Дэверри: Западные земли (№2) - Дни знамений

На краю лагеря, подальше от табуна и стад, эльфы расчистили площадку для танцев, подрезав высокую траву, чтобы не путалась под ногами. При свете факелов музыканты расселись в сторонке, – арфисты, барабанщики и пара флейтистов, чьи инструменты, связанные из нарезанных тростинок, издавали низкое гудение. Танцоры выстроились длинными рядами, вскинув головы и выпрямив спины и руки; подчиняясь ритмам музыки, ноги их выплясывали замысловатые фигуры. Ряды то застывали на месте, то скользили быстрыми змейками по лугу или сворачивались кругами, а потом валились с хохотом на прохладную траву. Встряхнувшись, все повторяли снова, пока те, кто постарше или поленивее, не стали покидать площадку. Родри ушел одним из первых.

Взмокший и запыхавшийся, он упал на землю под высоким светильником на достаточном расстоянии от музыкантов, чтобы расслышать собственные мысли и не попасться на глаза очередной вьющейся змейке танцоров. Рядом с ним проявилась компания серых гномов; повалившись на спины, они стали отдуваться, передразнивая усталых плясунов. Родри засмеялся; тогда они повскакивали и принялись толкаться и пихаться, споря за право посидеть у него на коленях. Вдруг один из них, вытянув губы трубочкой, указал пальцем на что-то позади Родри, а остальные насторожились, заворчали и исчезли. Родри стремительно обернулся – женщина с медовыми косами стояла над ним. В свете факелов глаза ее казались отлитыми из золота.

– Доброго вечера тебе, госпожа, – сказал он, поднявшись на колени. – Присаживайся!

Она улыбнулась и опустилась на колени, глядя ему в лицо, но ближе не придвинулась. Долго рассматривала она его, храня молчание столь же глубокое и непроницаемое, как ночное небо. Родри снова пронзило исходящее от нее ощущение отстраненности; что-то было в ней от фрески, написанной на стене храма, из тех фигур, что смотрят на тебя с высоты, как живые. Она была рядом, а лагерь с его праздничной суетой остался где-то далеко позади.

– Хмм… Меня зовут Родри, сын Девабериэля. Не соблаговолишь ли назвать свое имя?

– Нет, – сказала она, к его изумлению, на языке Дэверри. – Мое имя задаром не отдается. Но я могу обменять его на вот это колечко, принадлежащее тебе!

Родри невольно посмотрел на свою руку – на среднем пальце он носил серебряное колечко, шириной около трети дюйма, украшенное гравировкой – гирляндой роз.

– Увы, прошу простить меня, но эту вещь я не отдам даже ради того, чтобы доставить удовольствие такой красавице, как ты, госпожа!

– Оно сделано из гномьего серебра, знаешь ли ты об этом?

– Знаю. Из такого же металла сделан и мой кинжал.

– Верно. Много лет назад и то, и другое изготовил мастер-гном.

– Я знаю, кто был этот мастер, но кольцо это – эльфийское.

– Ничего подобного. Надпись на нем эльфийская, но сработано оно Горным народом, и не пристало носить его такому заметному среди Старших господину, как ты, Родри Майлвад.

– Ого! Никто не называл меня этим именем уже много, много лет!

Она рассмеялась, показав острые зубы, блеснувшие в мерцающем свете.

– Я знаю много имен, я знаю все твои имена, воистину, Родри, Родри, Родри! – она протянула к нему руку. – Отдай мне кольцо!

– Не отдам. Кто ты вообще такая?

– Все расскажу тебе, если отдашь кольцо, – рот ее изогнулся в нежной, многообещающей улыбке. – За это колечко я одарю тебя не только рассказом. Ну же, Родри Майлвад, поцелуй меня, неужели не хочешь?

Родри нашел в себе силы встать.

– Спасибо, не хочу. Много лет назад опасную шутку сыграло со мной то, что я был слишком падок на поцелуи. Повторять эту ошибку я не собираюсь.

Она пригнулась к земле, шипя от холодной ярости, вперив в него колючий взгляд снизу вверх, а он подумал, что, наверно, совсем спятил, обращаясь столь презрительно с такой красавицей.

