Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)

      Дни праздника провела в "Сеславине". Надо было отойти от бурных беспокойных дней. Гуляла по участку, расчищала дорожки от свежевыпавшего снега, немного играла, делала дневниковые записи.
      10-го еду в Москву и сразу же звоню Софье Ханановне. Твардовский уже в редакции, я могу приехать.
      Твардовский показался мне стариком, будто лет десять его не видела... Пока читал письмо Александра Исаевича - пару раз улыбнулся. (Вероятно, тогда, когда прочел, что его похвала "Отрывка" важнее для Солженицына, чем его исключение. И возможно, когда прочел, что Солженицын не впал в уныние и что "чехвостил их очень бодро".) Однако, прочтя все, сказал:
      - Оптимизм Александра Исаевича неоправдан. Положение слишком серьезное.
      Он должен его видеть, должен знать, будет ли он подавать апелляцию, "так как, - добавил он значительно, - дело это меня касается не в меньшей степени". Он тоже должен принимать жизненно важные шаги. Александр Исаевич должен приехать не позднее 12-го: 13-го предполагается публикация об его исключении в "Литературной газете".
      Александр Трифонович спросил у меня, получал ли Александр Исаевич деньги за свои романы из-за границы, что ставилось ему в укор на заседании секретариата СП РСФСР.
      - Ни копейки! Клянусь вам.
      - Какие подлецы!
      И еще Александру Исаевичу поставили в вину, что он не приехал на то заседание секретариата. Ведь Таурин сказал ему о совещании и настоятельно советовал ехать!
      ...На следующий день! В другой город! Но Александру Исаевичу и в голову не приходило, что его вопрос смогут решать в его отсутствие! Ведь он даже не получил никакого вызова!..
      Я спросила Александра Трифоновича, имело ли значение, что муж редко посещал собрания Рязанского отделения.
      - Тогда Шолохова нужно было бы исключить в девятнадцатом веке! ответил он.
      Еще Твардовский рассказал мне, что Воронков хватается за голову: что он будет отвечать западным корреспондентам?..
      Александр Трифонович взял у меня экземпляр "Изложения", три письма Александра Исаевича Эрнсту Сафонову и одно - от Сафонова, написанное, видимо, под диктовку Кожевникова (с требованием объяснения, почему Солженицын не посещает заседаний Рязанского отделения).
      Не только один Твардовский хочет приезда Александра Исаевича, друзья тоже на этом настаивают: надо посоветоваться о дальнейших действиях.
      Звоню в Рязань. Муж обещает завтра приехать (то есть 11-го).
      Вечером я в "Сеславине". Застаю там и Ростроповича, и Вишневскую. Читаю им "Изложение". Потрясены. Особенно возмущены, когда читаю: "...дать ему 3 минуты!" Ростропович все время повторяет, пока читаю: "Позор! Какой позор!"
      - Это все равно, как если бы меня забраковала Рязанская филармония! говорит Мстислав Леопольдович. Он предлагает не унывать: ни мне, ни ему. Если Солженицына не будет в Союзе писателей - тем хуже для них! Апеллировать ему не надо. Он же, Ростропович, готов действовать! Совместно с Твардовским, с Шостаковичем.
      Не зная точно, когда и куда раньше приедет Александр Исаевич, решаю первую половину дня ждать его в "Сеславине". Печатаю еще одну закладку "Изложения" и одновременно готовлю обед: бульон и тушеную говядину. Не дождавшись мужа, еду в Москву. Узнаю, что он уже был в "Новом мире", говорил с Твардовским.
      Эту встречу свою с Твардовским Солженицын описывает в "Теленке". Твардовский был близок к тому, чтобы уйти из "Нового мира". Александр Исаевич уговорил его не делать этого. "Пока стоите - еще не сбиты! Зачем вы хотите поднести им торт - добровольно уйти? Пусть эту грязную работу возьмут на себя"1.
