Дэверри: Западные земли (№2) - Дни знамений

– Я хотела кое-что спросить у тебя, – сказала Джилл на языке Дэверри. – Когда ты согласился отправиться со мною в Бардек, тому причиной была твоя надежда вновь увидеть Алейну или нет?

– Не хочу лгать. Да, я на это надеялся.

Джилл фыркнула, и тут же подумала, что она в этом подражает Невину.

– Но ты же видишь, Джилл, что все обернулось к лучшему! Разве не был я твоим проводником, твоим охранником, твоим верным спутником и преданным псом, хотя и сумел также освободить свою возлюбленную от уз рабского служения ее чудовищу-отцу?

– Спасение-то нашла Китта. Ты был попросту приманкой!

– Может, и так, но зачем же выражаться столь грубо? Мне очень больно…

– Прими мои соболезнования. Но завтра мы должны найти корабль, идущий до Анмардио, и вспомнить, зачем мы здесь торчим!

– Корабль я уже нашел, – ослепительно улыбнулся он. – Во дворце архона нам пришлось ждать, пока он освободится, и я разговорился с одним капитаном – он тоже ждал архона, чтобы зарегистрировать груз, взятый на борт. Слово за слово – и дело в шляпе!

Вот что хуже всего с Саламандром, – подумала Джилл, – только соберешься доставить себе удовольствие как следует отругать его, а он возьми и сделай все как надо…

Развалившись на вершине холма, Эвандар рассматривал окрестности.

Некогда правильно разбитый сад теперь выглядел заброшенным. Розы одичали и разрослись во все стороны, из живых изгородей торчали, будто зеленые пальцы, нестриженые побеги, дорожки, покрытые грязью, растрескались. Правильные квадраты и полукруги растянулись и скособочились, словно правая половина съежилась, а левая выросла по диагонали.

– Все такое помятое, – заметил Эвандар, обращаясь к Даландре. – Как будто здесь ночевал великан.

– Я понимаю, о чем ты. Это тот самый сад, который ты показывал мне, когда я впервые сюда пришла?

– Именно, но сейчас он испортился. И дом, со всеми прекрасными комнатами, что я создал для тебя, исчез, растворился, унесен ветром далеко-далеко. Так всегда получается. Я пытаюсь строить, как когда-то строили твои соплеменники, но ни камни, ни дерево не сохраняются надолго…

– В этом мире все течет, здесь царит неопределенность. О, если бы ты решился сойти в мир реальности…

– Ни за что! – он раздраженно мотнул головой. – И не заговаривай об этом!

Она хорошо разбиралась в его настроениях и больше не настаивала.

– Я сделал чудесную находку, Далла. Те острова, о которых говорила твоя подруга… Там заново отстроили Ринбаладелан, но это лишь жалкое подражание былому, маленькое и убогое, дерево вместо камня…

– Ты их нашел? И не сказал мне!

Он пожал плечами, поднялся и снова бросил хмурый взгляд на останки сада. Небо окрасилось сиреневым, сгустились сумерки, тени упали на землю, как дождь. Ветер взвихрил его золотые волосы, и они вспыхнули, будто загорелись. В такие моменты Далла задумывалась над тем, кто же он, что из себя представляет, и где они находятся; ведь она умерла, и эта яркая страна может быть всего лишь иллюзией жизни, сплетенной из тоски и воспоминаний. Ей казалось, что даже переход с места на место способен разрушить окружающий мир. Холм, на котором они стояли, расплылся и истаял облачком тумана, сад внизу превратился в груду сорняков и хвороста. Даже Эвандар истончился, стал похожим на цветную тень на фоне пустого неба. Горло у Даландры перехватило.

– Не уходи! – со стоном вырвалось у нее. – Я люблю тебя!

В то же мгновение он очутился рядом, во плоти, как всегда, и руки, обхватившие ее плечи, и губы, коснувшиеся ее губ, были теплыми и материальными. Он снова поцеловал ее, разгоряченный желанием, и крепко прижал к себе.

