Шалтай-Болтай в Окленде (сборник)

– Это по-своему увлекательно, – сказала Джули, – такое вот приключение… мы не знаем, куда направляемся, просто едем вперед, не останавливаясь. Отсекая себя от своего прошлого. От своих семей. – Она улыбнулась ему. Ее лицо осунулось от недосыпа, одежда измялась. С ним было то же самое. И ему надо было побриться.

Внезапно у него появилось дурное предчувствие. Солт-Лейк-Сити – слишком большой город. Наверняка у них там есть свое представительство.

– Думаю, мы поедем дальше, как только доберемся до Солт-Лейк-Сити, – сказал он.

Достав карту, стал изучать возможности. Требовался город достаточно маленький, чтобы не представлять интереса для организации Хармана, но и достаточно большой, чтобы он мог найти там работу или заняться бизнесом. Открыть стоянку подержанных автомобилей, подумал он. Денег хватит; в обрез, но хватит, если покупать с умом.

– Мне хочется посмотреть Солт-Лейк-Сити, – сказала Джули. – Всегда хотелось.

– Мне тоже, – сказал он.

– Но мы не можем. – Она посмотрела на него изучающим взглядом.

– Нет, – сказал он.

– У меня в этом деле права голоса нет?

– Лучше предоставь решать мне, – сказал он.

Джули вернулась к еде. Он тоже.

Выйдя из кафе, они медленно зашагали к припаркованному автобусу «Грейхаунд». Шофер был им виден: он выбрался из кабины и разговаривал с двумя женщинами среднего возраста. Так что они не торопились.

– Это очень милый городок, – сказала Джули. – Но делать здесь нечего. Мы его весь видели. Это просто место, где люди могут остановиться, поесть, починить свои машины и в последний раз рискнуть несколькими монетами на игровом автомате. – Она повернулась к нему: – Ты здесь чувствуешь себя в большей безопасности? Вероятно, нет. Ты никогда не будешь чувствовать себя безопаснее. Потому что на самом деле это у тебя внутри.

– Что – это? – спросил он.

– Тот конфликт. То, от чего ты бежишь. Психологи говорят, что мы носим свои проблемы в себе.

– Может, и так, – сказал он. Ему не хотелось с ней спорить.

Они подошли к автобусу. Дверь была открыта, и он начал подниматься по металлическим ступенькам.

– Я, наверно, не буду садиться, – сказала Джули.

– Хорошо, – сказал он, соскакивая обратно на землю.

– Вообще. – Она не моргнула, встретившись с ним взглядом. – Я решила не ехать дальше. По-моему, в тебе есть что-то такое, чего ты не замечаешь и никогда не замечал. И ты увлекаешь меня за собой. Если ты попытаешься силой затащить меня в автобус, я закричу, и тебя остановят. Я вижу вон там дорожного патрульного или кого-то в этом роде. – Она кивнула, и он увидел припаркованную патрульную машину с ее непременной антенной.

– Так ты собираешься остаться в Вендовере? – спросил он, испытывая муку.

– Нет. Я собираюсь сесть на первый автобус, идущий обратно в Рено, провести там несколько дней и сделать кое-какие покупки, а потом, если он мне понравится, остаться там и получить развод по законам Невады[27] и, конечно, устроиться на работу. А если он мне не понравится, я вернусь в Окленд и получу развод по законам Калифорнии.

– На что?

– Разве ты не дашь мне часть денег?

Он молчал. Другие пассажиры, видя их возле автобуса, стали подходить, опасаясь отстать. Водитель заканчивал свой разговор с женщинами средних лет.

– Я хотела бы вернуться вместе с тобой, – сказала Джули, – но ты, наверное, не захочешь; ты будешь бежать все дальше и дальше.

Он тяжело вздохнул.

– Да, – сказала она. – Вздыхаешь, потому что знаешь, что это правда.

– Чушь, – сказал он.