      1 Солженицын А. Бодался теленок с дубом. С. 291.
      С мужем я увиделась вечером. Он показал написанное им ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО в СП РСФСР. Оно было на двух страницах. В нем все было поднято, как он сам выразился, на другой уровень. Написал он его еще в Рязани, после того, как удостоверился, что его исключение утверждено. Первой читательницей этого ПИСЬМА была моя мама. Меня ПИСЬМО как-то воодушевило, оказалось созвучно с моим настроением, однако стало и немного страшновато. Муж хочет послать ПИСЬМО в тот день, когда появится в "Литературной России" или в "Литературной газете" сообщение об его исключении. До этого он его из рук не выпустит. Скорее всего, сообщение об исключении появится в "Литературной России" в пятницу.
      Поздно вечером вернулись в "Сеславино". На душе неспокойно. Меня жгут слова нового ПИСЬМА моего мужа...
      Как и в ПИСЬМЕ IV съезду писателей - оглушающее начало: "Бесстыдно попирая свой собственный устав, вы исключили меня заочно, пожарным порядком, даже не послав мне вызывной телеграммы, даже не дав нужных четырех часов - добраться из Рязани и присутствовать".
      Дальше - подобно воззванию, как предостережение:
      "Протрите циферблаты! - ваши часы отстали от века. Откиньте дорогие занавесы! - вы даже не подозреваете, что на дворе уже рассветает. Это - не то глухое, мрачное, безысходное время, когда вот так же угодливо вы исключали Ахматову. И даже не то робкое, зябкое, когда с завываниями исключали Пастернака. Вам мало того позора? Вы хотите его сгустить? Но близок час: каждый из вас будет искать, как выскрести свою подпись под сегодняшней резолюцией".
      Следующие абзацы звучали не только обвинительно, но и оскорбительно:
      "Слепые поводыри слепых! Вы даже не замечаете, что бредете в сторону, противоположную той, которую объявили. В эту кризисную пору нашему тяжелобольному обществу вы неспособны предложить ничего конструктивного, ничего доброго, а только свою ненависть-бдительность, а только "держать и не пущать!"
      Попутно взяв под защиту Лидию Чуковскую и Льва Копелева, Солженицын обрушивается на святая святых нашей идеологии, противопоставляя "классовой борьбе" цельное и единое человечество.
      "А человечество отделилось от животного мира - МЫСЛЬЮ и РЕЧЬЮ. И они естественно должны быть СВОБОДНЫМИ. А если их сковать - мы возвращаемся в животных.
      ГЛАСНОСТЬ, честная и полная ГЛАСНОСТЬ - вот первое условие здоровья всякого общества, и нашего тоже, - заключает он. - И кто не хочет нашей стране гласности - тот равнодушен к отечеству, тот думает лишь о своей корысти. Кто не хочет отечеству гласности - тот не хочет очистить его от болезней, загнать их внутрь, чтоб они гнили там".
      На следующий день, 12 ноября, в среду, муж хотел дать себе отдых. Но не тут-то было. Около 11 утра, когда Александр Исаевич гулял после завтрака по гнилому мокрому снегу, за ним приехал на машине внук Чуковского (он же зять Шостаковича). Ему только что позвонили из Москвы: Александру Исаевичу нужно немедленно приехать в Москву!
      Муж взволновался. Почему позвонили не сюда? не прямо ему?.. Значит, что-то серьезное. Быстро собирается и едет. А я должна остаться. На мне в тот день - большой дом, так как еще рано утром Ростропович увез новую сторожиху, тетю Полю, на прием к врачу. Кормить животных нужно мне. Я не нахожу себе места. Иду к автомату и звоню Веронике: "Есть ли какие-нибудь новости?"
      - Ничего, кроме того, что вышла "Литературка".
      Она читает мне помещенное на третьей странице сообщение "От Союза писателей РСФСР"... Вот почему вызвали моего мужа в Москву!