Вместе опустились они на колени, потом легли, сжимая друг друга в объятиях. Она больше не ощущала своего тела, если вообще было у нее что-то кроме иллюзорного облика, но его тело, приникшее к ней, чувствовала в полной мере – жаркую силу, источаемую им, осязаемую как плоть, сливающуюся с ее собственной силой; они слились, как два потока, в экстазе столь мощном и совершенном, какого ей не доводилось переживать при телесном соитии. На волнах чувства взмывали они ввысь, крича от наслаждения, радуясь сплетенному, сдвоенному сознанию.

Но потом, когда все прошло, она в который раз не смогла понять, что же приводит ее в такое состояние. Они лежали на склоне холма, обнявшись, как обыкновеннейшие любовники, и те иллюзорные одеяния, которые они носили, вновь были на них.

Она ощущала прохладу, бодрость, почти неестественное спокойствие; а Эвандар просто улыбнулся ей, как будто удивленный тем, что произошло. Но когда он отпустил ее, она увидела, что сад внизу вновь воскрес во всей красе.

– Я тоже люблю тебя, – сказал он так, словно ничто не прерывало их беседы. – Далла, Далла, я хвалил себя за хитроумие, когда заманил тебя сюда, но ты на самом деле и дичь, и охотник. И рано или поздно ты бросишь меня, без сомнения, как охотник бросает зверька, слишком долго пролежавшего в капкане, так что мех его весь сгнил и попортился…

Она отодвинулась от него и, присев, запустила руки в спутанные пряди своих волос. И руки, и волосы были по ощущениям точно такие, как она помнила их при жизни. Эвандар прилег, опираясь на локоть, и смотрел на нее с таким выражением лица, словно ждал, что его повесят на рассвете.

– Рано или поздно ты вынудишь меня уйти, – сказала она наконец. – Я слишком люблю тебя, чтобы сидеть и смотреть, как ты будешь уходить в небытие…

– Жестоко сказано!

– Неужели? А что бы ты пожелал от меня услышать?

– Не знаю… – он покачал головой. – Клянусь богами, которых ты поминаешь, я нынче устал. Пришлось потрудиться, разыскивая те острова. Тебе стоило бы самой взглянуть.

– Обязательно. Жаль, что нельзя потолковать с Джилл о них!

– Кто тебе запрещает? Ступай к ней с моего благословения, любимая.

– Не в том дело. У меня почему-то постоянно не хватает времени все высказать при встрече. Чуть что – и видение гаснет!

– А тебе обязательно показываться ей только в видении?

– Как еще я могу оказаться там?

– Ведь мы здесь живем в промежутке между всеми мирами… Погоди-ка! Да я же забыл, что ты не знаешь… Прости. Пойдем со мною, любовь моя, я научу тебя ходить нашими путями! – он привстал, но замер, склонив голову набок, словно охотничья собака. – Где Элесари?

– Не знаю!

– Тогда сперва поищем ее. У меня на душе как-то тревожно…

Тревога, как выяснилось, была вполне оправдана: Рука об руку спустились они с холма и смещались с толпой пирующих на лугу Опекунов. Там высился просторный павильон из золотой парчи, украшенный синими вымпелами, а в нем – ряды длинных столов, уставленных свечами в серебряных канделябрах, но, войдя внутрь, Даландра обнаружила, что сквозь крышу видны звезды – мерцающая россыпь Млечного пути. Музыка сплеталась с речами и смехом, но кого ни спрашивали Эвандар и Даландра, никто не мог сказать, где девочка. Тотчас же павильон стал изменяться, ткань превратилась в камень, луговая трава – в солому, а вымпелы – в выцветшие гобелены. Уголком глаза Даландра заметила очаг с весело потрескивающим пламенем, но, обернувшись, увидела лишь лунный свет сквозь оконный переплет.

– Иди со мной, – Эвандар так сильно потянул ее за руку, что она чуть не упала. – Не нравится мне все это!

У задней двери они наткнулись на Элесари, одетую в синюю тунику и накидку из серебристо-бело-зеленой клетчатой ткани. Она держала в руках кусок хлеба, намереваясь подать его старой нищенке, скрюченной, в буром тряпье, опиравшейся на кривую клюку.

