XXV

Осинцев закончил первый курс. На летние каникулы приехал в Новопашино. Бездельничать он не мог и работал все каникулы рамщиком на лесозаводе.

Однажды, в конце августа, за несколько дней до начала учебного года, когда Олег и Михаил были на работе, Валентина находилась дома, так как должна была идти в ночное дежурство, и шила дочери новое платье. Танюшка случайно посмотрела в окно и увидела двух женщин: одну — соседку, другую — незнакомую. Соседка показывала незнакомке на дом, в котором жили Осинцевы. Танюшка сказала матери. Валентина посмотрела в окно, но ничего не поняла. Незнакомая женщина, полная и красивая, в дорогом летнем пальто и небольшим чемоданом в руке посмотрела на окна их дома, и, кивнув головой и сказав что-то соседке, пошла по направлению их калитки. «К нам, — подумала Валентина, поправляя очки. — Непонятно кто и зачем».

— Таня прибери на столе, — сказала она, обращаясь к дочери. — Неряха, все разбросала!

Послышался лёгкий стук в дверь.

— Да, да! Войдите! — сказала Валентина, убирая незаконченную работу и лоскутки возле швейной машины.

Дверь осторожно открылась, и женщина вошла. Овальное красивое лицо её было бледно и, казалось, через силу улыбнулось. Она поздоровалась мягким грудным голосом, остановившись у порога.

— Проходите, — сказала хозяйка и засуетилась, обтирая ладонью стул. — Извините, что у нас такой беспорядок.

— Ничего, ничего, — сказала женщина, не двигаясь с места. — Я правильно пришла? Михаил Трофимович Осинцев здесь живёт?

— Здесь! — сказала Валентина, вглядываясь в лицо незнакомки.

— А ещё тут один молодой человек случайно не живёт? — спросила женщина. Голос у неё дрогнул, и грудь с волнением поднялась.

Валентина уставилась на неё сквозь очки вопросительными глазами. Сообразила кто это.

— Ой! — воскликнула она, прижав руки к груди. — Неужто… Неужели?!

Женщина ещё больше побледнела, что подтвердило догадку Валентины.

— Ой! — опять воскликнула хозяйка и схватилась за голову. — Что же вы! Проходите, пожалуйста. Таня, беги скорей на лесопилку!

Женщина судорожно протянула вперёд руку.

— Не надо, — сказала она, проходя вперёд. — Не надо. Я сначала… приду в себя.

Она выдохнула воздух и села на стул, поставив рядом чемодан.

Потом положила правую пухлую ладонь с перстнем на сердце…

— Успокойтесь, что же вы! — сказала Валентина, глядя на неё со смешанным чувством страха и неописуемой радости.

— Сейчас, сейчас, всё пройдёт, — сказала женщина и, виновато улыбнувшись, бессильно опустила руку: — Как тут он?

— Приехал к нам на каникулы. Решил подработать немного.

— Где он сейчас? — спросила гостья и смахнула рукой набежавшую слезу.

— На работе. Таня! — Сказала Валентина, обращаясь к дочери. — Сбегай в лесопильный цех к дяде Олегу. Скажи, чтоб быстрее шёл домой. Скажи: мама его приехала.

Танюшка юркнула в дверь.

— Быстро беги! — сказала ей вдогонку Валентина. Танюшка бежала во весь дух. Миновав переулок, спустилась вниз с пригорка, осторожно перешла речушку по двум жёрдочкам и опять ринулась по направлению к лесопильному цеху.

Олег стоял у бревна, запущенного в раму, и громко, стараясь пересилить жужуканье пил, разговаривал о чём-то с пожилым рабочим. Когда к нему сзади подошла Танюшка и дёрнула его за спецовку, он обернулся, удивлённо посмотрел на неё и снова стал что-то доказывать рабочему.

— Дядя Олег, иди домой! — сказала Танюшка. — К тебе мама приехала. — И она опять его дёрнула за рукав.

