Преступление не будет раскрыто

Олег пошёл туда, куда ему посоветовали.

Дверь в избушку Нифона была закрыта, и вместо замка торчал ржавый гвоздь с загнутой шляпкой. Олег бросил тюки у порога, вытащил гвоздь и открыл дверь. Изнутри пахнуло свежестью и одуряющей смесью донника и богородской травы. Он переступил порог и остановился. На больших штырях, забитых у входа, висели ржавые уздечки, старый хомут со шлеёй и толстые верёвки. На скамье стояла дуга, разрисованная красными и синими полосами. На полу, на столе, на табуретках, и даже на кровати, застеленной черным суконным одеялом, были разбросаны тонким слоем какие-то травы. Пучки лекарственных трав торчали из всех щелей, особенно много их было между балкой и потолком.

Затенённая с солнечной стороны тополями, изба вросла в землю на два лиственичных бревна. От земли , сквозь покоробленный пол исходила прохлада. Для спасения от зноя лучшего места и искать бы не надо, но буквально некуда было ступить ногой. Олег вышел из избы, закрыл дверь и облюбовал себе укромное местечко в тени под навесом, где лежала охапка свежего сена. Проход к нему загораживала телега. Олег откатил её, разворошил сено и лёг в него, с наслаждением вытянув ноги и заложив руки под голову.

Под навесом с тревожным криком носилась ласточка, обеспокоенная присутствием незнакомого человека. Пожёвывая соломинку, Олег следил за её полётом вокруг гнезда, слепленного из мелких шариков грязи, пока не прилетела другая ласточка. Другая принесла зажатую в клюве муху и, упёршись хвостом в гнездо, повертела головкой вправо-влево. Желторотые птенцы пищали отчаянно, вытягивали шеи и лезли друг на друга, чуть не вываливаясь из гнезда. Наконец, она сунула муху тому, подкормить которого сочла нужным, и, сорвавшись вниз, с громким чириканьем вылетела из-под навеса и увлекла за собой первую ласточку.

По обе стороны гнезда висели на жердях связанные попарно берёзовые веники. Веников было много, хозяин любил, видимо, попариться в бане.

Послышались шаги. Олег повернул голову, и сердце его ёкнуло и заныло. К нему под навес шла Марина с прибранными волосами. Стоило сделать пустяк — привести в порядок волосы — и длинная тонкая шея её теперь была открыта, оттого плечи казались уже, фигура красивее и осанка ещё более гордой, чем прежде. Он вообразил на миг, как бы она выглядела во всём блеске, со вкусом одетая, и на сердце стало тревожно.

Марина несла в одной руке стеклянную банку с букетом цветов, в другой — старую хозяйственную сумку.

— Чего здесь разлёгся? — спросила она, остановившись перед Олегом и глядя на запачканную дёгтем телегу.

— Там негде ступить ногой, — Олег, не меняя позы покосился глазами на избу. — Хозяин сушит какие-то травы для лекарств. — Он что, шаман?

— Отстаёшь от жизни, — сказал Олег, выплёвывая соломинку. — Лекарственные растения испокон веков успешно применялись в народной медицине.

— Смотри-ка! Передовой какой, — удивилась Марина, ставя на телегу банку с цветами. Она вынула из сумки ещё одну стеклянную литровую банку с молоком и поставила рядом с букетом, постелила на сено еле живой, но тщательно выстиранный и выглаженный белый платок. — А я вот чего достала, — сказала она, выкладывая на платок разрезанную пополам краюху домашнего пшеничного хлеба, соль, аккуратно завёрнутую в бумажку, пучок зелёного луку и две эмалированные кружки.

— А ты на цыганку вроде бы не похожа, — сказал Олег.

Марина улыбнулась и, взяв с телеги молоко, села на сено.

— Я попросила немного хлеба, — сказала она, разливая в кружки молоко, — а бабуся расщедрилась, надавала всего.

— Когда успела так нафуфыриться?

— Причёску имеешь в виду? — сказала Марина. — Это мы умеем. Были бы шпильки. У бабуси нашлось несколько штук и даже духи есть. Чувствуешь? Говорит «мнучка» недавно отдыхала здесь и оставила. Наверно, забыла. Смешно! — ехала сюда с духами. Кого тут завлекать?

