Двойник для шута

      — Соблаговолит ли господин пояснить, как выглядит тайник, чтобы мы в недомыслии своем ничего не спутали?
      — Ты преуменьшаешь свои способности, но я отвечу тебе — это склеп. Древний склеп, спрятанный в старой дубовой роще. Именно он вам и нужен.
      — Что мы должны принести оттуда?
      — То, что найдете, — отрезал человек в серебряной маске. — Не беспокойтесь, выбор там небольшой.
      — Как скоро мы должны вернуться назад?
      — Быстрее, чем это даже возможно. Не задавай глупых вопросов.
      — Слушаюсь, господин.
      — Деньги и все необходимое вы найдете на корабле.
      Посланцы низко поклонились и двинулись к выходу. Эрлтон остался один в подземном зале. Подождав, пока скрипнет наверху дверь, он сделал несколько шагов вглубь помещения, туда, где пол внезапно обрывался чернотой еще более глубокой, нежели та тьма, что царила вокруг. Послушный светящийся шар плыл в воздухе рядом со своим хозяином.
      Маг остановился на краю черного бассейна, наполненного густой жидкостью, которая издавала странный запах, наполнявший все подземелье. Эрлтон сбросил с себя сапоги и одежду и с наслаждением погрузился в тепло. Macки он не снял и теперь. Блаженствуя в маслянистой жидкости, он жадно вдыхал ее запах и слегка шевелил пальцами, проверяя, как слушается его высохшее, худое тело.
      Сначала он погрузился в размышления о том, что собирается делать дальше. С каждым днем, да что там — с каждым часом — его план, тщательно лелеемый им в течение долгих лет, наконец обретал реальные черты. Орден стал мощной организацией, которая крепко держала в своих руках власть не только на Бангалорских островах, но постепенно распространяла влияние на варварские государства Ходевенского континента.
      О существовании Ордена знали немногие, но и они не подозревали о его истинных целях и предназначении. Огромное множество людей во всем мире преданно служили Эрлтону, даже не догадываясь о том, что где-то есть такой человек; цепочки, ведущие к нему, все росли, но лишь двенадцать членов магистериума догадывались о происходящем. Все нити находились в руках одного-единственного человека, и он мог по праву этим гордиться. Не год, не два и даже не десятилетие ушло на то, чтобы выстроить эту систему, чтобы сплести сеть. Не четверть века и не половина его потребовалась, чтобы посеять, а затем взрастить в умах мысль о том, что можно и нужно добиваться власти и могущества. И что самый лакомый кусок во всем Лунггаре — это Великий Роан, вотчина ненавистных Агилольфингов.
      Эрлтон никогда не бывал в империи, никогда не появлялся при дворе, но тех, с кем боролся, представлял себе так ясно, словно провел с ними всю свою жизнь. Перед мысленным взором его мелькали лица.
      Вот сухонький старец с благородными сединами и тщательно ухоженной длинной бородой. У него блеклые голубые глаза и пергаментная кожа, почти такая же высохшая, как и у самого Эрлтона. Он сидит за столом, заваленным бумагами, и царапает что-то пером в огромном фолианте, переплетенном в телячью кожу. Далмеллин.
      Вот изысканный вельможа, еще не старый, с резкими чертами лица и пронзительным взглядом темных глаз. У него длинные каштановые волосы, выступающие скулы и тонкогубый рот с мелкими, острыми зубами. Он легко двигается, словно постоянно танцует, и никогда не расстается со своим мечом. Его слава фехтовальщика гремит по всему континенту. Локлан Лэрдский — министр обороны империи.
      Маленький горбун с рельефными мускулами, которые не спрятать ни под какой одеждой. Калека с прекрасным лицом — один из умнейших и образованнейших людей Роана. Аббон, князь Даджарра, прозванный Сгорбленным.
      Видел он и герцога Гуммера, наместника Ашкелона, и Аббона Флерийского — ученого и мага, одного из самых опасных своих противников. И одноглазого рыжего хитреца Сиварда Ру, начальника Тайной службы, с которым у него давно были свои счеты.