– Родри! Где ты? – послышался голос Калондериэля, явно подвыпившего; перекрывая музыку, он донесся издалека. – Эй, арфисты! Не видали, куда делся Родри?

Женщина вскинула голову и завыла, будто волчица, а потом исчезла – мгновенно и внезапно, как исчезают духи, даже пыль не поднялась и пламя факелов не дрогнуло. Судя по звукам, Калондериэль приближался, слышно было, как он сыплет проклятиями. Родри повернулся ему навстречу.

– А вот и ты! – Калондериэль смеялся, но видно было, что он несколько испуган. – Черным солнцем клянусь, я допился до того, что чуть не ослеп! Думал, ты где-то далеко, а ты так близко, что я чуть не споткнулся о тебя! Нельзя пить так много, вот что я тебе скажу!

– Я еще не видал такого, чтобы ты пропустил возможность распробовать каждый бурдюк с медом, верно, – еле выговорил Родри, борясь с подступающей тошнотой и дрожью. – Слушай, ты видел ту женщину, что была здесь только что?

– Женщину? Нет, никакой женщины не видел. Я ведь и тебя-то не разглядел толком. А кто она?

– Та самая, которую мы видели днем, когда беседовали с королем и его сыном. Помнишь, малыш Фарен назвал ее чудной?

– А, вот ты про что, – Калондериэль громко икнул. – Надеюсь, я не помешал вашим… эээ, забавам?

– Ничуть, друг мой, ничуть. А вот Фарен, по-моему, одарен духовным зрением или чем-то в таком роде. Нужно будет показать мальчишку Адерину в следующий раз, когда встретимся со стариком.

– Я думал, что наш мудрец уже здесь. Ну, может еще прибудет. Слушай, а почему ты говоришь по-дэверрийски?

– Что? Ах, да… Прости, – он легко перешел на эльфийскую речь, давно ставшую привычной. – Та женщина говорила так.

– Какая женщина?

– Та, которую ты не заметил. Не беспокойся об этом. Давай лучше вернемся в лагерь, хорошо?

Укладываясь спать в ту ночь, Родри порадовался, что делит шатер с другим воином. Он чувствовал, что ему опасно оставаться в одиночестве.

Незадолго до рассвета шквал воплей и проклятий разбудил лагерь: шум подняли пастухи, приставленные смотреть за лошадьми. Натянув штаны и сапоги, Родри выскочил из шатра, на бегу натягивая рубаху; в прохладном предрассветном мраке видно было, что дружинники со всех сторон несутся на восточный край лагеря, где оставили пастись лошадей. Из обрывков оброненных бегущими фраз Родри понял, что некое нападение всполошило табун.

К тому моменту, когда они добежали до пастбища, конные пастухи уже вернули на место большинство сбежавших. Родри отыскал знакомую лошадь, взнуздал, вскочил на нее, не седлая, и помчался на поиски всех остальных.

Хотя он и не обладал в полной мере умением Старшего народа видеть в темноте, а все же видел ночью лучше многих людей и вполне мог высмотреть лошадь в лунном свете. Отыскав четырех кобыл с жеребятами-однолетками, он пригнал их на место сбора, когда серый полусвет уже обозначил приближение поздней осенней зари. Сдав добычу трем женщинам, которые собирали и пересчитывали табун, подзывая лошадей и называя их клички, Родри отыскал Калондериэля – тот наблюдал за происходящим, сидя на своем золотисто-рыжем жеребце.

– Что здесь произошло?

– Будь я неладен, если знаю, – Калондериэль выразительно пожал плечами. – Один из парней сказал мне, что табун просто-напросто взбесился в одночасье: заржали, забили копытами, как будто кого-то отгоняли. Пастух же разглядел только какие-то движущиеся тени, напоминавшие собак, но и те тут же пропали. Наверно, этот кто-то из Вольного народца выкинул очередную дикую шуточку. Чтоб им пусто было, этим шалунам! Они знают, что мы им ничего сделать не можем, так почему бы не позабавиться, глядя, как мы тут носимся за лошадками и глотки надсаживаем!

