Шалтай-Болтай в Окленде (сборник)

– Меня это не заботит! – крикнула Джули. – Меня заботит их обращение с тобой. Сначала он тайком от тебя затеял эту продажу, хотя прекрасно знает, что без этой стоянки ты лишаешься куска хлеба, а потом они еще и вытирают об тебя ноги. Боже, как жаль, что меня там не было! И эта стерва еще заставила тебя везти ее домой. Как будто ты ей шофер!

– Это была моя идея, – сказал он. – Отвезти ее домой, чтобы самому посмотреть, как он там и что с ним такое.

– Он для тебя – ничто! Он в прошлом, куда нет возврата, – сказала она. – Не думай больше об этом старике; забудь, что когда-то видел его и знал, – думай о будущем. И никогда к ним больше не ходи. Лично я туда ни ногой, хватит с меня их покровительства.

– Честно говоря, – сказал Эл, – я решил сегодня же съездить туда снова.

– Это еще зачем? – выпалила она, дрожа от негодования.

– Мне не нравится, когда меня вот так вышвыривают. Думаю, я должен туда вернуться. Из чувства собственного достоинства и гордости.

– Вернуться и сделать что? Да она тебя просто оскорбит; ты ни с кем из них не можешь за себя постоять; ты слишком слаб, чтобы иметь с ними дело. Нет, не слаб. Но… – Джули повела рукой, совсем забыв о еде. – Не способен смотреть в лицо грубой действительности.

– Теперь я просто обязан вернуться, – сказал Эл. – После того, что ты сказала.

По крайней мере, так это ему представлялось. Другого достойного пути не существовало. Даже моя жена, думал он, смотрит на меня свысока.

– Тогда лучше прими какую-нибудь из этих своих таблеток, – сказала Джули. – Прими дексимил, он у тебя есть. Когда ты их принимаешь, у тебя вроде как больше задора.

– А что, хорошая идея, – сказал Эл. – Приму.

– Ты это серьезно? – спросила Джули. – Хочешь напрягать мозги на износ ради этих людишек, даже без какой-либо выгоды?

– Поеду и спрошу у него, что такое он делал в округе Марин посреди рабочего дня, – сказал Эл. – Очень мне это любопытно.

Но на самом деле он жаждал ответить на враждебный выпад Лидии Фергессон; он чувствовал, что должен постоять за себя. Жена заставила его прийти к такому заключению – или же, по крайней мере, ускорила процесс. Через день-другой, решил он, я бы и сам к этому пришел.

8

Услышав, что к обочине возле дома подъехал автомобиль, Лидия Фергессон подошла к окну и посмотрела вниз.

– Опять этот отвратительный, тошнотворный тип, – сказала она. – Этот Эл.

– Вот и славно, – сказал старик.

Откинувшись на кушетке, он как раз думал, что было бы неплохо, если бы кто-нибудь составил ему компанию. Он все еще был подавлен. Силы к нему не возвращались, он не мог даже одеться и оставался в банном халате; к столу он не спускался, и Лидия подала ему ужин в гостиную.

– Я его не впущу, – сказала Лидия.

– Впусти, – сказал он; слышно было, как Эл поднимается по ступенькам крыльца. – Мы выпьем с ним пива. Пойди-ка и принеси пива. Раньше ему надо было срочно уехать.

В дверь позвонили.

– Я не стану отпирать ему дверь, – сказала Лидия. – Знаешь ли ты, что я ее заперла? На цепочку.

Это его не удивило. Тяжело поднявшись на ноги, он шаг за шагом преодолел пространство гостиной; она смотрела, как он все ближе и ближе подбирался к входной двери. Ему потребовалось немало времени, но в конце концов он с этим управился: снял цепочку и повернул дверную ручку.

– Приветствую, – сказал Эл. – Рад видеть тебя на ногах.

– Мы слышали, как ты подъехал, – сказал старик, держа дверь открытой. – Прости, я снова присяду.

Эл вошел в дом и проследовал за стариком через гостиную. Теперь Лидии нигде не было видно, она исчезла. Старик слышал, как где-то закрылась дверь; вероятно, дверь ее спальни. Что ж, вот и хорошо, если учесть ее отношение к Элу.