– Матушка, матушка, – сказала девочка, – почему ты не хочешь войти и попировать с нами?

– Не будут рады мне более в чертогах твоего отца. Дитя, неужели ты не видишь, что они замышляют умертвить тебя? Уходи отсюда, уходи, я отведу тебя в безопасное место. Лучше просить милостыню на дорогах, чем жить в этой убийственной роскоши!

– О нет, матушка, они наоборот хотят дать всем нам жизнь, какой мы раньше никогда не имели!

Старуха в сердцах плюнула не землю.

– Трогательно, Альшандра, весьма трогательно, – внезапно сказал Эвандар. – Могу предсказать, что ты явишься на свет в Деверри и станешь знаменитым бардом!

С воплем ярости нищенка вскочила, скинув лохмотья, и явилась в новом облике – в сапогах, в замшевой рубахе; клюка превратилась в охотничий лук, и золотые локоны рассыпались по плечам. Даландра мельком отметила, что каменный замок позади них исчез, и сине-золотой павильон вновь красовался под луною.

– Будь ты проклят, Эвандар! – прорычала Альшандра. – Материнское проклятие на тебе и на твоей эльфийской шлюхе!

Порыв ветра, вихрь сухих листьев из неведомого дальнего леса – и она исчезла. Эвандар потер подбородок и вздохнул:

– Она всегда ухитрялась быть немного назойливой, – пояснил он. – Элли, иди с нами! Я должен преподать Даландре урок и не хочу оставлять тебя одну.

По меркам бардекских купцов, корабль был приличный. Вместительный, с хорошей осадкой, крепко сбитый; в трюме хватало места, чтобы сложить все имущество труппы, а на палубе, между единственной мачтой и кормой свободно разместились они сами под самодельными навесами.

Лошадям, привязанным на палубе в носовой части было удобнее там, чем в затхлом трюме.

Во время переезда Джилл проводила время в основном в лошадиной компании. Артисты и в обычных-то обстоятельствах жили в сутолоке перебранок и шуток, сплетен и признаний, яростных ссор и заверений в вечной преданности, а уж тем паче теперь, плывя навстречу неизвестности, они были напряжены, как струны вела-велы.

Забившись в уголок между лошадьми и бортом корабля, Джилл могла вздохнуть свободнее и заняться медитациями. Изредка к ней приходила Китта, «подышать воздухом покоя», как выражался жонглер.

– Право, порой я не понимаю, как ты можешь выдерживать такую жизнь, – сказала ей Джилл однажды утром.

– Я сама, бывает, не понимаю, – Китта бегло улыбнулась. – Но это единственная семья, какая у меня есть, и другой не будет. Все они славные люди, просто иначе жить не умеют. А тут еще замужество Мархи! Она была никто, беспризорщина, которую мы все жалели, а теперь – щелк! – и она жена хозяина труппы. Все волнуются и состязаются за выгодное положение.

– А Саламандр действительно стал хозяином, правда?

– В полном смысле слова. В этом можешь не сомневаться, дорогая!

Только в этот момент Джилл поняла, почему так противилась женитьбе Саламандра. Он взвалил на себя такую ответственность за жизнь других людей, что невозможно было упрекнуть его в небрежении занятиями. Джилл молчала, наблюдая за ним еще несколько дней, а он либо обсуждал дела с артистами, либо сидел, сияя, рядом с молодой женой. Может, он лучше знает, как надо, – думала Джилл. А может, ему недостает силы воли, он слишком слаб, чтобы отважиться и пойти по предназначенному пути? Но, несмотря на эти разумные рассуждения, Джилл чувствовала себя, как на похоронах. Ради Невина она готова была на все, чтобы Эвани не растратил свой талант, но битком набитый корабль был неподходящим местом для борьбы.