      Через некоторое время муж и сам позвонил мне, чтоб успокоить. Он даже испытал облегчение, когда оказалось, что переполох был вызван сообщением об его исключении в газете. Формулировку он нашел очень мягкой: "Не так исключали Ахматову, Пастернака!"
      Отправив заказным свое письмо секретариату СП РСФСР, Александр Исаевич вернулся из Москвы в превосходном настроении "с чувством выполненного долга", как он сказал мне. И еще он сказал мне, что верит и надеется: это его письмо откроет собой литературную Россию 70-х годов! Рассказал мне, что Лидия Корнеевна Чуковская и Татьяна Литвинова послали секретариату СП СССР свои протесты. Вот их тексты:
      Л. Чуковская: "Я считаю, что исключение Александра Солженицына из Союза писателей - это национальный позор нашей Родины".
      Т. Литвинова: "Глубоко потрясена и взволнована решением Рязанского отделения... Солженицын - не рязанский писатель, и даже не "эрэсэфэсэровский". Это- народный писатель, гордость и слава всей нашей литературы... считаю необходимым созвать чрезвычайный съезд советских писателей".
      Вечером все западные радиостанции откликнулись на исключение Солженицына. Би-би-си дало комментарии Мориса Лейти, который между прочим выразил удивление: "Что только сейчас, а не раньше". "Немецкая волна" озаглавила соответствующую передачу "Искусство и догмы", "Голос Америки" глушили, но мы все же услышали, что Альберто Моравиа назвал исключение Солженицына из Союза писателей абсурдным шагом!
      13 ноября было страшным днем для Твардовского. За несколько дней до того он сказал Можаеву, с которым обсуждал возможные действия в защиту Александра Исаевича: "У Солженицына - такой ужасный характер: он выкинет что-нибудь и все испортит!" И вот утром 13-го в "Новый мир" было передано для Твардовского солженицынское ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО. Пророчество Твардовского сбылось: письмо было для него чудовищным ударом. О его реакции я узнала, когда вернулась из Москвы, где была в этот день.
      Я отдавала себе полный отчет в том, что положение моего мужа становится очень серьезным, что он ходит буквально на острие ножа. Встретившись с Вероникой в метро, чтобы передать ей экземпляр письма, сказала: "Вот так когда-нибудь поцелуемся - и окажется, что в последний раз!" Урок мой с Ундиной Михайловной скомкан из-за тех же событий. Она очень живо и с пониманием на все откликается.
      Между тем мужу моему был телефонный звонок в "Сеславино": Твардовский очень переживает, готов ждать Александра Исаевича до 12 ночи! Если Александр Исаевич не может - пусть приду я. Движимый первым побуждением, муж пообещал позвонить ему. Но... передумал: изменить ничего нельзя, дело сделано. Когда шел на это - знал, что Твардовский его действий не одобрит. А теперь корабли сожжены, ведь он, по сути, хлопнул дверью. Зачем ехать? Чтобы принять на себя гнев Твардовского? А что этот гнев обрушится на других - об этом он не подумал. И Александр Исаевич позвонил, что не приедет!
      Когда Твардовскому сказали, что Солженицына не нашли, он страшно кричал, называл Солженицына предателем, даже ломал стулья. Он кричал на Берзер, кричал в телефонную трубку на Веронику:
      - Это надо остановить!.. Предательство!.. Был у меня и ничего не сказал... Как мог не посоветоваться?.. Да это же самоубийство! Погубил себя и всех нас!..
      Все планы, все надежды Твардовского на то, что удастся изменить положение, рухнули в момент. Как же не понять его неистовства?.. Вспоминаются его слова, сказанные мне: "Мы делаем все возможное и невозможное..." Бедный, бедный Трифонович!