— А вот холостяк живёт, — сказал Олег, кивнув головой в сторону избы. — Есть ещё какой-то бобыль Налётов.

Марина хмыкнула и взяла себе несколько пёрышек лука.

— Ты проголодался, наверно? Ешь хлеб с луком — это вкусно, — сказала она таким тоном, будто рыбак не знает цену этой еде с голодухи на свежем воздухе.

Они с удовольствием закусили. Особенно понравился пшеничный хлеб домашней выпечки. Марина свернула платок и положила его вместе с банкой из-под молока и кружками в хозяйственную сумку.

— Искупаюсь и, — спать, — сказала Марина. — Спать хочу без ума.

— Дадут ли они уснуть? — сказал Олег, глядя на гнездо, к которому одна за другой прилетали ласточки, кружили и щебетали под навесом.

— Мне хоть из пушек стреляй, — сказала Марина. — Ты пойдёшь купаться?

— За компанию — всегда пожалуйста, — ответил Олег.

Они спустились по тропинке к Ангаре. Олег ещё по дороге снял с себя рубаху, и выйдя к воде, быстро разулся, снял носки, брюки и сходу плюхнулся с головой в прохладную воду. Вынырнув метрах в десяти от берега, поплыл саженками, торопливо выбрасывая вперёд сильные руки. Мощный корпус его почти весь был над водой. Он плыл в сторону фарватера и когда повернул обратно, его снесло метров на сто ниже по течению. Встал на ноги, и, не выходя на сушу, пошёл вверх по пояс в воде, переваливаясь с боку на бок и поворачивая вперёд то правое, то левое плечо, при этом нисколько не нарочно играя мускулами рук и плеч. Так выходило само собой. Когда был уже возле Марины, почувствовал её взгляд. Встал к ней в профиль, потому что считал — в профиль лицо его чуточку лучше, чем в анфас, и глядел на маленький катеришко, который толкал впереди себя огромную, раз в двадцать больше себя, гружёную лесом баржу. Марина перебирала камешки и украдкой посматривала на Олега.

Олег вышел из воды и с улыбкой направился к Марине.

— Что же ты? — сказал он, остановившись перед ней. — Сама позвала и не купаешься.

Марина взглянула на него исподлобья и промолчала. Потом вдруг порывисто встала, зашла в воду чуть повыше лодыжек и с минуту постояла так, глядя в даль. Олег тоже внимательно посмотрел в ту сторону, но кроме соснового бора на другом берегу реки ничего не увидел. Она побрызгала на себя немного, зачерпывая воду обеими руками, и вернулась на прежнее место. Молча расстелила свой спортивный костюм и легла загорать.

— Найди мне, пожалуйста, какой-нибудь лист пошире, — сказала она. — Лучше всего лопух.

— Ясно, — ответил Олег и пошёл в бурьян. Марь, лебеда и полынь стояли сплошной стеной. Найти в этих дебрях репейник легко могла бы мышь, но не человек. Олег принёс самый широкий, какой удалось найти, лапчатый лист пустырника.

— Не нашёл я лопуха, — сказал он, подавая лист. — А этот годится?

— Спасибо, — сказала Марина. Она ощипала лишнее у листа и приложила его к носу.

Олег сел возле неё на свою рубаху и стал кидать в Ангару плоские камешки, считая сколько раз каждый из них, прежде чем затонуть, шлёпнется о поверхность воды.

Марина долго лежала на спине, и Олег предупредил:

— Так можно заработать ожёг.

Она пощупала рукой ноги и, убедившись, что достаточно нагрелась, повернулась на живот. Вся спина её была издавлена камнями, а на боку прилипли песчинки. Олег стал их стряхивать. Марина оттолкнула его руку.

— Песок, — сказал он.

Она сама провела несколько раз ладонью, но песчинки остались.

«Что-то закапризничала», — подумал Олег и увидел чайку. Белая крупная птица медленно летела над Ангарой, плавно махая крыльями и высматривая добычу. Олег проводил её взглядом и решил ещё раз искупаться. Поплавал недалеко от берега, вылез из воды, пригладил волосы и стал одеваться.

— Ты как хочешь, — сказал он, застёгивая рубаху, а я пошёл под навес.

