Жизнь замечательных людей - Сталин и заговор Тухачевского

Каждый из подсудимых старался отделываться общими фразами. Ульрих, послушав, через некоторое время прерывал их, задавая всем один и тот же вопрос:

— Вы подтверждаете показания, которые давали на допросе в НКВД? Подсудимые, верные своей тактике, пытались начать витиеватые и длинные объяснения, уводящие куда-то в сторону. Тогда Ульрих вновь прерывал их:

— Вы не читайте лекций, а давайте показания.

Военные судьи слушали молча, но время от времени бросали реплики. Вопросы и ответы были такого рода:

Блюхер. Вы вели систематически работу по дискредитации авторитета Блюхера по заданию Гамарника?

Путна. Да, пытался дискредитировать вас.

Блюхер. В чем конкретно выражалась ваша подготовка поражения авиации в будущей войне?

Якир. Я вам толком не сумею сказать ничего, кроме того, что написано там в деле (Викторов. С. 248.)

(А что там было написано? Разумеется, опять молчание. — В.Л.)

В таких разговорах и прениях быстро прошло время. В 15.00 объявили перерыв на обед. Арестованных увели. Судьи стали совещаться. И вот тут-то возникает неясный момент. В чем он? Ежов и Ульрих вдруг отправились к Сталину докладывать! Хотя день суда еще не кончился! И докладывать, собственно, пока еще было не о чем!

Казалось бы, к чему спешить?! Только нечто чрезвычайное могло сорвать этих двоих с места и отправить вместо обеда к Сталину: якобы на доклад, а скорее всего за инструкциями, ввиду неожиданной ситуации. Правильно ли это предположение? На него буквально наталкивает один интересный эпизод, случайно дошедший до нас от того времени. Сообщил о нем И. Эренбург, очень известный в 1937 г. 46-летний писатель, имевший обширные связи: «Помню страшный день у Мейерхольда. Мы сидели и мирно разглядывали монографии Ренуара, когда к Всеволоду Эмильевичу пришел один из его друзей, комкор И.П. Белов.

Он был очень возбужден, не обращая внимания на то, что, кроме Мейерхольдов, в комнате Люба и я, начал рассказывать, как судили Тухачевского и других военных. Белов был членом Военной коллегии Верховного суда. «Они вот так сидели — напротив нас. Уборевич смотрел мне в глаза. Помню еще фразу Белова: „А завтра меня посадят на их место“.

Белова вскоре после этого арестовали». (И. Эренбург. Собрание сочинений. М., 1967, т. 9, с. 190.)

Почему арестовали, Эренбург не говорит. Но по другим источникам это известно. Его арестовали летом 1938 г. по обвинению в том, что он создал военно-эсеровскую антисоветскую организацию и установил связь с агентом английской разведки, что последней он продался еще в 1918 г. (А. Рыбчинский. Командарм Белов. — Расправа. С. 190.)

Есть всё основания думать, что военные члены суда, которых оппозиция засыпала письмами, предсказывая, что они сами кончат, как Тухачевский и его товарищи, если их не спасут, пытались сговориться между собой для общих действий — на предмет оправдания подсудимых — и предлагали процесс отложить или продлить, чтобы во всем тщательно разобраться. Произошел очень горячий спор между военными и Ежовым. При этом Белов прошелся по его адресу отборной бранью и обвинил в фальсификациях! (Вот почему он опасался, что его «завтра посадят»! Такого оскорбления злопамятный глава НКВД простить, конечно, не мог!) Его поддержали Блюхери Дыбенко, затем еще трое.

И когда в интриганской борьбе Ежов одолел, он после заседания Военной коллегии Верховного суда СССР, на котором Белов был осужден (29 июля 1938), прибыл к месту казни и лично присутствовал при расстреле своего врага, обходя осужденных и спрашивая: «Есть ли что сказать?» Белов с ненавистью ответил: «Теперь уже нечего».

