- Я считаю Шумана композитором второго разряда, - отрезал он.
      - А... Шуберта? - спросила я, зная его любовь к нему.
      - А Шуберта - первого.
      - Но ведь это не так, он не ниже.
      - Давай спросим у Ростроповича, Юдиной - ведь мы знакомы с такими авторитетами!..
      Одним словом, оказывалось, что мнение обо всем имеют право иметь лишь авторитеты да еще Солженицын.
      Невольно я сопоставила это с его всевозрастающей требовательностью ко мне, с его изменив-шимся поведением по отношению к тетям. Помню, когда муж только-только стал известен, Рязанское отделение писателей сразу же предложило ему прикрепиться к спецполиклинике. Он написал заявление о прикреплении его и всей его семьи, включая тетей. Когда ему возразили, он ответил: "Я не могу делать различий внутри своей семьи". Позже Шундик просто отвез его в спецполиклинику и прикрепил почти насильно. Тетей не удалось прикрепить. Но заявления своего Александр Исаевич так и не переписал. А теперь Александр Исаевич предпочитает обедать не всей семьей. Может перед отъездом в Москву с тетями и не попрощаться...
      Другим становится мой муж. Самоуверенным... Безапелляционным... А порой и заносчивым...
      Но сказать ему об этом - нельзя. Услышишь в ответ: "Ах, тебе не нравится, уеду!" Ведь к его услугам и комната в Москве у женщин Чуковских, и Переделкино Корнея Ивановича, да и всякие другие приглашения! А там от него ничего не требуют. Напротив, кое-кто находит, что он недостаточно нахален иной раз!.. Как же быть?.. Что я могу... одна?.. Как противостоять чужому влиянию?..
      В общей сложности Александр Исаевич на этот раз прожил дома две недели. Ему хорошо работалось. Погода была унылая, а потому в Борзовку его не тянуло. По вечерам гулял в сквере. Нет-нет кто-нибудь решался с ним заговорить, а то и получить автограф.
      Но как только потеплело, выглянуло солнышко, Александра Исаевича снова потянуло в любимую Борзовку. К тому же там столько еще не сделано! Как мне тоже хотелось бы поехать туда с ним! Но нет, предстоящий учебный год, во всяком случае, я должна еще работать. А там видно будет.
      Однажды я воспользовалась хорошим настроением мужа и заговорила с ним о своей мечте уйти с работы.
      - В пятьдесят лет женщина может оставить работу, - согласился со мной муж.
      К концу учебного года мне уже исполнится 50! Неужели же получу наконец желанную свободу?..
      А пока что договариваемся, что если муж задержится, то через две недели я, как-нибудь высвободив себе два-три дня, приеду к нему, и мы проведем их вместе либо в Борзовке, если позволит погода, либо в Москве, либо в Переделкине у Чуковского.
      Накануне отъезда муж говорит мне: "Ты помнишь, какая сегодня дата? В этот день я впервые взял тебя под руку".
      На сердце у меня стало тепло. То было в 37-м году, то есть 31 год тому назад! Кажется, что никакого временного разрыва у нас и не было. Наше прошлое и наше настоящее полностью сомкнулись, создавая ощущение, что мы вместе всю жизнь.
      Проводив 8 октября мужа в Москву, ищу для себя занятий. Прежде всего надо печатать "Читают "Ивана Денисовича!" Устраиваюсь по-новому: внутри "фонарика" в нашей большой комнате. Вместо круглого столика приспосабливаю под пишущую машинку недавно купленный чешский складной столик на колесиках, который и по сей день служит мне. Прелесть, как оказалось хорошо: светло, удобно!..
