Между этими двумя людьми существовали весьма странные отношения. Внешне они казались лучшими друзьями. При встрече они осыпали друг друга любезностями. Так, например, здороваясь, они не ограничивались простым рукопожатием, а демонстративно трясли друг другу обе руки. На самом же деле они ненавидели друг друга и между ними постоянно шла борьба. Каждый завидовал друг другу из-за его влияния на Гитлера, каждый старался расширить собственную власть». (Безыменский Л., с. 41-42.)

Так пишет Кемпка, который за время своей работы у Гитлера много чего видел и слышал. Очень интересны и колоритны его воспоминания! (См.: Ich habe Hitler verbrant. Munchen. 1950.) Их давно следовало перевести!

В период войны с СССР влияние Бормана возросло еще больше. Своими разочарованиями и горестями фюрер делился именно с ним, полагая, что только он поймет его правильно. А огорчений имелось множество. И главное: война шла не так, как он спланировал, Красная Армия, этот «колосс на глиняных ногах, не имевший головы», наносил то и дело ответные страшные удары. Три месяца войны (декабрь 1941 г., январь и февраль 1942 г.), по признанию самого фюрера, подорвали его нервные силы. О причинах своего расстройства он сначала не говорил. 19 февраля 1942 г. в его разговоре с Борманом проскользнул вдруг странный пассаж: «Я всегда ненавидел снег, Борман, ты знаешь об этом. Я всегда ненавидел его всеми фибрами души. Теперь я знаю почему. То было предзнаменование». (Яковлев Н. 19 ноября 1942 г. М., 1972, с. 60.) Лишь в ночь с 27 на 28 февраля 1942 г. он, наконец, признался своему обычному окружению, что его повергло в транс: за первые две недели декабря 1941 г. немецкие войска потеряли 1000 танков (!) и 2000 паровозов. (Там же, с. 60.) Этот пример, конечно, хорошо показывает, как Красная Армия «не умела воевать» (?), как она не могла (?) обходиться без «великого» Тухачевского!

Борман оставался при Гитлере до самого конца, когда все партийные бонзы (за исключением Геббельса) в страхе разбежались. Он заверял, как свидетель, своей подписью акт бракосочетания Гитлера с Евой Браун, его давней любовницей, а также его завещание. Гитлер включил Бормана, своего «серого кардинала», в новый состав правительства адмирала Деница в качестве министра партии. Его он сделал душеприказчиком своего личного (очень значительного!) имущества. Ему он поручил, во-первых, казнить, как изменников, Геринга и Гиммлера, отделившихся от него и пытавшихся взять власть путем самостоятельного сговора с Западом. Ему же он продиктовал, во-вторых, письменное проклятие своим военачальникам, которые намеренно плохо воевали и провалили все его великие планы

Последним актом трагедии, по официальной версии, явилось сжигание тела умершего фюрера, выстрелившего себе из пистолета в рот, и тела Евы Браун, умершей от яда. И этим делом командовал тоже Борман, под страшный грохот советской артиллерии, готовившей последний штурм. (См.: Wulff J. Martin Borman — Hitlers Schatten. Gutersloh. 1963.)

Сам же Борман, вопреки распространявшимся позже слухам, будто он погиб при попытке выбраться со своей группой из Берлина в самый последний момент, сумел из рейхсканцелярии ускользнуть. С помощью специальной оперативной группы, посланной советским генералом Серовым (реальная личность, работал в НКВД!), в соответствии с его просьбой о помощи по личной рации, благополучно выбрался из развалин и попал на советскую сторону.

Его доставили в Москву. Оттуда, сделав пластическую операцию, он отправился в Аргентину, куда собирались беглецы, выполнять новое специальное задание: мешать восстановлению нацистской партии, держать всех под своим контролем в качестве «наследника фюрера».

Борман умер в 70-е годы и был похоронен в Москве (на специальном кладбище КГБ?). Автор книжки видел памятный камень на могиле с надписью:

Мартин Борман 1900-1973 гг.

