1 Солженицын А. Бодался теленок с дубом. С. 231.
      О том, что случилось, Александр Исаевич пообещал рассказать "когда-нибудь потом". Однако из содержания его нового письма совершенно ясно становится, о чем поведал ему его друг. Приведем же текст этого письма, чтобы читатель сам это увидел.
      "В редакцию "Монд", "Унита", "Литгазеты".
      Из сообщения газеты "Монд" от 13 апреля мне стало известно, что на Западе в разных местах происходит печатание отрывков и частей из моей повести "Раковый корпус", а между тем издателями "Мондадори" (Италия) и "Бодли хэд" (Англия) уже начат спор о праве "копирайт" на эту повесть.
      Заявляю, что НИКТО из зарубежных издателей не получал от меня рукописи этой повести или доверенности печатать ее. Поэтому НИЧЬЮ состоявшуюся или будущую (без моего разреше-ния) публикацию я не признаю законной, ни за кем не признаю издательских прав: всякое искажение текста (неизбежное при бесконтрольном размножении и распространении рукописи) наносит мне ущерб; всякую самовольную экранизацию и инсценировку решительно порицаю и запрещаю.
      Я уже имею опыт, как во всех переводах был испорчен "Иван Денисович" из-за спешки. Видимо, это же ждет и "Раковый корпус". Но, кроме денег, существует литература.
      25.04.68. Солженицын".
      (Дата была поставлена вперед. В этот день, если "Литгазета" его не напечатает, он отправит почтой письмо в "Монд").
      Следовательно, новое письмо Солженицына было вызвано тем, что он узнал о статье в газете "Монд" от 13 апреля. Но что, собственно, изменилось? Ведь он уже и раньше знал, что в Англии, например, в литературном приложении к газете "Таймс" напечатаны "пространные отрывки" из "Ракового корпуса"... Позже кое-кто указывал, что в приводимом письме главным для Солженицына было не запрещение печатать на Западе "Раковый корпус", а беспокойство по поводу качества переводов. Но те, кто так думал, главного не угадали.
      Мне думается, что центральной фразой в заявлении Солженицына является вот какая: "Заявляю, что НИКТО из зарубежных издателей не получал от меня рукописи этой повести или доверенности печатать ее".
      Солженицын должен был заявить, что он не причастен к тому факту, что "Раковый корпус" попал на Запад! Но почему именно теперь ему понадобилось это доказывать? Почему телеграмма из "Граней", в которой говорилось, что "Раковый корпус" уже давно есть за границей (что Виктор Луи передал лишь ЕЩЕ ОДИН экземпляр!), не вызывала у Александра Исаевича той же реакции, что сообщение газеты "Монд"? Значит, в этой статье было что-то посерьезней того, что писали "Грани"!.. Именно к этому относится оброненное Солженицыным в скобках в "Теленке": ("Что случилось - когда-нибудь потом").
      Если читатель знаком с моей предыдущей книгой, то, быть может, он помнит письмо, которое в начале декабря 1967 года было привезено к нам в дом в Рязань, но не было мне доверено, а потому содержание его стало известно моему мужу с опозданием. Письмо в Рязань было привезено по поручению того самого друга Александра Исаевича, который в Страстную субботу приехал к нему теперь на дачу, чтобы сообщить о статье в газете "Монд". Совпадение это отнюдь не случайно. Т о письмо и эта статья в газете "Монд" были между собой связаны. Письмо то было от гражданина одной из социалистических стран, которому удалось раздобыть экземпляр "Ракового корпуса". Он просил у Александра Исаевича доверенность на его имя для напечатания "Ракового корпуса" на Западе. Не получив ответа на свое письмо, гражданин этот стал тем не менее утверждать, что действует от имени Солженицына. И вот теперь в газете "Монд" сообщалось, что английское издательство "Бодли хэд" печатает "Раковый корпус" чуть ли ни с согласия самого автора.