– Просто дай мне денег. Даже не половину. Всего, скажем, пятьсот долларов. Я знаю, сколько там; у тебя останется почти полторы тысячи. По калифорнийскому закону о совместной собственности половина этого принадлежит мне. Но меня это не волнует. Я лишь хочу покончить с этой… патологией. С этой… – Она умолкла. Другие начали проходить мимо них и подниматься в автобус.

Эл сказал:

– Мне надо подписать дорожные чеки, иначе они будут недействительны.

– Хорошо, – сказала она.

Прижимая чеки к боковой стенке автобуса, он подписал их на пятьсот долларов. Затем отдал жене.

– Что ж, – сказала она тихо, – ты таки дал мне всего пятьсот долларов. Я думала, ты, может, предложишь мне половину. Ладно, неважно. – Глаза ее наполнились слезами, а потом она повернулась к подошедшему водителю: – Я хотела бы получить свой багаж; я дальше не еду. Можно? – Она протянула ему квитанцию. Водитель глянул на Джули, потом на Эла, потом принял квитанцию.

Эл прошел в автобус и снова уселся на свое место, один. Внизу, снаружи, водитель выгружал багаж Джули. Достав чемодан, он захлопнул металлическую дверцу, после чего поспешил подняться в автобус и усесться за руль. Мгновением позже заревел двигатель, из выхлопной трубы повалил черный дым. Оставшиеся пассажиры быстро забрались в автобус и расселись по своим местам.

Сидя в автобусе, Эл видел, как его жена удаляется со своим чемоданом, направляясь в здание станции. За ней закрылась дверь. А потом закрылись и двери автобуса, и автобус поехал.

Он ничего не чувствовал, кроме того, что произошел разрыв, страшный, бессмысленный разрыв. Какое теперь имело значение, едет он дальше или нет? Но он продолжал двигаться дальше, вершить свой одинокий путь в Солт-Лейк-Сити и куда бы то ни было после него. Может быть, так для нас лучше, думал он. Разделиться. По крайней мере, они не достанут нас обоих. Попытка заставить ее ехать вместе с ним была безнадежна с самого начала. Никого невозможно к чему-то принудить, подумал он. Я не могу заставить Джули делать то, что я хочу, ничуть не более, чем Лидия Фергессон способна была заставить меня пойти в морг или послать в морг цветы. Каждый из нас проживает свою собственную жизнь, к добру или худу.

Большое Соленое озеро оказалось огромным, горячим, белым и беспокойным. К полудню автобус его пересек[28] и въехал в плодородную зеленую часть Юты с деревьями и маленькими озерцами; глазам Эла снова предстала сельская местность, мало отличавшаяся от Калифорнии. Движение на шоссе было очень сильным. Впереди он видел окрестности большого города.

Солт-Лейк-Сити оказался так же запруженным народом, оживленным и густо застроенным, как область Залива; как и в Окленде, здесь было много городов поменьше, расположенных так близко к нему, что они сливались. Жилые и деловые районы, думал он, глядя в окно автобуса, повсюду примерно одинаковы. Мотели, аптеки, заправочные станции, химчистки, магазины дешевых товаров… дома, казалось, были в основном из кирпича или камня, а те, что из дерева, выглядели необычайно прочными. Улицы были ухоженными и шумными. Он видел много подростков и их машины, такие же переделанные старые колымаги, которые день напролет сновали по авеню Сан-Пабло.

Во многих отношениях, решил он, Солт-Лейк-Сити представлял собой идеальный город для бизнеса с подержанными машинами. В нем, казалось, ездили все, и на улицах было полно старых машин.

Когда он сошел с автобуса в центральной части Солт-Лейк-Сити, его подхватили двое полицейских в штатском и отвели в сторону от станции.

– Вы Элан Миллер из Окленда, штат Калифорния? – спросил один из них, показывая свой значок.

Его это настолько подкосило, что он в ответ лишь утвердительно кивнул.

– У нас ордер на ваш арест, – сказал полицейский в штатском, показывая сложенную бумагу, – и возврат в штат Калифорния. – Зажав его между собой, они повели его к обочине, к своей припаркованной полицейской машине.

– За что? – спросил Эл.