Таково содержание этой маленькой, но сенсационной книжки, в рассказе которой биографические данные Бормана, из-за странной системы умолчаний автора, пришлось несколько пополнить по более надежной и документальной книге Л. Безыменского, а также другим источникам. Несмотря на свои недостатки, она чрезвычайно интересна и задает историкам большую работу, ибо, естественно, ей поверят далеко не все. Не то чтобы в принципе такого быть не могло: в жизни и в разведке все бывает. Но все-таки! Очень уж удивительная история! Более удивительная, чем история Зорге, внука соратника К. Маркса, который, будучи коммунистом, под своей фамилией (!) вступил в НСДАП, стал видным журналистом-международником, советником немецкого посла в Японии и тайным информатором разведцентра в Москве!

Эта же история с Борманом ничем не подтверждается, не говорится, какими материалами пользовался автор, нет в книге никаких ссылок на документы и литературу. Даже фамилия маршала Андрея Ивановича, который первым рассказал автору, не называя имени, о «суперразведчике» в Германии в рейхсканцелярии Гитлера, не приводится. Это и вовсе смешно, учитывая, что тот умер. Да и значимость данного маршала в историческом плане не так уж велика, как значимость Бормана, если считать, что рассказанная история достоверна. Короче, если «открывать тайну», то открывать надо или всю, или в такой мере, чтобы главное не вызывало сомнений.

Все рассказанное выше имеет прямое отношение к Тухачевскому и его соратникам. Да, именно так! Есть в книжечке один эпизод июня 1937 г., заслуживающий того, чтобы его полностью воспроизвести: «Через несколько минут в кабинет Бормана вошел адмирал Канарис. — Мартин! — сказал он. — Я побеспокоил тебя в позднее время. Но это очень важно. Я уверен: ты сейчас начнешь прыгать от радости. Послушай, какое сообщение я получил из Москвы.

— Слушаю.

— Это колоссально! — Канарис вынул из кармана пиджака голубой лист бумаги. — Слушай! По приказу Сталина расстреляли всю старую гвардию советской разведки. Это колоссально!

У Бормана задергался глазной нерв.

— Это достоверные данные? — спросил он взволнованно.

— Конечно! Стал бы я беспокоить тебя в столь позднее время по пустякам.

Канарис достал сигарету и прикурил ее от красивой золотой зажигалки.

— Что-то ты не радуешься? — неожиданно спросил он Бормана.

— Как не радуюсь?! Я бы сплясал, но внизу дети спят.

— Это еще не все, — сказал Канарис. — Наши достоверные источники сообщают, что арестовано более двадцати тысяч работников разведки и контрразведки. Все ЧК разгромлено.

Он посмотрел на Бормана. Мартин зашатался. Его всегда румяное лицо стало бледным.

— Что с вами? Вы не рады? Борман несколько раз кивнул:

— Рад, рад. Но я себя что-то очень плохо чувствую в последние дни. Канарис пожал плечами.

— Вызови врача.

Он учтиво поклонился.

— Лечись.

Медленно повернувшись, он пошел к двери». (С. 22-23.) Этот эпизод сам по себе чрезвычайно интересен, но и очень противоречив. Если Канарис, глава военной разведки Гитлера, с таким разговором является к Борману (хотя вовсе не обязан был являться!), то, значит, он его подозревал. Борман (опытный разведчик!) ведет разговор крайне неудачно. (Ссылка на спящих детей — смехотворна!) Казалось бы, тут Канарис и должен насесть на него, стараясь «расколоть», но он почему-то ОТСТУПАЕТ! Почему? Непонятно.