      Статьи, помещенной в газете "Монд", в моем распоряжении, к сожалению, нет. Я пишу по памяти. Но укажу еще на один источник. Один из сотрудников журнала "Грани" направил в мае 68-го года ряду советских писателей письмо, описывающее историю хождения рукописи "Ракового корпуса" на Западе. В нем есть, в частности, и такое разъяснение: "В середине мая с. г. лондонское издательство "Бодли хэд" сделало официальное заявление, что оно имеет достаточные доказательст-ва наличия у него исключительных прав на "Раковый корпус". Под таким заявлением подразумевает-ся, что у этого издательства есть прямые или через посредника права от самого автора. Издательство "Люхтерганд" в Федеративной Республике Германии, издательство "Сей" во Франции и издательст-во "Прегер" в США признали права "Бодли хэд" и заключили с ним договоры"1.
      (О праве "Бодли хэд" на печатание "Ракового корпуса" говорилось в статье, напечатанной 25 мая в "Букселлер", выходящем в Лондоне).
      Вот, оказывается, что растревожило Александра Исаевича в ту Страстную субботу! Ведь он все время говорил о возможной утечке повести за границу. А теперь получалось, что он сам этому способствовал! Необходимо было опровергнуть это утверждение. Но опровергнуть не в лоб, а как бы между прочим. Так родилось "запретительное" письмо!
      Не так уж не прав будет Чаковский, когда расценит сделанное Солженицыным в газетах "Монд" и "Унита" заявление как ловкий ход. (Что отнюдь не объясняет, почему он его не напечатал в апреле. Впрочем, напечатав его через два месяца да еще сопроводив гадкой статьей, Чаковский, по-видимому, полагал, что он тоже сделал ловкий ход!)
      Не так уж не прав будет и Виктор Луи, когда напишет об Александре Исаевиче: "...он знает важность того, чтобы всегда иметь алиби"2.
      1 Корсаков Ив., 25.05.68.
      2 Журнал "Сервей" № 70/71 за 1969 г (цитирую по книге Ж Медведева "10 лет после "Ивана Денисовича").
      Я в это время - в Рязани, а потому не сразу узнала о растревожившей моего мужа статье в газете "Монд". В тот день, когда ему стало известно о ней, я с головой была занята в институте: проводила программированный коллоквиум по общей химии, на котором присутствовала вся кафедра, а затем химический вечер. А на следующий день, в воскресенье, узнала, что в здешнем университете марксизма-ленинизма какой-то лектор говорил, что "во всем виноват Солженицын", что он возглавлял толпу возле суда и т. д. Так разнервничалась, что позвонила в Москву Веронике1. Но почти тут же получила письмо от мужа: уехал из Москвы в хорошем настроении. Но ведь это было несколько дней назад...
      Через день пришла телеграмма от мужа из Москвы:
      "Знаю о твоем звонке Веронике нисколько не беспокойся целую".
      Конечно, я рада телеграмме. Но почему Саня в Москве?..
      Мои нервы так разошлись, что это ощутили даже мои сотрудники по институту. На очередном заседании кафедры, во время спора об учебных нагрузках на следующий год, я говорила очень возбужденно. Когда одна из преподавательниц упрекнула меня, что я "не держу себя в руках", что у нее тоже нервы на взводе из-за приступов болезни, я, не задумываясь, бросила ей:
      - На вашего мужа не клевещут с трибун!
      За эту фразу я на следующий день выслушала нотацию от своего заведующего кафедрой: я не должна выносить на кафедру свои семейные (?) дела.
      Но это меня до конца не сдержало. В разговоре с сотрудниками кафедры сказала, что не жалею об оброненной фразе и что моими друзьями я считаю тех, кто является также и друзьями моего мужа.
      ...Придет время, и я буду за это жестоко наказана, ибо далеко не все друзья моего мужа окажутся в равной степени и моими друзьями!..
      Так и не дождавшись телефонного звонка из "Литгазеты", Александр Исаевич 25 апреля сдает на почте заказное письмо в "Монд". А письмо в "Унита" ему удается передать через друзей итальянскому литературному критику, коммунисту Витторио Страда, находившемуся в ту пору в Москве. В тот же день он едет домой, в Рязань. И в тот вечер, и на следующий день много мне рассказывает.