– За мошенничество, – сказал они из них, вталкивая его в машину. – Вымогательство денег под фальшивым предлогом.

– Каких денег? – спросил он. – Кто меня обвиняет?

– Иск подписан в округе Аламеда, Калифорния, миссис Лидией Фергессон. – Полицейский завел машину, и они влились в транспортный поток деловой части Солт-Лейк-Сити. – Вы пробудете здесь пару дней, а потом отправитесь обратно.

Эл не нашелся, что сказать.

– Вы знаете эту миссис Фергессон? – спросил один из полицейских, подмигивая другому.

– Конечно, – сказал Эл.

После паузы один из полицейских поинтересовался:

– Она вдова?

– Да, – сказал Эл.

– Толстая? Средних лет?

Эл промолчал.

– Ваше официальное занятие? – спросил один из полицейских.

– Торговец автомобилями, – сказал Эл.

– Вы многого добились, – сказал полицейский и засмеялся.

Транспортировка была организована на следующий день. Под охраной помощника шерифа его вместе с другим заключенным штата Юта отослали обратно в Калифорнию; добирались они по воздуху, и через несколько часов после вылета из аэропорта Солт-Лейк-Сити приземлились в аэропорту Окленда. Там их встретила полицейская машина, и их отвезли в Оклендский суд.

С тех пор как они с Джули отправились в путь, прошло всего два с половиной дня. Хотел бы я знать, где она, думал Эл, дожидаясь в одном из судебных залов предъявления обвинения. Вернулась ли в Рено? Там ли сейчас? Странно, думал он, оказаться здесь снова. Он не рассчитывал вновь увидеть Окленд. В окне зала он различал общественные здания округа Аламеда, а где-то неподалеку находилось озеро Меррит, по которому он много раз плавал на каноэ.

Из-за возвращения по воздуху расстояние казалось совсем коротким. Не очень-то далеко я ушел, решил он. Был всего в нескольких часах отсюда, не более, для тех, кто путешествует по воздуху. Ему никогда не пришло бы в голову воспользоваться самолетом. Вот, должно быть, что имела в виду Лидия, подумал он. Когда сказала, что я так мало понимаю этот мир.

Кто-то, очевидно, работник суда, подошел к Элу и сказал, что ему нужен адвокат.

– Хорошо, – сказал он. Все это представлялось ему очень смутным. – Будет.

– Желаете позвонить?

– Может быть, позже, – сказал Эл.

Он не мог придумать, кому позвонить, и жалел, что при нем нет его таблеток. А может, они у него были? Он обшарил карманы, но безуспешно. Нет, осознал он. Упаковка анацина была в других брюках. Или ее забрала полиция; они всего его обшарили. Должно быть, так оно и случилось, подумал он. Так или иначе, я лишился своих таблеток.

Следующим, что дошло до его сознания, было появление в судебном помещении низенького, лысого, похожего на иностранца человечка в двубортном костюме. Я его знаю, сказал себе Эл. Может, это мой адвокат. Но потом он вспомнил. Это адвокат Лидии, как там его звали?

Несколько человек переговорили с адвокатом, а потом Эл обнаружил, что его ведут на выход из зала суда и дальше, по коридору. Я и впрямь у них в руках, сказал он себе. Они водят меня, куда им вздумается. Полисмен указал на открытую дверь, и Эл вошел в боковую комнату, что-то вроде кабинета со столом и стульями.

– Спасибо, – сказал он полисмену, но того уже и след простыл.

Дверь снова открылась, и вошел низенький, лысый, похожий на иностранца адвокат Лидии со своим портфелем; двигаясь проворно, но с важным видом, он уселся напротив Эла и расстегнул портфель. Какое-то время он просматривал бумаги, а потом поднял взгляд. Он улыбался. Все они улыбаются, подумал Эл. Может быть, это их отличительный признак.

– Меня зовут Борис Царнас, – сказал адвокат. – Мы встречались.

– Да, – сказал Эл.