      Но как мог ныне Александр Исаевич забыть те чувства, которые и его самого тогда обуревали? Я не слышала от него в то время ничего похожего на те небрежные слова, которые он позволил себе в "Теленке" ("Я не санитарная команда"). Больше того, он сочувствовал и очень жалел Твардовского, называя его "Большим ребенком"1. Александру Исаевичу почему-то захотелось в "Теленке" сделать себя значительно хуже, чем он был, чем он есть в действительности. Солженицыну - автору "Теленка" - противоречат не только мои воспоминания, не только мои записи в дневнике - противоречат ему и его собственные письма. Когда горячка прошла, Александр Исаевич несколько успокоился. Движимый самыми лучшими чувствами и своею совестью, он написал Александру Трифоновичу большое письмо, в котором объяснил свои поступки и просил у него прощение за то, что тогда к нему не приехал. Он досконально объяснял, чем была вызвана необходимость послать это письмо. Он пишет, что тем письмом он:
      1) показал, что будет сопротивляться до последнего, что его слова "жизнь отдам" - не шутка; что и на всякий последующий удар он ответит ударом, и, может быть, посильнее...
      2) использовал неповторимый однодневный момент: я уже не член СП, уже свободен от их устава и терминологии, и я еще имею право к ним обратиться;
      3) всю жизнь свою он ощущает как постепенный подъем с колен и постепенный переход от вынужденной немоты к свободному голосу. Так вот письмо съезду, а теперь это письмо было такими моментами ВЫСОКОГО НАСЛАЖДЕНИЯ, ОСВОБОЖДЕНИЯ ДУШИ. (А разве Вы можете возразить мне ПО СУЩЕСТВУ письма? Разве там есть хоть одно слово неправды?);
      4) письмо должно иметь содержание, выходящее за рамки его личной судьбы, и такой уровень мысли, чтоб он не устарел через год-два-три, едва освежись обстановка. Это - выдержано, вряд ли Вы не согласитесь. Ибо я переступил ряд границ, табу: но это сейчас кажется "страшно". А наши сыновья будут считать его письмо туманно-робким2.
      1 Доподлинно записано 13 ноября в моем дневнике.
      2 Письмо цитирую, но в третьем лице.
      "Дорогой мой Александр Трифонович! - заключал Александр Исаевич. Прошу Вас бесприст-растно вчитаться в эти аргументы, смягчиться и не сердиться. Люблю Вас, и Вы меня любите, и зачем нам осыпать друг друга упреками? Я НЕ МОГ иначе, меня нельзя было остановить!
      А сейчас на душе - легко, сознание выполненного долга. А что трудно обо мне "хлопотать" - так это СОВСЕМ НЕ НАДО, не то время уже... Я бодро смотрю вперед. Обнимаю Вас крепко. Всегда Ваш.
      (подпись)"1.
      Когда Твардовский вернулся к себе на дачу, его настиг там телефонный звонок Воронкова:
      - Вы... получили?
      - Да. Но я не поддерживаю этого письма.
      В тот же день к Воронкову пришли писатели Можаев, Окуджава, Бакланов, Антонов, Войнович, Тендряков, Максимов. Разговор был примерно таким...
      Начал Можаев: "Солженицын - писатель с мировым именем, и группа в пять человек неправомочна его исключать: он принадлежит Союзу. Нужно созвать расширенный пленум".
      Бакланов напомнил, что он писал статью об "Иване Денисовиче" и ему до сих пор писатель Солженицын нравится. Значит, и его - Бакланова исключать?.. Когда он был в Америке, его там попросили провести семинар по "Раковому корпусу", и он провел его.
      Воронков снял с полки "Новый журнал", где Белинков пишет об обсуждении "Ракового корпу-са". Воронков не согласен с тем, что там о нем написано. Можаев предложил: "Опубликуйте свою стенограмму в вашем информационном листке - тогда не будет искажений!" Дальше Воронков высказал неудовольствие в связи с тем, что "вот письмо тоже - только у меня в сейфе и у него, а появилось за границей!"2. Можаев снова возразил: "Так это же не частное письмо, а переписка писателя со своей организацией - почему же нельзя ее опубликовать"... И продолжалось в том же роде...