      26 апреля, в 22 часа, по "Голосу Америки" слышим сообщение, что уже в июле в Соединенных Штатах, в издательстве "Прегер", выйдет "Раковый корпус". Радоваться ли этому?..
      27 апреля, вечером, к нам пришел молодой рязанский поэт Саша Архипов. Рассказал, что Эрнст Сафонов2 пришел из обкома бледный: над Александром Исаевичем сгущаются тучи. Похоже, что его хотят стремительно исключить из Союза писателей. Эрнст Сафонов просит наведаться.
      1 Туркина В. В. - двоюродная сестра Решетовской Н. А.
      2 Сафонов Э. И. - ответственный секретарь Рязанского отделения СП СССР.
      На следующий же день они виделись. Нет, так прямо Сафонову не предлагают исключить Солженицына из Союза писателей. Но... давят!
      В результате этого давления через месяц на имя Солженицына придет письмо из Рязанского отделения СП с просьбой дать объяснения, почему он не участвует в работе отделения. (Надо, по-видимому, поднакопить документов!) Подробнее об этом напишу позже.
      А еще на следующий день, 29 апреля, в 630 утра, в плотно набитом "Денисе" мы выехали в Борзовку, где нас уже должны ждать...
      Утро хотя и прохладное, но солнечное. Ехать очень приятно. Все впечатления последних дней как-то заволакиваются, уходят...
      В 12 дня - в Борзовке! На деревьях - прозрачная зелень. Перед домом расцвел и приветствует нас чудесный золотой (я называю его царским) нарцисс.
      Нас встречает Елизавета Денисовна Воронянская. Люша же не спешит отрываться от работы, продолжает быстро стучать на машинке. Это уже печатается "Архипелаг"! (Александр Исаевич заранее подготовил начало.)
      Решено: Елизавета Денисовна будет называться Елизаветой Петровной, Люша - Любой, пока на соседних дачках еще никого нет, но на праздники наверняка уже приедут и в воскресные дни будут приезжать. Пусть не слышат истинных имен!
      Весь май - работа, работа, работа...
      "От рассвета и до темени правится и печатается "Архипелаг"1. Александр Исаевич правит листы. Чаще всего - за своим столиком у Истьи, за что ему пришлось очередной раз поплатиться разыгравшимся радикулитом.
      1 Солженицын А. Бодался теленок с дубом. С. 233.
      Мы, трое, печатаем на двух машинках, которые почти не отдыхают. Люша на одной, которая то и дело портилась (Александр Исаевич чинит). Мы с Елизаветой Денисовной по очереди - на другой, на нашей "Эрике". По вечерам считываем, правим. На нас с ней еще и хозяйство: завтраки, обеды. Да и посадки кое-какие огородные.
      В хозяйствовании Елизавета Денисовна проявляет инициативы больше, чем хотелось бы. На этой почве у нас было с ней даже несколько стычек. Ее любовь все решительно закрывать полотенца-ми или просто кусками материи едва не привела к пожару, ибо как-то Елизавета Денисовна закрыла полотенцем кухонный шкафчик, забыв при этом выключить электрическую плитку.
      Погода холодная. Особенно по ночам. Из-за заморозков погибло многое: ореховое дерево потеряло почти все листья. Великолепно цветшая смородина почти не дала завязей, померзли взошедшие кабачки и огурцы.
      Когда большая часть рукописи отпечатана, мы с мужем налаживаем фоторепродуцирование. Снимать листы будем в верхней комнате на нашем раскладном зеленом столике. А над лестницей, прямо на полу, будет моя фотолаборатория: проявитель, фиксаж, бачки, кюветы и прочее. Когда стоишь на одной из ступенек лестницы, будто работаешь на столе. Вполне удобно. От стенки к гардеробу, то же наверху, протягиваем веревку - на ней будут сохнуть пленки - много-много пленок...
      Снимается страница за страницей... Пальцы болят от частого выкручивания пленок из аппарата. Муж тщательно проверяет через лупу каждую пленку, каждый кадр. Если где чуть зарезала - на следующей пленке эти страницы повторяются. Но брака мало, дело идет хорошо! Используем каждую неполную страницу (конец главы), чтобы положить на чистую часть листа фотографию из тех, что будут служить иллюстрациями к "Архипелагу".
