Механизм разоблачения заговора, по нашему мнению, таков. Тухачевский поручил своему заместителю Кутякову завербовать в секретную военную организацию оппозиции двух авторитетнейших людей в округе — командира корпуса Ефремова и командира механизированного корпуса Голикова (без их участия не имелось ни одного шанса на успех задуманного дела). Последние притворились «сочувствующими», позволили себя «завербовать», связавшись предварительно с Ворошиловым и Ежовым. Потом, овладев секретами врагов, помогли чекистам схватить всю оппозиционную верхушку, с совершенно неоспоримыми доказательствами вины. Они же парализовали всякую возможность выступления.

В силу этого Сталин не нуждался ни в каком «секретном досье» от Гейдриха! Собственные доказательства оказались ужасными и сокрушительными! Поэтому не приходится удивляться, что Тухачевский так быстро сдался, признал свою вину в организации и руководстве военным заговором.

Становится также понятно, почему Кутяков, несмотря на прошлые подвиги и выдающиеся заслуги, так и не получил прощения (он скончался в лагере 23 сентября 1942 г.). Несмотря на разразившуюся тяжелейшую войну с фашизмом, когда войска отступали и терпели страшные поражения, когда имелась явная нужда в опытных командирах, Сталин все-таки не простил Кутякова, не внял ходатайствам за него, не распорядился отправить его на фронт искупать кровью свою вину.

О чем это говорит? Несомненно об одном: он считал его опаснейшим преступником, которому не может быть прощения. Ибо, благодаря прошлым большим заслугам, пяти (!) орденам Красного Знамени, Кутяков имел в армии слишком большой авторитет. Противопоставив себя Сталину и правительству, он создал для страны очень опасную ситуацию, дал оппозиции шанс в борьбе за власть, в попытке совершить государственный переворот. Этого Сталин простить не мог. Как и чудовищного обмана! Вот почему Кутяков был схвачен, судим и погиб в лагере. Если верить, конечно, что его не расстреляли в 1937-1938 гг. «под горячую руку»!

Генсеку пришлось, конечно, поломать голову: как быть? Кутяков, правая рука Чапаева, имел слишком громкую славу. И казнь его, в соединении с другими казнями, должна была произвести на солдат и офицеров удручающее впечатление, может быть, породить даже новую военную оппозицию — из страха.

Такого, понятно, Сталин не хотел. Так что имелись серьезные основания, чтобы отправить его в лагерь. Возможно, имелось еще одно обстоятельство: Кутяков, припертый к стене своими «партнерами» по заговору (Ефремов, Голиков и др.), не стал запираться и уличил (!) Тухачевского и его единомышленников в заговоре. Это ему зачлось при вынесении приговора. Это же обстоятельство вызывает ныне злобу и «нерасположение» к Кутякову со стороны биографов Тухачевского.

Так представляется дело в настоящий момент. Прояснить детали — задача будущего. Сейчас же вполне ясно одно: надо выпустить том всех работ Кутякова, его докладов, статей, писем; опубликовать полностью показания в НКВД и на суде; выпустить сборник воспоминаний и особую книгу под названием «Гибель Кутякова». Тогда не останется места для предположений и всяких анекдотов. А сейчас они имеют место. Так, Л. Разгон описывает арест Кутякова следующим образом, ссылаясь при этом на рассказ начальника маленького полустанка, сидевшего с ним в лагере (последний лично все наблюдал летом 1937 г.).

В ту ночь чекисты на полустанке отцепили вагон Кутякова от поезда. И попытались его арестовать. Кутяков, ехавший из округа в Москву, пришел в неистовый гнев, схватил саблю и выбросил их из вагона прочь, а потом даже открыл по своим врагам стрельбу из пулемета, — бронированный вагон предназначался для поездок на фронт. Чекисты устроили с ним переговоры через начальника станции, старого бойца, участника Гражданской войны. По требованию Кутякова тот по телеграфу соединился с наркомом, сообщил о попытке ареста и спросил приказа: «Сдаваться ли?» Ворошилов ответил утвердительно, обещая «лично разобраться». Кутяков сдался и, благодаря такому «коварству» Ворошилова, попал в лагерь (туда же угодил и начальник станции, как ненужный свидетель).