      Но всего яснее Эрлтон представлял себе троих: двух великанов — Теобальда и Аластера, — могучих, как горы, закованных в черные с прозеленью доспехи, похожих друг на друга, словно братья, с их изысканной и редкой красотой. И вместе с ними высокого и стройного молодого человека, чье лицо сейчас светилось неподдельным счастьем — императора.
      Что касается этих врагов, то Эрлтон отдавал себе отчет в том, насколько они опасны и как трудно с ними бороться. Однако его преимущество заключалось в том, что они пока не знали о его существовании. Теперь все решало только время, которое было необходимо ему, чтобы набраться сил, чтобы достичь той степени могущества, которая станет гарантией его непременной победы.
      Эрлтон ненавидел Ортона Агилольфинга. Но это не значило, что он непременно должен уничтожить его. Звезды благоприятствуют врагам императора. Но ненависть человека в серебряной маске была больше и сильнее обычной, заурядной ненависти к врагу. Любой Агилольфинг был его желанной жертвой. Он пытался свести счеты с империей когда-то, он попытается и сейчас, а если не выйдет, не оставит своих попыток и потом.
      Однажды он сумеет одолеть проклятых потомков Брагана.
      Он действовал с холодной расчетливостью, сознавая, что в случае неудачи ему нужно отвести от себя все подозрения. Даже те, кто знал о его существовании, не должны иметь ни малейших доказательств его причастности к событиям в Великом Роане. И он не должен терять голову именно теперь, когда победа так близка, так возможна. Эрлтон хорошо помнил, что в последнюю секунду все может перемениться — это знают все отчаянные игроки. Выиграть можно и безо всяких шансов на успех; проиграть можно с любыми козырями.
      Холодный расчет, терпение, которое недаром называют обратной стороной стремительности, — и он добьется своего.
      Сивард подослал в Орден своего человека. Эрлтону ничего не стоило обнаружить среди своих людей того, чьи мысли не соответствовали общему настроению. Ни восторга, ни трепета, ни страха, ни жажды власти — а святые никогда не попадали по доброй воле в братство Черной Змеи. Достаточно было приглядеться к этому странному человеку, чтобы определить, что он что-то высматривает и разузнает. Естественно, это стоило шпиону жизни. Его голову Эрлтон любезно приказал отослать Сиварду, чтобы тот не сомневался в судьбе, постигшей его соглядатая. Это было сделано в порыве ненависти, но теперь магистр думал, что немного поторопился. Только не в его характере было сожалеть о том, чего уже не вернешь. Он просто прикидывал, каков будет следующий ход Сиварда и как на него стоит ответить.
      Родись Эрлтон в другое время и в другой стране, он непременно стал бы полководцем. Ему нравилось покорять и завоевывать — и делать это без потерь, красиво и изысканно. Он не признавал победу победой, если она была добыта с натугой, на последнем дыхании, ценой немыслимых потерь. Ему хотелось несомненного превосходства. То, что он сейчас предпринял, должно было сильно укрепить его позиции. Правда, какое-то время Эрлтон был вынужден просто ждать результата. Но он умел ждать и умел терпеть — в прошлом у него было достаточно времени, чтобы овладеть этим сложнейшим из всех искусств.
      Он закрыл глаза и погрузился в дремоту.
      Эрлтону чудился океан: его песчаное дно, покрытое раковинами и мелкими камнями, усеянное обломками судов, поросших водорослями. Он чувствовал, как ходят по нему раки-отшельники и крохотные крабы, как снуют в придонном слое мелкие рыбешки. Он ощущал ток холодной воды, перемещение ее слоев, когда наверху бушует шторм. Он видел скользких прозрачных медуз и свирепых подводных хищников, а еще — огромные черные тени, бесшумно скользившие мимо, куда-то в бездну, наполняя его разум невероятным ужасом. Это был его вечный кошмар, и он не знал, куда от него деться.