      1 Солженицын А. - Твардовскому А., 21.11.69.
      2 Речь идет о письме А. Солженицына в секретариат СП на имя Воронкова от 12.09.67.
      Говорили, что в тот же день у Воронкова был и писатель Ю. Трифонов, который выразил ему восхищение письмом Солженицына. Воронкова радует разве только то, что писатели идут к нему, а не пишут - ведь все написанное расходится!.. Впрочем, долго радоваться не пришлось... Ибо не обошлось и без письменных протестов со стороны наших писателей. Я уже упоминала о протестах Л. Чуковской и Т. Литвиновой. За ними последовали и другие.
      13 ноября ленинградский писатель Д. Дар пишет в секретариат СП РСФСР, направив копию в редакцию "Литературной газеты":
      "Мой нравственный долг побуждает меня довести до Вашего сведения, что исключение Александра Солженицына из Союза советских писателей я считаю решением безответственным, направленным во вред интересам советского народа и Советского государства.
      Неужели товарищей, поставленных партией руководить нашим писательским союзом, ничему не научили постыдные уроки исключения из Союза писателей Пастернака, травли Булгакова, Зощенко, Ахматовой, которые навсегда остались честью и славой русской литературы?
      Я убежден, что не только я один, но и множество других советских литераторов гордится тем, что среди нас живет и работает такой выдающийся писатель, как Солженицын. А его исключение из Союза писателей только бросает позорную тень на нынешнее руководство нашего Союза.
      Член Союза советских писателей Д. Дар".
      14 ноября в правление Союза писателей СССР (копия в "Литературную газету") пишет Л. Копелев:
      "Память и воображение необходимы каждому литератору. Те, кто "прорабатывал" Ахматову, Зощенко, критиков-"космополитов", Пастернака, принесли нашей литературе, нашей стране только вред.
      Помня все это, легко вообразить, какие последствия будет иметь исключение А. И. Солженицына.
      Для многих миллионов людей у нас и во всем мире, для ВСЕХ зарубежных друзей нашей страны Александр Солженицын сегодня олицетворяет лучшие традиции русской литературы, гражданское мужество и чистую совесть художника.
      Решение Рязанского отделения СП необходимо отменить возможно скорее.
      Лев Копелев".
      Также 14 ноября в секретариат правления СП РСФСР пишет сотрудница Института русского языка С. В. Бромлей:
      "С чувством глубокой горечи и стыда узнала я о решении Рязанской писательской организации, утвержденном секретариатом правления СП РСФСР, об исключении из Союза писателей СССР А. И. Солженицына - одного из талантливейших русских писателей, совесть и гордость русской литературы.
      До каких пор у нас на Руси писатель, честно выполнявший свой гражданский долг, будет подвергаться гонениям? До каких пор сами писатели, "братья по перу", будут в своей среде выступать душителями всего передового и истинно гуманного? Неужели история (и совсем не такая уж древняя) ничему не учит? Стыдно, невыразимо стыдно, товарищи!
      С. Бромлей".
      15 ноября к секретариату правления СП РСФСР обратилась И. Грекова:
      "Исключение из членов Союза писателей А. Солженицына и способ, которым оно было осуществлено, вызывают мое глубочайшее недоумение и возмущение. Александр Солженицын - гордость нашей литературы: среди современных русских писателей нет равного ему по масштабу таланта. Как можно было вверять его писательскую судьбу в руки крайне малочисленной и слабой Рязанской писательской организации, состоящей всего из нескольких человек? Как можно было утвердить решение этой организации без широкого обсуждения вопроса в писательской среде?
      Произошла позорная ошибка. Ответственность за нее ложится не только на Рязанскую писательскую организацию, исключившую А. Солженицына из Союза, не только на секретариат правления Союза писателей РСФСР, утвердивший это решение, но и на каждого писателя, каждого члена Союза. Еще не поздно исправить эту ошибку.