— Подожди, Таня, чего тебе? Какая мама? — сказал Олег с досадой, обернувшись к ней.

— Твоя мама, — сказала девочка.

Олег сразу не сообразил и повернулся к рабочему, чтобы продолжать разговор. Но не докончил фразу, и, вдруг в одно мгновение изменившись в лице, как-то странно уставился на собеседника. Он повернулся к племяннице: «Нет, не может быть!» В ушах стоял шум пилорам. Олег вдруг понял все: «Друг, Никифорович, останься за меня не надолго. Очень прошу». — «Иди», — сказал Никифорович. Олег повернулся и быстро пошёл. Танюшка бежала сзади за ним в нескольких шагах, стараясь не отставать.

Валентина увидела их в окно и сказала гостье: «Вон они идут». Надежда Александровна привстала, глянула в окно и вдруг судорожно схватилась за край стола и оперлась на него рукой. Дверь распахнулась, и Олег, весь в опилках, простоволосый, переступил порог и остановился, уставившись на женщину, которую видел впервые, но которую любил и помнил всегда. Глаза их встретились и узнали друг друга. Они не виделись двадцать лет, но во взгляде, которым обменялись, почувствовали, что знали друг друга всегда.

— Здравствуй, сын, — сказала взволнованная до глубины души женщина.

Счастливая улыбка скользнула по лицу Олега. Он был поражён своим сходством с ней.

— Здравствуй, мама. — Олег смутился. И сам не знал отчего. Наверно, оттого, что сразу перешёл на «ты» и от непривычки произносить слово «мама».

Надежда Александровна протянула вперёд руки, обняла своего первенца и трижды поцеловала. Олег боялся запачкать её опилками, хотел осторожно высвободиться, но она вдруг схватила его голову и стала осыпать поцелуями. Слезы в два ручья текли по её напудренным щекам, падая крупными каплями на пол.

Валентина, глядя на них, сначала закусила губу, но не сдержалась, махнула рукой и заплакала, снимая очки и отворачиваясь… Танюшка подошла к ней, тоже вся в слезах. Они обнялись и пошли в другую комнату, сели на диван. Сашок пошёл за ними. Сначала он всё стоял в стороне, удивлённо наблюдая за всеми, но когда подошёл к своим и взглянул в лица матери и сестры, стал пыжиться, сопеть и прильнул к матери. Валентина обняла его левой свободною рукой и прижала к груди.

XXVI

Олег умылся, надел новую рубашку, брюки от коричневого костюма и предложил матери прогуляться, чтобы поговорить наедине.

Они вышли из дому. Вдова-генеральша, несмотря на свои немолодые годы, выглядела ещё довольно статной и красивой дамой. Было тепло, и она вышла налегке, без пальто, в чёрном элегантном костюме с белой кружевной манишкой. Когда они шли по улице все село любовалось ими. Они говорили о том случае многолетней давности, когда Надежда Александровна приезжала в Зорино.

— Я до сих пор содрогаюсь, как вспомню деда. Я думала, он убьёт меня. Вот была встреча! — сокрушённо говорила Надежда Александровна.

— А в этот раз как он встретил? — спросил Олег, смеясь.

— В этот раз, слава Богу, обошлось все хорошо. Дал адрес и все советовал, на чём лучше и скорее доехать. Но, признаться, я все равно еле-еле осмелилась войти к нему. Сейчас он не такой страшный, как прежде. Сейчас он жалкий.

— Да, старик сдал после смерти бабушки.

— Ах, Альберт, Альберт! Сколько же я напереживалась из-за тебя. А бабушка хорошо к тебе относилась?

Олег смутился и ничего не ответил.

— Я спрашиваю о бабушке, — сказала Надежда Александровна.

— Мама, — сказал он, смущаясь и краснея ещё больше. — Меня здесь все Олегом зовут.

