Двойник для шута

      Во время совета монхиганы разделились на две группы. Одни сочли возможным лишиться могущества и дожить остаток своих дней обычными, скромными людьми. Некоторые не могли себе представить, как они будут влачить такую жалкую жизнь, и решились уйти из нее сразу после обряда отречения. Но это уже было их личным вопросом. Главное, что угроза уничтожения не нависала над молодым Лунггаром.
      Как вы уже догадались, принцесса, Браган Агилольфинг был одним из Саргонских чародеев, причем самым талантливым и блестящим. Идея отказаться от власти, чтобы сохранить мир от войн и катастроф невиданной силы, принадлежала ему. К тому времени, о котором я вам рассказываю, у Брагана было уже два взрослых сына. Один из них вошел в историю под именем императора Морона I, но в летописях не упоминают, что он был не единственным, но всего лишь младшим. А вот имя старшего мало кому нынче известно. Его звали Далихаджар. И тот и другой обладали блестящими способностями и глубоким, проницательным умом и обещали стать еще более могучими чародеями, чем их отец.
      Когда решение об уходе было принято, и Саргонские чародеи стали приводить его в исполнение, Далихаджар сделал свой выбор. В сущности, он рассуждал очень правильно и весьма логично: если остальные монхиганы умрут либо потеряют свои способности, то он останется единственным — и, значит, непревзойденным. У него в руках будет такая власть, что он сможет всем в мире диктовать свои условия: все равно не найдется того, кто смог бы его остановить. Чтобы осуществить этот план, Далихаджару требовалось только подождать, пока другие маги выполнят свое решение. И время было его союзником в ту пору. Он отправился на другой континент — Бангалор — и стал искать там соратников и единомышленников. Вначале к нему присоединялись колдуны и чародеи, мечтавшие завладеть хоть частичкой древних знаний монхиганов, но затем собрались под его знамена и мелкие князьки и царьки, которые, словно шакалы, чуяли возможность поживиться на чужой войне. Старший сын Брагана сумел доказать им свою силу, и вскоре они уже признавали его своим вожаком, готовые слепо повиноваться.
      Не сразу лишенные былого могущества чародеи узнали о предательстве Далихаджара. А узнав, приказали Брагану Агилольфингу нарушить данную им клятву, вернуть свое могущество и не покладать рук до тех пор, пока он не изыщет способ усмирить либо остановить сына. Они справедливо полагали, что отец всегда в ответе за свое дитя, и Браган был полностью с ними согласен. Нужно учесть, что Далихаджар был достойным соперником и блестящим учеником, а потому немало времени прошло до той поры, пока отец отыскал его на другом краю Лунггара. О том, чтобы решить дело миром, речи идти не могло: мятежный чародей был полностью готов к походу против всех, кто не покорится ему по своей воле. И тогда Брагану пришлось вступить с ним в войну. Того требовали и напуганные странными явлениями, жители нескольких небольших королевств, которые в те времена существовали на территории нынешней империи.
      На стороне монхиганов выступили и драконы. Битва была страшной, а ее результаты известны практически каждому — Бангалор перестал существовать. Такие силы были задействованы в схватке двух чародеев, что Браган пришел в смятение и ужас. Ведь сын заставил его сделать то, чего Саргонские маги более всего страшились. Он воочию увидел, к чему могут привести выпущенные на волю неистовые силы природы и как опасно оставлять их во власти кого бы то ни было.
      — И что? — спросила принцесса. — Они победили?
      — Конечно, сам дальнейший ход истории указывает на то, что Браган Агилольфинг — последний из Саргонских чародеев — вышел победителем из смертельного поединка со своим сыном.
      Возвратившись с победой из дальнего похода, он был избран правителем Ашкелона, Ойтала и Сувейды и коронован. Дело в том, что жители этих государств очень быстро сообразили, как выгодно иметь такого могучего защитника и мудрого короля. Правда, почти никто из них не подозревал о том, с кем они по-настоящему имеют дело. Просто Браган прославился как стратег, как владыка, под рукой которого процветали подданные. Истинное происхождение Брагана Агилольфинга и его великое могущество — это одна из самых серьезных тайн Роанской империи. Но вернемся к истории.