      Я считаю необходимым пересмотреть вопрос о принадлежности Александра Солженицына к Союзу советских писателей с публичным обсуждением этого вопроса в широких кругах писательской организации, созвав по этому вопросу специальное общее собрание.
      И. Грекова, член ССП, членский билет № 7514".
      22 ноября в правление Союза писателей СССР (копия - редакции "Литературной газеты") направили письмо Е. Гнедин и Н. Гнедина:
      "12 ноября 1969 года "Литературная газета" опубликовала под наскоро подобранным заголовком "Хроника" сообщение об исключении из Союза писателей А. Солженицына.
      Составители "Хроники" утверждают, что члены Рязанской организации писателей на своем очередном собрании, неизвестно когда состоявшемся, вдруг решили взять на себя тяжелую ответственность и якобы по собственной инициативе исключили из Союза писателей самого крупного русского писателя современности; за сим секретариат правления Союза писателей РСФСР утвердил решение Рязанской организации.
      Все это, конечно, прозрачные уловки, которые никого не могут ввести в заблуждение. Очевидно, что рязанские писатели... вынуждены были выполнить требование секретариата правления писателей РСФСР, побоявшегося взять на себя полноту ответственности за инициативу в таком деле...
      В "Хронике" не сказано, присутствовал ли при обсуждении и принятии решения А. Солженицын и какой ответ он дал клеветникам. Но и не зная ответа А. Солженицына, можно утверждать: обвинение в том, что он не препятствовал использованию за рубежом его произведений, не опубликованных в СССР, необоснованно. Вообще говоря, ни один деятель или писатель нашей страны не в состоянии воспрепятствовать тому, чтобы на Западе по-своему истолковали или использовали его деятельность или произведения... Но как раз А. Солженицын не оставался пассивен, о чем стало известно из опубликованного той же "Литературной газетой" от 26 июня 1968 г. письма А. Солженицына. В письме, направленном в несколько иностранных газет, а также в редакцию "Литературной газеты", А. Солженицын решительно протестовал против намерения зарубежных издательств опубликовать его роман. Но из того же номера "Литературной газеты" явственно видно, что редакция на два месяца задержала публикацию письма А. Солженицына. Тем временем за рубежом были опубликованы произведения Солженицына вопреки его возражениям, в чем повинна и редакция "Литературной газеты", не поддержавшая своевременно протест писателя. Редакция совершила именно тот проступок, которого Солженицын не совершал, но который ему приписали, исключая из Союза писателей.
      Исключение А. Солженицына из Союза писателей СССР есть акт произвола, осуществленный посредством фальсификации.
      Исключение из Союза писателей А. Солженицына есть деяние, враждебное русской культуре и оскорбительное для советского общества.
      Е. Гнедин, член союза журналистов СССР Н. Гнедина, член Литфонда СССР".
      Примерно в это же время в правление Союза писателей СССР пишет К. Богатырев:
      "Необдуманность, с какою Союз советских писателей изгоняет из своих рядов лучших писателей России, поистине поразительна. Ахматова и Зощенко, затем Пастернак... Ныне эти имена практически реабилитированы произведения названных писателей издаются массовыми тиражами, "Литературная газета" печатает о них восторженные статьи, а постановления об исключении стыдливо замалчиваются.
      И вот исключают Солженицына... На сей раз кампанию травли открыли рязанские писатели, а Московская организация Союза писателей не замедлила отозваться: в ряды гонителей литературы влились новые силы из Московского отделения Союза.
      Ни в коей мере не поддерживая решения организации, членом которой я состою, я решительно протестую против исключения крупнейшего советского писателя А. И. Солженицына из Союза писателей.
      Член СП СССР К. П. Богатырев".