      Тощее, изможденное тело, из которого неведомая сила выпила всю влагу, отчаянно требовало новых жизненных сил и энергии. Эрлтон надеялся на то, что со временем он решит эту проблему, но сейчас ему был известен единственный способ оставаться в живых. Способ этот был неприятен своей ненадежностью и трудоемкостью; он напоминал о тех, кого сам магистр презирал всей душой, — жалких деревенских знахарях и колдунах, которым недоступны истинные знания и могущество. Его унижало, что он, Эрлтон, глава Ордена Черной Змеи, вынужден пользоваться столь варварскими средствами, лишенными элегантности и изящества, вызванными очевидным бессилием того, кто поступает подобным образом. Но он не имел права прибегнуть к помощи иных сил, всколыхнуть пространство и тем привлечь к себе внимание своих врагов, да и не хотел пользоваться запретной магией.
      Человек в серебряной маске стиснул зубы и глухо застонал.
      Он ясно видел, как его лицо объедают полосатые яркие рыбешки с огромными спинными плавниками, похожими на перья, и ему стало жутко.
      Он дернулся в бассейне, и загустевшая, остывшая жидкость, кое-где взявшаяся комками, выплеснулась через край.
      Иногда кровь все же сворачивалась, невзирая на испытанные средства, которые добавляли в нее, чтобы сохранить свежей в течение нескольких часов.
      Сиварда Ру и герцога Аластера срочно вытребовали из-за праздничного стола. Гвардеец подошел к ним неслышно, наклонился над ухом своего командира и сказал всего несколько слов, после чего герцог Дембийский осторожно тронул сидящего рядом Сиварда за рукав и незаметно покинул собравшихся. Одноглазый последовал за ним, все еще сжимая в руке свиную ножку, с которой капал упоительный соус. Расстаться с этой добычей у начальника Тайной службы не было сил.
      Пиршество было в самом разгаре. Музыканты превзошли сами себя, исполняя одну прекрасную мелодию за другой. На свободной от столов половине зала кружились в медленном танце больше сотни пар. Жонглеры и шуты развлекали своим искусством прочих, не давая им скучать. Слуги сбивались с ног, унося пустые блюда и доставляя взамен с кухни все новые и новые шедевры. На отдельном столике стоял свадебный торт необъятных размеров, похожий на бело-голубое облако, случайно застывшее на огромном золотом блюде. От него распространялся такой восхитительный аромат, что гости с нетерпением предвкушали десерт.
      Императрица была очаровательна и приветлива, император щедро одаривал гостей вниманием, и уход нескольких его приближенных попросту остался незамеченным.
      Аббон Флерийский подумал-подумал да и направился следом — все равно спокойно сидеть среди гостей, сгорая от любопытства и нетерпения, он не мог.
      Друзей он обнаружил в кабинете Сиварда — то есть довольно далеко от пиршественного зала. Сюда едва долетали отголоски праздника: была слышна музыка, но казалось, что все это происходит в каком-то другом измерении, где нет места боли и крови, смерти и страху. И было немного завидно, что есть люди, которые могут себе позволить не думать о неприятном хотя бы сегодня. Правда, как мало их — этих людей — и насколько больше тех, кто обязан скрывать свою озабоченность под маской веселья и беззаботности.
      Кабинет одноглазого был обставлен предметами скромными, но чрезвычайно дорогими. Большую часть комнаты занимал стол красного дерева с гнутыми бронзовыми ножками и шкафы, стоящие вдоль стен. Их полки буквально ломились под тяжестью пухлых фолиантов, переплетенных в дешевую свиную кожу или темную ткань. Эти книги были предназначены отнюдь не для развлекательного чтения, и украшать их никто не стремился. Главным достоинством томов была невероятная прочность как самих листов, так и переплета. Все шкафы имели тяжелые дубовые двери и запирались на замки. У стола стояло кресло с алой бархатной обивкой, немного напоминающее трон. Два или три кресла поменьше были небрежно сдвинуты в сторону камина, который теперь, в жаркое летнее время, был пуст и холоден. На мраморной каминной доске стояли вырезанные из камня фигурки — Сивард был страстным их любителем, и друзья, зная об этой его невинной слабости, охотно дарили ему подобные вещицы. Высокие стрельчатые окна в кабинете-были забраны надежными толстыми решетками, ибо многие желали бы проникнуть в святая святых Тайной службы императора и поинтересоваться ее секретами.
