Под диктовку Гримо Анри заполнил контракт и, присыпав песком для просушки чернил, помахал бумагой, и, с легким поклоном, уже перенятым от Пиратов, / мужчинам и тут повезло, реверанс делать труднее! / подал Бофору бумагу.
      – Прошу, монсеньор.
      – Отлично, – сказал герцог, – Остается только подписать.
      – Но что в этом секретного, и почему вы требовали с меня Слово Дворянина, если без подписи Рауля контракт все равно недействителен?
      – Это еще не все, – сказал герцог, – Бери второй лист.
      Анри послушно взял второй лист.
      ''Перкурить бы'',- подумал герцог. Очень он не любил возню с бумагами. Но честнейший человек Франции решил довести до конца задуманную с Шевреттой интригу.
      – Теперь диктовать буду я! – сказал герцог, – Пиши: "Доверенность".
      Анри написал.
      – ''Я, Рауль де Бражелон…" – продиктовал Бофор.
      – Достали с этим Раулем де Бражелоном! – проворчал Анри, – У меня кроме Рауля де Бражелона дел хватает! И пишет ваш Рауль лучше меня! Кстати, господин Гримо, знаете ли вы, что наследнице герцога вышеупомянутый Рауль де Бражелон показывал, как пишутся красивые буквы нашего алфавита?
      Гримо покачал головой, подавив улыбку.
      – Так знайте. Прутиком. На песке, на дорожке в парке Вандомского дворца. Шрифт каллиграфа Люка Матро. И шрифтом Люка Матро Анри написал ''Б'' в фамилии Рауля. ''Ворчит, плутовка, а сама произносит его имя с таким удовольствием'', – подумал герцог. То же подумал и Гримо.
      – Что же воспоследует за этим? Полагаю, все же с похмелья Рауль де Бражелон не так красиво напишет свою фамилию как раньше. Рука задрожит, – ворчал паж.
      – …доверяю получать мое жалованье господину… – диктовал герцог, – Гримо, тебя запишем как в моем завещании ''Вогримо''.
      – ''Вогримо'' – слитно или раздельно? ''Во Гримо''? Или через дефис? "Во-Гримо"?
      – Слитно, конечно, слитно! – сказал герцог.
      – Тупость какая-то, – бубнил Анри, – Хуже диктовки по латыни! Во! Гримо! При чем тут "Во"? Не Фуке ли навел на мысль? ''Во-ле-Виконт", "Во-ле-Гримо". Написали бы ''Бонгримо'' – ''Добрый Гримо", и все дела.
      – Ну, все? Гримо, мы тебя запишем как ''военного советника''. Так престижнее.
      – …господину Вогримо, военному советнику, – написал Анри, – Все!
      – Спасибо, мой дорогой. Ты свободен.
      – Но объясните мне, что тут секретного? – спросил Анри, – Самые обычные бумаги. Что за этим кроется? Не хотите говорить? Все равно узнаю!
      – А клятва? – спросил Бофор.
      – Ну,…окольными путями…
      ''Скажем?" – ''Скажем!''
      Бофор объяснил суть интриги.
      – Рауль хочет отказаться от жалованья? – переспросил Анри, – Из-за короля? Вот молодец! Принципиальный парень! Мало кто на это способен! Да, можно сказать, никто не способен! Я слышал, Пираты уже считали, по скольку на кого выйдет, если прибавить какие-то проценты… словом, уже начали делить шкуру неубитого медведя. Но я тоже хочу! Из солидарности с Раулем. Я сам напишу бумагу! Я знаю, что писать.
      – Черт побери! – воскликнул герцог, – Да мы посвятили тебя в этот, с позволения сказать, заговор, чтобы до короля не дошел его протест, а ты нам все портишь.
      – До короля дойдет, – сказал Анри твердо, – Мое заявление, во всяком случае. Лично Его Величеству.
      Анри взял чистый лист и написал теперь уже без ворчанья:
      ''Его Величеству Королю Франции
      Людовику Четырнадцатому
      Лично.