Но главное все-таки не в этом, а вот в чем. Если, как указывается в книжке, Борман имел личный шифр и личный передатчик для связи с Москвой (да был еще протеже Берзиня и Артузова!), то как же можно поверить, что он находился не в курсе того, что в Москве готовилось за кулисами?! А его реплики на речь Канариса показывают, что сообщение явилось для него полной неожиданностью. И это странно: потому что в курсе этого дела должны были быть также и Гитлер с Гессом, а они от Бормана не имели секретов. Значит, получается, Гитлер и Гесс не знали, что советскую разведку удалось разгромить? Как же это Канарис им о том не сообщил?! Первым! Такой ведь феноменальный успех! Получается какая-то странная неувязка.

Подобным же образом обстоит дело и в отношении Тухачевского. Если Гитлер и Гесс знали, является ли Тухачевский их «союзником», то знал это и Борман. Какую позицию мог он занять, узнав такую сверхтайну: именно, что в России маршалом готовится военный переворот? Ясно, какую! Ведь Борман-разведчик стоял за социализм! Ради этого и принимал в Германии каждый день великие нравственные муки, участвуя в делах, разрабатывая или подписывая гнуснейшие бумаги государственного плана. Этой именно ценой он получал для передачи уникальную информацию! А социализм ассоциировался тогда со Сталиным, а не с Тухачевским! Следовательно, получив от Гейдриха, Гесса или Гитлера данные о подготовке в СССР военного переворота, Борман был обязан передать сведения об этом лично Сталину (через Ежова или как-то иначе). Что, конечно, и сделал. В силу служебного долга и убеждения, как сторонник социализма. Поступил ли он так, если был разведчиком? Несомненно! В чем доказательство? В том, что он сохранил свою голову после войны, не был выдан для суда, происходившего в Нюрнберге. Учитывались его громадные заслуги в борьбе с фашизмом, в том числе и в деле изобличения Тухачевского. То есть, иначе говоря, Борман выступает как самый надежный свидетель, который получал свою информацию лично от Гитлера и Гесса. А уж они-то точно знали, кем Тухачевский на деле являлся! Именно поэтому в 1945 г., незадолго до смерти, видя, как генералы отворачиваются от него, фюрер со злостью сказал: «Правильно сделал Сталин, что уничтожил всех своих военачальников. Мне это тоже надо было сделать до начала военных действий». (Мельников Д., Черная Л. Преступник № 1. С. 13.)

Итак, у Гитлера, имевшего перед собой реальный личный опыт грандиозной войны с Россией и изменнических дел своих генералов (заговор, покушение, попытка переворота, связи с Англией и США, измена руководства военной разведки — Канарис и др.), не могло быть никаких сомнений относительно Тухачевского. Стоя одной ногой в могиле, он уже не имел необходимости врать относительно какого-то русского маршала, которого давно и в живых-то не было!

Общий вывод, следовательно, каков? Да тот, что и сделан: Сталин не нуждался ни в каких «фальшивых документах» Гейдриха, чтобы казнить Тухачевского и его коллег. Изобличающих доказательств он имел достаточно и без того! И среди них находилось одно из важнейших: свидетельство Бормана, «Тени Гитлера», человека, который знал все, так как входил в восьмерку самых осведомленных лиц Третьего рейха (Гитлер, Гесс, Геринг, Геббельс, Гиммлер, Канарис, Гейдрих, Борман). Это свидетельство было получено Сталиным скорее всего через Ежова.

Было бы весьма интересно познакомиться с полным вариантом данной книжицы о Бормане и увидеть в качестве приложения необходимые документы из КГБ, узнать, кто такой маршал Андрей Иванович, фигурировавший в самом начале (с. 3), откуда он сам почерпнул свои сведения о Бормане, долго бывшие сведениями государственной важности. Кто такой Аркуша, который о Бормане «много знал» (с. 3), но о котором ничего дальше не говорится. Если, конечно, данная «версия» соответствует действительности.