Родри не нашел что возразить, тем более, что никакого серьезного ущерба происшествие не причинило. Когда встало солнце, табуны пересчитали заново, и выяснилось, что недостает всего трех лошадей, притом следы, ими оставленные, были отчетливо различимы. Они разбежались в три разные стороны. Родри позавтракал, а потом отправился на поиски одной из беглянок.

След завел его далеко. Только около полудня он обнаружил заблудшего красавца, породистого гнедого мерина с черной гривой и хвостом. Тот мирно пощипывал травку на берегу неширокой речки. Еле слышно прищелкивая языком, держа на вытянутой руке торбу с овсом, Родри стал по дуге подбираться к нему, рассчитывая подойти спереди. Мерин скосил на него недоверчивый глаз, но, заметив торбу, рысцой побежал навстречу и немедленно сунул нос внутрь, занявшись лакомством и не препятствуя Родри привязать длинный повод к своей уздечке.

– Столь великая покладистость с твоей стороны весьма радует, приятель. Ну, теперь подожди еще чуток, пока я тоже перекушу, и – домой!

Родри расседлал свою лошадь, дал ей покататься по траве, а затем отпустил пастись на привязи. Достав из седельной сумы лепешку и сыр, он улегся на травке над водой, любуясь медлительным течением. Расправившись с едой, посмотрел вверх по течению и тут же вскочил, выругавшись: примерно в четверти мили от него виднелась поросль кустарника – ничем не примечательная, если не считать того, что, подъезжая сюда, Родри ничего подобного не видел. Он перебрал в памяти приметы пути, но все сходилось: не было здесь прежде никаких кустов, а только очень ровный, пологий спуск, тянущийся до самого горизонта. Обман зрения? Ошибка? Поколебавшись еще немного, Родри дал волю любопытству и решился подойти поближе.

При ближайшем рассмотрении кусты оказались наиобычнейшим орешником, густым переплетом стволов, ветвей и молодых побегов; но под ним кто-то сидел на совершенно здесь неуместном дубовом пне, а еще Родри заметил, что орешник не колышется, хотя ветер дует не слабо. И солнце пригревало щедро, но кровь в жилах у Родри заледенела. Он замер, положив руку на серебряную рукоять кинжала, и вгляделся в тень под ветвями. Фигура, прильнувшая к дубовому пню, шевельнулась, и навстречу Родри, ковыляя, опираясь на клюку, двинулась древняя старуха, согбенная, закутанная в бурые лохмотья; седые пряди выбивались из-под черного платка. Остановившись в нескольких шагах, она взглянула на Родри слезящимися глазами.

– Доброго утречка, серебряный кинжал, – сказала она по-дэверрийски. – Далеко же тебя занесло от земли людей!

– Да и тебя тоже, добрая женщина.

– Я ищу свою дочь. Ее похитили, понимаешь? Искала я, искала, но нигде не нашла ее в родной стороне. Ее украли, увезли, мое дитя, мою единственную дочурку, а теперь хотят похоронить заживо. О, они готовят ей погребальные пелены, и как только закончат, так и погребут ее, живую…

– О чем это ты? Кто совершил такое?

Она лишь взглянула на него со слабой улыбкой, слишком точно рассчитанной, чтобы назвать ее безумной. Ветер взметнул ее космы, но масса кустарника за ее спиной не шелохнулась. Сердце Родри бешено билось. Он начал потихоньку отступать.

– Куда же ты, серебряный кинжал? – голос старухи стал мягким и манящим. – Я хочу дать тебе поручение!

Она шагнула к нему и вдруг распрямилась, стала выше ростом и предстала перед ним красавицей с косами цвета меда, с золотыми зрачками, в зеленом охотничьем наряде и замшевых сапогах. Родри вскрикнул и отпрянул, не решаясь повернуться к ней спиной, чтобы убежать. Чисто инстинктивно он вытащил меч из ножен; но как только сталь взблеснула, уловив солнечный свет, женщина яростно взвыла и исчезла, будто пламя задутой свечи.