— Ну и пусть! — обиженно, с чувством ответила мать. — Для всех Олег, а для меня Альберт. Я тебе дала это имя и никогда от него не откажусь.

— Да, бабушка хорошо ко мне относилась, — сказал Олег, отвечая на вопрос — Она и мысли не допускала, что я при её жизни могу хотя бы съездить повидаться с тобой.

— Сумасшедшая старуха, — сказала Надежда Александровна и прослезилась.

— Не надо так, мама.

— Прости. Я никак не могу забыть… она отправляла обратно все денежные переводы.

— Ведь её тоже можно понять. Она боялась, что уж если поеду к тебе, то больше не вернусь.

— Вы получали поздравительные открытки? Я посылала их к каждому празднику и твоему дню рождения, — сказала Надежда Александровна и посмотрела на сына так выразительно, как будто спрашивала: «А почему ты мне ни разу не написал?»

— Получали, — ответил Олег и так объяснил ей причину своего молчания: — Бабушка их сразу прятала куда-то. Наверное сжигала потом. Сначала я не придавал этому значения, как-то по молодости лет не думалось о серьёзных вещах. Ведь я мечтал и в детстве и в юношестве (тут он усмехнулся) появиться перед тобой независимым, самостоятельным человеком. Тогда я ещё часто вспоминал отца, гордился им, и мне была чужда мысль брать на себя покровительство Андрея Гавриловича Ржевского. Когда был в армии, бабушка умерла. Я хотел написать тебе, но адреса у меня не оказалось. Я узнал его после, случайно, через одного военного, но у меня опять начались неудачи, и я предпочёл молчать. Когда поступил в институт, дал себе слово, что пока не закончу его, не заявлю вам о себе. Мне всё казалось… В общем, мои сёстры и брат… неизвестно, как бы ко мне отнеслись.

— Какой же ты! — воскликнула Надежда Александровна сквозь слёзы. — Только и помнил об Андрее Гавриловиче. О сёстрах. О брате. А обо мне забыл? Все эти годы ты не выходил у меня из головы. Чего я только не передумала! Жив ли ты? Здоров ли? Где ты? Слава Богу, на прошлой неделе зашли ко мне Пётр Савельевич с женой.

— Какой Пётр Савельевич?

— Что, Горбатовского забыл?

— Ах вот оно что! — изумлённо воскликнул Олег и улыбнулся. — Я ему многим обязан.

— Если бы не он, я бы ничего так и не знала. О твоём подвиге, оказывается, было напечатано в «Красной звезде», а мы, как умер Андрей Гаврилович, перестали её выписывать. Это что у вас? — спросила она, глядя на тенистые аллеи, огороженные штакетником.

— Это парк, — ответил Олег. — А тут неподалёку река. Пойдём?

Они прошли к реке и ещё долго гуляли по окрестностям села и все говорили и не могли наговориться.

Надежда Александровна погостила неделю и поехала домой. Олег и Михаил проводили её до Иркутска и посадили на поезд. Она взяла с сына слово, что каждую неделю он будет писать ей письма и в следующие каникулы приедет в Москву.

XXVII

В личной жизни Инны Борзенко произошли важные события. Началось с того, что она сменила место работы. Из ИРГИРЕДМЕТА перешла в научно-исследовательский сектор политехнического института. Из каких соображений она сделала это, никто толком не знал. Добровольский, встречаясь теперь с ней довольно часто, подумал, что она сделала это просто так, от скуки — потянуло туда, где больше мужчин. В одной из бесед он намекнул ей об этом. Она категорически отвергла его «домыслы» и сказала, что перешла сюда из соображений чисто научных, что лаборатория, в которой она теперь числится научным сотрудником, работает как раз по той теме, которая ей больше всего по душе. И всё-таки Юрий Петрович склонялся в пользу своего предположения. Позднее узнал, что причиной перехода было ни то, ни другое.

