– Впереди солдаты, – прошептал он. – Гербы ясно рассмотреть не смог, но один щит точно зеленый, с какой-то крылатой тварью.

– Похоже на грифона? – спросил Эйтан.

– Похоже. Поехали назад!

Они развернули коней и поспешили убраться. Маддин проклинал неизбежный стук копыт, но если увиденные им люди что-то и расслышали, преследовать их не стали.

Казалось, обратный путь до стоянки отряда стал вдвое длиннее, но наконец они прибыли. Маддин заметил, что баржи развернуты носом к берегу и привязаны к стволам орешника. Навстречу им рысью выехал Карадок.

– Один из лазутчиков вернулся с новостями, Маддо. Похоже, у нас неприятности. Вы что-нибудь видели?

– Видели, потому и вернулись. Там разведчики вроде нас, у одного из них, возможно, на щите герб Священного города.

– А лазутчик сказал, что видел одного или двух людей Кабана.

Эйтан пробормотал что-то нелестное по адресу богов.

– Худое знамение, худое, – продолжал Карадок. – Доспех по всей форме, ребята. Баржи оставим здесь, с малой охраной.

– А как быть с княжичем?

– Ему лучше всего отправиться с нами. Если противник охотится за контрабандным железом, тогда они постараются обойти нас и напасть на баржи, потому оставлять его здесь нельзя. Ну, а если они его ищут, – а я сильно подозреваю, что так оно и есть, – то будут иметь дело со всей нашей компанией, чтоб до него добраться.

– Нам самим нужно попробовать обойти их. Растянуться дугой и ударить с флангов. Там есть неприятная узкая дорожка, где они запросто могут устроить засаду.

– Понятно. Значит, едем полями!

Они направились на юго-восток, через заброшенные пашни, заросшие крапивой и одуванчиками. От берега реки земля шла на подъем, и вскоре всадники оказались на невысоком гребне, откуда было довольно далеко видно. С юга, по тому же берегу реки, навстречу двигался другой отряд. Чертыхнувшись, Карадок вскинул руку, приказывая остановиться, и присмотрелся, пересчитывая неизвестных.

– Пять-шесть дюжин, – сказал он Маддину и Оуэну. – Примерно поровну с нами. Ну, ребята, изготовьтесь! Мы тут постоим и поглядим, чего им нужно.

По краю луга тянулась густая изгородь, которая могла прикрыть их тыл; отряд выстроился двумя рядами в виде растянутого полумесяца: Карадок и Оуэн посередине, Маррин, как рядовой, – во втором ряду с левого края, между Браноиком и Эйтаном. У Маддина была отдельная задача; он уже не раз проделывал это, и всегда ему приходилось подавлять чувство стыда: ему полагалось, оставив строй, сидеть в укрытии и держать связь с запасным эскадроном. Отойдя на две сотни ярдов, бард спрятался под ветвями дерева.

Сегодня ему предстояло сыграть особенно важную роль связного между отрядом и теми пятнадцатью солдатами, которых оставили стеречь баржи. Приказ, полученный от капитана, был прост: если в схватке удача им изменит, уцелевшим надлежало отступить к баржам и там умереть, сражаясь, вокруг княжича.

Неприятельский отряд недвусмысленно выказал свои намерения, помчавшись трусцой прямо на них. На скаку они вытаскивали дротики из чехлов под правой ногой, вынимали мечи из ножен. Даже видимость переговоров в их планы не входила. Серебряные кинжалы ссутулились в седлах, будто поддавшись дремоте – эта обманчивая поза дорого обошлась в прошлом не одной легковерной банде вояк. Чем ближе были враги, тем яснее Маддин видел, что знаки на щитах у них разнообразные: золотой баран на голубом поле, герб северного Хендира, зеленый грифон Священного города, а между ними рассеян в большом количестве красный кабан Кантрэ. Этих было большинство. У Маддина заныл живот при мысли о том, сколько давних друзей, кому повезло выжить за многие годы войны, сейчас несутся навстречу его новым друзьям, навстречу смерти.