Родри прошиб холодный пот. С минуту он просто стоял, уставившись на воду и дрожа; потом, не задумываясь о постыдности бегства, помчался туда, где паслись лошади.

Трясущимися руками кое-как оседлал своего серого, подхватил повод гнедого и, вскочив в седло, рысью помчался прочь, сожалея о том, что в степи нет хороших дорог и нельзя перейти в галоп. Но когда он завидел издали шатры и расхаживающих между ними воинов, товарищей своих, пережитый страх показался ему и позорным, и глупым, и он никому не рассказал о происшествии. Да и вообще, чем больше он впоследствии думал об этой истории, тем менее правдоподобной она казалась, и в конце концов он убедил себя, что просто уснул, убаюканный шумом воды, и увидел сон.

Два дня спустя, в последний день праздника, умерла Олдана. Родри шел по дорожке между шатрами, когда послышался пронзительный плач Инабриллы. Он прорезал привычный гомон лагеря, словно нож, и не умолкал, становясь все отчаяннее.

Уже и другие голоса присоединились к ней, рыдания и стоны разносились далеко. Родри добежал до шатра Олданы, раздвинул плачущую толпу у входа и вошел. Инабрилла, с распущенными и растрепанными волосами, рыдая, пыталась расцарапать себе лицо ногтями, две другие женщины с трудом удерживали ее. Олдана лежала на одеялах, широко раскинув руки, невидящие глаза были еще открыты.

Она болела так долго, что лицо ее, казалось, не стало ни бледнее, ни холоднее, чем при жизни, только рот был полуоткрыт да щеки запали. Малыш Фарен, прячась у задней стенки шатра, молча, широко раскрытыми глазами следил за тем, как его старший брат оплакивает умершую, подражая старшим, но не понимая сути. Родри взял детей за руки и вывел из шатра. Оплакивать и обряжать покойницу должны были женщины, а мальчикам полагалось быть среди мужчин.

Женщины уже собирались у шатра; мужчины разошлись по лагерю, гася костры, попадавшиеся им на пути. Потом все они сошлись на выгоне; там Родри нашел брата Олданы, Вилентиэля, и передал мальчиков на его попечение. Вилентиэль тихо поблагодарил. Калондериэль сидел на траве, ругаясь последними словами.

– Она же еще так молода! Ей бы жить да жить! Порой я не постигаю, чего хотят боги, как они могут хотеть – такого?!

– Они вообще непостижимы, – бросил сквозь зубы Родри. – Мне тоже тошно, поверь. Но меня сейчас больше тревожит судьба ее сыновей. Где их отец?

– Остался где-то на севере со стадами, во всяком случае, в последний раз его видели там. Но если ты послушаешь моего мнения, а не того, что разделяют все, так мальчикам будет лучше здесь, под опекой дяди, – лицо банадара скривилось в кислой гримасе. – Если повезет, мы отыщем их отца на зимних стоянках. Алардан нынче вечером завершится, и мы направимся на восток.

– На восток?

– К полям мертвых. Да, ты же еще не бывал там, верно? Дорога отсюда недалекая, и мы сможем доставить тело туда для сожжения, по холоду это проще, ведь правда?

Родри ощутил глухое беспокойство. Священные поля мертвых лежали прямо на границе Элдиса, в каких-то ста милях от Аберуина, где он некогда правил как гвербрет, совсем близко от тех мест, которые он считал родиной.

– Что с тобой? – спросил Калондериэль. – Ты побледнел…

– Я? Да что ты! Мне просто грустно оттого, что и Старшие братья иногда умирают молодыми. Давай поскорее завершим алардан, какие положено обряды выполним, и в путь. Чем скорее выступим, тем лучше.

Женщины осыпали тело Олддны пряными травами, покрыли сплошь сухими цветами и завернули в белое полотно. Тело уложили на носилки, с пастбища привели белого коня, которому предстояло доставить умершую туда, где покоились ее предки. Когда весь род с обозом и детьми оставил место общего сбора, этого коня с его ношей вывели вперед, и он возглавлял поход до самого конца, а Родри и Калондериэль ехали по сторонам его. Мальчиков, под присмотром дяди и бабушки, поместили ближе к концу процессии; они были подавлены всем происходящим, но вряд ли испытывали настоящее горе. Король и его юный сын сочли необходимым ради приличия сопроводить банадара, и их спутники, естественно, последовали за ними, придав процессии особую торжественность.