      В секретариат ССП пишет Ю. Д. Апресян:
      "С болью прочитал я сообщение об исключении А. И. Солженицына из ССП. Совершен акт несправедливости по отношению к великому писателю нашей земли, чье доброе и глубокое творчество оказало уникальное влияние на нравственное состояние нашего общества, и кто не только словом, но и всей жизнью своей преподал нам урок мужества и человечности. Принятое решение обрекает А. И. Солженицына на новые муки. Чем скорее оно будет отменено, тем лучше для нашей литературы, нашего общества и чести нашей страны.
      Ю. Д. Апресян, лингвист".
      Копию своего письма Апресян послал журналу "Новый мир" с таким сопровождением:
      "Дорогая редакция.
      Недавно я узнал об исключении из ССП Александра Исаевича Солженицына, с замечательным творчеством которого познакомил наше общество Ваш журнал. Я посылаю Вам копию письма, которое я отправил по этому поводу в секретариат ССП. Александр Исаевич Солженицын и редакция Вашего журнала должны знать, что читающая публика была потрясена несправедливостью и жестокостью этого решения".
      25 ноября в правление Союза советских писателей направляет открытое письмо Жорес Медведев:
      "В "Литературной газете" от 12 ноября с. г. опубликовано краткое сообщение о том, что Рязанское отделение ССП исключило из членов Союза советских писателей Александра Солженицына и что это решение было утверждено секретариатом ССП РСФСР.
      Шесть почти неизвестных рязанских писателей исключили из Союза писателей человека, который именно как писатель в короткий срок приобрел широкую известность на Родине и во всем мире...
      Ведь вам хорошо известно, что А. Солженицын писал свои новые работы для издания в СССР, что роман "В круге первом" был анонсирован для издания еще в 1964 г., что повесть "Раковый корпус" уже была в наборе, когда последовал неизвестно кем направленный запрет. Ведь вам также хорошо известно, что советские читатели, несмотря на эти препятствия, по собственной инициа-тиве размножали произведения А. Солженицына законными способами в рукописных копиях, и их за ряд лет прочитали десятки тысяч человек, прочитали с неизменным восхищением и благодарностью.
      Вы обвиняете писателя, что эти книги были в конце концов изданы в других странах и что он этому не воспрепятствовал. Но ведь вам известно, что решительный протест автора, который вы, напечатав с большим опозданием, сделали лишь поводом для издевательской, клеветнической статьи1, этот протест все равно не имел никакой юридической силы. Он не имел никакой юридической силы, потому что права советских авторов за рубежом не защищаются нашим государством, отказывающимся вступать в нормальные и признанные всем миром соглашения о международной защите авторских прав...
      1 Имеется в виду статья в "Литературной газете" 26 июня 1968 года.
      Аргументация, которую вы используете, преследуя Солженицына, глубоко ошибочна. Вы говорите, что литература партийна. Но ведь это далеко не так... партийная литература - это только часть литературы, необходимой людям. Основы литературного творчества столь же древни, сколь древним является человечество, и ни Гомер, ни Шекспир, ни Пушкин, ни Толстой, ни Бальзак не получали инструкций и заданий от руководителей каких-нибудь партий.
      Но вам, по-видимому, не нужны писатели мирового класса, Толстой и Достоевский чувствовали бы себя в ССП столь же непризнанными, как и Солженицын, и с ними вы поступили бы так же, как с Пастернаком и Солженицыным.
      Большая литература столь же интернациональна, как и большая наука. И создаваемые ею духовные ценности имеют общечеловеческий характер. Они способствуют объединению людей на основе гуманистических принципов. Настоящее творчество рождается в результате неудовлетворенности окружающим, а не под влиянием лозунгов и призывов...
      Я знаю А. Солженицына как человека, и я прочитал все его законченные произведения. Я считаю, что этими произведениями должна гордиться советская литература. Я считаю, что этими произведениями должна гордиться и мировая литература. И вы, как литераторы, согласитесь со мной, ибо это бесспорно...