      В письмах домой притворяемся, будто живем беззаботной, ленивой жизнью. Маме и тетям идут от нас ничего не значащие открытки:
      3 мая. "...Вот я и начала отдыхать... Природа хоть и медленно, но постепенно оживает... Не болейте! Не унывайте! Ваша Наташа".
      "Все у нас благополучно. Занимаемся огородничеством и садоводством. Природа оживает на наших глазах... Птички поют, кукует кукушка, березовая роща зеленеет. Хорошо! Живите тихо и мирно. Не болейте. Целуем всех крепко.
      Наташа, Саня".
      15 мая. "Дорогая мамочка! У нас все по-прежнему. Были очень жаркие дни. Сейчас прохладно и дождливо. Здоровы. Как вы все там поживаете?..
      Ваша Наташа".
      2 июня. "Дорогая мамочка! Получили твое письмо... Погода нас не балует. Почти не было настоящих теплых дней, и потому нет ощущения, что мы живем на даче. Несколько раз ездили за продуктами, раз я была в Москве, а так все больше сидим на месте. Вряд ли будет много ягод - холода помешали цветам превратиться в ягоды. Почему же до сих пор не установили телефон?..
      Наташа, Саня".
      Казалось бы, мы ото всего отгородились в тот месяц май 68-го года, ото всего, кроме работы над "Архипелагом". И все же одно событие ворвалось в ту нашу, ото всего отрешенную жизнь.
      Однажды, наведавшись в Москву, Александр Исаевич узнал, что на Шереметьевском аэродроме у Витторио Страда перед его вылетом в Италию при таможенном досмотре было изъято солженицын-ское письмо в газету "Унита". Как быть? Ведь письмо в "Монд", конечно же, дойдет! К счастью, мужу удалось принять некоторые меры к возможной повторной отправке своего "запретительного" письма.
      Однако на этом дело не кончилось. Сначала из таможни позвонили на квартиру Вероники (почему?) с просьбой передать Солженицыну, что его хотят видеть в таможне. Нам об этом сообщили, но муж решил никак на это не реагировать.
      Еще через некоторое время в Борзовку, адреса которой почти никто не знал, пришло письмо из таможни: Александр Исаевич приглашался на шереметьевскую таможню к некоему Жижину.
      Муж мой и на этот раз решил было никак не реагировать. Но тут я не выдержала и сказала:
      - Ты дождешься, что они придут к нам сюда!
      Подействовало. Сел и написал ответ этому Жижину. Удивился вызову. Сам он не видит необходимости их встречи. Если же таможня такую необходимость видит, то он предлагает встречу с ним на квартире у Туркиных, то есть у Вероники. Для встречи Александр Исаевич назначил утро 27 мая, рассчитав, что к этому времени свою работу - подготовку рукописи "Архипелага" для печатания на машинке - закончит.
      Встречу с таможенниками (их пришло двое) Солженицын детально передал в "Теленке", и я не буду повторяться. Скажу только, что он, конечно, разыграл, что только сейчас, от таможенников, узнал о том, что у Витторио Страда было изъято его письмо в "Унита". При этом он выказал крайнее возмущение этим фактом и призвал таможенников к тому, чтобы исправить их промах и послать его письмо в "Унита".
      Какое решение приняли таможенники, что ими было сделано - не знаю. Но только 4 июня в "Унита" будет напечатано "запретительное" письмо Солженицына. А 5 июня его перепечатает газета "Монд". Все же удалось с этим письмом прорваться в западную прессу!
      Из московской поездки Александр Исаевич привез трофей - "Раковый корпус", вышедший в итальянском издательстве "Мондадори" на русском языке еще в апреле. Книгу эту привез и подарил Александру Исаевичу Е. Евтушенко. Это было сделать тем проще, что фамилии Солженицына нигде не было. Вместо автора значилось: АНОНИМ. То есть книга былаа издана как бы инкогнито. Но еще более огорчительно было то, что в тексте были допущены ошибки, язык не полностью сохранен: "далевские" слова были приглажены. Конечно, муж этим был очень недоволен. Вот то, чего он боялся! Вот его судьба: все будет выходить без его правки, без его контроля!..