      Прошел всего один год после его восшествия на престол, когда из Роана и Ремеля прибыли к нему послы, умоляющие его о помощи. Отто Майнинген вторгся на земли этих королевств, чиня грабежи и насилия. Лотэры ночью перешли Алой и напали на пограничную Роанскую крепость. Она была взята к утру, а ее защитники казнены так жестоко, что ужас охватил людей. Конечно, Браган не мог остаться глух к их мольбам.
      Здесь нужно сказать, что ваш предок, Ваше высочество, каким-то образом проведал о родстве Брагана с остальными монхиганами и о том, какую роль император Роана сыграл в битве в Бангалоре. Хотя к тому времени многие уже считали гибель континента простой катастрофой естественного происхождения.
      Узнав, что победитель Далихаджара собирается выступить против него, Майнинген захватил в плен тех бывших чародеев, которые скромно доживали свой век вдали от мирской суеты. Король Лотэра надеялся на то, что Агилольфинг не посмеет учинить на родине такое же сражение, как и в Бангалоре. Иначе просто погубит всех людей, обратившихся к нему за помощью. К тому же у него в руках были друзья и учителя, соратники и ученики Брагана — всего девятнадцать утративших былую силу монхиганов.
      — И они ничего-ничего не смогли сделать, чтобы защитить себя? — изумилась Арианна. Ее широко раскрытые глаза стремительно наполнялись слезами. — Неужели они совсем разучились колдовать?
      — Не совсем, Ваше высочество, — ответил Аластер. — У них просто не было возможности, хотя, не скрою, они были способны защищаться.
      — А разве это не одно и то же?
      — Конечно нет, — мягко сказал великан. — Вообразите себе, принцесса, что я достаточно силен, чтобы убить человек десять-двенадцать за несколько минут…
      — О Господи!
      — Из этого следует, что я способен убивать. Но вместе с тем мне и в голову не придет поднять на кого-нибудь руку без крайней на то необходимости. И это значит, что возможности убивать у меня нет: внутренние запреты гораздо сильнее. Так же было и с монхиганами — они не утратили своего невероятного могущества, но они запретили себе пользоваться им — считайте, возможности проявить свою силу у них не было.
      — Но вы же сами сказали, что в крайнем случае вы способны пойти на убийство. А разве грозящая гибель — это не такой же крайний случай?
      — В данной ситуации — нет, Ваше высочество. Бывают вещи гораздо страшнее смерти. И монхиганы прекрасно об этом знали, раз все согласились умереть во имя чего-то гораздо более важного, чем их жизнь. Они были мудры. Очень мудры.
      Арианна подумала, что мудростью тут и не пахнет, а только безоглядной глупостью, но высказать свои мысли вслух не решилась: кто она такая, чтобы судить о том, насколько правильно распорядились своей судьбой могущественнейшие люди планеты?
      — И что же случилось потом? — спросила она.
      — Я не стану утомлять вас подробностями того противостояния. Скажу только, что Браган не сумел спасти своих друзей, и гнев его пал на Отто Майнингена и его подданных. Вы знаете, что лотэры были оттеснены в свои земли, и тут король остановился. Он боялся повторения недавней катастрофы и потому предпочел подписать мир с Майнингеном. Тем более что договор устроил обоих. Тогда же и была образована империя, названная Великим Роаном. Анамур и Эйда вошли в состав наших земель немного позже, когда процветание и возрастающее благополучие Великого Роана стали уже очевидными.
      — А шут? — не удержалась Арианна. Аластер мягко улыбнулся, отчего его удивительное лицо засияло внутренним светом.