      Уже стемнело, но Сивард зажег только четыре свечи: по одной в каждом из четырех огромных серебряных канделябров. Их света хватало только на то, чтобы не споткнуться и не набить шишек в кромешной тьме, да в подробностях разглядеть стол одноглазого. Большая же часть комнаты тонула во мраке.
      Сивард Ру в своем пышном праздничном одеянии — великолепном костюме черно-красно-золотого цвета, в перьях и мехах — казался абсолютно неуместным в этой рабочей обстановке. Обнаружилось, что он прихватил с собой пару бутылок вина и теперь пил в одиночестве, раздумывая над очередной проблемой.
      — Что случилось? — спросил маг шепотом; не решаясь нарушить торжественную тишину, царящую здесь.
      — А-а, это ты! — обрадовался Сивард Ру. — Просто великолепно, что ты явился. А я уж собирался отряжать за тобой человека, потому что мне скоро потребуется помощь: видишь ли, вернулись те, кто сопровождал Террил в ее поместье. Они привезли свежие новости; и новости, сразу предупреждаю, прескверные. Плеснуть тебе винца в бокал? Только в мой — другого нет.
      — Что с Террил? — выдохнул маг.
      — Все в порядке, слава Богу. Но не знаю, стоит ли сейчас говорить Теобальду, что ее пытались похитить, или повременить с этим.
      С этими словами Сивард придвинул магу непочатую бутылку, только что им откупоренную. Бокал повертел в руках, но отдавать не стал. Вместо того налил вина и себе. Поднял на уровень глаз, разглядывая на свет прозрачную голубую жидкость.
      — Кто пытался? — деловито спросил Аббон.
      Время ужасаться и переживать уже прошло, а теперь наступило время действия. И он желал знать все подробности, чтобы составить для себя полную картину несостоявшегося покушения.
      — Хочешь, я попрошу, чтобы Элсмир и Эригаль повторили для тебя свой рассказ? — предложил Сивард.
      — А ты уже расспрашивал их?
      — Конечно. Уже успел. Они сразу изложили суть мне и Аластеру, а потом он отправил их спать.
      — Тогда пусть отдыхают после долгого пути — они и так вернулись слишком быстро.
      — Что ты хочешь — двое суток скакали во весь опор, останавливаясь только для того, чтобы сменить коней. К тому же они привезли одного из нападавших. Выпьешь еще? За здоровье новобрачных, естественно.
      — Что же ты молчишь о самом главном? — возмутился Аббон.
      — Интересно, кто тогда говорит? — съязвил Сивард. — Ладно, слушай краткое изложение их приключений. Когда они проезжали Драконий хвост, жена старосты предупредила, что вперед, к подножию гор, поехали подозрительные люди. Так что наши гвардейцы были готовы к этой маленькой неожиданности. Думаю, тот, кто задумал всю эту интригу, не учел, как преданы гравелотским господам тамошние жители. А теперь спроси меня, Аббон, о самом интересном сколько людей ждали маленький кортеж из четырех путешественников, из которых к тому же один кучер и еще один — беременная женщина?
      — Ну…
      — Пятьдесят, — странным, чуть ли не торжествующим тоном провозгласил одноглазый.
      — Не может быть.
      — Может. Наши герои, конечно, справились и даже сумели оставить главаря в живых, надеясь выяснить у него, кто нанял такую ораву людей, чтобы похитить Террил.
      — А с чего они взяли, что ее хотели похитить, а не убить?