Двое суток с лишним занял переход до озера Скачущей Форели. Все это время питались припасами, оставшимися от праздничного пира, и спали ночью в холоде, потому что никто не смел разводить огонь, пока душа Олддны не отправится благополучно в мир иной. Плоская равнина мало-помалу поднималась, и на третий день с утра перед путниками открылась цепочка округлых холмов, поросших травою. Наконец, сразу после полудня, пасмурного и напоминающего о зиме, они перевалили через вершину последнего из холмов. Далеко внизу, у подножия зеленеющего покатого склона, в узкой долине серебрилось озеро, словно длинный палец, указывающий с юго-востока на северо-запад, где темнел густой лес. Сосны росли там правильными рядами, что, несомненно, не могло быть естественным явлением. Северный берег озера оставался, однако, открытым. Калондериэль указал туда рукой и сказал Родри:

– Вот, это там. Священные поля моих предков, да и твоих тоже. Тело отца твоего отца сожгли здесь, под сенью тех деревьев, но супруга его, я полагаю, умерла слишком далеко в степи, чтобы ее могли доставить сюда.

Когда спустились к озеру, Родри обнаружил, что открытый берег обустроен, как лагерная стоянка: на равном расстоянии друг от друга выложены камнем круги под кострища, а рядом с ними – маленькие шалаши для хранения дров (чтобы не отсырели) и провизии (чтобы не растащило мелкое зверье). Оставалось уже мало времени до сумерек, и пришлось спешно заняться расстановкой шатров и устройством коновязи – кони могли сбежать, если ночью случится гроза. Уже стемнело, когда Калондериэль разыскал Родри:

– Пойдем за дровами. Женщины сказали мне, что сожжение необходимо произвести сегодня.

Они пересекли аккуратно расчищенную опушку леса и углубились в пропитанный ароматом смолы коридор между ровными стволами. Пройдя ярдов десять, вышли на поляну, посреди которой возвышалось строение из сложенного насухо камня и грубо обтесанного дерева, длиною примерно в тридцать футов. Внутри оно оказалось забито поленницами дров – такой запас в степи сочли бы неоценимым богатством.

– Отлично, – сказал Калондериэль, – теперь пойди и приведи мужчин. Нам нужно справиться прежде, чем пойдет дождь.

Но дождевые тучи, словно сочувствуя их горю, так и не пролились. Поднялся ветер и унес их, открыв высокое небо, усеянное звездами. Около полуночи соплеменники сожгли тело Олданы, и душа ее, освободившись, отправилась на встречу с богами. Родри держался в задних рядах рыдающей родни; он давно уже жил среди народа Запада и не раз присутствовал при огненном погребении, но всякий раз это смущало его, привыкшего хоронить родных и друзей в потаенном мраке земли, вместе с вещами, которые те любили при жизни. Незаметно для самого себя он вышел из толпы – там отступая на шаг, тут меняясь с кем-то местами, и вдруг очутился один в темноте.

Ночной ветер хлестал по водам озера и завывал между деревьями, словно подпевая плакальщицам. Родри проняла дрожь и от холода, и от тоски – ведь Олдана была и в самом деле так молода и так красива… Они не были близки, но он чувствовал, что будет скучать по ней. Для народа Запада, последних выживших потомков некогда процветавшей расы, ныне балансирующей на грани исчезновения, любая смерть была трагедией, а уж уход из жизни женщины, способной произвести на свет еще многих детей, воспринимался как роковой удар. Плакальщицы заводили снова и снова свои напевные жалобы, мужчины отвечали им, и Родри не выдержал. Сорвавшись с места, он побежал, куда глаза глядели, через опустевший лагерь, на берег озера, и дальше, дальше, пока не упал, споткнувшись о кочку, и замер, растянувшись на земле. Долго лежал он в высокой траве, тяжело дыша, потом сел и увидел, что зашел далеко: погребальный костер горел на горизонте, словно золотой цветок.