Ступив на землю Анмардио, Джилл сразу же ее возненавидела. В Ористинне было жарко, да, но там жара была сухая, благодаря тому, что горы отклоняли и задерживали преобладающие ветры. А вот Анмардио, скопление вулканических островов, ничто не прикрывало от напора влажных тропических ветров. Когда налетал ветер, моросил дождь, но как только все стихало, становилось так душно и влажно, что дождь казался избавлением. Города – скопления деревянных лачуг, окруженные девственными лесами, – утопали в непросыхающей грязи. Местную воду было небезопасно пить, не добавив доброй толики вина, говядины здесь не ели, да и хлеб был редкостью. Но со всеми этими сложностями можно было как-то смириться, если бы не москиты, целыми тучами носившиеся в воздухе.

О поездке в фургонах и речь не шла; к счастью, все основные поселения архипелага лежали на берегу моря. Проклиная дороговизну и отирая пот, Саламандр договорился с владельцем небольшого судна, плавающего вдоль побережья и способного вместить всю труппу с имуществом. Упряжных лошадей хотели продать и оставить, но они были любимцами Мархи, и потому их сдали на постой в конюшню (дополнительные расходы!) в Милетон Ноа, главном поселке острова – названия города он явно не заслуживал.

Как только все эти разорительные приготовления были окончены, пошел дождь. Три дня с неба лило, лило, не переставая; темные струи хлестали землю и смывали начисто остатки денег и терпения циркачей. Саламандр переходил от одного к другому, сыпал шутками, комплиментами, стараясь поддержать дух и гася ссоры. Как-то вечером, оставшись ненадолго наедине, Джилл призналась, что восхищается его умением улаживать дела.

– И все же, – не удержалась она, – если бы так же усердно учился…

Он был поглощен охотой за москитами и не ответил.

– Я давно хотела поговорить с тобой, – неумолимо продолжала она. – Ты, конечно, сильно отстал, пока мы скитались, но теперь ты женился, устроил свою жизнь, и нет никаких причин, чтобы не нагнать упущенное!

– О повелительница преопасных природных сил, ты несомненно точна, безукоризненна и попросту права, но обстановочка малость неподходящая, столько хлопот, да и шумно, и тесно в этой вонючей дыре, то бишь гостинице, где же мне тут сосредотачиваться на науке? Единственные чары, какими бы я сейчас рад был бы овладеть, это погодные: прогнать бы эти чертовы тучи, но я знаю, что это оскорбило бы твое тонкое чувство приличия…

– Положим, не все так уж безнадежно!

– Согласен. Несомненно, дождь скоро кончится сам по себе. Хозяин говорит, что такие затяжные дожди в этом сезоне – редкость.

Очевидно, хозяин гостиницы хорошо изучил местный климат, потому что на следующее утро, проснувшись, они увидели в окне чистое небо. Настроение улучшилось, и циркачи взялись чистить и налаживать снаряжение для вечернего представления.

– Будем надеяться, что боги пошлют нам удачу и мы хорошо заработаем, – сказал Саламандр. – Если выйдет иначе, то мы окажемся в гуще боя без меча, как говорится в пословице…

Большим усилием воли она заставила себя промолчать.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – с нарочитой мрачностью произнес он. – Лучше уж выругай меня, и дело с концом!

– Я думаю вот о чем: зачем кому-то пришло вообще в голову селиться здесь, во-первых, и почему, во-вторых, люди никуда отсюда не сбежали!

– Жемчуг, – небрежно бросил он. – Жемчуг черный и белый, перламутр и прекрасные раковины всех сортов, наилучшие и редчайшие, на радость ювелирам Бардека. А еще здесь добывают черный обсидиан и ловят на продажу попугаев и прочих диковинных пташек для богатых дам Суртинны. Купеческие суда так и снуют туда-сюда!

– Короче, ничего, кроме пустяков и безделушек, – подытожила Джилл.

– На безделушках наживают состояния. Конечно, люди тут мрут как мухи. Сокровища моря задешево не даются.

– Если тут так опасно, не лучше ли будет сразу убраться домой, а?

– Не раньше, чем я испытаю свой план, о государыня грозных глубин! И состоится это испытание сегодня ночью, на рыночной площади Милетон Ноа!