Все это очень подозрительно, слишком напоминает оппозиционные анекдоты К. Радека. И при том количестве лжи, с которой уже приходилось сталкиваться, внушает недоверие. Ибо ясно видна тенденция рассказа: он заострен против Ворошилова, изображая его «коварным» и «предателем лучших друзей»! Было бы лучше найти официальный рапорт чекистов об инциденте и опубликовать его вместе с прочими документами, имеющими отношение к суду и смерти Кутякова. Только тогда все разъяснится. И место сомнительнейших анекдотов займет историческая правда.

Как же адвокаты Тухачевского изображают его прибытие в Приволжский военный округ, его деятельность там и арест? Весьма примитивно, неискренне и в самых общих фразах. А многие, сочиняя прославляющие панегирики, вообще стараются обойти конец жизни маршалаи отделываются лицемерными фразами типа: «Жизнь этого замечательного человека, выдающегося военного деятеля оборвалась в расцвете творческих сил, в пору полководческой зрелости». Или, что ничуть не лучше: «Коммунистическая партия, ее ленинский Центральный Комитет возродили память верных сынов народа, павших жертвами культа личности Сталина. Советские люди свято чтят (?) эти замечательные имена».

Все это не вызывает никакого доверия, ибо не сопровождается документами и фактами. Весьма примечательны усилия Л. Никулина, который выдавался в определенных кругах как «величайший специалист» по Тухачевскому. Этот лауреат Сталинской премии ( 1952 г., за роман «России верные сыны», где изображается поход русской армии в Европу в 1813-1814 гг.) рисует такую картину ареста и пребывания его в Приволжском округе:

«В Куйбышеве он (Тухачевский) переоделся (в своем вагоне. — В.Л.) в парадную форму и при всех орденах (!), как полагается, отправился в штаб округа. Предварительно его попросили заехать (!) в областной комитет партии.

Нина Евгеньевна (жена. — В.Л.) ждала его долго, он не возвращался. Затем к ней явился смертельно бледный (!) Павел Ефимович Дыбенко и сказал, что Михаила Николаевича арестовали.

Нина Евгеньевна вернулась в Москву. Спустя день-два она, мать и сестры Михаила Николаевича, братья Александр и Николай тоже были арестованы».

Спрашивается:

Разве можно верить почтеннейшему Льву Вениаминовичу, чей рассказ сплошная фигура умолчания? Ничего фактического не сообщается: ни когда Тухачевский выехал из Москвы, ни с кем ехал, какие разговоры вел в дороге, что читал, в какое время прибыл, кто встречал его на вокзале, что говорилось при этом, как он отправился в штаб (пешком, может быть? или на трамвае? Если на машине, то где рассказ шофера о том дне?!), кто и как передавал ему о необходимости заехать в обком партии, о чем Тухачевский говорил с Дыбенко и сколько раз, при каких обстоятельствах Нина Евгеньевна вернулась в Москву, что стала там предпринимать, за что арестовали всех близких маршала? Вот ведь сколько вопросов! И ни на один нет ответа! И это при похвальбе автора относительно своей «осведомленности», при полной благосклонности Хрущева к реабилитации Тухачевского! Какое же может тут быть доверие?! Не слишком ли много хотят от читателей?!

Лишь совсем недавно стало известно, как именно происходил арест Тухачевского. До сих пор это замалчивалось. Новые данные, правда, не вполне стыкуются со старыми. Кто-то, очевидно, вполне намеренно занимается дезинформацией.

Новые данные принадлежат П. Редченко, служившему в охране Куйбышевского обкома партии. При переводе П. Постышева, кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б), с Украины в город на Волге на пост первого секретаря обкома (март 1937), Редченко оказался назначен охранять его.