      — Разбойники пытались нападать на Элсмира и Эригаля, а остальные тем временем хотели увести экипаж с Террил в обратном направлении. Им удалось смертельно ранить кучера — он скончался уже в поместье Теобальда.
      — Это печально, — склонил голову Аббон. — А у него были родные?
      — Только брат и племянник, — быстро ответил Сивард.
      — Назначь им пенсию, — сказал маг.
      — Все-таки не можешь ты, чтобы меня не обидеть, — поморщился одноглазый досадливо. — Конечно же, я об этом подумал. Завтра напишу петицию императорскому казначею.
      — Извини, — буркнул Аббон. — Как здоровье графини?
      — Прекрасно — настолько, насколько может быть после такого испытания. Террил не дала спуску этим проходимцам!
      — А зачем тебе моя помощь? — спросил Аббон.
      Сивард помрачнел, почесал нос:
      — Тут такая закавыка вышла, даже не знаю, справимся ли. Этот главарь их как понял, что наши сделали с его головорезами, да как воинов и саму госпожу графиню в деле увидел, так умом и поехал. Причем не маленько, а основательно — так что теперь от него толку как от козла молока. А мне крайне нужно знать, кто и где нанял его, чтобы совершить похищение.
      — И что тебе это даст? — пожал плечами Аббон. — В таких делах всегда участвует столько посредников, что настоящего виновника ты не обнаружишь.
      — Эх, маги, маги, — вздохнул Сивард. — И на что вам ваше могущество, если вы простых вещей уразуметь не можете? Ну и что, что он стакнулся с посредником и тот наплел ему с три короба? Думаешь, я не знаю, как это делается? Но ведь должны же они были в случае успеха где-то встретиться со своими нанимателями, чтобы передать им Террил и получить свои деньги? Или стрелу в спину… Это уж как хозяин распорядился. Если бы мы с тобой поспорили, то я бы лично поставил на стрелу. Этот наш приятель действует очень решительно. Ну что, спорить будем?
      Аббон даже не отвечал. Ему уже неоднократно приходилось заключать пари с одноглазым, и теперь он был твердо убежден, что совершенно незачем увеличивать и без того немаленькое состояние Сиварда. Поэтому он снова вернулся к тому вопросу, который волновал его больше всего:
      — Ты пришел к выводу, что он все-таки один — этот наш приятель?
      — А вот и не угадал! — ухмыльнулся одноглазый. — Тот, который заказал похищение графини, пытался и подкупить придворных — у него стиль особенный; правда, ты в этом ничего не понимаешь, так что тебе и неинтересно. Но уверен, что помощников у него хватает — он на собственные силы не рассчитывает. А вот другой убийца, этот твой призрак монхигана, тот действует в одиночку. Видимо, он не слабый противник, но и не дальновидный. Правда, разыскать его будет сложнее, чем первого, зато у него больше времени уйдет на подготовку следующего покушения, если он вообще решится на это. Короче, давай я прикажу доставить сюда разбойника, а ты его, если сможешь, разговоришь.
      — Что с ним потом станет? — поинтересовался Аббон.
      — Казним, конечно. Я человек гуманный. Зачем его мучить, бедолагу? Но если ты против, то могу просто сказать Теобальду, что отдаю этого мерзавца на его попечение.
      — Лучше казни, — посоветовал Аббон. — В живых его в любом случае оставлять нельзя, чтобы никто другой не смог проникнуть в его мысли.
      — Разве это так просто? — изумился Сивард.
      — Конечно, нет. Но я уже ни в чем не уверен. Я представил на минуту человека, чья ненависть настолько ослепила его, что он мечется, не разбирая дороги. И тогда главная заповедь мага — не будить некоторые силы, многажды подумать, прежде чем обращаться к ним за помощью, — эта заповедь может быть им забыта.
      — Что будет представлять из себя такой человек?
      — Игрушку в руках разгневанной стихии. Причем игрушку, которая воображает себя хозяином положения. Но смертельно опасную и крайне сильную.