Упомянутая рыночная площадь представляла собою пространное грязное поле посреди городка.

По сторонам ее теснились те общественные здания, какие только могли быть нужны здесь: таможня, резиденция архона, казарма стражи и лавка менялы, у которого, согласно сведениям виноторговца, имелась собственная охрана.

– Он хитрый этот старик, Динвартано, – разоткровенничался торговец, – а честность его глубока, как пучина морская. Но проживает в полнейшей нищете. Нашим рабам живется лучше, ей-ей! Жениться он не желает потому, что не хочет тратиться на содержание жены. Нынче мы вряд ли увидим его на площади, ведь тут придется расставаться с его драгоценными медяками! Зато все остальные, кажется, соберутся в полном составе. Вот увидите!

Все это Джилл слушала, стоя на деревянном крыльце особняка архона, чуть выше голов густой толпы, месившей грязь на площади. Старик-торговец раскинул свою палатку на верхней ступеньке, и, не прекращая болтовни, деловито прикреплял винные кружки цепочками к перилам. В бархатистом полумраке артисты устанавливали попарно светильники вокруг помоста, а Саламандр под натянутым канатом и дергал его, проверяя, надежно ли он прикреплен.

– У нас тут еще представлений не бывало, – продолжал торговец, – так что ручаюсь, без хорошего барыша нынче не останусь!

– Само собой. Думаю, вам тут, на Анмардио, скучно живется!

– Скука наша глубока, как море, это вы верно заметить изволили. Порой я жалею, что приехал сюда, но зато здесь человек может жить, как вздумается, без этой своры чиновников, что орудует в городах, размахивая статьями закона и выгребая у нас денежки на всякие налоги.

– Ясно. Вы вот что мне расскажите: не ходят ли от вас корабли на юг?

– На юг? Зачем? Там ничего нет, кроме моря да ветра.

– Вы уверены? – она сделала паузу, чтобы убить особо крупного москита, севшего ей на запястье. – Никто не говорил здесь об островах, лежащих дальше к югу?

Старик призадумался, прикусив губу редкими зубами.

– Никогда, – уверенно ответил он наконец. – Но я вам скажу, кого вам следует расспросить. Вон там, видите, под светильником торчит такой детина, в красной рубахе? Звать его Декки, и он моряк что надо, скажу я вам. Куда его только не заносило, таких названий и на картах нет, понимаете?

Джилл вздохнула, потому что Декки был отнюдь не ученым мужем с виду. Пират, надо полагать, а этот сорт людей Джилл, мягко сказать, не любила. Она хотела еще поговорить с торговцем, но тут на помосте загрохотали барабаны и засвистали дудки. Толпа отозвалась приятным для слуха громом рукоплесканий и уплотнилась. Представление началось.

С первой же минуты, когда самый младший и неумелый из акробатов прошелся колесом по сцене, Джилл поняла, что коммерческое чутье Саламандра обеспечило ему триумф. Успешно ли циркачи проделывали сложнейшие трюки или ухитрялись сбиться на самых простых, толпа хлопала и вопила от восторга.

После каждого номера монеты звенели, дождем падая на помост. В конце концов, здешние жители считались богатыми по мерке тех городов, где циркачи уже побывали, а тратить свое богатство им было не на что. Когда пошли самые лучшие номера – Китта с горящими факелами, Марха на канате – толпа уже ревела не переставая и притопывала ногами.

Серебро поблескивало на помосте, как свежевыпавший снег. Джилл повернулась, чтобы заговорить с виноторговцем, но обнаружила, что тот застыл, зачарованный, растянув рот в детской улыбке. Саламандр совершил подлинный подвиг, заставив толпу умолкнуть, чтобы не пропустить ни слова из его прибауток. Джилл показалось, что он наслаждается вниманием публики, словно нежится в горячей, благовонной воде. Стоило растолкать его, чтобы он проснулся прежде, чем утонет…