Марина поднялась и остановилась у самой кромки воды. Немного постояла и, осторожно прощупывая дно, будто под ней была трясина, вошла в воду на ту же самую глубину, что и в первый раз. Снова поплескалась у самого берега, смыла песок и выскочила на сушу.

— Здорово купаешься, — сказал Олег.

— Как умею, — ответила Марина, вытирая руками лицо.

— Училась бы плавать. Глядишь, в следующий раз пригодится.

— Следующего раза не будет.

— Значит, на лодку больше не сядешь? Напрасно лишаешь себя такого удовольствия.

Вышли из бурьяна на чистое место и снова стало жарко. Тень под навесом тоже не спасала от духоты.

— Господи, — вздохнула Марина, усаживаясь на сено. — Хоть снова в воду лезь. Это что же такое.

— Резко континентальный климат, вот что это такое, — сказал Олег. — Ночью — прохладно, днём — жара. Сейчас градусов тридцать есть.

— Тридцать говоришь? По моему больше.

— Возможно, — ответил Олег и спросил, не надо ли ей что-нибудь постелить.

— Ничего не надо. — Она вынула из хозяйственной сумки белый платок, который дала старуха, постелила его в изголовье и легла.

— Как-нибудь не подерёмся, — сказал Олег, укладываясь рядом с ней.

Она промолчала. Оба смотрели в потолок, на аккуратно связанные веники. Где-то между ними лазил воробей. Слышалось его чириканье и шорох сухих берёзовых листьев.

— А ты чуткий, — сказала Марина, улыбаясь. — И забавный. Это хорошо, что ты такой. Даже не представляешь, как важно для меня, что ты именно такой.

Олег повернул голову и посмотрел на Марину. Она немного смутилась и решила поставить точки над «и».

— Со вчерашнего дня ты для меня не последний человек на земле, — пояснила она. — Буду помнить тебя всю жизнь. Мне нравится, что ты именно такой.

Помолчали.

Марина закрыла рот ладонью и тихонько зевнула.

— Спать хочу! Пошёл бы куда-нибудь прогулялся. Хоть немного.

— Ладно отдыхай, — Олег вынул из хозяйственной сумки банку из-под молока и пошёл на Ангару. Напившись, долго сидел на берегу и наблюдал за стаей гольянов. Бесчисленные полчища краснобрюхих рыбёшек широкой полосой тянулись вверх по течению почти у самого берега и бросались врассыпную, когда нападали на них окуни. Один крупный окунь стоял в ямке напротив, и сколько Олег не кидал в него мелкими камнями, не отходил от берега и мешал плыть стае.

«Удочку бы сейчас или перемёт, я бы тебе показал, дьявол полосатый», — подумал Олег. Вокруг словно все вымерло. Даже стрекозы и птицы попрятались. Олег зачерпнул в банку свежей воды и вернулся под навес.

Марина спала, повернувшись лицом к стене. Причёску сломала, и волосы были раскиданы. Олег опять почувствовал прилив крови к сердцу. В сильном волнении поставил банку с водой на телегу возле приколок и шпилек и осторожно, чтобы не разбудить Марину, прилёг на сено. С этой минуты счастливое состояние влюблённого не покидало его, и всё, что попадало на глаза, было прекрасно. Лёжа в тени и задыхаясь от счастья, наблюдал, как струился от земли вместе с парами нагретый воздух. Удивляясь своему небывалому состоянию и столь интенсивному испарению, следил за поднимающимися вверх струйками до тех пор, пока не зарябило в глазах.