Истинную причину она скрыла от всех, но как ни хитрила, первым о ней догадался именно тот, от кого эта причина маскировалась особенно тщательно. Иначе и быть не могло. Любви, как пороху, в огне не скрыться, говорит пословица.

Близкие ей люди могли не понять её и по другой причине. Прежде у ней были кавалеры, как правило, солидные и состоятельные, обязательно старше её. На сей же раз, когда дело завернулось нешуточное, пришла любовь, человек оказался необычный: моложе её на год и к тому же пока лишь студент, нуждающийся в поддержке.

Как тут быть? Поневоле будешь хитрить и обманывать. Обмануть удалось и родных, и подруг, — всех, кроме Осинцева. Позднее обо всём догадался и Добровольский.

Когда первый раз она встретила в институте Осинцева, на бледных щеках её вспыхнул румянец. Однако она при всех случаях жизни оставалась верной своим привычкам общаться с мужчинами запросто и смело подошла к Олегу. Поздоровались. Её внезапное появление здесь и взволнованный вид подействовали на него так, словно в лютый мороз засверкали молнии и пошёл дождь. Он спросил, как она оказалась здесь. Она сказала новость, объяснила мотивы. Он пожелал ей успехов и, так как очень спешил на лекцию, они тут же расстались.

Олег не поверил ей. Когда она объясняла мотивы, её выдали глаза.

В последующие дни Олег окончательно убедился, что сомнений на этот счёт быть не может. Какие могут быть сомнения, если она ежедневно подкарауливает его после лекций и каждый раз в новом наряде. Однажды она попросила его помочь переставить кое-что в лаборатории и хвалилась, что руководитель темы по обогащению алюминиевых руд хорошо к ней относится, что работа заметно продвигается вперёд, и намекнула, что здесь она обретёт, наконец, счастье, и что в этом она не сомневается, так как чувствует сердцем, которое её никогда не обманывает. Олег вспомнил о её интуиции и прозорливости, над которыми подсмеивался Добровольский, и вздохнул лишь в ответ. Олег предвидел грядущие события и уже готовился к тому, как бы поосторожней, без лишней нервотрёпки спустить все на тормозах, а она была уверена в успехе и не сомневалась, что рано или поздно сыграет с ним свадьбу.

По ночам ей грезились его скуластое лицо и по-детски обезоруживающая улыбка. Прежде, когда кто-нибудь за ней ухаживал, она задавала себе вопрос: хочет ли она от него ребёнка? Как правило, очень скоро убеждалась, что не хочет, иной раз к своему удивлению, если ухажёр был стоящий. Она не хотела ни от кого ребёнка. Даже от Вадима, с которым была близка. А тут вдруг, не задавая себе этого вопроса, поймала себя на том, что хочет сынишку.

Не сомневаясь в успехе задуманной операции, она доверилась больше своему сердцу, чем рассудку, хотя рассуждала довольно логично. У него есть всё, что нужно ей для души и плоти, а она может дать ему не только все для души и плоти, но и то, чего ему не хватает в жизни и что нужно для семьи. Она хорошо обеспечена, живёт с родителями, — на троих квартира из четырёх комнат в лучшем доме и лучшем районе города, — умеет вкусно готовить, накормит, оденет, приголубит — осчастливит. Перейдёт к ним жить и получится добропорядочная семья.

Так рассуждала она. Он же думал о том, как могло получиться, что дело зашло так далеко и есть ли в этом доля его вины. Вспомнил всё, что было с самого начала.