      А новый столик появился у нас вот по какому поводу... Я уже писала, что Александра Исаевича при посещении Самутина поразили две вещи: необыкновенный письменный стол, который уже был к этому времени у него, и подвижный столик на колесиках. Конечно, мне очень захотелось приобрести такой столик: так редко мужу нравится что-то материальное! И вот в одном из мебельных магазинов Рязани мне попался этот чешский столик. Однако муж огорчил меня тем, что столик оказался "совсем не такой", тот - двухэтажный! Мама после этого решила, что она напишет Самутину, с которым у нее установилась дружеская переписка, и спросит его, не может ли он купить такой же, как у него, столик, с тем чтобы она подарила его своему зятю в день его 50-летия, Ведь так трудно изобрести для моего мужа подарок, чтоб он не подверг его критике! Сказано - сделано. И Самутин действительно купил для Александра Исаевича столик, да еще в далекой Воркуте, где он тогда еще продолжал работать. Столик этот прибыл багажом в то время, когда муж жил в Рязани, а потому, получив его, я отвезла его с вокзала до поры до времени к Радугиным.
      Юбилей-то уже не за горами! И мне нужно изобрести подарок! Решила смонтировать фотоаль-бом портретов своего мужа, начиная с самого первого снимка его, где он изображен с ружьем, лет ему там 5-6. На подаренной им когда-то мне карточке - надпись: "...от маленького разбойника".
      Да и свой очередной фотоальбом пора пополнить! Развертываю на письменном столе мужа фотоуголок и печатаю летние и осенние снимки. В числе прочего - и фото трех героев "Круга".
      Вижусь кое с кем из друзей. Узнаю, что одну передачу "Голоса Америки" о "Круге" мы с мужем прозевали. Оказывается, рано утром 7 октября говорилось о том, что роман Солженицына "В круге первом", вышедший на английском, итальянском, французском и немецком языках, печатается против желания автора. Было сказано, что этому роману принадлежит первое место в этом сезоне. Передавали отзыв М. Слонима, который говорил об аналогии между первым кругом дантовского ада и мавринской тюрьмой, где работают заключенные с высокими техническими знаниями, а о книге в целом - что она небывалая по честности, что привлечет к себе внимание на долгие годы. А самого Солженицына М. Слоним оценивает как самого крупного русского писателя, пишущего в стиле критического реализма.
      С оказией через друзей мне приходит первое письмо от мужа из Москвы, а в придачу журнал "Тайм" от 27 октября, о котором мы слышали по западному радио, с большой статьей, посвященной Солженицыну, и с четырежды повторенным его же портретом на обложке... На одном из четырех изображений волосы и борода Александра Исаевича почему-то рыжие, на трех остальных лицо дано в других тонах, а по лбу написано: "Щ-232". Все это выглядело слишком грубой рекламой. Это было тем обидней, что сделан портрет с прекрасной фотографии, снятой во время "японского" интервью осенью 66-го года.
      "Как ты и ожидала - есть что тебе послать! - писал мне Александр Исаевич. - Хочется, чтобы ты самостоятельно перевела всю статью... Потрудись, она легко написана, надо тебе учиться летуче их читать"1.
      1 Солженицын А. - Решетовской Н., 10.10.68.
      И не только выполняя завет мужа, но и влекомая собственным интересом, я засела за перевод. Очень досадно, что его у меня сейчас нет. А в дневнике моем осталась только маленькая запись: "В статье много неточностей. Обо мне - новая версия, которая теперь пойдет гулять по свету..."
      Еще Александр Исаевич писал и о статье с отзывом на вышедший в ФРГ "Раковый корпус": "...мне принесли лист из "Ди цайт", от 20 сентября, с большой статьей о "Корпусе", фото, "японским" рисунком (моей рожи) и объявлением о выходе 1-й части (с Беллев-ским предисловием). Переводили три девицы. Четвертая в рецензии сожалеет, что мой "невероятно трудный текст" они не смогли вполне свести воедино, потеряна "привлекательная шероховатость, связывающая слово и Етхос (этику?)". Тексту "присущ взрыв правды", которой не может вынести советская цензура".
      И еще: "Немцы пишут: возможно самое большое открытие 1 ч. РК - "смерть как пробудитель жизни". Хорошо выведено. А вообще читать их гораздо трудней и медленней, чем англичан".