Вот возле навеса появилась рябая хохлатка. Разинув клюв и глядя на Олега то одним, то другим глазом, она робко вошла под навес. Увидела зерно, клюнула и в этом месте стало разгребать землю и подняла пыль. Следом появился красный петух с дымчатой широкой грудью, с загнутыми на длинных ногах шпорами и черным большим хвостом, отливающим синевой. Этот был не из робких. Совсем близко подошёл к Олегу и принял воинственную позу. Долго стоял с открытым клювом возле ног Олега, поглядывая на покоробленные сандалии, — раздумывал, начать первому и долбануть подошву или подождать пинка и уж потом ринуться в бой. Но человек лежал смирно, а жара была нестерпимая, видимо, сковывала боевой дух. Этот долговязый забияка с окровавленным гребнем, свисающим на один бок почти до глаза, сегодня уже успел с кем-то помериться силой, и теперь ограничился лишь тем, что угрожающе прокудахтал, и, гордо выпятив грудь, пошёл к хохлатке. Подойдя к ней почти вплотную, опустил вниз голову и крыло и начал теребить крыло ногой и шуршать им о землю. Хохлатка отскочила в сторону и заквохтала, издавая отрывистые, ворчливые звуки. Эти звуки, судя по обстановке, могли означать что-нибудь вроде этого: «Нашёл время, дурак». Но петух снова приблизился к ней и повторил ту же процедуру. Бедняжка побежала из-под навеса, и петух последовал за ней. Олег пожалел, что они исчезли. Снова стало тихо. Слышалось только ровное дыхание Марины.

Она спала неспокойно. Мешали мухи. Олег вытащил из-под себя ветку коровятника, из которого сибиряки делают добротные веники для подметания полов, и стал отгонять ею мух. Вот забегали её глаза под закрытыми веками. Длинные светлые ресницы стали шевелиться, — видит сон.

Тишину нарушили ласточки. Прилетели под навес, пощебетали и улетели.

Откуда-то донеслась минорная песня овсянки-дубровника. Олег любил эту желтогрудую птичку за то, что красиво поёт, за то, что сама красива, как яркий осенний лист, и за то, что подпускает к себе совсем близко, на расстояние двух шагов. Она гнездится на заливных лугах и всегда сопутствует рыбаку, и эта песня, неизменно появляясь с наступлением жарких дней каждое лето, стала так привычна и так глубоко зашла в душу, что без неё он не представлял себе ни лета, ни рыбалки. А сегодня, глядя на спящую Марину и слушая дубровника, испытывал небывалое блаженство.

VIII

Слух у Олега был завидный, и он издали уловил старческую шаркающую походку. Кто-то шёл мимо навеса. Опершись на локоть, Олег отодвинулся от Марины и стал вглядываться в щели и увидел старухин голубой фартук. Старуха шла под навес.

— Побеспокоила вас? — тихо спросила она.

— Да нет, я не сплю, — ответил Олег.

— Мнучик где-то загулял, — сказала старуха.

— Вернётся, — сказал Олег.

— Седни уж нет, — сказала старуха и прибавила как бы между прочим: — Старик бушует. Сети поставить не с кем.

Олег поднялся со своей лежанки.

— Я помогу, — сказал он. — Только есть ли у него разрешение на ловлю сетями? Как бы нас не арестовали.

— Все у него есть. И билет от обчества рыбаков и лицензия. Трамвай ещё не скоро. Успеете вернуться.

Олег вздохнул и влюблёнными глазами посмотрел на Марину.

— Пошто в разные стороны плывёте? — спросила старуха.

— Да так получилось, — улыбнулся Олег.

— Жалко небось?

— А что поделаешь!

— С чего это ты вдруг стал обсуждать этот вопрос, — сказала Марина недовольным спросонья голосом.

— Ты не спишь? — удивился Олег.

— Мы разбудили, — сказала старуха. — Ну ладно, значит договорились. Пойду, скажу старику, чтоб собирался, а ты подходи прямо на берег, где лодка стоит.

Выйдя из-под навеса, старуха вдруг остановилась.

— Вон Нифон едет, — сказала она. — Что-то рано сегодня. Наверно собрался ломать избу. Перевозить хочет на Воробьевку. Теперь там конюшит.

Услыхав, что едет хозяин, Марина быстро поднялась и стала рыхлить примятое сено. Олег вышел из-под навеса и увидел рыжебородого старика, подъезжающего верхом на караковой кобыле. Сбоку бежал вороной жеребёнок с белой звёздочкой на лбу. Олег позвал Марину.

— Смотри, — сказал он. — Узнаешь?

— Боже мой! — воскликнула она. — Это ж та самая лошадь с колокольчиком.

— Та самая, — подтвердил Олег, — только теперь без колокольчика.

Всадник подъехал к навесу и ещё в седле произнёс:

— Добра здоровица, гости дорогие!