Наконец артисты изнемогли так, что ни рукоплескания, ни деньги не могли заставить их двигаться. Представление завершилось. Луна уже стояла низко над горизонтом, звездное колесо провернулось, предвещая близкий рассвет. С моря веял прохладный ветерок, и толпа медлила расходиться, глазея, как артисты складывают свой реквизит, или запасаясь закусками, напитками и сладостями у многочисленных разносчиков и в палатках. Толпа у винного прилавка расступилась, будто вода, разрезанная килем корабля, когда подошел Декки. Торговец подал ему вина, не дожидаясь заказа. Впрочем, он заплатил вдвое больше, чем вино стоило; Джилл сделала вывод, что высокое положение пирата в этом городишке зависело от щедрости так же, как оно зависит у лордов Дэверри в их владениях. Виноторговец даже поклонился ему, как умел.

– Вот эта госпожа желает поговорить с тобою, Декки, – он ткнул пальцем в сторону Джилл. – Она ученая и умеет составлять карты.

– В самом деле? – голос у пирата был раскатистый, как отдаленный гром. – Тогда примите мои поздравления. Что вы желаете знать?

Они отошли от компании жаждущих посетителей и остановились рядом с двумя горящими факелами. Джилл вытащила из-за пазухи сложенную карту и развернула ее, держа поближе к мигающему свету.

– Мне удалось добыть это в Индерат Ноа. Видишь, здесь обозначены острова далеко на юге? Ты случаем не знаешь, существуют они на свете или нет?

– Скажем так: я не удивлюсь, если там что-то окажется. Что-то там есть… – он взял карту и, хмуря брови, рассмотрел расплывчатые пометки. – Однажды мой корабль сошел с курса, мы попали под удар шторма, и жестокого, доложу я вам. Он гнал нас на юг много дней, мы едва удерживались на плаву. На этом пути нам встретились останки судна, которому повезло меньше. На волнах качались обломки, один из них, носовую фигуру, мы втащили на борт. Мы думали, что это корабль анмардианский, и потому взяли фигуру с собой, надеясь, что владелец заплатит нам за известие. Вот как. А вышло, что ничего подобного здесь не видывали. – Он вернул Джилл карту. – Это была фигура женщины, очень искусный резчик сработал ее, с улыбкой на устах, с такими, знаете, длинными волосами, казалось, можно запустить в них пальцы и погладить. Но у нее были крылья, точнее, на том обломке видны были основания крыльев. Наверно, они охватывали нос того корабля. И еще на ней был пояс с вырезанными на нем буквами. Ничего похожего мне видеть не доводилось. Я называю их буквами, но, наверно, это были чародейские знаки.

– И куда подевалась эта вещь?

– Ну, мы ее выкинули обратно в воду. Зачем она нам, ежели корабль чужой?

– Понятно. Выходит, тот корабль плыл откуда-то с юга?

– По всей вероятности. А еще есть пузырьки. На южном побережье иногда находят после шторма диковинные стеклянные шары, вроде пузырей. – Он округлил свою массивную ладонь, показывая размер. – Примерно вот такие. Считается недобрым знаком, если кто их разобьет. Жрецы утверждают, якобы внутри шаров сидят злые духи.

– И ты, видимо, не заинтересуешься предложением поплыть на юг только для того, чтобы узнать, что же там есть?

– Ни за что в жизни!

– Даже если хорошо заплатят?

– Даже если. По дороге в загробное царство негде тратить денежки, не так ли? Тот шторм занес нас ровно до того предела, откуда еще можно доплыть обратно домой, и то все мы чуть не подохли с голоду, пока бросили якоря в порту!

То, как энергично он затряс головой, и оттенки страха в его голосе говорили яснее ясного, что никакие уговоры не заставят его изменить свои намерения. Джилл заказала ему еще кружку вина в награду за информацию, потом попрощалась и отправилась на поиски циркачей. Они занимались своим делом, смеясь, перешучиваясь и пританцовывая, счастливые, утешенные успехом, и у Джилл не хватило духу испортить им праздник. Она решила отложить разговор с Саламандром на завтра.

– Эвани, – сказала она, – я возвращаюсь в гостиницу. Это путешествие меня вымотало начисто!