      В том же письме муж сообщал мне, что у одной нашей знакомой "лежит французский журнал с отрывками из "Круга" - именно: свидание Нади с Глебом и примыкающая линия".
      В том же письме Александр Исаевич сообщал мне о встрече своей с Твардовским: "Вчера посидели 1/2 часика с Трифоновичем, вчера же вечером он уехал на месяц в Пицунду в генеральско-маршальский санаторий. Спрашивал как пишется, я обещал ему в конце ноября дать что-нибудь почитать. Он считает, что со мной все пройдет спокойно, никакой вспышки не будет... Трифонычу рассказал твою институтскую историю и о перехвате писем".
      Писал муж о намечавшемся свидании с Жоресом Медведевым, о желании Ростроповича забрать его на несколько дней на свою дачу. Из письма было видно, что Александр Исаевич виделся с Копелевым, с Паниным. Пока еще не состоялась встреча с человеком, которого он за его веселый нрав прозвал Смехачом. Некоторое время тому назад муж познакомился с ним в Военно-историческом архиве. У этого человека было хобби - изучать военные архивы. Он с удовольствием взялся выполнять и задания Александра Исаевича: собирать нужные для него материалы по войне 1914 года. Когда вернется домой - пока еще не ясно - "...и от погоды будет зависеть. Конечно, самое лучшее, чтобы это закрытие сезона мы с тобой провели". Тут уж имелась в виду наша Борзовка.
      А пока что он поехал туда один. Здесь его ожидало малоприятное известие о еще одном появле-нии Виктора Луи, о чем я уже писала в предыдущей главе. Этим известием было сбито у Александра Исаевича то настроение, которое было у него на даче в сентябре и которое он воспроизводит на страницах "Теленка": "Была третья годовщина захвата моего архива госбезопасностью. Два моих романа шли по Европе - и, кажется, имели успех... А я бродил себе по осеннему приистьинскому лесу - без конвоя и кандалов. Не спроворилась чертова пасть откусить мне голову вовремя. Подранок залечился и утвердел на ногах"1.
      А теперь он напишет мне: "На даче нашей жить, вероятно, опасно..." 2.
      1 Солженицын А. Бодался теленок с дубом. С. 243.
      2 Солженицын А. - Решетовской Н., середина октября 1968 года.
      А потому, если оставался там ночевать, то света вечером не зажигал; горела только свеча на полу. Однако по-настоящему отдался осенним работам в саду: обкапывал яблони, смородиновые кусты, обрабатывал клубнику...
      Следующее письмо пришло мне тоже с оказией: "По почте не пишу, ибо это мука одна". Оно и в самом деле так: не напишешь ни с кем виделся, ни в каких журналах или газетах есть рецензии.
      Несколько дней провел Александр Исаевич на даче у Ростроповича, где ему, конечно же, не могло не понравиться. А то - у Чуковского, в Переделкине. Затянулось лечение зубов, которые его в тот год изрядно помучили. ("Зубы приносят много обтачиваний и мук".)
      "В Рязань планирую окончательно ехать 28-29 октября... Но я очень хочу тебя видеть. По-моему: приезжай 22-го вечером - но пораньше, сообщи мне... поезд... я встречу тебя на Казанском, и мы в тот же вечер либо поедем в Переделкино, либо все-таки в Борзовку".
      Накануне моего отъезда, 21 октября, мы с мужем созвонились: еду на следующий день определенным поездом; он меня встретит, и мы тут же едем в Борзовку "закрывать дачный сезон"!
      Занятия кончила в 2 часа дня. Сразу же на вокзал! Хотя мама приехала туда заранее - билета взять не удалось, не было ни одного места. Но я не могу не ехать - ведь муж будет встречать меня именно этим, новороссийским, поездом! Подошла к одной проводнице. Пустила...