— Здравствуйте, дедушка, — сказала Марина. — Извините, что без спросу. Здесь у вас так хорошо, прохладно…

— Ничего, ничего, — сказал старик, спешиваясь. — Отдыхайте. На трамвай наверно? У меня тут как вокзал, все ждут трамвая. Избу вот перевезу, а навес хоть специально оставляй. Ромка дома? — спросил он старуху.

— Нету, — ответила старуха. — Уехал вчера силос возить и до сих пор нету.

— Вот те на! — сказал Нифон, привязывая лошадь к телеге. — А мы договорились сегодня ломать.

— Дак вот, — старуха развела руками.

— Ничего, — ответил Нифон спокойно. — Подождём. — Вынул из кармана маленькую изогнутую трубку, стукнул чубуком о колесо телеги, сунул в рот и стал сосать.

Все трое молча смотрели на его роскошную густую бороду, которая немного отличалась по цвету от более тёмных усов и тёмно-бурых с проседью волос, выглядывающих из-под серенькой кепки. Старомодная выгоревшая косоворотка на нём была подпоясана кушаком из бельевой верёвки, залоскнувшие дешёвого сукна брюки заправлены в кирзовые сапоги. Нифон вынул из кармана синий вышитый цветочками кисет и стал развязывать.

Старуха спохватилась: «Чего это я? Антип-то ждёт», — и засеменила прочь.

— Бабуся, сумку-то возьмите! — крикнула ей вдогонку Марина и второпях завернула и сунула в хозяйственную сумку белый платок и подала ей. — Спасибо за угощение.

— На здоровье. Парень-то со стариком уплывут, так приходи чай пить ко мне. Чего тут будешь одна…

Марина кивнула головой и подошла к лошади. Осторожно протянув к её морде руку, стала гладить. Лошадь стояла спокойно.

— Умница, умница… хорошая, — приговаривала Марина. — Как же тебя зовут? Дедушка, у неё есть кличка?

— Есть, а как же, — ответил старик, неспеша набивая табаком трубку. — Маруськой зовут.

— Маруся, Мару-усичка, — продолжала приговаривать Марина с улыбкой, поглаживая салазки и шею кобылы. — Дедушка, она очень смирная?

— Смирная.

— А можно покататься на ней верхом?

— Прокатись.

Марина в восторге тихонько крикнула «ура»! и захлопала в ладоши.

— А жеребёночка как зовут? — спросила она, глядя на вороного сосунка, который стоял сбоку возле матери и тыкался мордой в вымя.

— Жеребёнка-то? Его Орликом зовут.

— Такой славненький! А к себе, наверно, не подпустит.

— Он ещё глупый. Не надо трогать, — сказал Нифон, раскуривая трубку.

Подождав, пока жеребёнок насосётся, Марина зашла сбоку и стала карабкаться в седло. Олег помог ей, научил правильно держать ноги в стременах, чтобы упор был не на пятку, а на носок, отвязал лошадь, вывел из под навеса. Марина испуганно съёжилась и вцепилась обеими руками в луку седла.

— Ну и казак из тебя, — сказал Олег, закидывая повод на шею кобылы. — Ноги-то не прижимай, а упирайся ими в стремена. Держи повод.

Нифон стоял под навесом, молча улыбаясь, и попыхивал трубкой.

Пока Олег обучал Марину верховой езде, возле лодки появился старый рыбак в высоких резиновых сапогах и с мешком, набитым сетями. Марина в это время сделала первый круг самостоятельно.

— Ну вот, теперь попробуй рысью, а я посмотрю на тебя издалека, — сказал Олег, весело подмигнул и поспешил на берег.

Старый рыбак стоял возле лодки и поджидал помощника. Он был от подбородка до макушки покрыт плотной седой щетиной и чем-то напоминал издалека только что остриженную серую тощую овцу. Шамкая беззубым ртом, рыбак то и дело прикладывался к бутылке с пивом, которую держал в руке. Поздоровались. Старик бросил в траву пустую бутылку, взял с земли весла и шагнул в лодку.

— Кого будем промышлять? — спросил Олег.

— Кто попадёт, — ответил старик, надевая весла на уключины. — Одну ельцовку взял, одну — трехстенку. Потянемся вверх на заливы.

— Бичевка есть?