Следует прибавить еще некоторые соображения. Групповая борьба в фашистской верхушке и многочисленные поражения на фронтах вызывали среди лидеров яростные склоки и взаимные обвинения. Наибольшему поношению подвергался всеобщий враг и любимец фюрера Борман. Канарис приклеил ему ярлык «коричневый большевик». Генерал Рейнхард Гелен (1902-1962), которого звали «Человеком 1000 тайн», возглавлявший позже западногерманскую секретную службу (БНД), прямо обзывал его «советским шпионом». Готлиб Бергер (1896-1975), генерал СС, начальник штаба Гиммлера, держался такого же мнения. «Это убеждение относительно Бормана, — говорит он, — по моему мнению, получит подтверждение в будущем». Генерал СС Отто Олендорф (1907-1951), ответственный за многие убийства, отвечавший за контроль над культурой, экономикой и даже партией, тоже объявляет Бормана на Нюрнбергском процессе «русским шпионом». «То, что Борман работал на Кремль в 1943 году, — сказал он, — является доказанным фактом». Альберт Шпеер заявлял: «Влияние Бормана было национальным бедствием». И добавлял: «Мне казалось, что на него произвела большое впечатление карьера Сталина, который также начал свой путь как секретарь своего лидера, Ленина».

Неудивительно, что с подобных подач западные газеты поднимали страшный шум по поводу жизни Бормана и его передвижений. А газета «Эко де вохе» (ФРГ) даже опубликовала скандальную статью: «Мартин Борман — сталинский гауляйтер?»

Все эти обвинения, хотя и исходят от людей очень осведомленных, не могут приниматься всерьез. Личная и фракционная злоба, как известно, не знают границ: достаточный пример — мошенническая кампания Хрущева против Сталина! А для получения секретных сведений из Германии, что ставилось Борману в вину, имелось достаточно и других источников, ибо Гитлера ненавидели очень многие.

«Верный соратник Борман» тоже потерял доверие ко всем «коллегам» высокого ранга. Показательны его пометки в записной книжке, попавшие затем в руки офицеров Красной Армии. Следует привести некоторые записи:

«25 апреля. Берлин окружен.

26 апреля. Гиммлер и Йодль задерживают дивизии, марширующие нам на выручку!

27 апреля. Мы будем бороться и умрем с нашим фюрером — преданные до могилы.

Другие думают действовать из «высших соображений», они жертвуют своим фюрером — пфуй! — какие сволочи! Они потеряли всякую честь!

Наша имперская канцелярия превращается в развалины.

Мир сейчас висит на волоске.

Союзники требуют от нас безоговорочной капитуляции — это значило бы измену родине.

Фегелейнразжалован: он пытался бежать из Берлина, переодетый в гражданское платье.

29 апреля. Предатели Йодль, Гиммлер и генералы оставляют нас в руках большевиков.

Снова ураганный огонь!»

Записная книжка ясно показывает разложение фашистской верхушки. Гитлер потерял, по крайней мере, 50% своего авторитета, а Борман у всех вызывал ненависть, особенно у соперников. Геринг во время одного из допросов без всяких церемоний заявил:

«Мы называли Бормана „маленький секретарь, большой интриган и грязная свинья“.

Поношения по адресу Бормана вполне естественны. Но разве были лучше другие?!

Следует добавить еще один эпизод, который касается Германа Беренса (1907-1946), соратника Гейдриха, бывшего с 1933 г. руководителем Берлинской службы безопасности (СД), в недалеком будущем депутата Рейхстага (с 1939 г.), генерал-майора войск СС, начальника штаба при Имперском комиссаре по укреплению германской нации, организатора террора в Югославии — против коммунистов и партизан.

Человек этот чрезвычайно интересен — и сам по себе, и по родословной, и по семейным связям, так как они многое в жизни и политике определяют.

Сначала об отце и роде. Отца звали Людвиг Оскарович Беренс. Он был немецким бароном из Эстонии, из Таллина, начало своей фамилии возводил к немецкому барону из Тевтонского ордена (возник в Палестине в конце XII в. во время Крестовых походов, имел большие земельные владения в Германии и Южной Европе, в захваченных землях строил свои замки; резиденция великого магистра находилась сначала в Мариенбурге, а с 1466 г. в Кенигсберге).