Этому дружному выступлению судейских (факт совершенно неоспорим: за исключением двоих, все были казнены уже в 1938 г.!) не приходится удивляться! Ведь из числа этих судей пять (Блюхер, Дыбенко, Белов, Каширин, Алкснис, Горячев, — последний еще и близкий друг Уборевича!) принадлежали к кругу друзей Тухачевского.

Каждый из военных — тогда, как и ныне! — входил в какую-то группировку, которая обеспечивала его карьеру. Здесь ценились лояльность и верность. И ее укрепляли всеми силами: целенаправленным воспитанием, браками, совместными попойками, общими любовницами, обменом женами и т.п. Громадную роль имела массированная пропаганда, создававшая культики всевозможных военачальников, особенно героев Гражданской войны. Она показала себя очень действенной: ведь занимались ею специалисты своего дела, старые большевики, накопившие в этой сфере громадный опыт. С такой пропагандой, хитроумной и многоликой, не мог бороться даже и сам Сталин! Пропаганда действовала на всех командиров, от начальника отделения до командиров корпусов. Очень интересно посмотреть, как она преломлялась в сознании будущего маршала Г. Жукова, который проделал большой и трудный путь: в 1920 г. — командир взвода, в 1925 г. — командир полка, в 1932-1937 гг. — командир кавалерийской дивизии в Белорусском военном округе. Вот некоторые из его характеристик, рожденные, естественно, и личным опытом:

БЛЮХЕР: «Встреча с В.К. Блюхером была большим событием для всех бойцов и командиров полка. К нам его пригласил посмотреть учебно-воспитательную работу комдив Г.Д. Гай. Для полка это была большая честь». (Воспоминания и размышления. М., 1990, т. 1, с. 136.)

«Я был очарован душевностью этого человека. Бесстрашный боец с врагами Советской республики, легендарный герой, В.К. Блюхер был идеалом для многих. Не скрою, я всегда мечтал быть похожим на этого замечательного большевика, чудесного товарища и талантливого полководца». (С. 137.)

ПРИМАКОВ: «Плотный, среднего роста, с красивой шевелюрой, умными глазами и приятным лицом, В.М. Примаков сразу завоевал симпатии слушателей. Это был человек широко образованный. Говорил он коротко, четко излагая свои мысли». (С. 138.)

Д.А. ШМИДТ (комдив из округа Якира, бывший сторонник Троцкого): «Д.А. Шмидт — умница, свои мысли выражал кратко, но, к сожалению, не любил кропотливо работать». (С. 146.)

ТУХАЧЕВСКИЙ: «В суждениях М.Н. Тухачевского чувствовались большие знания и опыт руководства операциями крупного масштаба». (С. 112.)

«Человек атлетического сложения, он обладал впечатляющей внешностью. Мы еще тогда (в 1921 г. — В.Л.) отметили, что М.Н. Тухачевский не из трусливого десятка: по районам, где скрываются бандиты, он разъезжал с весьма ограниченным прикрытием.

Теперь на посту первого заместителя наркома обороны Михаил Николаевич Тухачевский вел большую организаторскую, творческую и научную работу, и все мы чувствовали, что главную руководящую роль в Наркомате обороны играет он. При встречах с ним меня пленяла его разносторонняя осведомленность в вопросах военной науки. Умный, широко образованный профессиональный военный, он великолепно разбирался как в области тактики, так и в стратегических вопросах. М.Н. Тухачевский хорошо понимал роль различных видов наших вооруженных сил в современных войнах и умел творчески подойти к любой проблеме.

Все свои принципиальные выводы в области стратегии и тактики Михаил Николаевич обосновывал, базируясь на бурном развитии науки и техники у нас и за рубежом, подчеркивая, что это обстоятельство окажет решающее влияние на организацию вооруженных сил и способы ведения будущей войны». (С. 180-181.)