      Поезд в Москву пришел с опозданием. Из-за этого мы с Александром Исаевичем опоздали к удобной (в смысле нарского автобуса) электричке, хотя и мчались с вокзала на вокзал в бешеном темпе. Электричка ушла всего 7 минут назад! Едем следующей. Напряжение этого дня, да и жизнь без мужа последние две недели не могли не сказаться на мне. Видя мою нервность, Александр Исаевич старается меня развлечь, смягчить. Раскрывает передо мной французский журнал "Экспресс" с опубликованными на его страницах "нашими с ним" главами. Раскрывает на тех страницах, где Глеб и Надя Нержнны изображены во время своего свидания в тюрьме. На нас они, может быть, и не похожи, но очень трогательные".
      В Наре около часу ждем автобуса. И только в 9 часов вечера у себя в Борзовке! В комнате 7?. Затапливаем печку. Электричества не включаем. Только свеча на полу, чтобы не было видно света в окнах, хотя и занавешенных. А у двери стоят вилы...
      Ночью слышим, как моросит дождь. Но следующий день был в общем мягким, приятным, хотя солнце появлялось всего на несколько минут и дождь порой прогонял нас из сада. Но я и без того больше возилась в доме: приводила все в порядок, снимала занавески, прятала все ненадежней от мышей и от возможного весеннего затопления. А Александр Исаевич обкапывал и унавоживал почти не дающие плодов наши яблоньки.
      Среди дня нас посетили обнинцы во главе с Жоресом Медведевым. Жорес Александрович сделал несколько неплохих снимков.
      24 октября встали рано, в 5 часов утра. В начале 7-го уже выезжаем. Нас везет на своей машине один знакомый, который еще с вечера приехал к нам, как было с ним условлено. До свидания, Борзовочка, до следующей весны! Погода будто дожидалась, когда мы расстанемся с дачкой. Сразу резко изменилась. Дождь перешел в снег. Поднялся сильный ветер, который дул нам навстречу, не давая возможности водителю развивать скорость более 40 километров в час. Я нервничаю, потому что рискую опоздать на поезд (во второй половине дня я должна быть в институте). А тут еще мой муж принялся учить меня, как завести остывшую машину, если она заупрямится, когда поеду встречать его в Рязани на вокзал. Крутя ручкой и с закорачиванием! Наш водитель попытался было остановить его ("Это уж слишком!"). Однако моего мужа это не остановило. Позже он сказал мне о нем по этому именно поводу: "Он - бабий угодник". И сказал с гордостью: я, дескать, не таков!
      Ближе к Москве буря утихла. Машина сделала рывок и помчала нас со скоростью 90 километров в час. Уже в Москве при переезде с Ленинского проспекта на проспект Вернадского попали в огромную лужу, протянувшуюся на добрую четверть квартала. Выезжали из нее, замерев, на первой передаче. После купанья мотор стал глохнуть, а тормоза - работать на один бок. Александру Исае-вичу это послужило поводом лишний раз убедиться, что ездить можно от нас только по Ленинскому проспекту. Он любит этот путь еще и потому, что может лишний раз посмотреть на дом на площади Гагарина, который в свое время1 строил...
      1 С осени 1945 до лета 1946 года.
      Несмотря на все препятствия, без 10 минут восемь я была посажена Александром Исаевичем в ташкентский товарно-пассажирский поезд (через два года мы будем ехать в нем вместе, но по очень грустному поводу), в 12 часов была уже дома, а в 3 часа ушла в институт читать очередную лекцию.
      Стоило нам распрощаться с нашей дачкой, как наступила зима. Мороз до 10° ниже нуля. Ветер. Поземка. И в такую погоду надо встречать мужа на "Денисе"! Ко мне в тот день, 28 октября, пришла Наташа Радугина, мой верный помощник в самых трудных делах. Чередуясь, мы раз по 10-20 крутили ручкой, предварительно закоротив аккумулятор. Наконец, ура, машина завелась. Были очень с ней рады и очень горды.
      Когда везла мужа домой, он спросил у меня, когда я убрала проволочку с аккумулятора. Я ответила, что после того, как вода нагрелась до 40°. "Это очень плохо, ты могла разрядить аккумулятор!" (Оказывается, ее нужно было убрать тотчас же после того, как машина завелась.)