В очень давние времена ( 1346 г.) орден купил у датских феодалов укрепленный поселок эстов Линданис («Находящийся в окружении датчан»), называвшийся в XII в. Калеван («Крепость князя Калева»). Так назывался он в честь князя-предводителя, удачно воевавшего с датчанами, немцами и шведами.

На базе этого древнего укрепления викинги-датчане, склонные к заморским походам, построили свою крепость Ревель («Крепость у песчаных отмелей» — качество весьма важное для моряков, не желавших потерпеть крушение). Поселение вокруг быстро разрасталось за счет привлечения сюда немецких торговцев и ремесленников, имевших свое самоуправление.

Тевтонский орден, после тяжелых поражений, передал свои владения в земле эстов Ливонскому ордену, от них после распада последнего они перешли к Швеции (с 1563 г.). Эта северная держава очень держалась за земли эстов, рассматривая их как свою «хлебную житницу» и передавая большие земельные владения своему дворянству.

Многие годы город процветал и входил в число знаменитых Ганзейских (северо-немецких) городов, составлявших торговый и политический союз (XIV-XVII вв.).

В результате длительной Русско-шведской войны (1700-1721 гг.) Ревель отошел к России и оказался совершенно преобразован (русские люди построили военный порт и новый город вокруг крепости), с 1870 г. проложили железную дорогу, соединявшую его с Петербургом, что имело большое экономическое значение. Параллельно прежнему названию город стал зваться Таллином — «Датским городом» (так звали его эсты). Сначала город был небольшим (в 1897 г. всего 64 тыс. жителей), вековое немецкое влияние очень долго сохранялось. Немцы имели здесь множество привилегий. Город считался культурным и зажиточным (первая гимназия открылась в 1631 г.).

Со времени Ганзейского союза город являлся крупным торговым центром. Поэтому относительно его названия есть и другое мнение. Таллин — «Город, держащий на канатах множество кораблей». Вполне естественное название, учитывающее его большую морскую торговлю.

О настроениях, господствующих в правящей верхушке, надо сказать следующее. В немецкой дворянской среде, на земле покоренных эстов, веками жили прусская надменность, культ жестокости, вероломства и силы, но одновременно дух вечного беспокойства, предприимчивости и постоянной готовности броситься в дерзкие экспедиции «за моря» — с целью скорейшей наживы, ради роскошной жизни (никогда не умиравший дух завоевателей-конкистадоров, точно так же захвативших у индейцев земли в Америке!). Вот из такой среды и происходил Людвиг Оскарович Беренс (1885-1955?), воспитанный в самом воинственном духе, где из поколения в поколение служили на флоте и в армии, рассматривая их, как основу жизни. Хотя имелись в данном роду и финансисты (например, Лефиан Беренс, субсидировавший избрание своего герцога курфюрстом Ганновера ( 1692 г.).

Он закончил морской кадетский корпус, получил чин лейтенанта, послужил на Балтийском флоте и оказался замечен начальством. Его командировали на учебу. После окончания разведкурсов в 1910 г. был отправлен военным агентом в столицу Австро-Венгрии Вену. Здесь, используя всяческие связи, поступил на службу лакеем! Но куда — вот в чем вопрос?! Его «господином» стал начальник Восточного отдела австрийской контрразведки Редль, лицо очень знаменитое (о нем дальше будет говориться особо).

С ним Беренс очень успешно «работал» и гнал в Петербург самый ценный разведывательный материал.

После самоубийства своего начальника, изобличенного в шпионской деятельности, Беренс получил повышение. В ноябре 1914 г., когда началась Первая мировая война, он с секретным заданием был отправлен в Берлин.

Но на другой стороне тоже не дремали. Тайный немецкий агент известил свою контрразведку, что такого-то числа поездом из Кенигсберга прибудет известный русский шпион.