«Тогда (в 1931 г. — В.Л.) мы были менее искушены (!) в вопросах военной науки и слушали его как зачарованные. В М.Н. Тухачевском чувствовался гигант военной мысли, звезда первой величины в плеяде выдающихся военачальников Красной Армии». (С. 182.)

УБОРЕВИЧ: «Это был настоящий советский военачальник, в совершенстве освоивший оперативно-тактическое искусство. Он был в полном смысле слова военный человек. Внешний вид, умение держаться, способность коротко излагать свои мысли, все говорило о том, что И.П. Уборевич незаурядный военный руководитель. В войсках он появлялся тогда, когда его меньше всего ждали. Каждый его приезд обычно начинался с подъема частей по боевой тревоге и завершался тактическими учениями или командирской учебой». (С. 200.)

«Позднее, в 1932-1937 годах, мы часто с ним встречались. Он был тогда командующим войсками Белорусского военного округа, где мне довелось командовать кавалерийской дивизией» (с. 116).

БЕЛОВ: «Как-то не вязалось: Белов — и вдруг „враг народа“. Конечно, никто этой версии не верил». (С. 229.) О своем собственном уровне того времени Жуков пишет вполне откровенно: «А что греха таить, командиров, стоявших по знаниям не выше своих подчиненных, у нас тогда было немало.

Если военные вопросы я изучал досконально и последовательно, шаг за шагом, как теоретически, так и практически, то в изучении марксистско-ленинской теории мне, к сожалению, не пришлось получить систематизированных знаний.

Так получалось тогда не только со мной, но и со многими командирами. Не многим посчастливилось в свое время пройти курсы при Военно-политической академии имени Толмачева». (С. 234-235.)

Понятно, что такие командиры очень часто находились в руках тайных оппозиционеров, и они имели все основания полагать, что в силу личного авторитета и политической неискушенности им удастся своих подчиненных увлечь за собой! Этому способствовали также система дружеских связей, прошлая совместная служба и участие в Гражданской войне, совместная учеба у одних преподавателей. Так, Жуков служил под командой начальников дивизии Д. Шмидта, серба Д. Сердича (командир полка Первой конной армии), К. Рокоссовского. Учился на Высших кавалерийских курсах, где одним из ведущих преподавателей являлся сам Примаков! А в 1929 г., когда стажировался на курсах усовершенствования высшего начальствующего состава, входил в группу Блюхера и Сангурского! (С. 154.) Легко себе представить, каково было влияние на него и всех прочих этих лиц, старых большевиков, знаменитых героев Гражданской войны, крупных и опытных военачальников!

Итак, Блюхер, Белов и Дыбенко — знаменитые герои армии и страны — попытались склонить остальных судей на свою сторону. И это удалось им без труда! Каждый из судей не верил Ежову и его следователям, боялся опозорить себя, поставив подпись под несправедливым или сомнительным приговором! Боялся также, что осуждение столь важных по положению лиц поломает в армии дисциплину, развяжет руки шкурникам и доносчикам, резко снизит боеспособность, так как придется заниматься совсем не тем, чем положено заниматься. Ворошилов был в полуоппозиции. Заколебались даже Буденный и Шапошников. Но их удалось отколоть от остальных, так как хитроумный Ежов предвидел подобную ситуацию. На каждого из них он заранее заготовил штук по 20 показаний со стороны уже арестованных, обличавших их самих в тайной оппозиции. И вручил эти бумаги Ульриху, чтобы тот ими распорядился, как сочтет нужным. Председатель суда все сделал самым наилучшим образом. В результате Буденный и Шапошников отступили в страшном замешательстве. Это и спасло им жизнь.

Ульрих же и Ежов поспешили «с докладом». Сталин выслушал взволнованный рассказ, их соображения и быстро взвесил тревожные симптомы: распространение листовок, поддерживавших подсудимых, слухи, весьма тревожные, поведение судей, настроения в партии, армии и об— ществе, данные иностранной печати и, наконец, маленький, но опасный мятеж в Киеве и Харькове. В украинской столице выступили с ультиматумом правительству два пехотных полка, а в Харькове один кавалерийский полк. Они собрали митинги в казармах и после возмутительных речей приняли резолюции, требуя освободить Якира и Уборевича как невиновных, а их клеветников привлечь к суду.