– Миссис Фергессон не пожелала вас видеть, по крайней мере, в этот раз. Я, как вы понимаете, представляю ее интересы в этом деле. – Он начал говорить тихо и не вполне внятно. – Равно как во всех остальных делах, касающихся состояния ее усопшего супруга и так далее. – Он изучал Эла так долго, что тот начал чувствовать неловкость. У него были яркие, умные глаза, хоть и маленькие. – То вложение, – сказал Царнас, – было совершенно надежным.

Вот, значит, в чем было дело. Это все объясняло. Эл кивнул.

– Мы проверили все финансовые документы, все бухгалтерские отчетности. Чистый доход от ее вложения будет, вероятно, очень высоким; по крайней мере, десять процентов, возможно, и больше. Возможно, целых двенадцать. Харман действовал без какого-либо вознаграждения. Он не связан с этим предприятием, если не считать того, что он знает как мистера Бредфорда, так и покойного мистера Фергессона. Представляется, что он действовал в точности так, как и указывал, предлагая основанную на имеющейся у него информации помощь в обеспечении покойному выгодного вложения, которое теперь становится доходным для наследницы, миссис Фергессон. Вот я и посоветовал ей… – Он защелкнул портфель и дружелюбным тоном сказал: – Думаю, вам интересно будет узнать. Вы, кажется, беспокоились по поводу добропорядочности мистера Хармана. Когда чек, о котором мы говорим, был по настоянию миссис Фергессон остановлен, мистер Харман продолжал обеспечивать его самостоятельно. То есть он авансировал мистеру Бредфорду сорок одну тысячу долларов из собственных денег, чтобы покрыть данную сумму, пока не будет компенсирован чек. Так что он рискнул значительной частью собственных наличных, чтобы быть уверенным в том, что возможность данной инвестиции обеспечена и, следовательно, не потеряна для вдовы покойного.

– Лидия знает обо всем этом? – спросил Эл чуть погодя.

– Как только мы изучили все финансовые отчетности, мы ее об этом проинформировали. Об этом строительстве, «Садах Марин», в кругах, занимающихся инвестированием в округе Марин, сложилось хорошее мнение. Многие оптимистично настроенные люди по ту сторону Залива, а некоторые и здесь, приобрели эти акции.

– Какое отношение это имеет к тому, что меня из-за нее арестовали? – спросил Эл.

– Вы получили от миссис Фергессон большую сумму денег под ложным предлогом. Вы утверждали, что, предпринимая усилия по защите ее интересов, понесли значительные убытки, и намекнули, что она ответственна за это и должна их возместить. Как только она сказала мне, что именно сделала, я посоветовал ей начать действия по остановке этого чека. – Глаза у адвоката плясали. – Но вы, конечно, сразу его обналичили. Тогда миссис Фергессон пожелала, чтобы я дал ей совет относительно дальнейших действий. Вы, как мы установили, покинули Калифорнию сразу же, как обналичили чек. – Его улыбка стала шире. – В банке нам сообщили, что вы конвертировали две тысячи долларов в дорожные чеки. И мы выяснили, что вы и ваша жена собрались и уехали вместе. Собственно, она собиралась, пока вы обналичивали чек. – Он продолжал улыбаться Элу, словно бы едва ли им не восхищаясь.

– Я продал ей машину, – сказал Эл.

– Выпущенную тридцать лет назад и разбитую вдребезги. Стоящую не более нескольких долларов в качестве металлолома.

Это было правдой. Он вынужден был это признать.

– Но это они разбили ту машину, – сказал он.

– Кто? – Глаза у Царнаса на мгновение вспыхнули.

– Харман и его головорезы.

– Ерунда. Да, вы так ей сказали. Но те вандалы задержаны оклендской полицией. Машина была разбита даже до смерти мистера Фергессона, и это сделали какие-то подростки, которые уже несколько месяцев совершали акты вандализма над чужой собственностью по всей западной части Окленда.

– Малолетки, – пробормотал Эл.

– Да, – сказал Царнас.

– Харман добился, чтобы уволили мою жену, – сказал Эл.

– Ваша жена не была уволена, – возразил Царнас.

Эл уставился на него.