      — Это долгая история, но я сумею изложить ее в нескольких словах. Когда Браган посчитал, что исполнил свой долг, он отказался от престола в пользу младшего сына, Морона, надеясь, что теперь может уйти на покой. Однако год или два спустя после отречения до него дошли тревожные слухи: дескать, опьяненный властью, вседозволенностью и безграничным своим могуществом, Морон очень быстро изменился. Он стал заносчивым, кичливым, самонадеянным, а главное — его способности никуда не делись, и он то и дело грозил соседним странам неслыханными бедствиями. Тогда Браган и написал свой свод законов и велел приставить к сыну двойника-шута, дабы тот полностью повторял все его поступки и слова, как самое верное и неподкупное зеркало. К чести его нужно сказать, что Морон очень быстро опомнился и до конца своих дней правил мудро и справедливо. Женат он был на дочери Майнингена, и когда у них родился сын, то и ему подыскали двойника. А воспитывал внука его великий дед, сумевший с малых лет втолковать наследнику, что трон Агилольфингов — это отнюдь не преимущество его обладателя, но огромная ответственность и тяжкое бремя.
      — А внук был чародеем? — задала принцесса вопрос, который мучал ее на протяжении всего рассказа.
      — Вы необыкновенно проницательны, — заметил Аластер. Причем не польстил, а просто отметил как должное. — В том-то и дело, что все Агилольфинги — прирожденные чародеи. И хотя официально считается, что знания монхиганов давно уничтожены, я подозреваю, что волшебство у них в крови. И ничто от этого не спасет. Другое дело, что наследников учат быть императорами Роана с первых же дней их жизни. Приучают контролировать свои невероятные способности, воспитывают в них силу воли и понимание того, в чем состоит их долг. Это трудная и кропотливая работа. Правда, ее результаты меня радуют.
      — Значит, Ортон…
      — Ортон I Агилольфинг, как и все его венценосные предки, в состоянии причинить столько зла и разрушений, столько горя и боли, что лучше и не заговаривать об этом. С другой стороны, он один является грозным оружием империи, которую защищает само его имя. Пусть многочисленные наши соседи и не помнят, почему с империей нельзя воевать, зато сам запрет помнят крепко.
      Таким образом, император — это и символ нашего благополучия, и его залог. Захоти кто-нибудь нанести удар по Великому Роану, нет более важной цели, чем ее повелитель. И потому столько мер предосторожности. Императора можно заместить кем угодно, но заменить его нельзя.
      — А что с тем магом, с Далихаджаром? — робко спросила Арианна, которую встревожил рассказ Аластера. — Он не сможет вернуться?
      — Теоретически это возможно — почему бы и нет, но на самом деле невероятно.
      — Вы не представляете себе, как вы меня успокоили, — сжала его руку принцесса. — При дворе моего отца досужие сплетницы не уставали повторять, что Агилольфинги используют женщин лотэров как пустой сосуд, в котором носят наследника престола… Что ни один из императоров Великого Роана никогда не походил ни лицом, ни характером на мать, но только на своего венценосного отца, и потому для женщин рода Майнингенов Роан становится золоченой темницей. Ведь ни в одном из императоров нет ни капли нашей крови. Восемь веков мы рожаем наследников Роана и восемь веков остаемся чужими…
      Она прервала сама себя на полуслове и выжидательно уставилась на Аластера блестящими глазами. Как же она мечтала в эту секунду, чтобы гигант успокоил ее, развеял сомнения и все-все расставил по своим местам. Но Аластер не торопился опровергать ее.
      — Что ж, Ваше высочество, — сказал он наконец. — Я очень хотел бы утешить вас и сказать, что вы несколько преувеличили проблему, но, к сожалению, вы правы. В силу тех самых причин, о которых я только что вам рассказал, императоры Великого Роана действительно имеют очень мало общего со своими матерями. Но… Есть во всем этом одно «но»: любому существу, будь это обычный человек, маг, монхиган или даже неодолимый дракон, нужна любовь. Ваш сын будет тем ближе к вам, чем больше вы будете любить его и его отца. Вот так.
      — Что же мне делать?