Старик утвердительно кивнул стриженной головой и, тяжело ступая кривыми, как ухват, ногами в высоких резиновых сапогах, прошёл в корму, вытащил из-под мешка бичеву и бросил на берег.

Олег размотал её и конец привязал к уключине. Старик подал ему тягу, сделанную из длинной берёзовой палки. Олег сунул толстый её конец в носовую душку, а тонкий натянул бичевой к уключине и завязал покрепче на несколько петель. Тяга согнулась как лук. Остаток бичевы растянул по берегу, конец перекинул через плечо и вывел лодку из заливчика. Старик, сидя в корме, помогал шестом. Вышли на стремнину. Олег впрягся в бичеву, как бурлак, и хлёстко пошёл вдоль берега. Старик сидел в лодке и рулил шестом. Таким образом они тянулись уже около часа, а старик все молчал и не давал команды остановиться.

«Зря так далеко затягиваемся. Может Марина пришла бы или приехала верхом на лошади», — подумал Олег и поймал себя на том, что думает о ней постоянно. Мысль его работала в двух направлениях, и эти направления не были ни противоречивы, ни обособленны, а словно вились верёвочкой, не мешали одно другому. Одно направление — явственное и осознанное — было связано с тем, что из военкомата уже пришла повестка, и у него осталось всего три дня — воскресенье, понедельник, вторник, — в среду отправка; другое то появлялось подспудно, то исчезало, то вновь появлялось на секунду и обжигало душу сознанием, что Марина нравится ему все больше и больше. И именно потому, что она нравится ему, ещё сильнее хотелось познакомить её с дедом и бабушкой и вообще устроить перед отправкой в армию этакую вечеринку или помолвку и посадить её на почётное место в просторном деревенском доме и любоваться всей многочисленной роднёй на неё, и родня любовалась бы попутно и им, Олегом, и благодарна была бы ему за то, что вот он отыскал такую девушку и принёс в просторный деревенский дом стариков столько свету и радости, и подобным мыслям не было конца.

«Чертовщина какая-то, — ругался про себя Олег. — Взбредёт в голову и ничем не вышибешь».

… Рыбалка была удачной. Поймали ельцов и окуней ведра полтора, несколько щук и тайменя килограммов на семь. Старик явно жадничал, уговаривал Олега бросить сети то в одном новом месте, то в другом, и в итоге жадность его обернулась худым концом. В одной тихой заводи он прежде никогда не ставил сетей, а сегодня вдруг решил попробовать. Рискнул на свою шею. Трехстенку зацепили за корягу и порвали, а в ельцовку натыкалось полно ершей. Выплыли на берег. Стали выбирать. Старик колол о плавники руки и матерился. Олег торопливо и молча выбирал сеть, боялся опоздать к трамваю. Но ёрш — это не елец. Иной столько напутает вокруг своих колючек, что не знаешь с какого боку подступиться. Времени было потеряно уйма. Рыбаки все ещё возились с сетью, когда послышался гудок. Из-за поворота показался белый теплоход. Олег опустил руки и со злостью пробормотал:

— Теперь хоть в лепёшку расшибись — бесполезно.

— Чего? — спросил старик.

— Ерши, говорю, проклятые, — сказал Олег раздражённым голосом. — Откуда их здесь столько.

— Не поверишь, — сказал старик и стал бить себя кулаком в костлявую грудь. — Всю душу отравили, — и начал рассказывать, как однажды ёрш укусил его за палец. А другой раз вытащил сеть, и в ней ни одной свободной ячейки — сплошь ерши. И пошёл врать, и пошёл…

Олег не слушал, что ещё болтал старик о случаях из своей долгой рыбацкой жизни. Он думал о Марине, воображая, как она стоит сейчас на берегу с рюкзаком за спиной, и возле ног её большие брезентовые мешки. Вот теплоход уже причалил, и она разговаривает с капитаном. А капитан молодой, пижонистый, высунулся в окно рубки в своей форменной рубахе и в фуражке с кокардой и ей улыбается. И конечно же, согласен подвезти бесплатно. Сам лично сбегает по трапу на берег и несёт на палубу её вещи. То, что в данную минуту происходит именно это или нечто похожее на это, Осинцев не сомневался, и возникло жгучее чувство ревности. И ещё досадно и до слёз обидно стало, что не простились по-человечески. Всё-таки, можно сказать, почти родной стала за эти сутки.