– Ты трус, – сказал он сам себе по-дэверрийски. – Вставай и отправляйся обратно!

Он знал, что эльфы ожидают увидеть его, помощника банадара, на тризне после сожжения. Он поднялся, обдернул рубаху, привычным жестом провел рукою по поясу, проверяя, на месте ли меч и кинжал… и кинжала не обнаружил. Выругавшись, он упал на колени и стал шарить в траве. Должно быть, кинжал выпал из ножен, когда Родри споткнулся и рухнул наземь ничком. В темноте, нарушаемой лишь светом звезд, даже острое зрение полуэльфа мало помогло: черные тени примятых стеблей травы перекрещивались с тенями стеблей стоячих, и все контуры расплывались.

Ползая на четвереньках, он ощупал каждый дюйм поверхности, копался в земле, прочесывал траву в надежде, что заметит блеск серебряной рукояти, молясь про себя о том, чтобы кинжал не свалился в озеро. На помощь явилась стая гномов, но все без толку. Наконец Родри сдался и в отвратительном настроении присел на корточки перевести дух. Гномы немедленно исчезли.

– Родри, отдай мне кольцо, и я верну тебе кинжал! Голос женщины – мягкий, вкрадчивый – послышался у него за спиной. Он вскочил и круто обернулся: она стояла, одетая по-эльфийски, как при первой встрече, в пяти шагах от него, окруженная стеною лунного света, как будто внутри воронки, соединяющей этот мир с каким-то другим, где уже настало полнолуние. Медовые локоны ее вились теперь свободно, ниспадая с плеч. В руке поблескивал кинжал, поднятый клинком вверх.

– Кольцо, Родри Майлвад. Отдай мне кольцо с розами, и забирай свой кинжал.

– А что если я попробую просто отнять его?

Она рассмеялась и исчезла, внезапно и бесследно. Родри выругался и снова услышал ее смех позади; повернулся – она стояла там, по-прежнему держа в руке кинжал.

– Ты не сумеешь поймать меня, и не старайся, – сказала она. – Но я всегда соблюдаю уговор. И сейчас обещаю, что отдам кинжал в обмен на кольцо.

– Ну, если тебе оно так сильно необходимо…

Он начал стаскивать кольцо с пальца, и она подступила ближе, скользя над травою, сразу сделавшись выше ростом, и золотые глаза ее сверкали в ореоле нереального лунного света. Вдруг Родри стало страшно, он заколебался, отступил, и кольцо осталось у него на пальце.

– Послушай, зачем тебе нужен этот кусочек серебра?

– Это не твое дело! Дай его мне!

Она придвинулась еще ближе, он снова отступил на шаг. Она нависала теперь над ним, вскинув руку с кинжалом для удара, и волосы ее развевал ветер неведомого мира.

– Остановись! – раздался вдруг мужской голос. – Ты не имеешь никакого права на это кольцо!

Родри никого не увидел, но женщина сразу приобрела обычный эльфийский вид, и рука ее безвольно повисла.

– Оно принадлежало этому человеку задолго до того, как я начертил на нем руны. Ты знаешь это. Смирись!

Только сейчас обладатель голоса стал видимым. Мужчина с волосами невероятного желтого цвета и губами алыми как вишни встал между ними, улыбаясь, но улыбка его напоминала больше волчий оскал. Его длинное одеяние было столь же ярко-синим, как и глаза. Потрясенный вконец Родри осознал, что видит его так явственно потому, что заря уже окрасила восточный край неба, а значит, краткий разговор с женщиной занял всю ночь.

Женщина же теперь стояла, повесив голову, и пинала ногой комок сбившейся травы, словно нашкодившая девчонка.

– Отдай кинжал, – велел мужчина.

С воплем ярости она швырнула кинжал, метя в голову Родри.

Он едва успел пригнуться, а когда выпрямился, никого рядом уже не было. Кинжал лежал рядом, поблескивая в лучах поднимающегося солнца. Родри подобрал его и ощупал, убеждаясь, что клинок ничуть не изменился, и почему-то это его удивило. Засунув кинжал в ножны, он пошел по направлению к лагерю, не отнимая руки от рукояти.