Сталин приказал мятежников немедленно окружить надежными частями и разоружить, что быстро и было сделано. 18 заводчиков из младших офицеров (лейтенанты и капитаны) покончили самоубийством, старшин подвергли заключению, рядовых небольшими группами разослали в разные гарнизоны. Этот случай можно было рассматривать как предзнаменование.

Поэтому Сталин дал Ежову и Ульриху однозначный ответ: поскольку преступления подсудимых ясны вполне, доказаны документами, свидетельскими показаниями, их собственными признаниями, процесс свернуть. Чтобы не волновать понапрасну армию, народ и партию. В оставшуюся часть дня обговорить лишь вопрос о степени подрыва боеспособности армии. Затем всем вынести смертный приговор и тут же привести его в исполнение. Посылать в газеты и правительство требования народа смертной казни для подсудимых (что и начали делать на митингах, начиная с 12 июня).

Присутствовавшие при беседе члены Политбюро (Молотов, Каганович, Ворошилов, Калинин, Микоян) и 1-й секретарь Московского городского и областного комитетов партии Хрущев одобрили такое решение.

После возвращения назад Ульрих быстро «закруглился». И к великому своему удивлению, подсудимые узнали, что процесс уже завершен, что скоро им объявят приговор. А они-то думали, что процесс продлится не один день ввиду серьезности вопросов, что у них будет еще возможность поспорить с судьями, защищая себя, доказывая свою невиновность, отрекаясь от показаний на предварительном следствии.

Во вторую половину дня обсуждали самые важные текущие военные вопросы, то, что генсека интересовало больше всего, ибо боеспособность армии зависела именно от этого.

Крайне подозрительным выглядит принятое ныне обвинение, что подсудимым ставили в вину «официальный показ советской техники» официальным представителям немецкого рейхсвера или разговоры по организации войск. Во-первых, эти разговоры велись в тот период, когда функционировала еще буржуазно-демократическая Веймарская республика, имевшая с СССР взаимовыгодные отношения. (См.: А. Норден. Между Берлином и Москвой. К истории германо-советских отношений (1917-1921), М., 1956; В.Б. Ушаков. Внешняя политика Германии в период Веймарской республики. М., 1958; В.П. Захаров. Военные аспекты взаимоотношений СССР и Германии. 1921 — июнь 1941. М., 1992.) Во-вторых, все важные дела в наркомате вершились с санкции наркома Ворошилова. А в-третьих, немцы многое знали из официальной литературы, которой обменивались до прихода Гитлера к власти (1933), и благодаря самому заурядному шпионажу, который с армией неразделим. Из сообщений печати известно, что тайно следят друг за другом даже страны НАТО, связанные военным союзом.

Гораздо хуже выглядело обвинение во вредительстве в сфере оперативных планов. Уборевич, в частности, признал, что «им разрабатывался вредительский план овладения Барановичским укрепленным районом конницей, поддержанной лишь слабовооруженными механизированными бригадами, без всякого участия пехоты» (1937. Показания маршала Тухачевского. «Военно-исторический журнал». 1991, № 8, с. 53), что сулило поражение.

По поводу обвинений в замедлении темпов строительства военных объектов, реконструкции железнодорожных узлов, различных «упущений» в боевой подготовке части своих войск, обвиняемые ответственности с себя не снимали. Вместе с тем они утверждали, что тут нет никакой злокозненности и тайных оппозиционных мероприятий, это обычные недостатки, которые есть в любом округе, связанные с недостатком денег, материалов, людей, что их предполагалось исправить, и для этого необходимо было лишь «немного поднажать» и «получить дополнительные финансовые средства».