Олег склонил голову, кое-как взял себя в руки и посмотрел на ерша, который был у него в руках. Запутавшись в зелёных нитях сети, ёрш ещё шевелил жабрами.

«Что, плохи наши дела? Вот так… Живёшь, живёшь себе спокойно, не замечаешь, как годы летят, и вдруг наступает момент — начинаешь чувствовать, как земля поворачивается вокруг своей оси. Вчера, примерно в это время гроза началась. Значит, сделала полный оборот, — Олег с грустью посмотрел на Ангару. — Можно разыскать тебя, конечно, в экспедиции. Но стоит ли? Через три дня в армию. Да и как это всё будет выглядеть, если появлюсь в экспедиции? Она может подумать, если спас, значит имею на неё права… Нет, в экспедицию нельзя. Что же тогда делать?.. Наверно, надо выбросить все из головы. Выбросить из головы и поставить на этом точку. Она вон какая, а что я? Если бы не вчерашний случай, пустое место я для неё, вот что. Значит, надо ставить на этом крест. На этом и завяжем тугим морским узлом на веки-вечные. Что ж, прощай, Марина. Не обессудь, что так получилось. Плыви в свою экспедицию, и дай Бог тебе счастья…»

Простившись в мыслях с нею навсегда, он посмотрел на высокий скалистый утёс, возле которого выбрались вчера на берег. Освещённый солнцем, он был хорошо виден отсюда. Над ним было чистое небо. Какое-то особенное. Чересчур синее. Такое не всегда бывает даже в более поздний час. На сердце было и без того холодно, и небо именно в том месте синее, как лазурь. Олег отвернулся и опустошённый и безразличный ко всему, опять склонил голову над ершом.

Теперь спешить было некуда. Провозились с сетью ещё не менее часа и когда закончили, Олег с язвительной улыбкой спросил:

— Что, дед, напоследок забросим разок?

— Тут что ли? — старик устало поднялся и, вытирая пальцы о резиновые сапоги, прибавил: — Пусть тут леший забрасывает. Айда домой, уху варить.

Вниз по Ангаре плыли быстро. Олег сидел в вёслах и подгребал. Когда подплывали к Ольховке, старик, сидевший в корме, пристально глядя на берег, сказал:

— Твоя краля кобылу пасёт.

Олег вздрогнул, повернулся и увидел на берегу возле самой воды Марину, державшую в поводу лошадь и махавшую ему свободной правой рукой. Осёдланная лошадь щипала траву. Жеребёнок бегал возле неё. Олег почувствовал, как кровь хлынула к лицу. Тормозя одним веслом, он повернул лодку к берегу.

— Видать, ладно она запудрила тебе мозги, — сказал старик. — Ядрёная девка. Антонида, первая моя жена, в точности такая же белобрысая была…

— А Ромка-то чей внук? — прервал Олег, боясь, что старик разговорится и ввернёт во всеуслышание какое-нибудь словечко.

— Анисьин, — ответил старик. — Сирота он. Нонче армию отслужил.

Олег стал грести сильнее и так разогнал, что лодка почти наполовину выскочила на песчаный берег как раз напротив Марины. Дёрнув за повод кобылу, Марина подошла ближе.

— Почему так долго? — спросила она. — Поймали что-нибудь?

Олег с неописуемой радостью вытащил из садка за жабры тайменя и показал ей.

— Ого! — воскликнула Марина.

— Ещё щуки есть, — сказал Олег, бросая в садок тайменя. Он выбрал самую крупную щуку, килограмма на четыре, подцепил её указательным пальцем на жабры и поднял на вытянутую руку.

— Молодцы, — похвалила Марина. — Уха сегодня будет?

— Будет и уха и жареха, — сказал старик. — Эдак часика через полтора.

Марина закинула на шею лошади повод и ловко забралась в седло.

— Быстро наловчилась, — сказал Олег.