– Родри!

От неожиданности Родри громко вскрикнул. Мужчина с желтыми волосами виновато улыбнулся.

– На твоем месте я бы предпочел покинуть земли Запада, – сказал он. – На землях людей она тебя преследовать не станет.

С этими словами он исчез окончательно. Родри всю дорогу до лагеря промчался бегом.

Тризна давно завершилась. Большинство народу спало, утомившись после долгих печальных обрядов. Только Калондериэль с несколькими подростками сидели у вновь разведенного костра рядом с шатром банадара, и стайка собак крутилась рядом.

– Где ты был? – спросил Калондериэль.

– И сам не знаю, – ответил Родри, садясь с ним рядом.

Калондериэль внимательно присмотрелся к нему, затем одним взмахом руки отослал и мальчишек, и собак:

– Идите отсюда! Идите куда хотите, лучше всего – спать. Но подальше отсюда!

Ожидая, пока они не отойдут подальше, банадар подбросил дров в огонь.

– Не хочу, чтобы слухи пошли, – сказал он наконец. – Как ты можешь не знать, где был?

– А вот так: я думал, что стою в миле от лагеря, на берегу озера, а оказалось, что прошла вся ночь. И я видел женщину, которая появлялась и исчезала на манер Вольного народца.

Родри подробно пересказал все происшествие, упомянув теперь и предыдущие случаи. Калондериэль слушал молча, но лицо его отражало все возрастающую озабоченность.

– Опекуны, – произнес он наконец. – Ты встретился с двумя Опекунами. Я не знаю досконально, что они собою представляют, но каким-то образом они связаны с нашим народом. Они, конечно, не боги, но и не эльфы вроде тебя или меня, и не люди, как твоя родня с другой стороны. Более того, они не имеют отношения и к Вольному народцу, хотя ведут себя зачастую как духи. Мне доводилось слыхать целые возы россказней и сказок про них. Говорят, что иногда они причиняют вред тем, кого встречают, но чаще оказывают помощь, почему их и прозвали Опекунами. Барды утверждают, что в битве при Ринбаладелане один из Опекунов сражался бок о бок с королевскими лучниками, но даже его чары не помогли сдержать напор вражьих орд.

– Значит, по-твоему, я должен последовать совету этого парня?

– Видимо, да. Боги, ну почему Адерина нет с нами! Нам нужен совет чародея, ох как нужен!

– Я не понимаю, отчего он так и не явился на алардан. На старика это не похоже!

– Вот-вот, – Калондериэль неожиданно зевнул во весь рот. – Ладно, давай-ка пойдем спать. Ночь была во всех отношениях плачевная, что и говорить. А во сне, быть может, ты увидишь что-нибудь полезное!

Однако Родри не приснилось ничего, кроме долгой дороги, на которую ему, изгнаннику, пришлось ступить, сделавшись наемником. Проснувшись, он сразу все забыл, как случается со сновидениями, но какой-то осадок в душе тревожил его весь день, подобно дурному предзнаменованию. Он был один в шатре банадара, остальные воины, выспавшись, разошлись, но снаружи слышался чей-то возбужденный шепот. Родри оделся, вышел и наткнулся на кучку дружинников, бледных и трясущихся; в середине стоял, подбоченившись, юный принц Даралантериэль, с очень сердитым выражением лица.

– Что здесь происходит? – сразу же насторожился Родри.

– Ты уж прости, господин, – сказал принц, – но тут пошли толки про призраков, и я пытаюсь вбить хоть сколько-нибудь здравого смысла в их головы!

– Отлично, – Родри повернулся к Дженнантару, из всех дружинников обычно самому трезвомыслящему. – Ну, и что…

– Можете издеваться над нами, а мы все-таки ее видели! – воскликнул Дженнантар. – Видели Олддну, ясно, как тебя, на краю лагеря!

Все остальные усердно закивали головами, подтверждая это нелепое заявление.