… Она пригласила его в театр. Это было в первый же день знакомства. Договорились и сходили в театр. После спектакля проводил её. Она пригласила его домой и познакомила с родителями. У неё была очень представительная седая мама и солидный папа. Затем Инна провела гостя в свою комнату, обставленную со вкусом и прибранную так чисто, что кругом ни пылинки — даже пол блестел, как лакированный и, казалось, только что был вымыт. Она включила магнитофон. Послушали песенки. Весёлое настроение не покидало её весь вечер. Принесла поднос с кофейником, чашками и вазами, полными всякого добра. Пили кофе вдвоём с печеньем, фруктами и какими-то вкусными конфетами с красивыми этикетками, которых Олег никогда в жизни не видывал. Было уже поздно, когда он собрался домой. Инна сунула ему в карман яблоко и номер домашнего телефона на клочке бумаги. Просила позвонить, как будет желание увидеться с ней. Олег пожаловался на недостаток свободного времени, объяснил ей, что учится и работает. Она согласилась, что это, конечно, не легко, но по воскресеньям советовала отдыхать. На этом они расстались.

Вскоре Олег зашёл на почту. Надо было отправить поздравительные открытки к 8 Марта матери и Валентине. Написав Новопашинский адрес и поздравление на обратной стороне, помахал открыткой в воздухе, чтобы чернила скорее высохли, и в этот момент увидел Инну, входившую на почту. Он чуть поклонился ей, приветствуя. Она с улыбкой подошла к нему.

— Невесту поздравляешь?

— Нет.

— Кого же?

— Родственников. Мать и жену двоюродного брата. Как её назвать по родословной?

— Для тебя — невестка, — ответила Инна. — Ей будет приятно.

— Чего тут особенного?

— Женщинам всегда приятно, когда их поздравляют, особенно в такой день.

— Я и не знал, что делаю большое дело.

— Так вот знай и всегда помни об этом, — сказала Инна. — Кстати, мы с мамой приглашаем тебя на 8 Марта.

— Я собрался на рыбалку. Всё уже приготовил для подлёдного лова.

— Причина не уважительная, — сказала Инна. — Культурный человек не делает подобных заявлений, когда женщина приглашает его на свой праздник.

Олег дипломатом быть не научился, а некультурным прослыть не захотел. Пообещал прийти.

После праздника Олег больше не был у Инны. Приближалась сессия, и он с головой ушёл в работу. С Инной встретился всего лишь раз случайно на улице. Они пошли в парк, ходили по аллеям и долго беседовали. Инна любила поговорить с ним, Олег тоже умел поддержать беседу, и они остались довольны друг другом. Тогда уже Олег заметил, что Инна ни разу не сорвалась на иронию по отношению к нему и не сказала ни единой колкости, что было весьма свойственно её характеру. На прощание намекнула, что понимает, как сильно он занят, и всё-таки мог бы позвонить. Олег ответил, что не любит пользоваться телефоном, не привык, всегда чего-то боится, когда берет трубку. Она рассмеялась и сказала, что это чувство ей знакомо — однажды хотела позвонить своему научному руководителю на дом и не решилась.

Общество красивых и образованных людей всегда приятно, но пока же Олег признавал основой всего режим и систему. Система оставалась прежней: «долбать» науки, как выражаются иногда студенты, не все сразу и поверхностно, а одну за другой, с глубинкой, — так надёжнее. Постепенно натренировал свой мозг переключаться от одной науки к другой по команде, как машину, которую включают и выключают нажатием кнопки. Вся соль этой идеи Добровольского, как в последствии окончательно уяснил Олег, сводилась к тому, что в работе исчезают помехи — нервозность, суетливость и беспокойство за успех дела, как у опытного бригадира земледельцев, который не распыляет силы, а посылает все тракторы на одно поле, — вспашут поле, и душа о нём не болит. Потому-то Осинцев, не покончив с одним делом, не брался за новое и всякий раз, когда брался за новое дело, чувствовал себя уверенно, работал в полную силу и отличился. Когда сдал последний экзамен летней сессии, ещё раз вспомнил Юрия Петровича добрым словом и жалел, что в тот день не нашёл его, чтобы от души поблагодарить за помощь и советы. В тот день был как шальной, не заметил, как ушёл куда-то на край города. В бурьяне насобирал жёлтого и белого донника и не мог надышаться пахучей травой, навеявшей воспоминания детства с поездками на лошадях в ночное и с запахами степи, когда от скачкина коне и счастья жизни кружится голова. В этот день, последний день сессии он испытывал нечто подобное. Это был один из самых счастливых дней в его жизни.