— Дедушка Нифон научил. Я уже умею галопом ездить, — похвалилась Марина и щёлкнула языком. — Ты даже не представляешь, какое это удовольствие. Галопом приятнее, чем рысью. Но, Маруська! — крикнула Марина, пришпорила кобылу стременами и шлёпнула по боку концом ремённого повода. Лошадь с места взяла рысью и перешла на галоп. Немного проехав, Марина остановила её и повернула обратно. Жеребёнок по инерции проскочил дальше, встал как вкопанный и заржал. «Маруська» повернула к нему голову, гоготнула и не тронулась с места, пока сосунок не подошёл к ней.

— Ну как? — спросила Марина, подъезжая шагом.

— Здорово получается, — сказал Олег. — Как в кино.

— Смеёшься? — сказала Марина, улыбаясь, и спешилась. Она вдруг застонала и сморщилась от боли: — Авария у меня. Не сейчас! Ещё днём случилось, когда ты ушёл на рыбалку. Первый раз неловко спешилась и подвернула ногу. И сейчас опять. — Марина, слегка прихрамывая, обошла лошадь спереди и взяла её за повод.

— Нифон не заругается, что так долго катаешься?

— А я не всё время катаюсь. Часа три она паслась. Это недавно он снова её оседлал, ездил за какой-то лечебной травой. Приехал, а я тут как тут, — Марина опять щёлкнула языком.

— Цыганка, — усмехнулся Олег. — Настоящая цыганка. А я думал, ты уплыла на трамвае.

— Тю! Буду я перед кем-то унижаться из-за восьми километров. Но, Маруська, пошли! — Марина вывела лошадь на колею. — Дедушка Нифон сказал, что по дороге через гору до моего лагеря ровно восемь километров. Вещи пока оставлю у бабуси. Уже договорилась. А завтра проводишь меня до места. Можно было бы сегодня, но боюсь травмировать ногу. Пусть отдохнёт до завтра. Не сердишься, что я без тебя все решила? — Марина взглянула на него.

Олег улыбался и весело подмигнул.

Деревня была близко, и они быстро пришли. Олег рассказывал, как выглядит сегодня, ровно через сутки, утёс, возле которого выбрались вчера на берег и какое синее над ним небо. Марина молча слушала и вдруг побледнела.

— Тебе неприятно? — спросил Олег. — Извини, что напомнил.

Она промолчала. Возле избушки Нифона вздохнула с сожалением, что приходится расставаться с лошадью. Завела её под навес, где Нифон раскладывал на телеге травы для просушки.

— Накаталась? — спросил Нифон, принимая из рук Марины повод и попыхивая трубкой.

— Накаталась. Большое спасибо, дедушка. Нифон отвёл кобылу подальше от телеги, чтобы ненароком не съела его труд, и привязал за скобу.

— Вы столько много запасаете трав. Зачем вам столько?

— Сам лечусь, людей лечу, в аптеку сдаю.

— И аптека все это принимает? — удивилась Марина.

— Только давай! Хоть возами вези. Я-то больше другой интерес имею. Это у меня вроде как марки. Кому приятно марки собирать, а мне — цветы, травки. Отдыхаю и пользу делаю.

Под навес вошла старуха.

— Пойдём, голубка, помоги мне стряпать, — сказала она. — Завела оладьи, а тут и уха и жарево. Одна не управлюсь.

— Боже мой! — сказала Марина. — С удовольствием помогу.

— Я подожду здесь, — сказал Олег со счастливой улыбкой влюблённого. — Пока посоветуюсь с дядей Нифоном, чем дурь из головы вышибить.

Марина улыбнулась, немножко покраснела и шмыгнула из-под навеса.

Олег сел на охапку сена, прислонившись спиной к стенке, и уставился на колесо телеги, по которому ползал жук-дровосек. Это был внушительный экземпляр, величиной с мизинец. Загнув назад длинные усы, жук искал что-то на железном ободе и деревянных спицах. Подобных жуков Олег видел множество раз и прежде и любил наблюдать за ними с детства, но сегодня он был влюблён, был счастлив, и готов был расцеловать этого дровосека.

Нифон ушёл в избу. Олег вообразил, как бабка Анисья, согнувшись над плитой, печёт оладьи, а Марина стоя возле стола, чистит и крошит картофель для ухи. Невольно опять и опять рисовалось в воображении её лицо с родинкой на щеке и то, как она сидела бы в переднем углу за столом в деревенской избе, а вокруг — многочисленная родня.