      В Москве Александр Исаевич виделся со Львом Копелевым, над которым сгущаются тучи, с Еленой Сергеевной Булгаковой и не виделся... с Александром Трифоновичем, хотя и был в "Новом мире". Наверх, к Твардовскому, муж не поднялся. Тот - накануне поездки в Италию. Елена Сергеевна передала Александру Исаевичу его слова. "Не хочется мне ехать в Италию. Все вопросы будут о Солженицыне. А что мне говорить?" И это он еще не знает, что там уже вышел "Раковый корпус" на русском языке!.. Не Твардовский его издал! "Мондадори"!..
      Кончается май. Мы допечатываем последние страницы "Архипа". И вдруг у меня всплывает вопрос, который я тут же задаю своему мужу:
      - Почему ты не написал, что получал передачи, посылки?
      - А зачем? В "Круге" об этом есть.
      - Но ведь то - роман, а это - быль. "Архипелагом" ты ставишь памятник зэкам. А почему не хочешь поставить памятник тем, кто помог им выжить?..
      ...Этот свой вопрос я не снимаю и сейчас. Вот ведь об эпизодических женщинах написал! О безымянной девушке в Павлодаре, например! И ничего, решительно ничего нет о самоотверженных женах своих друзей? Об Евгении Ивановне Паниной, о жене Копелева, о Екатерине Васильевне Семеновой, да и о многих других...
      Напомню читателю, что в сентябре 1963 года Солженицын подготовил и отправил Твардовскому отрывок из романа "В круге первом", в который он включил главы вокруг свиданий зэков с их женами, сопроводив (его письмом: "Женская тема", которой посвящен этот отрывок, тяготеет над моей совестью, я считаю ее для себя одним из главных своих долгов"1.
      Этот долг так и не был им выполнен. Ибо отнюдь нельзя признать, что своим романом "В круге первом" Александр Исаевич исчерпал "женскую тему". Нет. "женская тема" им не только не исчерпана, но почти и не затронута. Но теперь, в 1968 году, та "женская тема" просто перестала интересовать Солженицына. Он видел, как рушились браки его друзей, и, вероятно, начинал признавать, что XX век не есть XIX век! Что преданность, героизм, способность на жертвы, на подвиг - в наш откровенно циничный век - не самые привлекательные женские черты! Впрочем, способность на жертвы от женщины и теперь требуется. Но выражаться она должна уже в другом: в том, чтобы уступить свое место тем, кто не страдал, не совершал подвигов, чья преданность не проверялась годами! Разве жизнь не дается нам только раз? А что касается совести - это качество, пожалуй что, "рудиментарное"2 во второй половине XX века!
      1 Солженицын А. - Твардовскому А., 08.09. 63.
      2 Солженицын А. Свеча на ветру.
      "Чему посмеешься - тому и поплачешь", - говорит русская пословица. Так, философия одного из персонажей пьесы "Свеча на ветру" - Филиппа, которую порицал положительный герой Алекс, да и сам автор, мало-помалу завладела главными героями "Круга первого". Один за другим отступились они от своих жен, один за другим зачеркнули их подвиги, доказали ненужность их в наш век!
      Жизнь коммуной продолжалась 35 дней. 2 июня все было отпечатано, заснято. Досыхали последние фотопленки... В тот же день к нам приехали гости. Как всегда, для важных разговоров муж ушел с ними в лес.
      Откуда эти гости получали информацию - мне неизвестно, у кого-то кто-то жил за границей... Но именно они сообщили, что сегодня в Цюрихе должен выйти "Круг первый" на русском языке. Еще можно на днях отправить на Запад пленки "Архипелага". Просто калейдоскоп событий и волнений!
      Как примут у нас выход романа на Западе? Судьба Синявского и Даниэля хорошо известна. Как пройдет перелет пленки через границу? В свое время с "Кругом" все обошлось благополучно. А как будет с "Архипелагом"?