      — Не думайте о плохом, просто будьте собранны и выдержанны, вот и все. Женщине с вашей силой воли и вашим умом это не составит особого труда. Через несколько дней состоится ваша свадьба, а мне кажется, что этот день должен доставить и вам, и Ортону много радостных и счастливых минут, и потому вы должны быть ослепительно прекрасны. Горькие думы не красят ни одно девичье личико. — Аластер помолчал немного, а затем добавил: — Террил уехала, но любая из жен императорских гвардейцев сочтет за честь составить вам компанию.
      Арианна, несмотря на свою молодость, на то, что она буквально преклонялась перед этим богоподобным великаном, заметила, что он сказал «составить компанию», а не «служить». И это ей показалось немного странным. С другой стороны, если жены великанов-воинов похожи на них хоть немного, даже ей, гордой дочери Майнингенов, не придет в голову использовать этих женщин в качестве служанок.
      — Я пришлю к вам Алейю, жену барона Сида Кадогана. Она побудет с вами, пока мы ищем новых фрейлин и служанок. Прежних мы вернем на родину, надеюсь, они будут только рады покинуть империю. А теперь, Ваше высочество, мне придется расстаться с вами, и я искренне сожалею о том, что теряю удивительные минуты, которые мог бы провести в вашем обществе, но… Пора идти.
      Аластер проводил принцессу до ее покоев, отдал несколько кратких распоряжений воинам охраны и удалился, еще раз пообещав немедленно прислать баронессу Алейю Кадоган.
      Покинув Арианну, Аластер направился к Аббону Флерийскому, ибо то был единственный человек, кроме императора, с которым он был готов говорить в любое время дня и ночи. Герцога Аластера Дембийского, сеньора Гравелота, любили и уважали все, кому приходилось хоть раз в жизни пообщаться с ним. Гвардейцы были готовы идти за ним в огонь и в воду; придворные вельможи высоко ценили его ясный и твердый ум, его умение не лезть с советами, но высказывать их деликатно и всегда уместно. Здесь необходимо упомянуть, что ни один из советов Аластера не оказался дурным.
      Врагов у герцога не было и быть не могло сразу по двум причинам: во-первых, он был человеком мудрым и уравновешенным, обладая к тому же прекрасным характером; во-вторых, ни во всей империи, ни за ее пределами не было воина, равного ему. Полководец он тоже был отменный, но, к счастью, ему не представлялось случая продемонстрировать свое мастерство в этой области. Аластер только радовался этому обстоятельству, с увлечением играя в моро-горо. На раскрашенных деревянных досках он разыгрывал блестящие сражения, и слава игрока порой превосходила его славу воина.
      По дороге Аластер заглянул в правое крыло и вызвал барона Сида Кадогана. Одетый в черные доспехи великан с золотыми волосами и шлемом под мышкой прибежал на его зов буквально через минуту.
      — Ты искал меня?
      — Собственно, не тебя, а твою прекрасную жену. Но я рассудил, что невежливо шептаться с дамой за спиной у ее супруга, и решил открыться тебе.
      — Хочешь пригласить Алейю на свидание? — поинтересовался барон. — Я не против, но, по-моему, она все еще любит меня, и потому не уверен, что тебя ожидает успех.
      Сид Кадоган подождал, не улыбнется ли Аластер, но герцог оставался серьезен.
      — Что случилось? — спросил барон совсем иным голосом. — Плохи дела?
      — Нужно попросить Алейю провести какое-то время с принцессой. Мне правда жаль разлучать вас, но через день-другой я попрошу кого-нибудь сменить ее. Я бы и дежурства учредил, но…
      — Понимаю, — согласился Сид. — Девочке и так страшно в чужой стране, а тут все время будут мелькать чьи-то лица. Ты прав, ей нужно найти опору, друга, а это всегда требует времени. Придется поговорить с Алейей. Кстати, герцог, тебе никто не сообщал, что ты жестокий и коварный сеньор, разбивающий хрупкие сердца своих подданных?