      Заявление.
      Я, Анри де Вандом, паж и секретарь Его Светости герцога де Бофора, Адмирала Франции, прошу отдать назначенное мне жалованье матерям, женам и детям солдат, погибших в Девятом Крестовом Походе.
      На ''Короне'', флагмане Адмирала.
      Анри де Вандом''.
      Анри поставил дату и расчеркнулся. Бофор прочитал заявление и взял свою трубку.
      – Читай, – сказал он Гримо.
      Гримо, прочитав заявление пажа, стал еще мрачнее.
      – Ну что, старикан, давай закурим? – предложил герцог.
      Гримо кивнул.
      – Опять курить? – возмутился паж.
      – Отстань, – огрызнулся герцог, – Дай подумать.
      Гримо закашлялся.
      – Дайте мне трубку! – решительно сказал Анри, – Хватит курить, слышите! Если герцогу угодно отравлять воздух, вы-то хоть будьте благоразумны!
      Бофор искоса взглянул на пажа и заметил слезы обиды на глазах Анри. Анри протянул ладошку к Гримо.
      – Пожалуйста. Гримо. Вам нельзя так много курить. Отдайте мне вашу трубку.
      Гримо откашливался.
      – Прошу вас. Вы такой хороший. Мы все вас очень любим. Отдайте мне вашу поганую трубку. Сделайте это не ради меня. Ради Атоса!
      Гримо насупился и подал Анри свою трубку. Анри с размаху выкинул трубку в море.
      – Ах, черт! – воскликнул Бофор, – Это переходит все границы! Что ты творишь? Атос-то тут при чем?
      – Атос не курит, верно, Гримо? – спросил Анри.
      – Да… – проворчал Гримо.
      – Вот попали, – вздохнул герцог, – Трудно иметь дело с безумцами, а если безумцы спелись, совсем дело табак.
      – С кем это я спелся? – спросил Анри, вцепившись в китайскую книгу, словно ища защиты у Шевалье… и китайцев…
      – С ''вышеупомянутым Раулем де Бражелоном'', – съязвил герцог.
      – Если вы все-таки удостаиваете меня чести беседы с вами, монсеньор, я позволю себе заметить, что во многом не разделяю взгляды господина де Бражелона, – обиженно сказал Анри.
      – Как же, как же! Видел я, как вы ворковали! За опрокинутым тобой бокалом последовала курятина, которую виконт уплел в один присест, – усмехнулся герцог, – Ему-то что, парень здоровый. А вот ты все-таки поменьше уделяй внимания красивым глазам своего собеседника, а то…
      – А то что? – спросил Анри вызывающе.
      – А то… я и сам хотел прийти к тебе на выручку.
      – Мы не ''ворковали'', как вы изволили выразиться! И даже не думали ворковать!
      – Что же вы делали?
      – Ругались, монсеньор! А что касается бокала, хватит на эту тему! Много шуму из ничего! Вы все опешили, растерялись, вот мне и пришлось подстраховать виконта. Ну и пусть де Сабле решил, что я пьянчужка! Бог правду видит!
      – Ругались? – удивился герцог, – С чего это вам ругаться?
      – Вернее – из-за кого! Из-за иезуитов.
      – Иезуитов? – спросил Гримо, вздрогнув.
      – Да-да, иезуитов, – кивнул Анри, – И еще из-за ''черной аббатиссы''.
      Гримо схватился за голову.
      – Так вы все знаете? – спросил Гримо.
      Анри передал суть своего спора с Раулем.
      – Слава Богу, – вздохнул Бофор.
      – Слава Богу, – сказал Гримо.
      – А я уж грешным делом подумал, что Малыш Шевретты разоткровенничался.