Он забросил в фургон свернутую веревку и подошел к ней, щурясь от мерцающего света факелов. Он тоже выглядел изможденным, пот струился по щекам, глаза тонули в темных тенях.

– Джилл, ты здорова? В последнее время ты как-то увяла…

– Жарко, – сказала она и поняла, что это и впрямь самая главная причина. – Я к такому не привыкла, и я уж не так молода, как прежде. Но, похоже, это и на тебя действует, а?

Он кивнул, соглашаясь, и откинул взмокшие волосы с лица.

– Не засиживайся допоздна, друг, – сказала Джилл. – Я, например, собираюсь выпить этой здешней воды с вином, или вина с водою, или как там его, и завалиться спать.

Она так устала, что заснула мгновенно, едва коснулась подушки, и даже не слышала, как вся труппа с гомоном вернулась домой час или полтора спустя.

Однако посреди ночи Джилл проснулась, мокрая от пота. За окнами еще стояла чернота, лишь чуть-чуть светлее той, что в комнате, значит, луна уже зашла, а до рассвета еще несколько часов. Ругаясь себе под нос, Джилл поднялась, вытерлась насухо ношеной рубашкой и натянула свежую, чтобы выйти подышать воздухом. В огороженном саду было совершенно темно, тихо, только еле слышно журчала вода в фонтане да звезды подмаргивали наверху. Она осторожно прошла по растрескавшимся плиткам к фонтану и на ощупь нашла удобное сиденье на краю. Здесь, под лепет воды, подставляя лицо прохладному дыханию бриза, она могла спокойно обдумать все.

О том, чтобы нанять в Анмардио корабль для путешествия на юг, и речи быть не могло. Это она поняла сразу. Даже если бы и нашлась надежная команда, и матросы, и пассажиры имели все шансы умереть от плохой воды и плохого питания в таком длительном плавании. Чем больше она раздумывала, тем отчетливее осознавала, что не может подвергнуть труппу такому испытанию, даже если им достанется наилучшее в мире судно. И Марха… Она доставила себе удовольствие адресовать Саламандру несколько отборных ругательств. Девушку нельзя было ни брать с собой, ни оставлять на берегу. Если, конечно, Саламандр не останется вместе с ней. Но как ехать одной? Никакие чародейские знания не спасали Джилл от страха перед этим путешествием в одиночку, хотя она знала: нужно будет – пойдет одна. Она взглянула на небо; усыпанное яркими и холодными звездами, оно простиралось в бесконечность, и даже знаменитая чародейка со всеми ее хлопотами и обязанностями была лишь песчинкой в океане света и теней. Подобно тому, как больной просит принести лампу в комнату, где он лежит один, так и Джилл, щелкнув пальцами, воззвала к Вольному народцу воздуха. Они тотчас явились, облепив щербатую статуэтку нимфы посреди фонтана; от них шло слабое, но успокаивающее сияние.

Серебристое свечение духов заставило Джилл вспомнить о Даландре, и удачная мысль вдруг стрелой пронзила мрак ее размышлений. Указав на одного из духов, крутящегося поблизости, она велела:

– Ты ведь знаешь земли Опекунов, правда? Приведи сюда Даландру!

Дух испарился, но понял он приказ или нет, Джилл не знала. Она долго ждала и уже собралась было уходить, когда серебряное свечение над фонтаном стало сгущаться.

– Далла? – шепотом проговорила Джилл.

То была всего лишь ундина – она поднялась, опираясь на струи воды, словно змейка, и с плеском исчезла. Но в ту же минуту Даландра, одетая, как всегда, по-эльфийски, только без аметистовой подвески на шее, подошла к ней, материальная, как и любой другой предмет вокруг.

– Даже не верится, что мне это удалось! – воскликнула она по-эльфийски и рассмеялась. – Но все получилось, и вот она я здесь! Джилл, мне так много нужно тебе рассказать… Прежде всего: Эвандар нашел те острова, и мы можем доставить тебя туда.

– Доставить? – у Джилл в голове все закружилось, как от удара. – У вас есть корабль?