      — Уже сказали, — меланхолически кивнул Аластер. — И предупреди ее, что можно ждать всяких неожиданностей. Пусть она ведет себя так, словно охрана не в счет.
      — Охрана не в счет?! — вскричал Сид, которого последние слова командира словно громом поразили.
      — Пусть она так считает, — упрямо повторил Аластер. — Я же все вчера объяснил вам: если судьба восстает против человека, то ему очень трудно удержаться на поверхности. И я не собираюсь подыгрывать злому року только потому, что я слишком глуп или беспечен.
      — Твоя правда, — согласился барон. — Тогда я пошел. Обрадую супругу известием, что ей предстоит пару дней побыть свободной от моего общества.
      Аббона Флерийского Аластер застал за распиванием любовного напитка. . — Хочешь? — радушно спросил хозяин.
      — Не думаю. Но попробовать можно.
      — Тогда бери вон ту большую колбу — бокал я тебе не предлагаю.
      — Ты никогда не был тактичным и деликатным, — укорил друга Аластер.
      — Нужды еще не было, — развел руками маг. — Ладно, я по глазам вижу, что тебя осенила идея. Выкладывай.
      — Я хотел попросить тебя: может, ты заглянешь в свой шар или зеркало, что у тебя там?
      — Не притворяйся, что не помнишь, — сурово сказал Аббон. — Озерцо Слез. Ну и что я там, по-твоему, могу увидеть?
      — Не знаю, но мне кажется, что сегодня я нащупал тоненькую шелковую ниточку, потянув за которую смогу выйти из лабиринта. Возможно, я ищу того невидимку, который заставил императора тревожиться тогда, в прошлый раз.
      — Ну, тут и сравнивать не приходится, — отмахнулся маг. — Тот случай был досадным недоразумением, так сказать, попыткой архонта возродить былое могущество Бангалора. Ну, попытались они послать флот к Анамуру, сами же и пострадали от этого. Нет, теперь дело другое.
      — А если за событиями двухсотпятидесятилетней давности и нынешними стоит один и тот же человек, только за это время он накопил сил и стал коварнее и изворотливее?
      — Ничего себе, изворотливее, — хмыкнул Аббон. — Ты же помнишь, что Сивард сказал: сработано топорно, грубо, нелепо. Конечно, звезды нам покоя не дадут, но, я надеюсь, все обойдется. В крайнем случае императора ждут две-три супружеские сцены, так ведь это не смертельно. С такими союзниками, как ты и твои гвардейцы, что может случиться плохого? И потом, ты всерьез полагаешь, что в мире сохранилось много моих ровесников? В таком случае вынужден тебя разочаровать. Я, скорее, исключение…
      — Не знаю, — ответил Аластер. — Ты прав, конечно, долгожителей на свете мало. Но вот не покидает меня ощущение, что я слепец, который ощупывает неведомый ему предмет и пытается его описать. Знаешь эту притчу?
      — Конечно. Думаешь, нас вводят в заблуждение?
      — Хотелось бы верить, что я стал излишне подозрителен с возрастом, но не верится мне в такой простой выход.
      — Паникуешь, — заметил Аббон. — Со мной тоже так случается. Но назови хоть одну причину, по которой ты должен беспокоиться, и я тут же соглашусь с тобой. Кстати, что касается возраста: ты недавно порядочно напутал с датами, когда говорил со Сгорбленным обо мне, и, по-моему, у него возникли некоторые сомнения. Ты бы занялся им до того, как он сообразит, что его смутило.
      — Спасибо, что предупредил, — откликнулся Аластер. — Займусь. Мне только этого пытливого юноши не хватает для полного счастья. Поверь, я не преувеличиваю опасность — нечего пока преувеличивать или преуменьшать. Но что, если наша система не такая уж и совершенная; что, если за долгие годы кто-то сумел в ней разобраться, пусть не полностью, но все же?.. Что, если прошлые события на Бангалоре и теперешняя попытка подкупа имеют второй, тайный смысл и вовсе не обозначают то, что должны обозначать?