      – Малыш Шевретты уже вырос и может сам распоряжаться своим жалованьем. И, несмотря на наши споры и даже чуть ли не вражду, да-да, вражду, и нечего смеяться! – я повторяю вам, монсеньор, находясь в здравом уме и трезвой памяти, что в этом вопросе, – Анри показал на столик с бумагами, – Я разделяю его убеждения и не желаю принимать подачки от превысившего свою власть короля!
      – Бред какой-то, – вздохнул герцог,- Когда Малыш Шевретты говорит разумные вещи, ты на него набрасываешься, а когда он делает явные глупости, ты усугубляешь ситуацию своими ребяческими выходками.
      – Я хочу помочь беднякам, – сказал Анри, – Это наш долг. Этому учит христианская мораль. Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богачу войти в Царство Небесное.
      – ''Католичка", – шепнул Гримо на ухо Бофору.
      – Да, – сказал Бофор, – Добрый католик, милосердный Анри де Вандом. Но мы не верблюды.
      – Докажите это Богу! Кстати, монсеньор, вы меня научите кататься на верблюде? Там же они водятся?
      Бофор улыбнулся.
      – И еще, монсеньор… Когда мы победим, пожалуйста, не устраивайте охоту на львов в Африке! Пусть себе живут среди дикой природы! Я знаю, в Алжире водятся львы, в Атласских горах особенно. Не убивайте львов и не ловите, даже если король прикажет – для своего зверинца. Проявите милосердие к этим прекрасным животным!
      – Мы не на львов собираемся охотиться.
      – Я знаю, ваша светлость. Но если во время военных действия погибнут взрослые львы, сохраните жизнь львятам. Отдайте львят мне на воспитание…
      Бофор закашлялся и засмеялся, вспомнив, кого он именовал львятами в беседе с капитаном.
      – Это тебе…не кошки…, – прокашлял Бофор, – Гримо, пойдем проветримся.
      Гримо взял все документы.
      – Анри, – сказал Бофор, – Я ухожу и вернусь не скоро. Никуда не выходи из каюты. Обещаешь?
      – Обещаю. У меня накопилось много неотложных дел, ваша светлость.
      Анри де Вандома ждала книга о Китае и заветный дневник. Бофор поцеловал пажа в лоб.
      – Итак, мир? – спросил герцог.
      – Мир, – сказал Анри, не сдержав улыбки.
      Герцог и Гримо вышли. Анри достал свою тетрадь. "Ночь на корабле",- вывел Анри так же старательно, как полчаса назад в официальных бумагах писал: ''Я, Рауль де Бражелон…''
 

20.ГРАФ ДЕ ЛА ФЕР ПРЕДУПРЕЖДАЕТ: КУРЕНИЕ ОПАСНО ДЛЯ ВАШЕГО ЗДОРОВЬЯ.

 
      – Кого я породил! – сказал герцог.
      – О-хо-хонюшки, – вздохнул Гримо, – Ангела вы породили.
      Они сбежали из адмиральской каюты в каюту Рауля и опять взялись за трубки. На этот раз Гримо достал запасную трубку и предложил адмиралу свой табачок.
      – Я уже понял, что доказывать что-то здесь бесполезно. Потому и увел тебя. Сбежал с поля боя,- сказал Бофор, – Ишь, как монашки ее обработали. Но эту писанину мы припрячем – он сложил ''Заявление" Анри де Вандома, – Не потому, мой дорогой Гримо, что я позарился на эти гроши. Мне, знаешь ли, стало жутковато.
      – Мне тоже, – поежился Гримо.
      – Мы все еще живы. Да, впереди война. Будут убитые. Будут вдовы, сироты. Это неизбежно. На войне без жертв не обойтись. Но сейчас я не хочу думать об этом.
      Гримо кивнул. Бофор затянулся. Выпустил дым. Вздохнул.
      – Монсеньор! – тихо сказал Гримо, – Не надо. Не думайте.
      – Не надо. Ты прав. Но ведь все думают, вот ведь какая штука. Даже барабанщик, и тот думает, наверно. Черт возьми! Так можно рехнуться!
      – О-хо-хо-нюшки, – простонал Гримо.