Тут же другая мысль поразила его, как удар грома: этот отряд поджидал их, они проделали путь в сотни миль, чтобы подстеречь их здесь, зная наверняка, где они. Ему вспомнились слухи о том, что король Кантрэ отводит войска с запада. Ловушка, обман, чтобы никто из преданных Кермору людей не оказался поблизости, когда люди Кабана встанут на пути истинного короля к его Предназначению. Сердце барда бешено застучало, он оглядел окрестности, лихорадочно соображая, может ли рискнуть, вернувшись обратно, чтобы предупредить Невина. Тут же, словно почуяв его возбуждение, из воздуха возникла голубая фигурка феи; опустившись на луку седла, она взялась обеими ручками за его руку.

– Лети туда, где баржи. Предупреди Невина. Предупреди охрану. Спеши!

Она исчезла, и тут же воины Кабана, испустив боевой клич, ринулись в атаку. Комья земли разлеталась во все стороны, пыль заклубилась за всадниками, летящими по лугу; их капитан несся впереди всех, навстречу Карадоку, а серебряные кинжалы метнули дротики так, что те взлетели по плоской дуге, и наконечники их сверкнули, со свистом устремляясь к цели, и пересеклись в полете с дротиками врага, запущенными столь же умело и точно. Когда вожаки схватились друг с другом, воины обоих отрядов, выкрикнув вызов, сломали строй, и закипела битва. Ругаясь самыми последними словами, какие знал, Маддин приподнялся на стременах и попытался понять, что происходит; отчаянные попытки разглядеть княжича в гуще боя, среди вздыбленных коней и орущих людей, ничего не дали.

Зато Браноика он различил хорошо, – того было видно даже в толпе сражающихся благодаря высокому росту. А княжич был пониже многих, и Маддин так и не смог его увидеть, как ни старался, тем более что и завеса пыли, и неразбериха боя мешали ему. Бард поворачивал коня то так, то этак, в смертельной тревоге, не зная, жив ли еще Маррин или полег при первом же напоре, и вдруг заметил, что сражение сосредотачивается вокруг Браноика: все больше и больше врагов пробивались к нему, по мере того, как падали Серебряные кинжалы, пытавшиеся их остановить. Маддин решил, что Браноик защищает Маррина, быть может, раненого, и, не осознавая, что делает, обнажил свой меч.

Он уже собирался было пришпорить коня и помчаться на выручку, но тут услышал грохот копыт и крики за спиной. Обернувшись, он увидел запасной эскадрон, с Невином во главе, несущийся к нему во весь опор.

– Ищите княжича! – выкрикнул Маддин. – Там, где Бранно, позади! К нему спешите!

Выкрикивая боевой клич, серебряные кинжалы промчались мимо него, ударив на противника с фланга. Невин остался с бардом.

– Посмотри, господин мой, – 'хрипло выговорил Маддин (голос он сорвал начисто). – Браноик, кажется, пытается его спасти, видишь, там, где схватка гуще всего?

Смертельно бледный, но совершенно спокойный, Невин, прикрыв глаза рукой, присмотрелся к бурлящему, вопящему водовороту тел.

– Они не к Маррину пробиваются, а к самому Браноику! Великие боги, я мог бы догадаться! Дьявольщина! Наша уловка раскрыта… Ну, тогда будь я проклят, если не воспользуюсь силой, данной мне богами!

С яростным воплем старик вскинул руку к небесам, словно приветствуя солнце мечом, потом медленно опустил ее, указав прямо на поле боя. Еле слышно пробормотал он несколько слов на странном наречии, которого Маддин не смог понять, хоть оно и показалось ему знакомым.

– Вперед!

Тысячи духов разом возникли из ниоткуда и ринулись вниз по склону на врага. Невин еще что-то крикнул, синие и серебряные языки пламени сорвались с его ладони и полетели вдогонку за духами. Иллюзорный огонь вспыхнул, как молния, испугав неприятельских лошадей, а духи падали с неба, щипая, царапая, кусая и животных, и людей. Лошади пятились, брыкались, заливисто ржали, и люди Кабана ничего не могли с ними поделать. Крича и сопротивляясь, они все же поддались. Те лошади, что находились на краю схватки, сразу же помчались прочь, на волю, так, словно все демоны преисподней гнались за ними. Те, что застряли в толчее, били копытами, не разбирая, всякого, кто оказывался на их пути. Оуэн и Кара-док выкрикивали распоряжения, чтобы серебряные кинжалы осадили своих коней и пропустили вражеских. И люди Кабана один за другим, вырвавшись из затора, мчались куда глаза глядят, вопя в унисон с ржанием рысаков, и Вольный народец, ощерив клыки и нацелившись когтями, вторил им, пронзительно визжа.