      — Ты такой загадочный — просто жуть, — заметил Аббон, попивая зелье. — Что ты, что твои родственники. Я погляжу, это просто семейная черта — вещать заунывным голосом сплошные намеки. Кто догадался, тому повезло. Говори яснее, если хочешь услышать мое мнение. Стар я уже загадки разгадывать.
      — Какие там загадки? — досадливо поморщился Аластер. — Я имею в виду, а если это обходной маневр? Потому и сработан топорно, что никто никаких надежд на него и не возлагал, а просто хотел посмотреть вблизи, как мы отреагируем.
      — Такая возможность всегда существует, — согласился Аббон. — Но мы же не можем подозревать всех и каждого.
      — Потому и прошу — погляди в свое озерцо. Вдруг что-нибудь увидишь?
      — Это действительно необходимо? — вздохнул Аббон. — Других способов нет?
      — Были бы, стал бы я приходить к тебе и надоедать глупыми разговорами.
      — Знаешь, — сказал маг, подумав какое-то время. — Я должен решиться. Не мне тебя учить, что есть силы, к которым лучше не обращаться. Чем реже о себе напоминаешь, тем целее будешь — святое правило чародея. И я его стараюсь не нарушать. Пойми, чем дольше мы будем жить в этом противостоянии с судьбой и звездами, тем больше сил нам потребуется. Может, сейчас еще нет крайней надобности? Может, попозже…
      — Дело твое, — недовольно проворчал Аластер. — Но если ты что-то проглядишь, то я сам с тебя спрошу — до того, как до тебя доберутся остальные.
      — Договорились! — тут же повеселел Аббон. — Ну а теперь иди, иди. У меня еще куча всяких дел.
      — Заметно, — сказал Аластер, выходя из лаборатории. Не успела дверь за ним закрыться, как маг метнулся к деревянному, потемневшему от времени сундуку, с усилием поднял крышку и стал копаться в его содержимом, выбрасывая все ненужное прямо на пол.
      — Где же, где же я его спрятал? — бормотал он под нос. — Положительно необходимо навести хотя бы видимость порядка… но это потом, потом…
      Алейя Кадоган оказалась именно такой, какой ее себе представляла Арианна. Высокая, очень высокая, статная женщина с безупречной фигурой — такой же идеальной, как у гвардейцев императора. У нее было удлиненное лицо с прямым, тонким носом, миндалевидные темно-зеленые глаза, уголки которых были вздернуты к бровям, и большой рот прекрасной формы. Когда она шла по мягким коврам, приближаясь к принцессе, было видно, как играют под одеждой все мускулы этого сильного, гибкого тела. Каштановые волосы укладывались в замысловатую прическу, похожую на корону. И главное, что поняла Арианна, — Алейя Кадоган очень походила на герцога Аластера Дембийского, как бывают похожи брат и сестра или отец и дочь.
      Вот об этом принцесса и спросила у Алейи в первую очередь, как только они познакомились.
      — Нет, что вы, дорогая принцесса, — рассмеялась та.
      И Арианна отметила, что и голос у Алейи мощный, звучный, глубокий — просто он по-женски мелодичнее и нежнее, чем у мужчин-воинов.
      — Видимо, вы удивляетесь сходству герцога Аластера с его гвардейцами и тому, что я похожа на них всех, а вы еще не видели всех наших женщин. Я понимаю, со стороны это выглядит странно, и, тем не менее, все крайне просто объясняется. Достаточно углубиться в историю нашего края.
      — Я сегодня уже углублялась в историю, — заметила принцесса.
      — Может, вы устали? — с сочувствием спросила Алейя. — Тогда я отложу свои пояснения до другого, более подходящего случая.