      – А что думать, Гримо! Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Часто я что-то стал говорить это…
      – Будем жить, монсеньор, – сказал Гримо.
      – Сегодняшним днем, – закончил герцог, – А сегодня нам надо покончить с этим делом и больше к нему не возвращаться. На чем мы условились? Ты приведешь сюда Рауля, когда он порядочно надерется. Это примерно через час. Я на час отлучусь к своим генералам, они там, на полуюте. Все пьют. Дым коромыслом. Да и черт с ним! Встречаемся через час. Здесь. Понял?
      Гримо ответил жестом. Бофор пошел на полуют – гулять с генералами. Гримо читал историю Дон Кихота около часа. Но Сервантес что-то не очень шел ему в голову. Время от времени старик поднимал голову, задумчиво посматривал в звездное небо за открытым окном и вновь ловил убегающую строку. Он больше не курил. Табаком вроде не пахло. Парик алонж был спрятан в пакет – появляться к Пиратам в подарке Бофора Гримо постеснялся. Когда до назначенного срока осталось семь минут, старик отложил книгу и пошел за своим господином.
      – С Богом! – сказал ему подоспевший к тому времени Бофор и вальяжно устроился, перелистывая страницы ''Дон Кихота''. х х х
      – М-м-монсеньор, – сказал Рауль, пытаясь приветствовать герцога, – п-п-простите, м-м-монсеньор, / он покачнулся /, я обращаюсь к вашей светлости не по уставу, то есть не по этикету, но два часа ночи, и корабль качает, и мы… э… с ребятами немножко выпили,… э… с вашего разрешения…м-м-монсеньор.
      – Я не в претензии, дорогой виконт, – ослепительно улыбнулся герцог, – Я же сам в хлам пьяный. Слышь, Рауль, ты меня уважаешь?
      Надо заметить, что Бофор был, не так пьян – многочисленные пирушки выработали у герцога иммунитет к крепким напиткам. Он и не потреблял крепких напитков, решив расслабиться по окончании ''интриги", а, подпоив генералов, заявил самому устойчивому – полковнику Д'Аржантейлю, что идет на бак / нос /, где помещается весьма нужное заведение, куда и Его Величество Король ходит пешком. Гримо был совершенно трезв, а Рауль пьян наполовину, кое-что он еще соображал. Так, во всяком случае, решил опытный питух Бофор.
      – Я вас очень уважаю, монсеньор, – сказал Рауль, пытаясь сохранить равновесие, – Но позвольте поинтересоваться, что угодно от меня вашей светлости в столь поздний час?
      – А коли ты меня уважаешь, мой мальчик, будь добр, подпиши эту бумагу. Затянули мы с тобой с этим делом. Моей светлости угодно поскорее разделаться с этой волокитой.
      – Какую б-б-бумагу? – спросил Рауль.
      – Контракт, черт возьми. Гримо тебе покажет. Бланки получили, когда ты уже уехал на Юг. Кстати, твоего дружка Люка работа. Оцени!
      – Монсеньор, может, лучше завтра? Я ж вдрабадан… Испорчу важный документ.
      – Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Народная мудрость. Мотай на ус, сынок, – сказал герцог, – Да что я тебя как девицу уговариваю! Бери перо, ставь подпись, и все дела! Или ты свою фамилию писать разучился? Ты у меня адъютант или кто? Какого черта ты ломаешься?
      – Я не ломаюсь, монсеньор, но, правда, могу испортить. Давайте отложим до утра. На трезвую голову. Я же лыка не вяжу. Испорчу ценный экземпляр.
      – Заладил!
      – Я вижу, тут уже все за меня написано. Жаль трудов вашего секретаря.
      – Завтра у нас будут другие дела, – сказал Бофор, – Пиши, тебе говорят!
      Рауль взял перо и довольно коряво вывел: ''Браж…''
      – Видите, – сказал он, – Зря вы меня заставляете.
      – Все нормально, – сказал Бофор, – Валяй дальше.