      — Только этого нам не хватало, — пробурчал Сивард. — Я знаю не понаслышке, что могут натворить несколько фанатиков, помешанных на своей идее. Помнишь, что было в Эмдоне три года тому?
      — Когда закололи короля Кринна?
      — Вот-вот, закололи. Причем в открытую, как скотину на бойне, не считаясь ни с охраной, ни с придворными, ни с тем, какая казнь ждет такого преступника. Убийца, видишь ли, страдал за несправедливо забытого бога! И помнишь, это ведь было только начало, а потом разразилась война между приверженцами Господа и последователями языческих жрецов? Они по сей день отдышаться от этой бойни не могут.
      — Ну, в Великом Роане такое вряд ли возможно, — неуверенно сказал Аббон.
      — А я бы теперь ни за что не ручался.
      Сивард откинулся в кресле с высокой спинкой, трижды хлопнул в ладоши. На пороге возникли трое воинов — два охранника и гвардеец Аластера.
      — Разбойника ко мне, — негромко приказал одноглазый.
      Охранники растаяли в темноте коридора.
      — Аластер имел весьма поучительную беседу с Шовеленом, — продолжал он, обращаясь к магу. — Так вот, графу кажется, что архонт Бангалора не такая уж и простая штучка: либо он лицо подневольное и выражает не свою собственную, а чью-то чужую волю, либо ловко притворяется невинной овечкой, а сам между тем играет в какую-то свою игру. Заметь, его наблюдения в любом случае полностью совпадают с твоим рассказом о магах, обосновавшихся где-то в окрестностях Оиты. Мне это очень не нравится, Аббон.
      Тот не отвечал. Уставился немигающим взглядом на крохотный огонек свечи.
      — Аббон! Ты меня слышишь?
      — А? Что? Да-да, прости, задумался. Представил себе, что могло случиться с нашей милой Террил или любой другой на ее месте, и оторопь взяла.
      — Такое случается слишком часто, чтобы меня оторопь брала, — фыркнул Сивард. — Эти мерзавцы поняли, что слуг императора подкупить нельзя, и смирились с этим, но по-своему. Вызнали, что у Теобальда и Террил будет первенец, и решили сыграть на родительских чувствах — что может быть вернее? Меня лишь беспокоит, откуда они столько узнали.
      — Ну, это-то нетрудно, — рассеянно откликнулся Аббон, все еще всматриваясь в пламя свечи.
      — То есть как это?! — чуть не поперхнулся Сивард. — Что же ты мне голову морочишь? Что же ты не узнаешь, кто и как это сделал? Что ж сидишь сложа руки?!! А?!
      — Будет ли тебе это интересно, Сивард? На лице одноглазого изобразилось такое возмущение, что маг махнул рукой и стал объяснять:
      — Я ведь только что говорил тебе: это все нетрудно сделать в том случае, если ты черпаешь силы из определенного источника. Как те, кто курят или нюхают Красную Кору, могут оторваться от действительности и воспарить над нею так, как это недоступно святым и ясновидцам. Они прозревают чудесные истины, которые скрыты от прочих, но ты ведь прекрасно знаешь, как недолго длится это удивительное состояние и чего оно стоит впоследствии. Видишь ли, так называемая черная магия — это такой же незаметный яд, проникающий в кровь и мозг человека, прибегающего к ней. Вначале — могущество. Настоящее, неподдельное, голова кружится от вседозволенности, но проходит немного времени, и ты уже раб, не имеющий ни собственной воли, ни разума, ни человеческих чувств. А за свою силу приходится платить и платить, с каждым разом отдавая что-то дорогое.
      Ужасна участь черного мага. Он не живет и не умирает, высасывая силу из окружающих, чтобы как-то продлить свое жуткое существование.
      — И что, остановиться нельзя?
      — Конечно нет. Это как утопающий, который хватается не только за соломинку, но и за волосинку.
      — Неужели нет того, кто смог бы одолеть эти силы?
      — Силы — нет. Только искушение. Истинно мудрые просто не черпают из этого источника. Находят в себе волю не брать то, что лежит прямо перед глазами, хорошо помня о том, какова будет расплата за самонадеянность.