Крайне резкие нападки в суде встретила пропагандируемая Тухачевским, при активном содействии Якира и Уборевича, концепция ускоренного развития танковых соединений, в первую очередь — в пограничных округах. Требуя значительно сократить кавалерийские корпуса и расходы на них, Тухачевский утверждал, что к 1935 г. в РККА должно было быть уже несколько танковых армий. (Маршал Тухачевский. Воспоминания друзей и соратников. М., 1965, с. 132).

Этот пункт составлял предмет давнего спора, нашедшего отражение и в открытой печати. Кавалерию, как род войск, еще не сошедший со сцены, активно защищали нарком Ворошилов и инспектор кавалерии в течение 13 лет, маршал и член РВС СССР Буденный, бывший в 1937 г. начальником Московского военного округа. Человек феноменальный по смелости, дерзости, решительности и хитрости, этот сын крестьянина-бедняка из-под Ростова, прошедший русско-японскую и мировую войну, получивший полный бант георгиевских крестов, очень прославился в Гражданскую войну в качестве главы знаменитой Первой конной армии (члены РВС — Щаденко и Ворошилов), имел в качестве почетной награды Золотое оружие с надписью «Народному герою». В 1932 г. Буденный кончил Военную академию имени Фрунзе (чего не сделал Тухачевский!), занимался организацией и руководством военными конными заводами, проводил работу по моторизации и механизации советской конницы и исполнял особо важные поручения наркома. Командиры Первой конной армии служили в различных округах, но продолжали поддерживать тесные связи со своим главой, информируя его о том, что и где происходит. Сам Сталин, почетный красноармеец первого эскадрона 19-го кавполка, не позволял померкнуть славе Первой конной армии. Благодаря деятельности очеркистов, писателей и драматургов, она постоянно находилась в центре общего внимания. Боевое братство по оружию среди бойцов и командиров Первой конной армии заботливо поддерживалось, и их карьере всюду энергично способствовали.

По части боевой славы с Буденным мало кто мог соперничать. О его популярности в народе достаточно говорит тот факт, что в 1951 г. имя его носило 3125 колхозов.

Интересы кавалерии энергично защищали и другие видные военачальники и герои Гражданской войны: Тимошенко, Косогов, Щаденко, Городовиков, Фабрициус, Каширин, Горячев, Музыченко, Сердич.

Но Тухачевский, Якир и Уборевич не уступали. Они много работали над теоретическими проблемами, над изучением мировой военной литературы, много экспериментировали и поэтому хорошо знали, какова сила этого рода войск и какое внимание уделяют ему на Западе.

По вопросам перевооружения в военных верхах происходили очень резкие столкновения. Щаденко (1885-1951, чл. партии с 1904), человек очень храбрый, но ограниченный, правая рука Буденного по политической части, всюду утверждал:

«Война моторов, механизация, авиация и химия придуманы военспецами. Пока главное — лошадка. Решающую роль в будущей войне будет играть конница. Ей предстоит проникать в тылы и там сокрушать врага».

Было бы величайшим извращением утверждать, что Щаденко и его единомышленники являлись просто кучкой «невежественных глупцов». На таких же позициях стояли многие специалисты в разных армиях. Например, в немецкой армии еще в 1936 г. генерал Людвиг горячо выступал за сохранение кавалерии, с усилением ее моторизации. О новых оперативных войсках он отзывался так: «То, что они в 2000 г. могут стать только моторизованными, каждый понимающий будет сомневаться. Но танк не является преемником лошади». (Проектор. Оруженосцы III рейха. М., 1971, с. 108.) Больше того, по его мнению, перед кавалерией «открываются блестящие перспективы». Как это ни невероятно звучит, но даже эту моторизацию Людвиг считал делом далекого будущего, как, например, цветные фильмы и телевидение (это в 1936 г.!). А потому, заключал он, «мы ограничимся живущими ныне лошадьми точно так же, как одноцветными фильмами и акустическими радиопередачами».