      Рауль проворчал: ''Как вам угодно, монсеньор, проспитесь, потом не ругайтесь''.
      Он снова окунул перо в чернила, хотел продолжить свою фамилию, но тут с кончика пера сорвалась проклятая клякса и осквернила подпись адъютанта его светлости на бланке контракта.
      – Клякса, – сказал Рауль виновато.
      – Ну и хрен бы с ней, с кляксой! – сказал Бофор, – Нашел из-за чего тужить! Не бери в голову, пиши дальше.
      Тут Рауля осенила дерзкая пьяная мысль о новом варианте своей подписи. Он расхохотался и продолжил свою фамилию, которая вдруг резко взмыла вверх, что, кстати, говорило о весьма приподнятом настроении. Но так безобразно он не писал даже в пятилетнем возрасте. Рауль провел зигзаг под фамилией к началу и добавил несколько росчерков, пытаясь исправить это безобразие. Подсохшей кляксе, он, по-прежнему пьяно посмеиваясь, придал форму розы.
      – Да хватит венезля вырисовывать, – проворчал Бофор.
      – Раз уж вы приказали, монсеньор, дайте поизгиляться. Я тут еще листочки подрисую, и шипы, шипы обязательно, какая роза без шипов. К моей кляксе типа розы. Вот, монсеньор. Раз уж вам было угодно в третьем часу ночи… собирать бумаги… я же вам говорил… ваша светлость. Утро вечера мудренее. Народная мудрость.
      Бофор посмотрел на подпись Рауля и расхохотался:
      – И правда, на розу похоже! Но где ты, мой друг, видел черные розы?
      – Чернила черные, и клякса, то есть роза, получилась черная. А вам что, монсеньор, кровью подписать? Я могу, если прикажете! Ну, не вышла подпись, разве по пьяному делу напишешь? Я готов, м-м-мон-сеньор, кровью искупить свою вину и поставить вам здесь кр-расный автограф.
      – Сойдет и черный. Полно вздор молоть. Давай еще раз, на втором экземпляре.
      Тут Гримо напялил на себя знаменитый алонж и отвлек Рауля.
      Бофор сказал:
      – Я подержу бумагу для надежности, помогу тебе, дружок.
      Герцог придерживал бумагу, и Рауль, обалдело глядя на Гримо в парике алонж, машинально вывел свою подпись на доверенности, которая была прикрыта бланком контракта. Бофор облегченно вздохнул. Дело было сделано! Доверенность была у него в руках. Интрига закончена. Рауль мельком взглянул на свою подпись и опять на Гримо.
      – Я сплю или брежу, – сказал он, – Гримо, ты ли это? Я допился уже до белой горячки. Ты – в парике алонж?
      – Я, – сказал Гримо, – Я самый. Вы что, меня не признали, господин Рауль?
      Гримо подошел к своему господину, чтобы тот мог убедиться, что это именно он, и полюбоваться его париком алонж.
      – Откуда это у тебя? – вытаращил глаза Рауль.
      – Монсеньор подарил, – сказал Гримо.
      – Монсеньор? – воскликнул Рауль, – Ого!
      Бофор мигнул ему. Гримо не подозревал, что подарок герцога превышает сто пистолей, оставленных ему по завещанию Бофора. Но Рауль знал, что почем. Парики алонж еще не вошли в широкий обиход, а Белокурый Парик, в котором он сам когда-то играл пастушка в Фонтенбло, можно было надевать только по личному разрешению Его Величества Короля. Впрочем, Рауль не пользовался королевской привиллегией, и парик алонж был отдан Оливену, а когда Маникан объяснил, что парень не имеет права носить Белокурый Парик, алонж был водружен на голову Аполлона, которую иногда украшала и шляпа с пером. Пройдет год-другой, и вся Европа наденет парики алонж. Но в описываемое время высший свет еще не захватила эта мода. Бофор в самом лучшем расположении духа обнял своего адъютанта.