      И действительно, остановив "Дениса" у дома, чтобы выгрузиться, мы уже от стартера его не завели, снова крутя ручкой. И сразу же радость встречи потускнела. И лишь через несколько дней пришла обоюдная теплота. А подумать: народу приехало мало, было много вполне доступных такси, да и громоздких вещей не было. В каждой руке у Александра Исаевича было по две вещи: портфель, рюкзак, чемоданчик и пишущая машинка (он вообще не любил пользоваться большими чемоданами).
      Из Москвы приехала новая "игрушка" - диктофон. Мы ее сразу же назвали "Дикки". В нем было много всевозможных приспособлений. Теперь будет мне легко печатать с него на машинке: нажал кнопку (можно даже ногой на педаль) - остановка, снова нажал - пленка крутится снова, и очень легкая перемотка...
      Александр Исаевич привез из Москвы много вырезок из иностранных газет и журналов о "Круге" и о "Раковом корпусе". Дел теперь хватит!
      На следующее же утро после приезда мужа мы с ним слушали по "Голосу Америки" рассужде-ния какого-то профессора (кажется, Холдера), что в СССР теперь в литературе - не только соцреа-лизм, есть еще Солженицын. Что, кроме политической окраски произведений, для Солженицына характерно еще и то, что он каждого героя показывает не как политическое лицо, а просто как человека. В этом профессор X. видит продолжение традиций русской классики.
      Какая же у Александра Исаевича на очереди работа? Подходит срок сдачи в Мосфильм его сценария.
      В свое время я описывала, как возникла у моего мужа идея написать сценарий "Тунеядец". Это было связано с аварией, которую он сам потерпел со своим "Денисом" и с его ремонтом. Теперь он очень рад, что тогда же, под настроением, набросал начало сценария. Благодаря этому смог сразу войти в него.
      И все-таки Александр Исаевич пишет сценарий, насилуя себя.
      "Это - не нравственно: писать то, что можно не писать", - говорит он мне. Иногда с вечера слышу от него: "Не представляю, как это я завтра буду работать над сценарием". Но приходит утро, и что-то все-таки получается... "Наконец, кажется, пишется..."
      В общем, Александр Исаевич так и проработал над сценарием без энтузиазма. 11 ноября сценарий в рукописи готов. Муж садится печатать его на машинке. А 17 ноября мы узнаем, что Веронике был дружеский звонок: советовали, чтоб Александр Исаевич дал сценарий вовремя, а то могут придраться (ведь ему уже дважды продляли срок сдачи!). Но и без "дружеских" советов сценарий уже у конца. Муж дает мне прочесть. Мне нравится: очень живые герои, забавный сюжет!.. Даем прочесть маме. Маме - второй читательнице - сценарий тоже понравился, много смеялась... 22 ноября Александр Исаевич повезет сценарий в Москву, сначала покажет друзьям, а 26-го (срок сдачи) отдаст в Мосфильм. Несколько страниц Александр Исаевич сделал вставными: можно читать с ними и без них (нумерация у них своя). Друзьям даст читать полностью, а в Мосфильм пойдет без дополнения.
      Еще в начале ноября Александр Исаевич виделся с Эрнстом Сафоновым. Узнал от него, что летом рязанские деятели уговаривали рязанских писателей дать в "Приокскую правду" статью против Солженицына. Но те... устояли. В настоящее время прямых указаний насчет мужа Сафонов не получает, но чувствует: рязанских деятелей очень давит, что Солженицын живет у них.
      Под влиянием этого разговора у Александра Исаевича родилась мысль предложить Рязанскому отделению в одну из ближайших "пятниц" почитать рязанским писателям "Раковый корпус". Понятно, Сафонов ничего сам не решит, будет советоваться. Ну и пусть! 12 ноября в Рязанское отделение пошло письмо:
      "Уважаемый Эрнст Иванович!
      Около двух лет назад секция прозы Московского отделения СП провела обсуждение 1-й части моей повести "Раковый корпус". В обсуждении приняло участие около восьмидесяти писателей, среди них многие с выдающимися именами. Автору было весьма поучительно и интересно получить такой широкий профессиональный отзыв о своей тогда еще не законченной работе.