      — Когда ты говорил о человеке, ослепленном ненавистью, ты имел в виду черного мага?
      — Именно его.
      — А сейчас в мире есть черные маги?
      — Понимаешь, Сивард, — Аббон поставил локти на стол, сплел тонкие пальцы и оперся на них подбородком. — Дело в том…
      Но тут двое великанов-гвардейцев втащили в кабинет обмякшее, похожее на мешок с тряпками тело. Разбойник двигался так, как двигаются во сне, смотрел, словно сквозь плотную завесу тумана, и вряд ли понимал, что с ним и где он находится. Ноги он, правда, переставлял сам, но все движения, от него требующиеся, выполнял машинально, скорее потому, что тело еще помнило себя прежним. Иногда человек бессмысленно улыбался, и улыбка выходила довольно жуткой на его изборожденном морщинами и обезображенном шрамами лице. Тусклые, пустые глаза отражали только огонек свечи — ни мысли, ни чувства, ни намека на что-либо подобное не было в этом тупом взгляде.
      — Какая мерзость, — поморщился Аббон Флерийский.
      — Это тебе не с жабами да травами возиться, — пробурчал Сивард. — Представь себе, мне то и дело подобные типы встречаются. Ну что, займешься им?
      — Придется, — пожал плечами маг.
      По его знаку воины усадили арестованного в кресло с прямой спинкой, придвинув его к столу. Сами встали на два шага сзади, предоставив магу заниматься своим делом.
      — Смотри на меня! — приказал Аббон глухим тяжелым голосом.
      Разбойник вздернул голову резким движением, будто лошадь, спасающаяся от слепней, сощурил глаза.
      — Смотри на меня и отвечай!
      — Да, — ответил пленник хрипло и страшно. — Да, господин!
      — Куда ты должен был доставить женщину? Кто тебя нанял?
      — Не знаю.
      — Где вы должны были встретиться?
      — Не знаю.
      — Кто ты?
      — Мое имя Ирам, господин, но зовут меня чаще всего Ирам Кровавый.
      — Ого! — присвистнул Сивард. — Да знаешь ли ты, Аббон, кого нам Бог послал? Я за этим красавцем десять лет гоняюсь, все добыть его голову не могу, потому что работает он в одиночку, а если и случаются у него помощники, то после он от них избавляется. И живых свидетелей не оставляет, так что признать его в лицо никто не мог. Я уж и награду назначал за него, и отряды специальные по всему Роану рассылал, так он прячется за границей. Он хоть понимает, что теперь я его непременно казню?
      — Не думаю, — ответил маг. — Он вообще ничего не понимает, Сивард. Он сошел с ума, и сейчас я беседую не с ним, а с теми кусочками его сознания, которые еще не канули во тьму безумия. Но мозг его разрушается с каждым часом, так что придумывай вопросы побыстрее. Очень скоро перед нами будет сидеть живой кусок мяса, и не более.
      — Понятно, — пробурчал одноглазый. — Спроси его, как они договорились насчет денег?
      — Ты должен был получить деньги за пленницу? — спросил Аббон.
      — Много, много денег! — оживился Ирам. — Слишком много денег.
      — Где ты должен был получить их?
      — Не знаю…
      — Что за чушь! — возмутился одноглазый. — Никогда не поверю, что разбойник, убийца и вор не позаботился о том, где бы обменять свой товар на живые деньги.
      — Он действительно не знает, Сивард, — тихо сказал маг. — Точнее, знает, но это знание скрыто от него самого. Сейчас я попытаюсь раздобыть для тебя эти сведения, но учти, что он может и не выдержать подобного испытания. Здоровому человеку оно даром не пройдет, а безумцу…
      — Чихать я на него хотел, — поморщился начальник Тайной службы. — Все равно составлю список преступлений и приговорю его к смертной казни задним числом. Давай, не мешкай.