Немецкая контрразведка не имела его фотографии, но знала, что он выглядит как типичный немец и говорит идеально — на берлинском диалекте. Его сразу «вычислили» и схватили. Выдала остезийского барона «мелочь», собственная неосторожность: забыл вовремя расстаться с калошами фирмы «Треугольник»!

Его доставили в секретную службу на Вильгельмштрассе. И ее начальник полковник Вальтер Николаипосле «увещевательной беседы» (угрожая виселицей по законам военного времени!) лично завербовал вражеского агента для работы в пользу Германии. После этого Беренса обменяли на пойманного крупного немецкого шпиона.

Своему начальству, сгорая от стыда, Беренс признался в своей оплошности и ее последствиях. Начальство не стало взыскивать за «бумажную вербовку». Пожурив, велев впредь быть осторожнее, его снова отправили на работу — за границу, в Турцию, в Стамбул. В этом рассаднике международного шпионажа Беренс успешно работал до 1917г., когда начальство отозвало его в Россию — для помощи в организации контрразведки на Балтийском флоте, где он вновь встретился со своим братом, сделавшим карьеру.

С Балтики, после перехода этого флота на сторону революции и расправы с офицерами, Людвиг Беренс перекочевал на Черноморский флот, продолжая заниматься контрразведкой. А когда и там все оказалось потеряно, ибо и этот флот стал на сторону революции, присоединился к противному лагерю, к Добровольческой армии Деникина, потом к войскам Врангеля, оказывая им немалые услуги.

Когда Гражданская война кончилась полным поражением, Беренс бежал с остатками белых войск за границу. Будучи капитаном первого ранга, он обосновался в маленьком провинциальном югославском городке в кадетском училище, выступая в скромной роли преподавателя немецкого языка. Уже к этому времени он имел значительные связи с английской и французской разведками, поскольку Англия и Франция проявляли в течение многих лет большой интерес к Балканам.

Один английский журналист, хорошо знавший ситуацию в том регионе по своим многочисленным поездкам, писал:

«Шпионы слетались на Балканы, как мухи на мед. Английские учителя и лекторы, французские фольклористы, прибалтийские бароны, увлекавшиеся фотографией, и гитлеровские „туристы“, проявлявшие живой интерес ко всему, проезжали через Белград, выполняя там какие-то подозрительные миссии. Мало кому из моих товарищей журналистов в той или иной форме не предлагали выполнять секретные поручения. А так как журналист есть журналист, то всякие такие предложения становились быстро всем известны. Один утверждал, что как-то на прогулке к нему обратился английский дипломат Джулиан Эмери с предложением помогать тайной переброске оружия и денег в горные районы одной из балканских стран. Другому корреспонденту, по его словам, предлагали ехать на барже со взрывчатыми материалами, предназначенными для взрыва у Железных Ворот с целью помешать входу в Дунай германских кораблей.

Одна из таких многочисленных попыток завербовать представителей прессы на секретную работу окончилась весьма неприятно для моего коллеги. Однажды знакомый из дипломатической миссии попросил его взять к себе чемодан на хранение. Корреспондент согласился. Через некоторое время ему понадобилось уехать из города по какому-то делу, и он, для большей сохранности, оставил доверенный ему чемодан в британской миссии, а там нашлись люди, которые в большей степени, чем он, заинтересовались содержимым чемодана. Вернувшись, он, к своему ужасу, узнал, что его обвиняют в хранении взрывчатых веществ в британской королевской миссии. В результате этого инцидента его срочно перевели и другое место.