– Нет, но нам он и не надобен. Мы используем искусство Эвандара. Но не знаю, сможем ли мы взять еще кого-то…

– Я отправлюсь туда одна. Мне всегда было трудно брать с собой кого-то. Уж не знаю, как и высказать вам свою благодарность! Судя по всему, мы бы просто утонули там все…

– Несомненно, – Даландра оглянулась на что-то за своим плечом, видное только ей. – Мне все-таки нужно спешить, хотя в таком виде беседовать с тобой намного легче. Но Эвандар велел передать тебе еще одно: народ островов ценит магическое искусство превыше всего, что есть в мире под солнцем и луной. А значит, тебя ждет хороший прием.

– Ох, это еще приятнее слышать! Я об этом много думала…

– Могу себе представить, – Даландра улыбнулась. – Когда ты хочешь отправиться? Думаю, тебе еще нужно кое с кем попрощаться?

– Да и вещички собрать. Ну, и сделать кое-что… боюсь, Саламандр меня за это не поблагодарит. Впрочем, как мы можем уславливаться о сроках? Если я скажу, что мне нужно две недели, как ты узнаешь, когда они пройдут?

– Это сложно, но я предлагаю поступить вот как: есть место, где я могу подождать, – оно неподалеку от вашего мира, понимаешь, и время там мало отличается от здешнего. Приготовься, а я приду как можно скорее. Пришли ко мне гонцом кого-то из Вольного народца.

– Превосходно! Ох, спасибо тебе, тысячекратное спасибо!

– Всегда готова помочь, – Далла опустила голову и нахмурилась. – Дитя… Ему скоро предстоит родиться, потому что в земле нашей назревает смута. Я не могу объяснить тебе, я сама лишь наполовину это понимаю. Но время близится…

Внезапно удивительная мысль осенила Джилл: возможно, Саламандр и его молодая жена послужат делам чародеев, независимо от его собственного желания!

– Скажи мне, Далла: а может ли дитя родиться здесь? Я имею в виду – на островах?

– Нет, не может. Все знаки, все доводы разума указывают на то, что это должно произойти на землях Запада.

– Очень жаль…

– Почему?

– Да так… просто я знаю одного молодожена, который мог бы стать превосходным отцом такому ребенку.

– Это хорошо, ведь их будет много, таких детей – конечно, при условии, что нам удастся все сделать, как надо. Порой мне становится страшно, Джилл!

– Я постараюсь помочь всем, что в моих силах.

– Это очень много!

Они пожали друг другу руки. Джилл поразилась, какой теплой и плотной была рука Даландры – ничуть не похоже на холодное прикосновение эфира.

– Если ожидаются большие дела, – сказала Джилл, – то мне лучше свернуть здесь свои исследования и возвратиться в Дэверри.

– Когда настанет время, я найду способ доставить тебя в Деверри, не беспокойся. Знала бы ты, каких чудес я насмотрелась, сколько могла бы рассказать, но времени нет. Когда-нибудь позже…

– Я понимаю. Тебе, наверно, пора. Уже почти рассвело, и если люди застанут тебя здесь, начнутся ненужные расспросы.

Даландра направилась к выходу со двора, остановилась у запертых ворот, помахала рукой – и исчезла в предрассветной мгле. Чудеса! – подумала Джилл. – Вот уж действительно… Она рассмеялась вслух, подумав, какая это будет замечательная шутка, когда Саламандр сделается отцом ребенка, наделенного магическими свойствами… Даже Невин наверняка посмеялся бы над этим, хотя старик чаще бывал угрюм и смеялся редко.

Говоря о назревающей смуте, Даландра подразумевала лишь вражду, питаемую к ней Алынандрой, но обстоятельства сложились так, что ее слова оказались пророческими. Расставшись с Джилл на дворе гостиницы, она вернулась во владения Эвандара, преодолев извилистые пути и туманы. Возлюбленный ждал ее на вершине холма; стоя в одиночестве, он вглядывался в долину, где его соплеменники плясали на лугу при свете факелов. Ветер доносил до вершины звуки музыки – арфы, флейт и лютни.