– У тебя здесь очень мило, – сказал Эл.

Он казался еще более напряженным, чем обычно; стоял, сунув руки в карманы тужурки и ухмыляясь своей суровой, лишенной веселости ухмылкой, так хорошо знакомой старику. Глаза его за стеклами очков поблескивали.

– Присаживайся, – сказал Фергессон. – Женушка твоя с тобой не пожаловала. Видно, все еще дуется на меня.

Эл уселся напротив него.

– Я покупаю новую мастерскую, – сказал старик.

Эл рассмеялся.

– Я серьезно, – сказал старик.

– Понимаю, что серьезно, – сказал Эл.

– Ты удивлен? Вижу, что да.

– Конечно, – сказал Эл. – Когда это случилось? Сегодня?

– Сегодня я туда съездил и посмотрел, – сказал старик. – Это там, в округе Марин. Мне очень рекомендовали, вот я и поехал. В дело вовлечены многие крупные финансисты. Слышал когда-нибудь об Ахиллесе Бредфорде? Он и есть большая шишка, которая за всем этим стоит. Вложены уже миллионы.

– Во что вложены? – спросил Эл. – Что-то я не понимаю.

Ухмылка его исчезла, он, казалось, был озадачен.

– Это торговый центр, – сказал старик. – Называется «Сады». – Он никак не мог припомнить точного названия, оно ускользало. – «Сады Марин», – сказал он. – Один из этих участков для застройки. Вдоль шоссе.

Фергессон иссяк. Из-за недолгого разговора дыхание у него участилось; он сидел, собираясь с силами и потирая рукою грудную клетку. Эл увидел это движение, отметил осторожность, с которой тот обследовал себя и к себе прикасался. Старик убрал руку с груди и положил ее на подлокотник кушетки.

– Будь я проклят, – медленно проговорил Эл.

– Я не буду выполнять никаких работ, – сказал старик. – Никаких физических работ не будет. Буду только руководить, присматривать.

Эл кивнул.

– Ну и что ты думаешь? – спросил старик.

– Звучит заманчиво, – сказал Эл.

– Это как раз то, что я искал, – сказал старик. – Там все новое, как завтрашний день. – Именно так он об этом и думал; когда-то он наткнулся на такое выражение, и оно здесь было как нельзя более кстати. – Настоящий атомный век, – сказал он. – Понимаешь? Современно. Все современно. – Он опять устал говорить и просто сидел.

– Замечательно, – сказал Эл.

– Я говорю по секрету, – сказал старик. – Это в самом деле секрет. На меня кое-кто работает, мы созваниваемся. Об этом никто не знает. Об этой возможности. Я даже Лидии ничего не говорил.

– Понимаю, – сказал Эл.

– Тебе надо найти что-нибудь наподобие, – сказал старик.

– Для этого деньги требуются.

– Конечно, – сказал старик. – Мне придется вложить тысяч сорок пять.

На лице у Эла отобразилось, как сильно он впечатлен.

– Немало, да? – с улыбкой сказал старик. – Куча деньжищ. Тридцать пять тысяч получу от продажи. А десять у меня уже есть. В акциях и облигациях. На банковском счете.

– Так ты в это вкладываешь все? – спросил Эл. – Будь осторожнее.

– Я и так осторожен, – сказал тот.

– С юристом советуешься?

– Конечно, – сказал старик. – Слушай, знаешь, кто будет вести мои дела с Бредфордом? – Он уже обдумал этот вопрос и принял решение. – Борис ничего в таких операциях не понимает, – сказал он. – Здесь требуется специалист.

– Борис же твой адвокат.

– Верно. – Глубоко дыша, старик проговорил: – Представлять меня и общаться с этими воротилами будет Харман.

– Крис Харман? Который выпускает непристойные пластинки?

– Да, – сказал старик. – Он ездит на «Кадиллаке» пятьдесят восьмого года, и ему принадлежит эта фирма, «Пластинки Тича». Я тебе о нем рассказывал.

– Да он же проходимец, – сказал Эл.

– Нет, – возразил старик. – Черта с два.

– Еще какой.