Не только журналисты, но и многие англичане, работавшие на Балканах в качестве инженеров, коммерсантов, технических руководителей и директоров концессионных фабрик и шахт, были завербованы здесь агентами тайной британской дипломатии. Из различных толков, ходивших по всем белградским кафе и ночным клубам, явствовало, что эта тайная организация снабжала оружием людей, которых намеревались впоследствии использовать как английскую опору на Балканах. Вместе с тем оружия не давали тому, кто мог бы повернуть его против изменников своего народа. Это было не только на Балканах, даже в момент падения Франции и поражения в Дюнкерке английское правительство не решилось дать оружие в руки рабочего класса и сельского пролетариата.

Большинство агентов английской разведки были молодые люди из буржуазной среды, и поэтому такая «осторожность» английского правительства их ничуть не смущала».

В том маленьком городке, где Беренс обосновался, в генеральских и офицерских кругах, среди кадетской молодежи, к 1921 г. он имел громкую славу: его рассматривали чём-то вроде нового Томаса Лоуренса (1888-1935), этого знаменитого английского разведчика, известного своими операциями на землях арабов (Сирия, Палестина, Египет, Аравия), а также в Индии.

Но Беренса хорошо знали не только в белогвардейской среде. Его ничуть не хуже знали и в ЧК. Один из разведчиков ЧК, отправленный в Югославию для разложения белой эмиграции, писал о нем в Москву так: «Фон Беренс — по внешнему виду простоватый и застенчивый, на самом деле — человек с железной волей, любимец корпусного персонала и кадет. Его необычайная физическая сила, знание джиу-джитсу, богатая приключениями жизнь и эпикурейский взгляд на вещи, его намеренная отстраненность от политики вызывали всеобщее уважение». Другие люди, хорошо знавшие Беренса, считали, что он как враг «смертельно опасен». И сам разведчик ЧК Алексей Алексеевич Хованский, бывший морской офицер, служивший на подлодке «Буревестник» в качестве второго помощника капитана, в чине капитана третьего ранга, после общения с ним одному из своих коллег говорил:

«Порой мне кажется, что он уже все разгадал, все рассчитал и, как тигр, готовится к прыжку, а порой — он лишь ради любопытства наблюдает за „мышиной возней“ и посмеивается».

Сам Беренс, потерявший много иллюзий в ходе жизненной борьбы, однажды так сформулировал свое жизненное кредо, ссылаясь при этом на знаменитого поэта Востока Саади: «Со злым будь злым, с добрым будь добр, среди рабов будь рабом, среди ослов — ослом».

Находясь в Сербии, Беренс женился вторым браком на дочери мелкопоместного помещика из Херсона Ирине Жабоклицкой, очень красивой женщине, вдове сотрудника отдела польской разведки.

Используя свои многочисленные связи (в том числе с Канарисом и Альфредом Розенбергом, который тоже был уроженцем Таллина), Беренс установил доверительную связь и с немецкой военной разведкой. После 1933 г. Беренс перебрался в Берлин и стал работать у Розенберга в Бюро иностранной помощи НСДАП. Его лично принял «маленький Одиссей», как называл Канариса Риббентроп. Адмирал сказал, что много слышал о нем хорошего от ныне покойного начальника военной разведки Штейнхауера, что он хочет вернуть его в свое ведомство и поручить ему важную миссию. Беренс согласился, поскольку военную разведку считал более близкой себе. После прохождения особых трехмесячных курсов его вновь отправили с женой в Югославию для выполнения особых заданий (обнаружение там советских разведчиков, выявление связей НТСНП/НТС с иностранными разведками, противодействие образованию патриотических русских организаций из числа эмигрантов и т.п.).

С большим усердием он трудился в Белграде, в небольшом особняке на Крунской улице, постоянно контактируя с немецким посольством и комиссаром гестапо (!) Гансом Гельмом при посольстве. Кто у него только не побывал! Знали сюда дорогу: вождь югославских фашистов Летич, начальник русского отдела тайной белградской полиции Губарев, терский атаман Вдовенко, известный атаман Шкуро, полковник белогврдеец Павский, испанский шпион Чертков, будущий начальник «Русского охранного корпуса» генерал Скородумов (корпусу предстояло действовать как полицейской силе), вождь югославских немцев Янко Сеп.