      Судьба повести сложилась так, что, несмотря на постоянное желание "Нового мира" напечатать ее, она до сих пор не могла еще появиться на его страницах. Это очень сузило круг читателей повести, а также (особенно для автора) и круг критики ее.
      Я предлагаю Вам на одной (или нескольких) из "пятниц", проводимых вашим Рязанским отделением СП, устроить читку глав из моей повести "Раковый корпус". Мне хотелось бы познакомить хотя бы с отрывками из этой повести моих коллег по областной писательской организации и группирующихся вокруг нее начинающих авторов. Для рязанской же писательской организации это естественное и привычное дело: знакомиться с последними работами своих авторов и высказывать им свои мнения и критические замечания.
      Я буду признателен Вам, если Вы сумеете выделить для этого какие-то из "пятниц" предстоящей зимы, а может быть, первую - даже в течение ближайшего месяца?
      С уважением (автор)".
      Ответа на это письмо не последовало.
      Возвращаясь к тому разговору, который состоялся у Александра Исаевича с Сафоновым, упомяну еще об одном. Сафонов спросил у Солженицына:
      - Как будет РСФСРовская писательская организация реагировать на ваше 50-летие?
      - Да никак не будет реагировать, - убежденно ответил Александр Исаевич. - Не заметят - и все.
      А между тем приближающееся 50-летие моего мужа уже носится в воздухе. Многим так не терпится скорее поздравить Солженицына и выразить ему свои чувства, что первые поздравления пришли за целый месяц1 до юбилея. А Елизавете Денисовне Воронянской показалось мало выразить свои чувства в словах, от нее пришел... ковер! да еще ярко-красный!.. Мы уже знаем точку зрения мужа на подарки: "Всякий подарок пытается формировать нашу жизнь и сознание сторонне ей, внешне для нее, вопреки нашей воле..." и т. д. А потому не приходится удивляться, что ковер тут же был отослан назад.
      1 19 ноября 1968 года.
      В этот день, 13 ноября, произошло и еще одно событие: к нам из Москвы приезжала Е. Светлова с еще одной знакомой на своей "Волге", о чем-то надо было срочно сообщить Александру Исаевичу. Мама, как и всегда, проявила максимум радушия и накормила приезжавших вкусным обедом. (Знала бы она, кого она угощала!)
      Муж остался недоволен мною, что я не столько интересовалась причиной приезда неожиданных гостей, сколько сетовала, что я с ними не повидалась (была в это время в институте).
      В тот год в ноябре бывали хорошие, довольно теплые дни. Воспользовавшись одним таким днем, мы поехали в Давыдове и Солотчу. Погуляли в сосновом лесу, съездили на любимый наш косогор за монастырем, повидались с Агафьей Ивановной и договорились, что Александр Исаевич снова немного поживет у нее зимой.
      После поездки особенно чувствуется, как недостает мужу в городе свежего воздуха. Голова нет-нет да побаливает. То и дело видишь его с холодной грелкой, которую держит левой рукой у головы, а правой пишет.
      По вечерам мы слушаем чтение по Би-би-си "Ракового корпуса". А однажды прорвалась радиостанция "Свобода" - как раз тогда, когда читался "Раковый", 5-я глава. "Свобода" передает все подряд, без пропусков.
      Закончив чтение 1-й части "Ракового корпуса", Би-би-си дало 21 ноября 20-минутную передачу, посвященную рецензиям английских критиков на тот же "Раковый корпус". Отзывы, как правило, хвалебные. В связи с некоторыми высказываниями Александр Исаевич пошутил:
      - Теперь они разъяснили мне, почему у нас "Раковый корпус" не хотят печатать.
      Эту передачу удалось записать на диктофон. Сразу же, чередуясь, расшифровали ее, перевели на машинописный текст. Александр Исаевич возьмет эту запись с собой в Москву (ведь там Би-би-си глушат нацело!).