      – Пустое, мой дорогой. Сочтемся. Извини, что отвлек тебя от веселья. Можешь возвращаться к своим собутыльникам. Да и я пойду.
      – Подождите, пожалуйста, монсеньор, – сказал Рауль, – У меня тоже есть для вас документ. Я его написал еще в Париже в здравом уме и трезвой памяти и отвечаю за каждое слово. Кстати, монсеньор, моя сегодняшняя подпись не имеет юридической силы, сказал бы мой адвокат Фрике. Кажется, вы его знаете. Но это шутка, монсеньор, насчет адвоката. Просто мне припомнились бедные пейзаны, которые по пьяному делу подписывают бумаги, ловко подсунутые вербовщиками в нужный момент / конечно, не так красиво оформленные /, и пополняют ряды нашей победоносной пиратской армии.
      – К чему ты клонишь? Я, выходит, вербовщик, и твой контракт не имеет юридической силы? Ну, зови своего адвоката. Тут и свидетель есть – Гримо подтвердит. Разорвем контракт. И катись к чертовой матери на все четыре стороны. Скатертью дорога.
      – А, – сказал Рауль, – Правда глаза колет. Я-то ладно, а вот пейзанов жаль.
      – О себе подумай, – буркнул Бофор, – Однако, мой милый, что у трезвого на уме, у пьяного на языке.
      – Я подумал о себе, – сказал Рауль и вручил свою бумагу герцогу.
      Бофор развернул документ, который подал ему Рауль. Прочитал. Взглянул на него.
      – Садись, – сказал он, – Гримо, доставай трубки. Перекурим это дело.
      Рауль уселся, или, вернее, плюхнулся рядом с герцогом и широко раскрытыми глазами смотрел на пускающих дым Бофора и Гримо. Он и не подозревал о таком ''хобби'' своего старика.
      – Читай, – протянул герцог документ Гримо.
      Гримо взял бумагу.
      – Долго думал? – спросил Бофор Рауля.
      – Eodem flatu – на одном дыхании, – сказал Рауль.
      ''Его Величеству Королю
      Франции
      ЛюдовикуXIV
      Я, Рауль де Бражелон, адъютант
      Его Светлости герцога де Бофора прошу причитающееся мне жалованье отдать
      Отцам Святой Троицы для освобождения христиан, томящихся в плену у арабов.
      Бражелон. 2. 04. 62.''
      Заявление Рауля было под стать заявлению Анжелики. Но Рауль не коснулся тем, поднятых дочерью Бофора. "Заявление" было написано четким, красивым почерком. Правда, самыми мелкими были слова: "Его Величеству…'', ''прошу'' и ''арабы''. А самыми крупными и красивыми ''Франция'', "Герцог де Бофор", "Отцы Святой Троицы" и "Освобождение христиан". Все прочие слова были написаны обычным размером. Правда, в дате было одно исправление. Единица была исправлена на двойку. Видимо, Рауль написал свое заявление первого апреля, но исправил, решив, что Людовик XIV примет за розыгрыш документ, написанный в День Дураков и поставил завтрашнее число.
      – Я так и знал, – сказал Гримо, – О-хо-хо-нюшки…
      – Ты действительно хорошо подумал? – опять спросил Бофор.
      – Еще бы, – сказал Рауль, покосился на Гримо, мрачно пускающего дым и насмешливо заметил:
      – Ты, Гримо, как дракон, дым выпускаешь. Дай-ка попробовать.
      Этого Гримо и боялся!
      – Вы всерьез в пирата играете, сударь? – спросил Гримо.
      – Дай, дай, потешь мальчика, – подначил Бофор с ехидством.
      Рауль взял трубку с видом заправского корсара, набрал в рот дым и важно выпустил. Гримо и герцог заметили, что он даже не затянулся, и насмешливо переглянулись. Бофор, пыхая своей трубкой, сказал:
      – Не кури, дурачок, цвет лица испортится.