Гитлер оказывал организации этих фольксдойчей за границей, как «пятой колонне», много внимания. Он обращался к ним в своем воззвании так:

«Вы будете нашими разведчиками, нашими впередсмотрящими! Ваш долг подготовить для армии плацдарм задолго до ее прихода. Ваша задача замаскировать нашу подготовку к нападению. Считайте, что вы на фронте! Для вас вступили в действие законы войны. Отныне вы сама соль, сама суть германского народа. И теперь все зависит от вас, чтобы после победы не нашлось бы такого немца, который поглядел бы на вас косо. Ваша миссия стать в грядущем опекунами в покоренных странах и от имени великого „третьего рейха“ вершить неограниченную власть. Управлять от моего имени теми странами и народами, где вы были преследуемы и угнетены. И, таким образом, наша прежняя старая беда — вынужденное переселение многих миллионов немцев в чужие земли — превратится в величайшее счастье!»

Бывал у Беренса «в гостях» также генерал Николай Батюшин, бывший начальник разведки в Варшавском военном округе. После завершения Гражданской войны он постоянно проживал в Белграде, придерживался, естественно, белогвардейских убеждений. По своим делам он, однако, приезжал в Германию, где в 1921-1923 гг. не раз бывал в доме Эриха Людендорфа, видного руководителя германской армии периода Первой мировой войны. А в этот дом был вхож и полковник Николаи, человек весьма близкий к этому всем известному генералу.

Дальнейшая судьба Людвига Беренса неизвестна. Если он не умер во время войны 1941-1945 гг., не «влип» в дело германских генералов, составивших заговор против Гитлера, то скорее всего он сдался американцам после 25 августа 1944 г., когда в освобожденный от немцев Париж вступили французская и американская дивизии.

Передав американцам все известные ему секреты (как и другие немецкие разведчики), он обеспечил себе мягкий приговор и новую работу. Отслужив положенный срок, вышел на пенсию и завершил жизнь то ли в Германии, то ли в США.

О трех сыновьях Людвига Беренса (рождения 1907, 1909 и 1911 гг.) известно мало, — и уж верно неспроста! Имелась у него и дочь — актриса Маня (!) Беренс. Она тоже работала в разведке, в 30-е годы была любовницей Бормана (!) и играла роль связной между ним и отцом.

Можно не сомневаться: все сыновья Беренса следовали семейной традиции — службе на флоте. И в силу этого кончили кадетский морской корпус в Киле, представлявшем собой центр судостроения, важнейший порт Германии на Балтийском море, где находилась военно-морская база и где моряки в 1918 г. подняли восстание против монархии, послужившее началом ноябрьской буржуазной революции 1918 г.

Выбор учебного заведения не был, понятно, случаен: отец думал о будущей карьере сыновей. Он учитывал, что адмирал Эрих Редер (1876— 1960), начальник военно-морских сил Германии, и сам закончил это учебное заведение. Отец намеревался в будущем устроить сыновей на работу в разведывательное ведомство. Чем занимается адмирал Кана-рис, он, разумеется, как разведчик, отлично знал. Судьба, после окончания кадетского корпуса и положенной службы на корабле, раскидала сыновей в разные стороны. Первый, Герман Беренс, имея чин полковника, оказался в ведомстве Гиммлера-Гейдриха, занимался внешней и внутренней разведкой. Второй, Фридрих Беренс, осел в разведывательном аппарате у адмирала Редера, бывшего в 1935-1943 гг. главнокомандующим ВМФ. Там он занимался научными исследованиями по экономике и вооружениям Германии и ее врагов. Он долго был под большим влиянием своего адмирала. Редер отличался большой самостоятельностью мышления и многократно спорил с Гитлером, за что тот отправил его в отставку ( 1943 г.). Адмирал оставил после себя интересные мемуары «Моя жизнь» (Тюбинген. 1956-1957).