Спорные вопросы перевооружения многократно обсуждались в ЦК партии и Политбюро. Тухачевский энергично защищал свои взгляды на всех уровнях: в Высшем академическом военно-педагогическом Совете, Военной академии РККА, штабе РККА, РВС СССР, в Ленинград— ском военном округе, которым он командовал с 1928 по 1931 г., в Наркомате обороны.

Перемены во взглядах в военно-политических кругах происходили постепенно, по мере роста экономической мощи страны. В конечном счете все ведь упиралось в средства, металл, возможность производить броню, алюминий, бензин. Страна была еще очень бедна, и руководству во главе со Сталиным приходилось мучительно ломать голову, решая, где и что можно еще «урезать», чтобы передать эти средства армии. На оборону приходилось отрывать средства буквально «с кровью», резко ограничивая и без того низкий жизненный уровень масс. А что оставалось делать? Что война не за горами, — в том ни у кого сомнений не было.

Сторонники Тухачевского распространяют тот взгляд, что Сталин якобы «не понимал» необходимости перевооружения, что Тухачевскому он, мол, «не доверял, но до поры до времени вынужден был доверять ему руководящие посты». (Маршал Тухачевский. С. 133.) Все это совершенная нелепость! Сталин еще в 1920 г. в записке в Политбюро ЦК партии предлагал усилить бронепромышленность. В декабре 1920 г. вышли первые советские танки типа «Рено».

С 1929 г. в Московском военном округе существовал опытный механизированный полк, преобразованный в 1930 г. в бригаду. В наркомате появляется Управление моторизации и механизации (во главе — И.А. Халепский и К.Б. Калиновский). Специальная комиссия РВС СССР (председатель — зам. наркома и зам. председателя РВС СССР С. Каменев, 1881— 1936) разрабатывает структуру бронетанковых войск, а затем Штаб РККА разрабатывает структуру механизированного корпуса, способного вести самостоятельные действия. В 1929-1930 гг. в Красной Армии появились первые в мире уставы и наставления, излагавшие применение танков в бою.

В 30— е годы танковая промышленность бурно развивается. Разрабатываются и вводятся в дело все новые образцы танкеток, легких, средних и тяжелых танков, увеличивается их скорость (до 70 км/час), усиливается вооружение. В 1930-1934 гг. промышленность дала армии 11 тысяч боевых машин, в 1935-1937 гг. она ежегодно выпускала их по 3 тысячи. Правда, промышленность не могла еще давать большое количество средних и тяжелых танков, основную их массу составляли легкие (типа Т-26, БТ).

Одновременно промышленность наращивала для армии производство автомобилей и тракторов, мотоциклов, понтонно-переправочных и минноподрывных средств, экскаваторов, фейдеров, средств радиосвязи, телефонной и телеграфной аппаратуры. О количестве поступавшей в армию техники говорят некоторые цифры (трактора: 1929 г. — 300, 1935 г. — ок. 6000, автомобили: 1929 г. — ок. 1400, 1935 г. — 35 000). В 1929 г. одна машина приходилась на 240-250 бойцов и командиров, в 1938 г. — на 15-18). Росло число авиационных НИИ, КБ, специальных предприятий, занимавшихся производством авиационной техники. Упор делался на создание мощной истребительной и бомбардировочной авиации. В течение 1940-1941 гг. намечалось построить 9 новых и реконструировать 9 старых авиационных заводов. ВВС имели на вооружении в 1929 г. ок. 1400 самолетов, а в 1935 г. — 6672.

Сильно обновилось оборудование боевых кораблей. Изменялась на глазах техника судостроения (автоматическая сварка, мощные паросиловые установки, дизели и т.п.). С 1932 г. шло строительство лидеров эскадренных миноносцев, начало увеличиваться число торпедных катеров, сторожевых кораблей и подводных лодок. В 1936 и 1937 гг. развернулось строительство легких крейсеров, типа «Киров» и «Чапаев».