      — Нет, нет! — пылко возразила Арианна. — Мне так приятно говорить с вами. Наверное, баронесса, вы сочтете меня наивной провинциалкой, но я только сейчас поняла, как приятно говорить с равными себе, — на родине я была этого лишена. Меня окружали бестолковые фрейлины, которые ужасались моей судьбе и одновременно завидовали, и вельможи — подданные моего отца, не принимавшие меня всерьез. Для них я была не более чем разменной монетой в их большой торговле с Великим Роаном. Отец по-своему любил меня, но вообще он предполагает, что любовь выдумали поэты и трубадуры.
      — Я понимаю, дитя мое, — мягко сказала баронесса. — Я тоже испытала такие трудности в жизни.
      — Правда?
      — Правда, но об этом я поведаю вам позже. А сейчас вы слишком увлечены одной особой, чтобы смущать вашу отзывчивую душу чужими горестями, да еще такими, что уже давно минули.
      — Но об истории вашего народа вы мне расскажете, баронесса?
      — С удовольствием. И мне будет очень приятно, если вы станете просто звать меня Алейей. Так привычнее.
      — Хорошо, — принцесса совершила настоящий подвиг, махнув рукой на все условности, которые ей втолковывали с детских лет. — Тогда я для вас — просто Арианна.
      — Как это прекрасно! — воскликнула баронесса Кадоган и протянула принцессе руки.
      — Как хорошо, что Аластер попросил вас прийти ко мне, — призналась принцесса. — Это неприятно признавать, но среди моих фрейлин и служанок я чувствовала себя гораздо более неуютно. А теперь я вас внимательно слушаю…
      — Герцог Аластер является сеньором Гравелота, — начала Алейя. — И все его гвардейцы родом происходят оттуда. Народ наш весьма малочисленный и очень древний. В свое время своеобразные законы нашего племени запрещали нам искать себе суженых в других местах. Даже жители близлежащей долины были признаны чужаками. Ко времени образования империи мы жили обособленно и редко спускались с гор. Там было все, что нам нужно: наши замки, прекрасные луга и озера, леса, сияющие снегом вершины и сладкий воздух. Но когда Браган Агилольфинг пригласил наш народ себе на службу, мы пошли. Наши мужья оказались прекрасными воинами, наши жены были образованнее и умнее многих придворных дам. Мы с удовольствием служили и самому Брагану, и Морону, и их потомкам. С радостью служим теперь Ортону I и, надеюсь, вам, дорогая Арианна. Нас осталось очень мало, зато мы преданны и верны.
      — Спасибо, Алейя, — смахнула принцесса сверкающую слезинку — Вы так хорошо и гордо это сказали. У меня даже сложилось на какой-то миг впечатление, что вы от начала и до конца рассказывали лично о себе. Как, должно быть, прекрасно чувствовать свои корни, свою кровь, свою принадлежность к древнему роду. Ведь ваш род древний?
      — Конечно, — отвечала Алейя. — Семь поколений моих предков уже были баронами, когда предки Лодовика Альворанского только-только поступили на службу конюшими тогдашнего правителя.
      — Как интересно! Вы столько знаете, — восхитилась Арианна. — Мои учителя за пять лет мучений не рассказывали мне столько поучительного и занимательного, как вы с герцогом за один сегодняшний день.
      — Что же ваши прекрасные глазки так погрустнели? — мягко спросила баронесса.
      — Мне отчего-то стало тоскливо. Но всего на одну минуту.
      — Уж не связана ли эта минута с отсутствием его императорского величества?
      Арианна постаралась принять беззаботный вид и ничего не ответила своей новой подруге. Алейя тактично переменила тему, и они разговорились о предстоящей свадьбе, о церемонии бракосочетания, причем баронесса сделала несколько весьма ценных замечаний, которые Арианна постаралась запомнить.
      А через некоторое время в предпокое раздался довольно сильный шум. .
      — Кто это осмелился повышать голос в покоях невесты императора? — нахмурилась Алейя, и лицо ее тут же стало величественным и жестким.
      — Ваше высочество! Ваше высочество! — раздавался в соседней комнате крик фрейлины Эфры. — Ваше высочество! Мне нужно поговорить с вами.