– Если это необходимо доказывать, а я не вполне понимаю, почему это может требоваться, то мы – то есть организация Хармана – связывались с нанимателем вашей жены. Она отказалась от работы, сэр. Сказала, что теперь у ее мужа появилось хорошее место, а она давно хотела уволиться. Это не было неожиданным. Они понятия не имели, куда она или вы могли поехать; она просто отказалась от работы и покинула офис. Ей отправили чек по почте. Она даже не подумала его дождаться. – Адвокат изучал Эла. – Вы, как я понимаю, были заинтересованы в деньгах Фергессона, изрядно выросших в результате продажи его мастерской. Или это было недовольство из-за того, что он продал свою мастерскую? Почему вы пустились на столь сложное дело, как мошенничество с миссис Фергессон, обманывая ее относительно вложения, осуществленного через мистера Хармана, и затем удовлетворились двумя тысячами, вместо того, чтобы…

– Мне нечего сообщить, – сказал Эл.

Откуда-то он вспомнил эту формулировку, и сейчас она показалась ему уместной. Показалась именно тем, что ему требовалось.

Поразмыслив, Царнас наконец сказал:

– Миссис Фергессон заинтересована в том, чтобы вернуть свои деньги. А не в том, чтобы как-то вас наказать. У вас есть эти деньги?

– Большая их часть, – сказал Эл.

– Можно устроить так, – сказал Царнас, – что если вы полностью все возместите, то никаких обвинений выдвинуто не будет. Кроме того, имели место значительные траты в связи с вашим арестом в Юте и возвращением сюда; вероятно, придется выработать какое-то соглашение между штатами. Я не знаю. Но все равно, если вы желаете и можете…

– Да, – сказал Эл. – Желаю и могу. Я могу продать свою стоянку и остальные свои машины. Чтобы раздобыть деньги.

– У вас нет судимостей? – спросил Царнас. – В связи с мошенничеством такого рода?

– Никаких судимостей вообще, – сказал Эл.

– Вы действовали в одиночку? – спросил Царнас. – Мне просто любопытно. Я знаю, что миссис Фергессон была вам очень признательна и восхищалась вами, пока не осознала – и не подумайте, что ей хотелось это осознать, – что вы обжулили ее на две тысячи долларов. Господи, разве вы не работали множество лет с ее мужем?

– Да, – сказал Эл. – Я проработал с ее мужем много лет.

– Вы, должно быть, действительно долгое время копили недовольство, – сказал Царнас, – раз начали действовать сразу после его смерти. Его только что кремировали.

– Как прошла служба? – спросил Эл.

– У меня не было возможности на ней присутствовать.

Внезапно Эл вспомнил, что при нем по-прежнему остаются пять долларов, которые Лидия дала ему, чтобы он купил цветы. Они все еще лежали в кармане его рубашки, он вытащил их и зажал между ладонями. Их он тоже добыл у нее мошенническим путем. Так что он вручил их адвокату.

– Это принадлежит Лидии, – сказал он.

Адвокат убрал купюру в портфель, предварительно сунув ее в конверт.

– Как вы узнали, куда я еду? – спросил Эл. – Как узнали, что я направляюсь в Юту?

– Вы по всему маршруту обналичивали свои дорожные чеки. Каждый раз, когда останавливались поесть. И в кассе «Грейхаунда» в Спарксе вы заплатили за билет дорожным чеком. Сразу после этого они получили сводку и связались с полицией.

– А что с моей женой? – спросил Эл.

– Она связалась с нами, – сказал Царнас. – Из Рено. Она заметила, что вы ведете себя неуравновешенно, и боялась ехать с вами дальше. Так что под неким предлогом она покинула автобус в одном маленьком городке по дороге. В Вендовере.

– Разумеется, мое поведение было неуравновешенным, – сказал Эл. – Все были против меня. Замышляли меня убить.

– Так что сейчас она, вероятно, вернулась сюда, – проговорил, отчасти самому себе, Царнас, поднимаясь на ноги. – Она полагает, что вы нуждаетесь в помощи психиатра. Возможно, так и есть. Будь я вашим адвокатом, я бы посоветовал вам обратиться в здравоохранительные учреждения округа или штата. Вы наверняка получили бы там место, а частное лечение ужасно дорого.