      Словно это было вчера, я отчетливо вижу мужа в нашей верхней комнатке, в мансарде, туго сматывающего пленки. Нашлась и баночка, вобравшая в себя все пленки. Потом вижу его возле иконки Божьей матери. Долго и часто крестит он заветную коробочку. Молится... И расстается с ней.
      На очереди - еще одна переработка и доработка "Круга первого", Это может показаться парадоксальным: ведь он уже выходит в свет - выходит в той редакции, которая в свое время была подготовлена для "Нового мира". И тем не менее... это было так. Однако даже Александр Исаевич понимает, что надо сделать хоть минимальную паузу. И 3 июня он берется за рукопись Жореса Медведева1 "Международные научные связи и национальные границы".
      Теперь нас в Борзовке трое: мы с мужем и Елизавета Денисовна. Передавая друг другу листы, все читаем Медведева.
      На следующий день рукопись прочтена. Мы с Александром Исаевичем едем в Обнинск, к Медведеву. Заодно и продуктами запасаемся...
      Но Жорес Александрович оказался в Москве. Муж написал и оставил ему письмо, в котором очень похвалил работу и настаивал, чтобы тот отдал ее в самиздат.
      Заехали к Тимофеевым-Рессовским. В тот раз между Александром Исаевичем и Николаем Владимировичем2, казалось бы, было полное взаимопонимание. У меня в дневнике - запись:
      1 Медведев Ж. - публицист, научный сотрудник Научно-исследовательского института медицинской радиологии в г. Обнинске.
      2 Тимофеев-Рессовский Н. В. - ученый-генетик.
      "С. и Н. В. сошлись в своих представлениях о будущем".
      Вернувшись в Борзовку, мы застали Елизавету Денисовну с молотком и отверткой в руках: она переставляла замок на дверях. В наше отсутствие она наконец-то дала волю своей активности!
      5 июня - первый теплый, безветренный день. Александр Исаевич садится за доработку "Круга". Перед ним лежат два варианта: тот, что создавался летом 1964 года на прибалтийском хуторе и который мы с Елизаветой Денисовной тогда же отпечатали, и новомирский, который выходит на Западе. Из них должен родиться окончательный вариант.
      Александр Исаевич перечитывает первую главу.
      - Мне не нравится, как я писал роман, - слышим мы от него. Говорит, что расстроен, что в таком виде его роман пойдет по свету (по-юношески написан!). Да еще выходит в сокращенном виде. Теперь он вернет выброшенную главу и напишет еще несколько. Тот "Круг" содержит 87 глав. В окончательном варианте их будет 96. А потому назовем его сокращенно "Круг-96", в отличие от "Круга-87"!
      И пока готовится к изданию на разных языках мира "Круг-87" и вот-вот увидит свет, Солжени-цын строит ближайшие планы: "Сейчас за три месяца сделать "Круг-96", потом исполнить несколько небольших долгов - и сброшено все, что годами меня огрузняло, нарастая на движущемся клубке, и распахивается простор в главную вещь моей жизни - "Р-17"1.
      1 Солженицын А. Бодался теленок с дубом. С. 240.
      Однако 8 июня начатая работа была прервана. К нам приехали сказать, что пленка улетит в ближайшие дни, но есть какие-то опасения...
      Муж решает на всякий случай уехать с дачи, переждать несколько дней на одной московской квартире. А в случае провала постараться скрыться хоть на какое-то время, хоть что-то еще успеть сделать. И есть на то "Укрывище"!
      Мы остаемся на даче вдвоем с Елизаветой Денисовной.
      9 июня - Троицын день. Об этом напоминают березовые ветки, которыми украшены стены домика. А настроение - в унисон с национальным трауром в США по Роберту Кеннеди, убитому несколько дней назад.
      Убирая в домике все, что свидетельствовало о проделанной здесь работе, мы с Воронянской обнаружили несколько листиков "Архипа". То ли они были лишние, то ли случайно выпали из какого-то экземпляра. Что с ними делать? Сжечь? А если какой-то экземпляр окажется неполным? Нет, надо сохранить!