      Принцесса побледнела от гнева и сжала губы.
      — Ничего не понимаю. Она позволяет себе такие вольности, что ее уже пора отослать не домой, а прямиком в монастырь.
      — Арианна, позвольте мне посмотреть на эту особу. Должна же быть какая-то причина ее неслыханной дерзости.
      — Если вам так хочется, Алейя, — пожала плечами принцесса. — Мне лично ее истерические крики доставляют мало удовольствия.
      — Речь не об удовольствии, — отрезала баронесса Кадоган и негромко хлопнула в ладоши.
      Двое гвардейцев тут же возникли на пороге.
      — Ее высочество хочет выслушать свою фрейлину и выяснить, насколько оправданно ее возмутительное поведение.
      Эфру ввели в кабинет, и она склонилась перед своей госпожой в глубоком поклоне.
      — Ваше высочество! Я услышала, что нас отправляют обратно в Лотэр, и не поверила своим ушам. Я так и сказала всем вашим придворным дамам и служанкам: «Этого не может быть». Но вот выясняется, что может. Наша принцесса, достигнув вершин могущества и власти, хочет теперь избавиться от тех, кто был с ней прежде. Так-то вы платите мне за верную службу! Так-то вы вознаграждаете тех, кто был всецело предан вам! Но берегитесь, Ваше высочество, однажды вы очень горько пожалеете о том, что сделали!
      Баронесса бросила на Арианну короткий вопросительный взгляд. Бедная девушка находилась в полном замешательстве и смятении. С одной стороны, она была возмущена несправедливыми обвинениями Эфры и ее резкостью; с другой — она уже чувствовала себя и чем-то виновной перед прежними слугами. Алейя Кадоган не стала ждать, когда ложное чувство вины захлестнет принцессу с головой и она совершит какую-нибудь ошибку. Монархи не имеют право на жалость, а исключительно — на милосердие. Этот урок Арианне еще только предстояло выучить.
      Алейя Кадоган встала и выпрямилась во весь рост. Она была такой царственно-прекрасной, такой ослепительной, что принцесса залюбовалась ею, а Эфра ощутила явственную угрозу, исходящую от этой необыкновенной женщины.
      — Вы свободны. И можете идти на все четыре стороны. Но перед этим запомните: никто и никогда не смеет упрекать императрицу, кроме ее собственной совести и Бога.
      Эфра хотела было что-то сказать, но поняла, что перед железной волей баронессы она бессильна. Она бы попыталась разжалобить Арианну, но между ней и принцессой, как несокрушимая крепость, стояла Алейя.
      — Прощайте, Ваше высочество, — пролепетала фрейлина и выбежала прочь.
      — Вы оказали мне неоценимую услугу, — поблагодарила Арианна. — Сама я бы не справилась с этим положением. Знаете, вам больше подошла бы императорская корона, чем мне. Вы были неподражаемы.
      — От этого очень устаешь, милая Арианна, — пожала плечами баронесса. — Мы, жители Гравелота, особенно это чувствуем. Мы слишком отличаемся от всех остальных вельмож двора его императорского величества. К тому же, все Агилольфинги явно благоволили своим гвардейцам, а это не могло не вызывать зависти. Знали бы вы, сколько неприятных минут пережили мы. Каждому приходилось отстаивать свое достоинство и честь. Мужчинам несколько проще: герцога Аластера Дембийского, например, вообще никто не решился бы задеть или оскорбить — слишком опасно. Минутное удовлетворение не стоит собственной жизни — это понимает любой напыщенный князек из тех, кто ищет расположения Агилольфингов. А женщины подпускают такие шпильки своим приятельницам, что впору сравнивать эти словесные баталии со сражением на копьях или алебардах. Вы понемногу привыкнете ориентироваться в любой ситуации. И будете мечтать о том мгновении, когда сможете остаться наедине с близкими людьми, расслабиться и снять маску грозной повелительницы.