– Меня преследовал Харман, – сказал Эл. – Всех, кто в этом замешан, он перетащил на свою сторону. Меня обложили. Вот почему мне пришлось покинуть штат.

Разглядывая его, Царнас сказал:

– Вы бы вот над чем поразмыслили. У Хармана имеется непотопляемое дело, с которым он мог бы обратиться в суд против вас, если бы и в самом деле хотел вас преследовать, как вы, кажется, полагаете. Диффамация личности, не более и не менее, – вы в присутствии свидетелей обвиняли его в том, что он преступник, мошенник. И есть возможность показать, что это повредило ему в финансовом отношении; это ведь затронуло его деловые интересы, не правда ли?

– Перед кем я это говорил? – В доме Хармана он ничего против Хармана не говорил; в этом он был уверен. – Кто свидетель? – Старик, который слышал, как он это говорил, умер.

– Миссис Фергессон, – сказал Царнас.

Это было правдой. Эл кивнул.

– У меня нет оснований предполагать, что он замышляет против вас какое-либо гражданское дело, – сказал Царнас. – Я указываю на это лишь для того, чтобы привести вас в чувство, так что вы, быть может, вынуждены будете прислушаться к голосу разума.

– Я прислушиваюсь к голосу разума, – сказал Эл. – Все время.

– Не горе ли и потрясение из-за смерти Фергессона вызвали у вас временное психическое расстройство? – сказал Царнас. – Не под давлением ли эмоций вы утратили способность понимать, что вы делаете, с моральной точки зрения? Что ж, это не важно; так или иначе, если вы будете вести себя должным образом и не будете терять головы, то вы не предстанете перед судьей.

Кивнув на прощание, он вышел из комнаты. Дверь за ним закрылась.

Часом позже Элу сказали, что он может идти.

Он вышел из здания суда и стоял на тротуаре, сунув руки в карманы своей полотняной куртки.

Они и впрямь устроили мне демонстрацию, сказал он себе, наблюдая за прохожими и дорожным движением, сильным дорожным движением – такси, автобусами – в центральной части Окленда. Они показали мне, что могут снова загнать меня сюда, когда им только вздумается. И они могут по-своему все это описать, сделать свой отчет обо всем происшедшем, а мой уничтожить. Так же, как уничтожили мой «Мармон». И они втянули в это всех, даже мою жену. Хотя, чувствовал он, она этого не понимает и никогда не поймет.

Кто вообще это понимает? – спросил он себя. Лидия Фергессон? Вероятно, нет. Этот адвокат? Слишком уж он хитер; никогда мне с ним не определиться, верит ли он в это или же прекрасно понимает, что здесь ничего нет, кроме кучи переплетенного и тщательно отполированного дерьма. Полиция? Им наплевать. Они – машина, делающая лишь то, что заставляют ее делать подведенные провода, вроде пылесоса, который втягивает в себя все, что оказывается перед ним и имеет достаточно мелкие размеры.

Все понимает Харман, сказал он себе. Он, пожалуй, единственный, в ком я могу быть уверенным. Ни Боб Росс, само собой, ни Найт, ни Гэм и никто другой из тех, кто работает на Хармана, ничего не понимают; ни даже миссис Харман. Только – сам Крис Харман; в этом и состоит разница между ним и всеми остальными. Он понимает, что происходит; знает, что приводит это дело в движение. И, подумал Эл, я тоже знаю.

Не вынимая рук из карманов, он пошел к остановке, чтобы дождаться автобуса, который отвез бы его из центра к его дому.

Они набрасываются на слабых, сказал он себе. То есть на больных, как старик. На беспомощных, как я. На вдов, как Лидия Фергессон. И они нас заполучают. Для нас нет способа сопротивляться, потому что даже сам язык работает против нас. Сами слова так устроены, что попробуй объяснить положение, и для них оно будет выглядеть хорошим, а для нас – дурным. Настолько дурным, по правде говоря, что мы испытываем облегчение, когда нам дают возможность не оказаться в тюрьме, радуемся, когда нам позволяют ходить по улицам.