      Дождавшись темноты, пошли с Елизаветой Денисовной в уединенный уголок участка, выкопали ямку, зарыли сверток. Это было единственный раз, когда земля нашей затапливаемой в паводок Борзовки ненадолго приняла и спрятала от пытливых глаз "крамольные" страницы...
      Солженицын - недаром что писатель: он любит сгущать краски. Так, читая "Теленка", можно подумать, что все три дня Троицы Александр Исаевич провел в заточении: "И целый день - и еще день - и еще день - вся Троица в неизвестности. Работа вываливается. Воздуха нет, простора нет. И даже к окнам подходить нельзя, увидят чужого. Я - уже самозаточен, только нет намордников и не ограничен паек"1.
      1 Солженицын А. Бодался теленок с дубом. С. 240.
      На самом деле в эти дни Александр Исаевич навестил, например, Копелева. Встретился у него с невропатологом, который уже и раньше давал ему советы. Он находит у мужа спондилез, рекоменду-ет делать уколы анальгина. А вторую половину дня 10 июня, ночь и первую половину следующего дня муж провел даже в Борзовке.
      11-го мы гуляли с ним в лесу. Договорились, что, если он до полудня 12-го не приедет, я должна отвезти на "Денисе" Елизавету Денисовну в Наро-Фоминск и поселить ее там в гостинице. Если все кончится благополучно, она снова может к нам вернуться. А пока... зачем подводить ее под удар?..
      В тот последний вечер мы с Воронянской слушали в полумраке магнитофонные записи: рассказ моего мужа о какой-то очередной своей московской поездке, наш с ним разговор, его декламацию... В письме ко мне Елизавета Денисовна вспомнит потом об этом нашем с ней дне как об одном из "трудных, тяжких и беспокойных дней для сердца"... В том письме она пожалуется мне на резкое ухудшение здоровья, на боли в сердце. "Весна 1968 г. была моей лебединой песней", - напишет она мне.
      12 июня с утра Елизавета Денисовна собирается, укладывает чемодан. Перед тем как вывести из гаража машину, я выхожу на шоссе в надежде увидеть мужа. Его нет. Уже час дня. Надо ехать.
      В нарофоминской гостинице оказались свободные места. Елизавета Денисовна остается там. Я еду назад, содрогаясь от предстоящего беспокойного одиночества. И вдруг вижу открытую дверь гаража. Значит, муж приехал и этим дал мне знать, что он дома! Когда уж совсем не ждала! Какое счастье!
      Александр Исаевич сияет: все удалось!
      Теперь надо ехать к Елизавете Денисовне в Нару.
      Муж понимал, что я, привыкшая к нашей с ним уединенной, замкнутой жизни, устала от многолюдья. И мы решаем постараться сделать так, чтоб Елизавета Денисовна уехала. Она уже сдвинулась с места, это должно облегчить дело.
      В самом деле, мы остаемся в Борзовке вдвоем с мужем.
      Первый день новой своей жизни, в которой уже нет волнений за судьбу "Архипелага", Александр Исаевич даже не очень еще работает. Просто пишет Твардовскому о перипетиях с его "запретительным" письмом.
      Вечером муж зовет меня наверх, на балкончик, где так любил сиживать по вечерам.
      - Посмотри, - говорит он мне, показывая в сторону березовой рощи, настоящая Троица!
      И в самом деле! Как мы раньше не замечали? Две сросшиеся березы и еще одна своими вершинами образовали как бы силуэт Троицы!
      В благодарность Богу за то, что Троицыны дни принесли ему такую удачу, Александр Исаевич построит храм Троицы!.. Он должен быть трехглавым. И силуэт его будет таким же, как эта "березо-вая" Троица! Он должен стоять где-нибудь на просторе среди русской природы. Три его главы должны быть видны издалека-издалека...
      После страшного майского напряжения, после сверхволнений начала июня муж расслабился. Настраивается на более спокойную жизнь: намерен продолжать работу над "Кругом-96", но не будет торопиться, станет жить спокойно.