Автор воспоминаний допускает некоторые погрешности. Большая удаленность того времени сдвинула в памяти некоторые события. Тем не менее послушаем его рассказ: «Весной 1937 г. в Куйбышев приехал М.Н. Тухачевский. Он оставил на вокзале в салон-вагоне жену и дочь, а сам явился в обком партии представиться (!) Павлу Петровичу Постышеву.

В приемной я был один.

В кабинете находился секретарь Чапаевского горкома партии. М.Н. Тухачевский обратился ко мне. Я зашел к Павлу Петровичу и сказал:

— Просит приема Тухачевский.

— Одну минуту, — ответил мне Павел Петрович, — я кончаю и сейчас же приму Михаила Николаевича.

Я вышел из кабинета и попросил маршала подождать.

Не прошло и 10 минут, как в приемную ворвались начальник областного управления — старший майор госбезопасности Папашенко (правильно — Попашенко. — В.Л.), начальники отделов Деткин и Михайлов. Они переодели Тухачевского в гражданское платье и черным ходом вывели к подъехавшей оперативной машине».

В рассказе две погрешности. Первая: Тухачевский прибыл в Куйбышев не «весной», а 21 мая. Вторая погрешность, большая: арестован он был не в день приезда, а на следующий день, после того как проработал уже день на военной партконференции. Хорошо было бы прояснить все детали. Пора, давно пора раскрыть Куйбышевский эпизод в биографии маршала! Сколько можно заниматься лицемерием?! Жаль, что нет уже работников НКВД, производивших этот арест! Они бы охотно поделились подлинными воспоминаниями!

Все— таки очень интересно отметить: ни один из казенных авторов, ни один из адвокатов Тухачевского не пожелал рассказать, как происходил арест маршала, хотя в их распоряжении находились все архивы. Видно, было что скрывать!

Впрочем, и без них все устанавливается очень легко. Совершенно бесспорно: живой Тухачевский властям был не нужен, мертвый казался гораздо удобнее. Поэтому Ежов, конечно, дал приказ своим сотрудникам в Куйбышев живым маршала не брать, а инсценировать его смерть в возникшей перестрелке. Вместе с тем он прислал с нарочным ордер на арест.

Получив ордер, начальник Куйбышевского управления НКВД майор Попашенко стал обсуждать ситуацию со своими заместителями, Деткиным и Михайловым. Все очень хорошо знали дипломатию своего ведомства и склонность Ежова к разным «трюкам». Знали и другое: Тухачевский очень силен, метко стреляет, свою храбрость он доказал в период Гражданской войны. Поэтому можно было ожидать вооруженного сопротивления и перестрелки. Он вполне может успеть сделать три выстрела, что тогда? Один или двое из них будут убиты. А тот, кто уцелеет, попадет в лагерь — «за самоуправство и превышение власти». Сцену ареста в горкоме партии отрепетировали заранее, все, казалось, предусмотрели. И все же все трое трусили.

Когда они вошли в приемную первого секретаря горкома, Тухачевский сидел на стуле у стены, дожидаясь, когда его вызовет Постышев.

Попашенко шел впереди, выставляя бумажку ордера, точно щит, его замы топали позади, держа правые руки в карманах, где находились пистолеты со спущенным предохранителем.

Подойдя к Тухачевскому на расстояние нескольких шагов, Попашеко поднял правую руку с ордером вверх.

— Михаил Николаевич?

— Да, в чем дело?

— Вот ордер товарища Ежова! Вы арестованы!

Тухачевский вскочил, вырвал правую руку из кармана, где тоже держал пистолет со спущенным предохранителем. Попашенко завизжал от страха (маршала еще не приходилось арестовывать!), бросился на пол и завопил: «Стреляйте! Стреляйте же!»