Полагаю, подумал он, они позволят мне вернуться к бизнесу с подержанными машинами. Туда, где я был. Там я никого не беспокоил. Я был там на своем месте, так же как Тути Дулитл находится на своем.

Но разница между мной и Тути, понял он, состоит в том, что Тути знает, где лежит граница; он знает, насколько далеко ему можно зайти, прежде чем на него наступят. А я этого не знал. Я думал, что если воспользуюсь всеми словами, той же речью, что Харман, Росс, Найт, Гэм и все остальные из них, то у меня тоже все получится. Как будто речь была единственной преградой, отделявшей меня от них.

Подкатил желтый автобус компании «Ки-систем». Вместе с другими людьми на остановке он втиснулся в него, двери с пыхтением закрылись, и автобус тронулся. Он возвращался в свою квартиру в трехэтажном доме, где жили Маккекни и чета молодых мексиканцев. Где он начал свою борьбу, свою жизнь, полную обманов и преступлений.

Хотел бы я знать, дома ли Джули, подумал он. Возвращаться в пустую квартиру ему не хотелось.

16

Дверь его квартиры не была заперта, и, отворяя ее, он услышал голоса, доносившиеся изнутри. Значит, она дома, подумал он. Он так сильно толкнул дверь, что она хлопнула. Но это была не Джули. В гостиной стоял Боб Росс, покуривая свою трубку и просматривая автомобильный журнал, который взял со стола. А в другой комнате находился Крис Харман. Он говорил по телефону.

Увидев Эла, Харман завершил свой разговор и положил трубку. Пройдя в гостиную, он сказал:

– Мы только что перезванивали, пытаясь определить местонахождение вашей жены.

– Понятно, – сказал Эл. – Вы нашли ее?

– Очевидно, она где-то в Неваде, – сказал Боб Росс, – или, может быть, на калифорнийской стороне озера Тахо. Она может находиться на одном из этих озерных курортов, например в клубе Харры.

– Она появится, – сказал Харман своим непринужденным, дружелюбным голосом и улыбнулся Элу той улыбкой, которую Эл хорошо знал. – Однако, вероятно, без денег. Но рада будет снова оказаться дома.

– Вам-то что? – сказал Эл.

– Вы в этом деле понесли множество неоправданных убытков, Эл, – сказал Харман. – Лично я очень озабочен тем, чтобы они были вам возмещены.

Росс, стоявший с ним рядом, кивнул и положил обратно автомобильный журнал.

– Каких убытков? – спросил Эл.

– Вы испытали унижение, – сказал Харман. – Взять хотя бы это. – Он шевельнул рукой. Росс, заметив это движение, пригнул голову и пошел из гостиной в прихожую. – Я буду минут через пятнадцать, – сказал Харман ему вослед.

– Подожду в машине, – сказал Росс и закрыл за собой дверь.

– Не испытывал я никакого унижения, – сказал Эл. – Хоть один пример приведите.

– Возможно, это не то слово. Прошу простить, если так. Я немного неловок, когда пытаюсь выразить более глубокие чувства; смотрите на это сквозь пальцы. Вы не заслуживаете того, что с вами случилось, Эл. Вы это знаете, и я это знаю. Боб тоже в курсе. Собственно, мы обсуждали это вчера вечером, когда узнали, что вас взяли в Солт-Лейк-Сити и держат под арестом. Моя жена, Бодо, особенно переживала, как бы с вами чего-нибудь не сделали. Я связался с адвокатом миссис Фергессон… – Харман сделал паузу и ухмыльнулся, едва ли не скорчил гримасу. – Она невероятная личность, эта Лидия. Я, разумеется, никогда ее раньше не знал. До этого дела. Должен сказать, что пробыть рядом с ней сколько-нибудь длительное время – это настоящее испытание. Но, как ни удивительно, мы обнаружили, что у нас много общего в сфере интересов. Ее образование значительно превосходит ее внешние манеры; как только вы добираетесь до подлинной ее сущности, вам хочется узнать ее получше.