      Я глубоко сожалею об исключении А. Солженицына из членов ССП. Но я огорчен этим не потому, что меня беспокоит судьба творчества А. Солженицына. Он еще в письме Четвертому съезду писателей сказал, что свой писательский долг выполнит. И я знаю, что это не пустые слова. Исключение А. Солженицына из членов ССП огорчает меня, как показатель весьма печальных изменений в позиции руководства Союза писателей и в позиции тех кругов, которые Союз советских писателей привыкли считать лишь отделением идеологической комиссии...
      Хотя история имеет обыкновение повторять ошибки и просчеты, но все же коллективный опыт людей не проходит бесследно. Людей, при отсутствии демократических традиций, пока еще нетрудно подчинить, но их уже намного трудней обмануть. И если вы сомневаетесь в этом - попробуйте издать в СССР сочинения Александра Солженицына. Он будет расходиться миллионными тиражами и читаться десятками миллионов советских людей.
      Ж. А. Медведев".
      Официальные протесты будут продолжаться и дальше, но их было бы, несомненно, значительно больше, особенно со стороны писателей, не напиши Александр Исаевич своего Открытого письма секретариату СП РСФСР. Письмо же это многих испугало и отшатнуло. В числе таковых был, например, писатель Гранин. Оказывается, Гранин присутствовал на заседании секретариата СП РСФСР 5 ноября, когда исключали Солженицына, и при голосовании воздержался. Но после знакомства с письмом прислал из Ленинграда телеграмму, что отказывается от своих возражений по поводу исключения Солженицына из членов СП.
      Тем не менее это не заставило моего мужа пожалеть о сделанном. Он говорил мне, что все равно защитить его бы не удалось, а создалось бы только ложное впечатление, что он сидит и ждет, когда его будут защищать. А так - он сам себя защитил!
      Все же и без несостоявшейся лавины протестов специально отведенная нами папка под номером 62, содержащая все материалы, связанные с исключением Александра Исаевича из членов Союза писателей, с трудом их вмещает.
      Позже стало известно, что в отношении "протестовавших" писателей были приняты определен-ные меры. Так, например, Бакланова вызывали в ЦК. Беляев и Мелентьев, держа в руках письмо Солженицына, принялись было кричать на него. Бакланов сказал, что говорить в таком тоне он не будет и что он ни от чего не отказывается. Он высказался в том роде, что все это их, писателей, дело, что они имеют право высказывать свое мнение. Вызывали в ЦК также Тендрякова. Верченко сказал ему, что только он один остался, кто не отказался от своего протеста против исключения Солжени-цына и от требования пересмотреть этот вопрос. Сказал, что и Бакланов, и Антонов отказались. Тендряков приехал к Антонову и напал на него. Но все оказалось ложью. Антонова действительно вызывали в секретариат СП; Воронков, Бровка, Баруздин предлагали ему отказаться от высказанной ранее точки зрения, но Антонов не сделал этого. В результате Антонов обвинил Баруздина в распространении клеветы.
      По западному радио все продолжаются отклики на исключение Солженицына из Союза писателей. 13 ноября утром услышали по "Свободе": "В собрании сочинений Солженицына самым трагическим будет первый том, где будет излагаться биография писателя. Будет видно, как обращалась Родина со своим великим сыном!"
      Би-би-си, давая обзор утренних газет, зачитывает выдержки из статьи о "Круге первом", помещенной в "Таймc". В том числе: "Уже после выхода "Ивана Денисовича" было ясно, что в Солженицыне заложены задатки провидца и пророка!"
      Вечером то же Би-би-си читает большую статью из газеты "Монд" в связи с исключением Солженицына.
      14 ноября все радиостанции (Би-би-си, "Голос Америки", "Немецкая волна", "Свобода") сообщили о том, что Солженицын направил в СП письмо. Но полного текста письма пока не зачитывали: или - очень кратко о его содержании, или - отдельные отрывки, но просто пересказанные1.