      — Сейчас, сейчас. Дай я отдышусь.
      Аббон Флерийский вытащил из канделябра огарок свечи и поставил огонек прямо перед лицом разбойника.
      — Смотри на огонь, он расширяется, увеличивается, становится все ярче, все сильнее! Вокруг тебя бушует пламя. Пламя бушует внутри тебя, и все стены, возведенные твоим разумом, сгорают, сгорают, сгорают, превращаются в пепел… пепел… Где ты должен был передать женщину в. руки своего хозяина?!
      Разбойник отчаянно вскрикнул и отшатнулся от мага, пытаясь закрыть лицо руками. Но ему не удалось довести этот жест до конца: глаза его расширились и остекленели, а тело, судорожно вздрогнув, стало медленно сползать с кресла на пол бесформенной студенистой грудой.
      — Что это с ним? — подозрительно спросил Сивард.
      — Хозяин его крепко постарался сохранить свою тайну, — сказал маг, вытирая рукавом крупные капли пота с высокого белого лба. — У этого несчастного, вероятно, нет теперь ни одной целой кости или мышцы. Он страшно расплатился за свое прошлое.
      — Ему было бы легче, если бы я отрубил ему голову, — согласился Сивард. — И никакой надежды узнать, что это за таинственная персона?
      — Отчего же… Они должны были спуститься вниз по Хоргу и ждать своего нанимателя в Эйде, на берегу Роанского океана, — устало проговорил Аббон.
      Он протянул руку и ловко ухватил бутылку с вином, приложился к горлышку. Какое-то время было слышно только бульканье.
      — Он тебе сказал это? — спросил Сивард, как только маг оторвался от сосуда с драгоценной жидкостью.
      — Нет. Но показал. И я даже успел увидеть лицо этого… назовем его «нанимателем»… — И, обернувшись к гвардейцам, добавил: — Это тело нужно вынести отсюда и похоронить по-человечески.
      — А как же казнь? — спросил одноглазый. — Условная, разумеется.
      — Оставь ты его в покое. Он расплатился за все, — отмахнулся Аббон. — Дай бедной душе возможность отдышаться и одуматься. Может, и не всякий человек имеет право на снисхождение и сострадание, но зато таким правом обладает каждая душа.
      — Скажи об этом Теобальду, — предложил начальник Тайной службы. — Только не забудь упомянуть, что эта страждущая душа чуть было не лишила его жены и ребенка.
      — Скажу, — кивнул головой Аббон. Он. двинулся к выходу, но внезапно остановился на полпути и сказал:
      — Кстати. Именно Теобальд открыл мне эту истину. Если хочешь, можешь расспросить его, при каких обстоятельствах это произошло.
      Гроза только что пронеслась над Роаном и скрылась где-то вдали; лишь широкие молнии еще рассекали небо у самой кромки горизонта, да отдаленные раскаты грома тревожили ночных птиц. Земля была влажная и скользкая от недавнего дождя, умытые травы, деревья и цветы благоухали сильнее.
      Арианна широко распахнула окно спальни, раздвинула пышные занавеси и вдохнула воздух полной грудью.
      Праздник закончился не больше часа тому, и ее сразу проводили в опочивальню. Придворные дамы, вельможи, слуги — все старались сделать императрице что-нибудь приятное, угадать малейшее ее желание, доставить ей радость. Арианна была оживленной и веселой и разговаривала со своими подданными очень милостиво, но вскоре стало совершенно очевидным, что императрица больше всего жаждет остаться в одиночестве. Заметив это, все поспешили откланяться и пожелать Ее величеству спокойной ночи. И теперь она с нетерпением ожидала того момента, когда ее посетит император.
      Ортон постучал в прикрытые двери минуты через полторы-две после того, как у Арианны зашлось от волнения сердце. Она уже научилась узнавать походку своего супруга и чувствовала его приближение загодя.
      — Можно? — спросил император негромко.
      — Конечно. Я давно жду тебя.
      — А у меня подарок, — сказал Ортон, переступая порог.