      Я рада столь редкому настроению. Сама освобожденная от печатания, считывания, репродуцирования с последующим проявлением, я с воодушевлением принимаюсь за хозяйство. И это приносит свои плоды: заслуживаю похвалы Александра Исаевича.
      - Ты вполне сформировалась как хозяйка! - говорит он мне. Немного смешно, что произошло это так поздно, но ведь в Рязани мама всегда освобождала меня от хозяйственных дел.
      В своем новом настроении, потеплевший, подобревший, смягчившийся муж еще говорит мне:
      - Если буду вести себя не так, говори: "Саня, ты не великодушен!"
      * * *
      С тех пор прошло одиннадцать лет...1 И вот опять все та же наша дачка Борзовка (только без тебя!), опять май (только небывало жаркий - не такой, как тогда), все тот же домик (только поднятый на метр от земли, со смененным венцом вместо вконец сгнившего). Снова идут пасхальные недели. И... снова я печатаю па машинке. На этот раз - одна, не так, как в ту весну. И печатаю не твой "Архипелаг", вообще не рукопись твою, не то, что еще только когда-то станет книгой... Печатаю - типографское, но опять твое. Только уже не могу сбегать к твоему столику у Истьи, за которым ты готовишь для нас все новые и новые страницы, и сказать тебе, где, как мне кажется, не так ладно, и ты не ответишь мне как бывало: "Я же всегда прошу тебя читать вперед!"
      1 Нижеприведенный отрывок написан в виде письма А. И. Солженицыну.
      А неладное - есть. Но на этот раз я не прочла вперед не по своей воле, не по своей вине...
      Что же такое я печатаю? Что раздирает мне душу то болью за тебя, то болью за себя?.. Мы оба оскорблены, мы оба оклеветаны. Только я еще и тобою...
      Оттого поблекли краски. Я не вижу красоты моих цветов, которые только и есть теперь моя семья. Я чувствую, как все умирает во мне. Так когда-то ты умел одним неосторожным словом погасить во мне радость жизни. Но то были слова, сказанные мне, одной. Теперь ты произносишь свои слова на весь мир. Так где же та красота, которая спасет мир? О ней писал Достоевский, о ней повторил ты в своей нобелевской речи. Нет ее. Растаяла. Рассеялась. Растворилась во мгле...
      Так все-таки что же такое я печатаю? А печатаю я отрывок VI дополнения к книге твоей "Бодался теленок с дубом" - твой ответ Томашу Ржезачу на его книгу "Спираль измены Солженицына" - книгу, недостойную ею называться, недостойную того, чтобы ты отвечал на нее.
      Так я поняла, когда прочла ее в ноябре прошлого, 1978 года, и тут же кинулась стучаться в двери издательств и других учреждений, чтобы остановить эту ложь о тебе. Еще никогда ничего не читала я с таким отвращением. Впору бы бросить. Но нельзя. Я должна знать все, что пишется о тебе. Да еще к тому же - бесконечные цитаты из моей книги "В споре со временем", искаженные обратным переводом, неверно толкуемые. И ты мог поверить Ржезачу, что я разрешила ему использовать мою книгу? Увы, сегодня, когда клевещут на меня, ты готов верить без оглядки! Между тем единственная моя встреча с Ржезачем состоялась исключительно как с переводчиком моей книги на чешский язык. Вместо того он теперь оказался автором книги... о тебе!
      Вспомни, на всякую клевету в твой адрес я реагировала болезненнее, чем ты. Когда-то, в Рязани, боролась с нею в открытую. Так и сейчас. Я решила сделать все возможное, чтобы остановить распространение этой книги. Мне должно было помочь то, что в книге много несуразностей. (Н. Виткевич и Н. И. Зубов - в Экибастузском лагере, где они никогда на самом деле не были!), много противоречий (то ты хочешь быть арестованным, то мстишь за свой арест!); что книга легковес-на (свидетелем обвинения тебя - фронтовика выступает тот, кто с тобой не воевал, а тебя, лагерника, обвиняет тот, кто с тобой не сидел!).