      22 ноября муж повез "Тунеядца" в Москву.
      Совпало так, что в Мосфильм Александр Исаевич должен был принести сценарий 26 ноября, а 25 ноября, накануне, "Правда" в редакционной статье одобрила "Литературную газету", которая осудила "антиобщественную, очернительную позицию, занятую Солженицыным и рекламируемую буржуазной пропагандой". В связи с этим он особенно досадует, что связался с Мосфильмом, "Зачем к крупному - мелкое?" - говорит он.
      Режиссер Алов от сценария в восторге. Хоть прямо ставить! Лишь бы разрешили! Говорит, что в его практике таких полностью готовых вещей было всего две-три!
      Солженицын сдал в Мосфильм три экземпляра сценария. Из них два сразу же пошли наверх: один - в управление Мосфильмом, к Сурину, второй - в ЦК. Из ЦК очень скоро последовал звонок. Звонил некто Соловьев. Смысл был такой: Солженицын - его любимый прозаик, но на этот раз с первых же страниц - полное разочарование... Не хотелось бы поднимать шума. Лучше бы отказало само творческое объединение...
      И оно в самом деле через некоторое время отказало. 10 декабря к нам в Рязань приедет оттуда представительница1. Привезет назад два экземпляра сценария и сообщит Александру Исаевичу о решении расторгнуть с ним договор с оставлением ему 25% аванса, которые он уже получил. Она же расскажет, что на обсуждении в Мосфильме сценарий хвалили. Пашка - великолепное открытие... У Элли - некоторая прямолинейность... Понравилась сценарная форма, зрительность...
      1 Вдова Скуйбина.
      Пришло и два официальных документа:
      "...сценарно-редакционная коллегия VI творческого объединения, рассмотрев представленный Вами первый вариант литературного сценария "Тунеядец", к сожалению, не может считать его приемлемым.
      В связи с этим действие договора прекращается с оставлением выплаченного Вам первого аванса в сумме 1500 р..."1.
      Еще один: заключение сценарно-редакционной коллегии VI творческого объединения 26.12.68. "...Редакционная коллегия отметила достоинства представленного сценария - его комедийность, интересно выписанные образы главных героев - Пашки и Элли - и некоторых эпизодических персонажей, решенные остроумно, с полным владением и кинематографической комедийной формой эпизоды автомобильных гонок и сцены в лесу.
      Однако атмосферу, в которой развивается главная сюжетная линия сценария, сценарно-редакционная коллегия считает принципиально неприемлемой. Прежде всего это относится к сценам, в которых изображается предвыборная кампания и сами выборы в народные судьи. Если линия взаимоотношений Пашки и Элли - основная в сценарии - написана в ключе лирической комедии, то сцены, посвященные предвыборной кампании и выборам, решены сатирически и с той мерой заострения, которая мешает им органически влиться в произведение... В связи с этим сценарно-редакционная коллегия расторгает договор с А. Солженицыным"2.
      Мой муж даже доволен исходом дела. Теперь он свободен от Мосфильма, от сценария, от того, чего можно было вообще не писать...
      Впрочем, кое-кто из очень серьезных читателей сценарий оценил. Так, например, Лидия Корнее-вна писала Александру Исаевичу: "Вещь - на мой взгляд - создана мастерски: может по фабрике ходить гоголем... Замечателен Пашка. Замечателен Бригадир - фигура реальная и в то же время символическая"3.
      1 Мосфильм, 09.12.68.
      2 Мосфильм, 26.12.68.
      3 Чуковская Л., 24.11.68.
      Когда 29 ноября Александр Исаевич увиделся с Твардовским, решение Мосфильма еще известно не было. Александр Трифонович заинтересовался сценарием. Подумывал, нельзя ли его напечатать. Попросил Александра Исасвича дать его ему и редакции "Нового мира" прочесть, приговаривая при этом: "Право первой ночи - нам!"