Обновлялось легкое стрелковое оружие и активно конструировалось новое. В результате большой работы поступил на вооружение модернизированный пулемет «Максим» (1941), пистолет-пулемет Шпаги -на (1940). За 1939-1941 гг. войска получили 105 тысяч пулеметов, — столько, сколько прежде промышленность давала за 10-15 лет! К лету 1941 г. в армию поступили первые 100 тысяч автоматов. Разрабатывались первые образцы противотанковых ружей. В 1940 г. их выпущено уже 15 тысяч. Пошли на вооружение автоматические зенитные пушки и опытные самоходные орудия (1937-1939). Шла разработка «Катюши», в 1941 г. формируются части реактивной артиллерии. В конце 30-х годов один залп артиллерии и минометов дивизии превосходил такой же залп конца 20-х годов почти в 3 раза!

Совершенствовалась структура управления. В 1934 г. был упразднен Реввоенсовет СССР и Наркомат по военным и морским делам (что нанесло тяжелый удар по позициям тайных сторонников Троцкого!). Создан Наркомат обороны СССР и Военный совет, совещательный орган при наркоме К. Ворошилове (члены его назначались Совнаркомом СССР). Штаб РККА преобразован в Генеральный штаб РККА (1935). Упразднен Совет Труда и Обороны, образован Комитет Обороны СССР (28.04.1937). Создан Наркомат Военно-Морского флота СССР.

В 1932— 1934 гг. армия насчитывает уже 4 механизированных корпуса: два -в Ленинградском военном округе, по одному — в Белорусском и Украинском. В 1935 г. создаются танковые бригады резерва Главного Командования (в бригаде средних танков насчитывается 117, тяжелых — 94). Мотобронетанковые полки, преобразованные затем в бригады, появляются в Забайкальском военном округе (август 1938).

Появляется 6 воздушно-десантных бригад (новый род войск в то время). Формируется зенитная артиллерия, войска ПВО (1935). Создаются Тихоокеанский и Северный флоты (1932, 1933). Окрепла морская авиация (1215 самолетов в 1937 г.). Вводится новая усовершенствованная система армейского снабжения (1935). Появляется самостоятельная автомобильно-дорожная служба, авиационные базы (1938), подвиж— ные технические средства тыла (1938). Пограничные и внутренние войска получают новое стрелковое оружие, инженерно-техническое оборудование границы непрерывно обновляется.

Авиации, кавалерии и танкам уделяется главное внимание. В августе 1938 г. ЦК партии собирает специальное совещание по танкостроению (без всякого Тухачевского!). Внешнеполитическая обстановка заставляет действовать очень энергично и не позволяет расслабляться. Все теории быстро проверяются. И танки находят себе применение в новых условиях: в 1929 г. против китайских милитаристов на КВЖД, в 1938 г. — на Хасане, в 1939 г. — на Халхин-Голе против японцев. Кадры всесторонне обучают: в 1932 г. создана Военная академия бронетанковых и механизированных войск.

ВВС страны имеют к началу 1939 г. 3 армии, 38 бригад, 115 авиаполков. В декабре 1939 г. на вооружение приняты самые замечательные танки той эпохи — Т-34 и КВ-1 (с дизельным двигателем вместо прежнего карбюраторного, работавшего на опасном бензине). «Бронетанковые войска заняли прочное место в системе Сухопутных войск, став их главной ударной силой. За три года (1936-1938 гг.) они выросли численно более чем в два раза». (С.А. Тюшкевич и др. Советские вооруженные силы. История строительства. М., 1978, с. 202.)