Маддин услышал странный звук и не сразу понял, что они с Невином оба смеются.

– Сомневаюсь, что они перестроятся и ударят второй раз, – сказал старик самым благодушным тоном.

– И я также. Посмотри, господин мой, вот и княжич, целый и невредимый, едет к нам! Ну, а я поеду на стоянку, приведу сюда лекаря и повозку для раненых…

Маддин не отъехал и на полмили, как встретил Каудира, лекаря, с помощниками. Они вместе вернулись на поле боя, где Невин уже распоряжался помощью раненым; многих требовалось сперва вытащить из-под мертвых или умирающих лошадей. Карадок, Оуэн и Маррин между тем, отъехав в сторону, держали краткий совет. Бой вышел короткий, и потому потери оказались невелики. Многие были серьезно ранены, но Маддин, рыская по полю в поисках пленных, нашел только троих убитых из своего отряда, да пару лошадей в таком состоянии, что их оставалось только избавить от страданий. Бард уже готов был посчитать, что серебряные кинжалы легко отделались, когда он нашел Эйтана.

Эйтан лежал на спине у самого берега реки. Его лошадь, падая, придавила ему ноги. Случайный удар пробил кольчугу, острие задело легкое. Он был еще жив, но при каждом выдохе кровавый пузырек вздувался в уголке рта, и кровь стекала по подбородку. Маддин опустился на колени, кое-как оттолкнул мертвую лошадь, вытащил Эйтана и, обняв за плечи, приподнял так, чтобы голова раненого легла ему на грудь. Эйтан открыл затуманенные глаза.

– Это я, Маддо. Хочешь пить?

– Не оставляй меня…

– Не оставлю. Нужно позвать Каудира.

– Он не поможет.

В сердце Маддина словно провернулась игла: он понял, что Эйтан прав.

– Я сложу про тебя песню. Как про настоящего вождя…

Эйтан посмотрел в небо, улыбнулся окровавленными губами и затих. Маддин не сразу понял, что он уже мертв. Бард закрыл ему глаза, уложил тело на землю и долго, долго сидел рядом – просто сидел, глядя перед собою, пытаясь сложить Эйтану достойный горхан, но слова отчего-то не приходили на ум. Он не заметил, как и откуда подошел Карадок и опустился на колени рядом с ним.

– Хороший был человек. Мне будет не хватать его… Маддин кивнул. Карадок положил ему руку на плечо, но бард ее стряхнул. Потом капитан ушел – Маддин даже не поднял головы. На него навалилась огромная усталость, мир казался далеким и смутным, лишенным и звуков, и красок. Он лег на залитую кровью землю рядом с Эйтаном, обнял его и застыл, положив голову на его плечо. Смутно улавливал Маддин внутренний голос, твердивший, что он рехнулся, что никакая сила ни в этом мире, ни в ином, не способна вернуть Эйтана к жизни, но доводы разума потеряли всякую значимость в тот час. Безумный или здоровый, он хотел побыть с Эйтаном еще немного, еще чуть-чуть, пока его не уложат в неглубокую могилу тут же, на поле боя. Маддин сам не заметил, как уснул, и не понял, почему так темно, когда Карадок растолкал его.

– Вставай! Вставай, пока по шее не получил! Пора уходить!

Маддин сел; Браноик и капитан схватили его за руки и поставили на ноги.

– Присмотри за ним, Бранно. Я должен вернуться к княжичу. Ради всего святого, уведи его, чтоб не видел похорон!

Маддин, как слепой, дал Браноику увести себя на стоянку, к баржам, надежно пришвартованным у берега. Лагерные костры уже расцветали на лугу. Браноик усадил барда у огня, порылся в седельной сумке и достал чистую рубашку.

– Ты весь в крови. Переоденься, легче станет.

Маддин закивал головой, будто полоумный, но рубашку переменил; бросив грязную наземь, принял из рук Браноика кружку с элем.