      Солженицын дал Твардовскому "Тунеядца", вынув оттуда наиболее крамольные вставные листы, как сделал это и для Мосфильма. И даже несмотря на это, возвращая спустя три недели сценарий автору, Александр Трифонович пошутил: "Ну что я могу сказать?
      Сажать вас надо, и чем скорей, тем лучше". Однако Александр Исаевич не мог не почувствовать, что сценарий Твардовскому понравился...
      Еще Александр Исаевич говорил с Твардовским относительно того, нельзя ли еще заплатить за "Раковый корпус"? Ведь его уже набирали! Александр Трифонович тотчас же предложил Александру Исаевичу свои деньги.
      - Сколько вам надо? Тысячу?.. Две?.. - спросил Твардовский, - Моя сберкнижка - ваша сберкнижка!
      Александр Исаевич разъяснил, что ему нужны официальные поступления. Того и гляди еще прослывет тунеядцем! Какие-то лекторы так уже говорят...
      Александр Трифонович обещал подумать. В результате через некоторое время он примет от Солженицына заявление; столько-то денег получить удастся, хотя главный бухгалтер "Известий" ("Новый мир" подчиняется бухгалтерии "Известий") будет удивляться, зачем это Твардовский материально поддерживает Солженицына?..
      Беседовал в тот раз Александр Исаевич и с Лакшиным по поводу его последней статьи в "Новом мире" о "Мастере и Маргарите" Булгакова. У меня сохранилась запись, сделанная мужем, того, что он сказал Лакшину:
      "Вообще, я считаю Вас критиком первого ранга, независимо от перегородок между столетиями (XIX-XX). Ваши статьи особенно ценны и приятны тем, что каждую строчку, абзац читаешь с наслаждением, как художественное произведение. Все статьи Ваши мне нравились, но в последней, о "Мастере и Маргарите", мне кажется, Вы недобрали одного этажа, археологического этажа; еще можно было глубже копнуть. Очень сложный роман, он требует очень глубокого объяснения. То, что Вы написали, все очень интересно - трактовка, что дьявольскую силу он применяет как мысленную расправу за справедливость. Однако мне кажется, что там есть еще какое-то более глубокое и серьезное объяснение всего этого, двух вопросов:
      1) использование дьявольской силы;
      2) евангельская история.
      1. Это выходит у Булгакова за рамки этого романа, это вообще его какое-то распутное увлечение, какая-то непозволительная страсть, проходящая через его произведения, начиная с "Дьяволиады", где это уже чрезмерно и безвкусно даже. В этом отношении он как-то напоминает Гоголя. Вообще, Булгаков есть вновь родившийся Гоголь. И такое удивительное повторение нескольких важнейших сторон таланта совершенно изумляет. И в своем пристрастии к нечистой силе он тоже повторяет Гоголя, повторяет его и в юморе, и во многом другом.
      2. Если бы это была попытка объяснить просто, с точки зрения художника, всем известную легенду - это было бы одно. Но если в этом самом произведении так восхваляется нечистая сила и так унижается Христос, - тут тоже надо что-то выяснить. Один мой знакомый сказал, что это - евангельская история, увиденная глазами сатаны.
      И вот соотношение этих двух струй (нечистой силы и Бога) в одном романе заставляет осторожно к этому отнестись - что-то здесь еще надо объяснять!.."
      Вскоре после возвращения домой Александр Исаевич присутствует на собрании Рязанского отделения СП. В числе других вопросов был и такой: о плане напечатания произведений рязанских писателей в 70-м году в издательстве "Московский рабочий". Под конец Сафонов сказал: "Еще 25 листов остается свободных". "Как раз для "Ракового корпуса", - подумал мой муж. Но даже о его предложении почитать главы из повести на том совещании и не вспомнили.
      Между тем в те же дни к нам пришло одно запоздалое письмо с реакцией на статью в "Литературной газете" "Идейная борьба. Ответственность писателя". Дать хотя бы его прочесть рязанским писателям! Автор письма писал: "Неужели верно, что будто бы Вы - как пишется в газете: "...свои литературные способности... мог отдать Родине... мог бы, но не пожелал..."