Эл кивнул.

– Она была бы на высоте положения в любом салоне, – сказал Харман. – В любой европейской стране.

Эл кивнул.

– Как вы ко мне относитесь? – спросил Харман.

Эл пожал плечами.

– Не слишком недружелюбно, – сказал Харман. – Нет ничего такого, чего вы не смогли бы со временем преодолеть, хотя, видит бог, у вас нет никаких разумных оснований для того, чтобы питать ко мне враждебность. Но не будем на этом задерживаться. Сознание – сложный инструмент. – Он задумался. – Во всяком случае, – сказал он, расхаживая по гостиной, – я хочу вас реабилитировать.

– Понятно, – сказал Эл.

– Я чувствую, – сказал Харман, – что это моя ответственность. Во многих отношениях. Некоторых из них вы не поймете.

Они оба помолчали.

– Что вы подразумеваете под «реабилитацией»? – спросил Эл. – Вы что, собираетесь направить меня к психиатру?

– Черт, нет! – ответил Харман. – Что это за реабилитация? Средство социальной защиты, обеспечивающее поверхностный присмотр и уход, или идиотская фрейдистская религия для выкачивания денег из невротических теток? Я имею в виду реабилитацию посредством приличной работы, которая вернет вам самоуважение и достоинство. Посредством полного использования ваших способностей. – И добавил: – Которых у вас немало. Возможно, больше, чем вы сами осознаете.

– Я что, буду работать на вашу организацию? – спросил Эл. – Или вы имеете в виду, что где-нибудь замолвите за меня словечко?

– Откровенно говоря, – сказал Харман, – я бы хотел, чтобы вы были со мной. Но если вам это не по душе… – Он пожал плечами, продолжая улыбаться. – Я не обижусь. Постараюсь, чтобы вас приняли где-нибудь в другом месте. – Он взглянул на часы.

– Вам надо идти? – спросил Эл.

– Да. Через минуту. Смерть Джима стала для всех нас ужасным испытанием. Господи, он был таким… – Харман сделал жест, подыскивая слово, – активным. Энергичным. Исполненным старой доброй моральной силы. Таким же он был и в то время, когда я только начал пригонять к нему свою машину. Любил шутки откалывать.

– Старина Джим, – сказал Эл.

– Как будто, – сказал Харман, – это в нем сохранилось, – как бы здесь выразиться? – эта его способность мгновенно загораться. И быть полностью захваченным. А после – уже ничего не осталось.

– Действительно грустно, – сказал Эл. – И наводит на мысли.

– Так вы подумаете? – сказал Харман. – Насчет того, чтобы вернуться и продолжить? Я имею в виду работу.

– Да-да, – сказал Эл. – Непременно.

– Вот и молодец, – сказал Харман. – Знаете, Эл, вы всегда должны быть способны начать сначала. Если научитесь этому, то сможете. Сумеете забыть о несчастьях и продолжать. Продолжать и продолжать; никогда не прекращать этого. Потому что – ну, мне, Эл, это видится именно так. Ничто не может быть важнее этого. Даже смерть. Понимаете?

Он кивнул.

Харман резко протянул руку, и они обменялись рукопожатием. Потом Харман открыл входную дверь, взмахнул рукой, улыбнулся короткой, проникающей, официальной улыбкой – и вышел. Но затем, почти сразу же, дверь приоткрылась, и он появился снова.

– Вы не питаете ко мне непреодолимой неприязни, а, Эл? – спросил он резко.

– Нет, – сказал Эл.

Кивнув, Харман закрыл дверь. На этот раз он действительно ушел.

Долгое время Эл в одиночестве стоял у окна пустой квартиры, глядя на улицу внизу. Джули не появилась обратно даже к шести часам, а он к тому времени настолько проголодался, что больше не мог там оставаться. Он прошел на кухню и порылся среди тарелок и жестянок, но без толку. Поэтому, написав ей записку, он покинул квартиру.