– Призраков не существует! – рявкнул Даралантериэль. – Только круглоухие верят в подобную чушь. Ох, сударь, прости мою грубость…

– С тактичностью у тебя пока неважно, верно, сынок? – усмехнулся Родри. – Но твои извинения я принимаю. Давай посмотрим на происшествие вот с какой стороны: воины что-то видели, выясним же, что именно?

– Рад слышать, что кто-то верит моему слову, подкрепленному клятвой, – Дженнантар бросил на Даралантериэля злой взгляд.

– Хватит! – резко перебил его Родри. – Ты все-таки не забывайся, на кого волком смотришь! Рассказывай: где и что видел?

Дженнантар повел Родри прочь из лагеря, на опушку леса. Толпа любопытствующих потянулась за ними.

– Точнехонько здесь, – эльф указал на просвет между двумя древними соснами. – Она стояла между этими деревьями, да, в тени, но мы видели ее ясно, всю закутанную в белое полотно, и волосы у нее были белые тоже!

– Казалось ли ее тело плотным, или сквозь него просвечивали предметы, как сквозь дым?

– Любопытно, – вдруг задумался Дженнантар. – Барды рассказывают, что призраки всегда прозрачны, а мы-то видели женщину, живую, как ты или я, притом, учти, светило солнце, и она должна была бы выглядеть еще менее реальной, но все выглядело наоборот!

– Что вы сделали, завидев ее?

– Ну, признаюсь, мы все закричали и повскакивали. Она ничего не сказала, только молча глядела. И Уай заметил: «Смотрите, волосы у нее уже не золотые, а белые!» Тут она улыбнулась и пропала, как не бывало…

– И вы убеждены, что видели именно Олддну?

– Точь-в-точь, если волос не считать!

Товарищи Дженнантара подтвердили его слова.

Родри тяжело вздохнул. Кем (или чем) бы ни было создание, жаждущее завладеть его кольцом, оно, несомненно, обладало поразительной способностью к перевоплощениям.

На обратном пути к лагерю им навстречу выбежали три женщины. Окружив Родри, они заговорили все разом: они тоже видели Олдану, кружащую украдкой у шатра ее семьи!

– Думаю, она, бедняжка, хотела посмотреть на детей, – прерывающимся от слез голосом проговорила Анналериа. – Я бы тоже захотела…

– Боги великие! – вскрикнул Родри. – Где мальчики?

– С бабушкой, дома…

– Хорошо. Идите к ней. Пусть в шатре будет полно женщин, и, ради всех богов на свете, не допускайте эту особу к мальчикам! Если кто-то из них попадет к ней в когти, она уволочет его в такие края, откуда возврата нет!

Если, конечно, не отдать ей кольцо, добавил он про себя.

– Идем. Поторопитесь!

Родри сорвался с места бегом, не дожидаясь, пока остальные выйдут из оцепенения. Шатер Инабриллы, расписанный сценами оленьего водопоя и потому бросавшийся в глаза издали, стоял на самом краю лагеря, за ним начинался берег озера. Подбегая, Родри увидел Бэла – тот шел с кожаным ведром к воде. Родри свернул в ту сторону, выкрикивая его имя. Вэл остановился на полосе белого песка и, оглянувшись, улыбнулся. Вода за его спиною начала выгибаться горбом; нечто, напоминающее клочок тумана, взвилось в воздух и с шипением стало обретать форму…

– Беги! – заорал Родри. – Беги ко мне, Вэл!

Мальчик послушался и, уронив ведро, побежал к Родри. Он влетел в расставленные руки Родри как раз в тот момент, когда женщины вышла из воды на берег. Она выглядела точно как Олдана, даже волосы теперь приобрели правильный оттенок светлого золота. Родри тихо выругался. Малыш вертелся, пытаясь высвободиться:

– Мама, мамочка! Пусти меня, там моя мама! Родри прижал его крепче. Ребенок заплакал. Громко крича и выкрикивая проклятия, к ним бежал Дженнантар с доброй половиной населения лагеря. Как только они окружили Родри, призрак, погрозив кулаком, исчез, как клочок дыма, унесенный ветром.