Замы вырвали пистолеты из карманов и дрожащими руками (советских маршалов им тоже еще не приходилось арестовывать!) сделали два выстрела. Пули просвистели мимо головы и ударили в стену, так что посыпалась штукатурка. Каждый из них с ужасом ждал, что в следующий миг сам получит пулю. Но произошло невероятное: Тухачевский поднес пистолет к своему виску и выстрелил. Пуля царапнула голову, вырвала клок кожи, полилась кровь.

Доблестные сотрудники Ежова бросились на маршала и, действуя рукоятями пистолетов, словно кастетами, свалили его на пол, отняли пистолет и надели наручники. Затем выволокли в соседнюю комнату, осмотрели голову, заклеили пластырем поверхностную рану, велели снять форму, переодели в хороший серый костюм и ботинки. Все документы рассовали по своим карманам, форму спрятали в сумку. После этого, не теряя времени понапрасну, вывели арестованного во двор и усадили в машину, на которой ему предстояло вернуться в Москву. Постышеву в двух словах Попашенко поведал о случившемся: «Порядок, мы арестовали его! Он хотел нам оказать сопротивление, а потом застрелиться».

Потрясенный Постышев не стал углубляться в детали, но лишь сказал: «Скорее везите его и охраняйте как следует в пути. Чтобы чего-нибудь дурного не случилось».

В день ареста Тухачевского (22 мая) среди офицеров в гарнизоне, городе и округе распространялись самые невероятные слухи. Почти каждый из командиров дрожал за самого себя. Каждый думал: «Арестом одного маршала, конечно, не ограничатся». Так оно и получилось.

Сотрудники органов, тайно следившие за каждым шагом маршала, говорили командирам и горожанам, что Тухачевский — немецкий шпион, член контрреволюционной организации, что он отстреливался при аресте (!) и даже пытался улететь на самолете. Кстати сказать, Арватов-то как раз летчик! А лететь было куда: в Сибирский военный округ или к Блюхеру.

Все поведение Тухачевского до ареста свидетельствует против него. Человек, ни в чем не виновный, не ведет себя так! Да и ясно, что за кулисами происходила подозрительная «возня». Сама краткость «воспоминаний» о пребывании маршала в Куйбышеве доказывает это.

Оппозиция явно прилагала отчаянные усилия, стараясь сорганизоваться. Партийная конференция давала возможность легально собраться всем видным командирам, корпоративно связанным, обсудить опасное положение, взвесить шансы, сговориться о дружных действиях. Решающим моментом должна была стать обличительная речь командующего, арест несогласных и последующее вооруженное выступление.

Ежов и его сотрудники такую попытку путча отнюдь не считали невероятной. И поэтому не дали возможности Тухачевскому выступить, но уже на второй день конференции арестовали его и отправили назад в Москву. Вслед за ним отправили часть его местных сообщников, из тех, кто был им выдвинут, кто вел в его пользу агитацию в гарнизоне, а на конференции — «недозволенные речи».

Тухачевский возвращался в Москву под крепкой охраной. О чем он думал, глядя в окно машины, шедшей на большой скорости, в сопровождении двух других? Думал о доме, матери, жене, дочери, близких, о своей судьбе, бросившей его в страшный позор. Что там, в Москве, все потеряно, маршал мог не сомневаться. Он знал, что Сталин — человек редкой энергии, в борьбе врагов не щадит, что весь округ цепко держит в руках его новый начальник — маршал Буденный, знаменитый глава Первой конной армии, что Ворошилов и Ежов в дружном согласии устраняют с постов его выдвиженцев, подвергая их арестам, что в Управлении кадров наркомата происходит чистка.

По всему маршруту находились легковые машины с сотрудниками НКВД. Они придирчиво проверяли проезжающих по маршруту: нарком опасался, что приспешники, напав на след, постараются освободить маршала. Но все обошлось без неприятных инцидентов, и 24 мая, ранним утром, три черные машины в сопровождении тюремного фургона, куда Тухачевского пересадили на последней остановке, прибыли в столицу. Они подкатили к железным воротам гранитного дома на Лубянке, где их уже ждали.