      – Тем лучше, – сказал Рауль, опять выпуская дым без затяжки. Его уже раздражала собственная внешность, а в особенности то, что он так и не утратил свою способность легко краснеть, словно ребенок. Даже сегодня Гримо заметил: "А что же вы покраснели?", когда речь зашла об Анжелике де Бофор. Не сегодня. Уже вчера. Люк, правда, объяснял это свойство тонкой и нежной кожей, близко расположенными кровеносными сосудами и заявил, что он, Люк, только радовался бы на его месте. Но Рауль решил избавиться от этого ребяческого свойства, когда его щеки покроются бронзовым загаром. А если трубка Гримо поможет, тем лучше.
      – Трубка мира,- сказал Бофор, – Давай считать, что я этой бумаги не видел.
      – Я все сказал, монсеньор, хао, – покачал головой Рауль. Тут он затянулся по-настоящему и закашлялся. Неопытный курильщик вызвал у герцога и старика сочувственные усмешки.
      – Граф де Ла Фер предупреждает: курение опасно для вашего здоровья,- сказал Гримо.
      – Да, доброго мало,- сказал Рауль, возвращая трубку старику.
      – Вот и молодец, – заявил герцог, – Ты у нас красивый малый, не смотри на нас, старых греховодников. И розочками украсил себя – розы я вижу не только на твоей подписи.
      Рауль так и заявился с розами под банданой и за ушами.
      – Это мы все себя так украсили, ваша светлость. Вроде игры. В Древнем Риме жертвы тоже украшали себя цветами. А чем мы, Пираты, хуже древних римлян? Мы тоже любим цветы. И мы тоже жертвы, монсеньор.
      – Не нагоняй на меня тоску, сынок. Какие вы к чертовой матери жертвы!
      – Жертва жертве рознь. Вроде как Квинт Курций. Правда, цветов тогда не было. История об этом умалчивает. Но я думаю, потом туда все-таки пришли юные римлянки и бросили розы в пропасть, в которую со своим конем бросился Квинт Курций, чтобы спасти Рим. Монсеньор, я могу наговорить вам много лишнего. Можно, я лучше пойду? Разрешите отчалить, мой адмирал?
      Бофор махнул рукой:
      – Отваливай, мой адъютант. х х х
      – Вот, – сказал он Гримо,- Для чего было давать детям классическое образование?
      Он закрыл дверь на задвижку и сравнил оба заявления.
      – Да, – улыбнулся Гримо, – Родственные души.
      – Мне припоминается, – сказал герцог, – Как моя Анжелика в детстве испортила учебник по римской истории. Она подрисовала патрициям эпохи Республики длинные волосы, широкополые шляпы с перьями, мушкетерские усы и фрондерские знаки отличия. Так, по мнению моей дочери, аристократы стали намного симпатичнее. Такими же черными чернилами. Аббатисса была иного мнения и велела бедной малютке писать какие-то заумные фразы и спрягать какие-то заумные глаголы. Раз этак по двадцать. А я долго смеялся, забрал книгу и потом все любовался ее художествами.
      – Littera scripta manet, – сказал Гримо.
      – Что ты сказал?
      – Я сказал: "Написанное остается''.
      – Идея! – хлопнул себя по лбу Бофор, – Знаешь, дружище, что мы сделаем с этими бумагами? Пошлем их Атосу, пусть полюбуется. Заодно с твоим портретом в парике алонж. Одобряешь? Вот, за что боролся, но то и напоролся. Пусть оценит эти ляпсусы.*
      – Опусы**, – поправил Гримо, – Опусы, монсеньор.
      …. * Lapsus – ошибка, ляпсус.**opus – произведение, сочинение, опус.
 

Часть четвертая. Братство Синих Бандан.

 
      ''Ланцелот: Я люблю вас всех, друзья мои. Иначе чего бы ради я стал возиться с вами. А уж если люблю, то все будет прелестно. И все мы после долгих забот и мучений будем счастливы, очень счастливы наконец''.