– Эти ублюдки на баржах везли пиво, но придерживали для своих. Невин заставил их поделиться. Сказал, что могли бы хоть угостить нас за то, что мы ради них жизнью рискуем…

Маддин снова кивнул и отпил несколько глотков. Присев рядом, Браноик понял, что спокойствие барда деланное: по лицу его текли слезы. Очень осторожно, очень медленно Маддин поставил кружку возле запачканной кровью рубахи, потом закрыл лицо руками и зарыдал, всхлипывая, как ребенок, раскачиваясь взад-вперед; Браноик обнял его и прижал к своей груди. Голос Маддина поднялся до пронзительного вопля, и долго еще оплакивал он той ночью погибшую дружбу, согретый теплом дружбы зарождающейся. Горькой вдвойне была для него эта потеря оттого, что Эйтану не суждено было увидеть Кермор и истинного короля во славе.

– Н-н-евин, я н-не понимаю, – сказал Маррин, тщательно подбирая слова. – Враги вовсе и не думали меня искать! Они охотились за Браноиком, а я его прикрывал – ну, скажем, старался прикрыть…

– Да уж постарался, точно, – вставил Карадок, сияя, как отец, довольный своим отпрыском. – Ты отлично поработал, мой князь. Махать мечом ты умеешь как заправский серебряный кинжал, ей-ей!

От этой похвалы Маррин залился румянцем, но не отвел глаз от Невина, ожидая ответа. Они втроем сидели у капитанского костра и беседовали вполголоса, чтобы их не услышали. Невин упирался, но все же признал, что после представления, устроенного днем, можно и нужно сказать всю правду.

– Видишь ли, государь мой, я допустил один просчет, хотя все и обернулось к лучшему. Прошу вас обоих сохранить это в тайне, – он подождал, пока княжич и капитан не подтвердили кивком свое согласие. – У малыша Браноика есть врожденная способность к магии. Поймите меня правильно: он ничему не обучен, пользоваться своим даром не умеет, никого, к примеру, зачаровать не может и так далее. Но поставьте себя в положение наших врагов: они в отчаянной спешке, вслепую, ищут любые следы, ведущие к истинному королю. Конечно, в Пирдоне все знают княжича в лицо, но мы ведь уже давно покинули его пределы. Ну вот, а враги наши шарят повсюду, раскидывают чародейскую сеть, и что же они находят? Магические… ну, как бы мне вам объяснить? Вы знаете, что камни очага долго еще излучают тепло после того, как огонь погаснет. Угли тлеют, воздух над ними колыхается, вы это замечали, правда? Так вот, магические способности человека образуют вокруг него примерно такое же излучение, его называют аурой. Теперь судите сами: имеется в наличии Браноик, высокого роста, сильный, красивый, отличный боец – нетрудно принять его за княжеского сына, исходя из общепринятых представлений. Да к тому же от него прямо-таки веет магией!

– Они приняли его за меня! – ахнул Маррин. – Его м-м-могли убить вместо… Никогда бы не простил себе, если бы такое случилось!

– Лучше потерять его, чем тебя, государь, – сухо ответил Карадок. – И Бранно согласится со мной, уверен.

– Вот именно, – сказал Невин. – Итак, государь, они принимают тебя за княжьего слугу. Превосходно! Ну, мы им подсобим завязнуть в своей ошибке, верно?

– Что мне следует д-д-елать? С-седлать и чистить его лошадь? Я охотно займусь этим, если так надо!

– Это будет слишком нарочито, – возразил Карадок. – Гораздо проще ничего не менять. Пусть идет, как шло, государь, если тебе так угодно. До сих пор все вроде бы складывалось удачно!

– Согласен, – поразмыслив, сказал Невин. – Как вам кажется, стоит ли мне пойти сейчас к Мамину?

– Оставь барда наедине с горем, господин. Нам всем тяжела эта потеря, но мы ничем не излечим его сердечной раны. Эх, подумать только, ведь он дружил с Эйтаном лет двадцать, а то и больше, с той поры, как был еще щенком, новичком в отряде…

– Да, такого друга терять больно, ты прав. Что ж, оставим его в покое…

Несколько минут они посидели молча, глядя в огонь, где плясали саламандры – хотя только Невин мог их разглядеть. Теперь, когда карты с обеих стороны были раскрыты, маг не видел резона прятаться, и Вольный народец шнырял по всему лагерю, заглядывая в лица людям и забираясь в каждую щелочку на баржах.

Позже, когда все заснули, маг воспользовался затухающим костром, чтобы передать известие жрецам в Керморе. Им надлежало знать, что истинный король находится в трех днях конного пути от Кермора и что враги пытались убить его.