После сессии он оставил работу на кафедре технологии. Повышенной стипендии хватало на жизнь. А в летние каникулы поехал в Новопашино к Михаилу и хорошо подработал на лесозаводе.

Инна в институте чаще всего и виделась с Олегом. Иногда они встречались в молодёжном кафе, иногда случайно на улице. Когда и где бы не встречались, Олег был внимателен к ней, уважал её как умную собеседницу и охотно уединялся с ней в укромный уголок, чтобы обсудить новости.

Тогда по неопытности он ещё не знал большой разницы в психологии мужчины и женщины. Мужчины в силу инстинкта власти и ответственности перед обществом более пристрастны к политике, науке или искусству. Они готовы обсуждать всякие проблемы и новости с кем угодно, иной раз готовы обратиться к стенке, лишь бы высказать своё мнение. Недаром дружба между мужчинами, которые находят единение во взглядах, всегда крепче любой женской дружбы. Женщины в этом смысле — несколько другая порода людей. Между собой могут болтать о рыночных ценах и всякой чепухе с утра до вечера. Но стоит серьёзному человеку с неисчерпаемым багажом знаний, которому просто физически необходима разрядка головы, — стоит ему подойти к знакомой женщине просто так, поделиться мыслями, она прежде вспомнит, нравится ли он ей, и в зависимости от этого либо будет слушать, либо скажет: «Извините, у меня голова болит». Тут уж она не любит терять зря время. Пусть у него будет хоть семь пядей во лбу, — если не нравится, все тут кончено — убежит. И чем он умнее, тем дальше от него убежит. А Олег поверил, когда Инна говорила, что поддерживает знакомство с Добровольским только из-за того, что с ним интересно беседовать. Не это было главное, что привлекало её. Ей нравился в нём восточный темперамент, — ценила в мужчинах темперамент, — и одно время дружила с Юрием Петровичем, пока ей не показалось, что он слишком много имеет знакомых женщин. Но тем не менее, пока этот армяшка, — так она называла его за глаза, — изредка наведывался к ней, имела его в виду, сетуя лишь на то, что он низковат ростом и хил телом.

Олег конечно, догадывался, что нравится ей. В таком деле достаточно одного взгляда, чтобы догадаться. Но мало ли на кого он посмотрел выразительно и кто на него посмотрел. На то и глаза, чтобы смотреть. Он не придавал этому особого значения.

Добровольский иногда интересовался, какие у него отношения с Инной, и был в курсе дел. Ухмылялся про себя, а однажды заявил Олегу, что она рано или поздно сделает на нём окончательный выбор и женит его на себе. Олег не верил этому, пока тайное не стало явным.

Итак, Олег вспомнил всё, что было с самого начала. Надо было что-то предпринять. Он видел единственный способ — как можно дольше гнуть свою линию: занят сильно и только одно его волнует — надо закончить институт. Ничто другое не волнует. Впереди — почти пять лет. Воды много утечёт. А там, глядишь, потихоньку всё сойдёт на нет.

Однажды подвернулся удобный случай, и он как бы к слову сказал ей, что у него одна забота — учёба. Только учёба, и никаких других планов. Сказал, что приложит все силы, чтобы не сорваться, а ещё твёрже чувствовать почву под ногами. Это поможет ему закалить волю и характер. Сказал, что многие его однокурсники устали, махнули на все рукой и занялись любовью, но он не хочет лишаться повышенной стипендии, чтобы в горячее время не морочить себе голову побочными заработками.

Инне не понравилось это заявление. Ведь хотела осчастливить человека, думала, что он видит, понимает, какое счастье ему привалило и не откажется от такого счастья. И вдруг застопорилось дело. Планы семейного устройства отодвинулись на неопределённый срок.