В середине 1940 г. руководством страны решено развернуть в округах 8 механизированных корпусов, а в феврале 1941 г. — еще 20, для чего требовалось 30 тысяч танков и свыше 7 тысяч бронемашин. Было принято решение и началась работа (1940) по производству танков на крупных предприятиях, в том числе на Сталинградском и Челябинском тракторных. С января 1940 г. по июнь 1941 г. личный состав бронетанковых войск возрос в 7,4 раза! (Там же, с. 240.) За первую половину 1941 г. танковая промышленность дала 1110 Т-34. За период с 1939 по 1940 г. число броневиков почти удвоилось. И все сделано без указаний «великого» Тухачевского!

Появляются артиллерийские тягачи, радиостанции РАФ и РБ, 10 бригад подлодок (1941) и бригады торпедных катеров.

Подготовкой начальственного состава занимаются 19 академий, 10 военных факультетов, 7 высших военно-морских училищ. Только с середины 1939-го по декабрь 1940 г. был открыто 70 военных училищ. Численность командного состава за счет даровитой молодежи в конце 1940 г. по сравнению с 1938 г. увеличилась в 2,5 раза. Все жадно учились, понимая, что война неподалеку. И хотя меры по очистке армии в 1937-1939 гг. были, безусловно, беспощадными, в то же время принимались меры по улучшению быта офицерского и генеральского состава. Перед началом войны генерал армии, например, имел оклад в 2600 руб. и служебную квартиру в 10 комнат. С началом войны оклад сразу увеличился на 25%. Этот факт ясно говорит о том, что партийно-государственное руководство заботилось о генеральском и офицерском корпусе армии и старалось максимально обеспечить его. Численность армии резко выросла: на 1 января 1938 г. она насчитывала 1513 400 человек, а к середине 1941 г. в армии и флоте насчитывалось 5 миллионов человек!

На этом фоне менялась и кавалерия, к которой Сталин действительно относился благосклонно. Численность ее увеличилась к 1938 г., но в 1941 г. резко упала — в результате учета уроков войны Германии с Польшей и Францией. Вот некоторые цифры (там же, с. 199):

Годы Число соединений Число дивизий Отдельные бригады Число кавалерийских корпусных управлений

1929 21 14 7 4

1938 34 32 2 7

1941 21 13 (из них 4 горные)? 4

Сами кавалерийские части под влиянием времени сильно изменились. Механизация проникла и сюда, не давала уже возможности ограничиваться лошадью, винтовкой и шашкой. Теперь кавалерийская дивизия имела свою артиллерию, автомобили, броневики, самолеты и танки. Рота и эскадрон должны были иметь по 15 боевых машин. Появились плавающие танки.

Даже этого краткого и беглого очерка вполне достаточно, чтобы понять одну простую вещь: Сталин, возглавлявший все эти перемены и принимавший самое активное и решающее участие в намечаемых переменах, понимал все! И не было у него никакого «непонимания» роли новейших средств борьбы, как визжат о том неучи и клеветники!

Еще в начале 30-х годов на одном из парадов, где шли прославленные тачанки, он, усмехаясь, спросил Буденного: «Не пора ли это все в музей?»И он не ограничивался одними риторическими вопросами.

Правильность этого утверждения подтверждается самым неоспоримым свидетелем! А является им Тухачевский! С трибуны XVII съезда партии он говорил: «В развитии нашей технической мощи товарищ Сталин не только играл общую руководящую роль, но и принимал непосредственное и повседневное участие как в выборе необходимых образцов вооружения, так и в постановке их на производство. Товарищ Сталин не только ставил общие задачи, особенно по вооружению армии авиацией, танками, артиллерией, дальнобойной и скорострельной, наиболее современной, но и созывал организаторов производства — директоров заводов, руководителей парторганизаций и практически добивался успешной постановки производства. Вероятно, директора заводов и руководители предприятия помнят, как товарищ Сталин ставил эти вопросы и как повседневно контролировал выполнение поставленных задач. Эта работа, это руководство создали нам ту техническую мощь, которой обладает Красная Армия и которую на параде вы будете еще раз видеть». (XVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). Стенографический отчет. М., 1934, с. 464-465.)

С Ворошиловым та же история!