– Что ты знаешь? Откуда тебе знать? – Он почувствовал, как ускорился у него пульс. Все его тело напряглось. – Слушай, ты его не знаешь. А я с ним знаком почти шесть лет. Мы с ним оба бизнесмены.

– Это он тебя туда втравил? – спросил Эл. – Значит, хочет заполучить твои деньги.

– Ты ничего не знаешь, – сказал старик. – Что ты можешь знать? Сколько ты сам-то накопил? Ничегошеньки. – У него пропал голос – задрожал и затих. Прочищая горло, он сказал: – Кучу старых колымаг.

– Слушай, – сказал Эл тихо. – Этот тип – жулик. Я точно знаю. Наверное, и эта площадка ему принадлежит. «Сады». Все знают, что он мошенник.

– Кто, например?

– Миссис Лейн. Она занимается недвижимостью.

– Эта цветная риелторша? – Старик выпрямился на кушетке.

Эл кивнул.

– Твоя цветная приятельница? Это она тебе сказала?

– Верно, – сказал Эл. – Поговори с ней. Позвони.

– Когда это я звонил цветным и спрашивал совета? – сказал старик.

– Не откладывай, – сказал Эл. Лицо его постепенно разгорелось.

– Я не слушаю цветных, – сказал старик.

– Зато слушаешь этого расфуфыренного мошенника, потому что он, видишь ли, ездит на «Кадиллаке».

Они оба умолкли, глядя друг на друга и дыша через рот.

– Не нужны мне твои советы, – сказал старик.

– Еще как нужны. Ты впадаешь в маразм.

Старик не нашелся, что сказать в ответ.

– Должно быть, ты, когда упал, ударился головой, – сказал Эл. – Дурацкой своей головой. Позвони своему адвокату и скажи, что попал в лапы мошеннику. Позвони окружному прокурору. Я сам позвоню окружному прокурору, вот первое, что я сделаю завтра утром.

– Держись-ка подальше от этого, – сказал старик так громко, как только мог. – Занимайся своими делами.

Неожиданно в комнате появилась Лидия. Никто из них не заметил, как она вошла, и оба повернули головы в ее сторону одновременно.

– Что это такое насчет мошенника, в лапы которого ты попал вместе со своими деньгами? – Когда она двинулась к старику, черные ее глаза так и сверкали. – О чем здесь говорит мистер Миллер? Почему ты ничего не сказал о том, что вкладываешь деньги от мастерской в это место, даже названия которого не знаешь?

– Это мое дело, – сказал старик. Он не смотрел ни на кого из них – уставился в пол.

Обращаясь к Лидии, Эл сказал:

– Этот парень – жулик. Я точно знаю.

Лидия подошла к телефону и сняла трубку; протягивая ее Элу, она сказала:

– Позвоните этому типу, как там его зовут, и скажите, что мой муж не намерен этим заниматься, что он не желает в это ввязываться.

– Конечно, – сказал Эл. Он двинулся было к телефону. – Но это же ничего не будет значить. То, что я скажу.

– Тогда ты скажи, – обратилась Лидия к старику. – Позвони и скажи ему, немедленно. Ты ведь ничего не писал? Ничего не подписывал, верно? Знаю, что нет. В сердце своем я знаю, что бог не позволил тебе такого; я в это верую.

– Нет. Не подписывал, – сказал он наконец.

– Благодарение богу в небесах над нами! – сказала Лидия. – Как говорит Шиллер, это ода к радости небесного отца в надзвездном краю. – Ее глаза искрились от облегчения и счастья.

– Я встречусь с ним завтра, – сказал старик.

– Нет, не встретишься, – сказала она.

– Это не проблема, – сказал Эл. – Все, что вам надо, – это связаться с окружным прокурором и показать вашему мужу, что Харман сам участвует в этой рискованной затее с недвижимостью, в этом торговом центре, в который и Джима подбивает вложить деньги.

– Конечно, участвует, – сказал старик. – Иначе откуда бы он о нем знал?

– Я имею в виду, что он связан с Бредфордом, – сказал Эл. – С тем типом, с которым ты собираешься вести переговоры через Хармана.

– Если бы между ними не было связи, – сказал старик, – то как бы Харман об этом знал? – Он разволновался. – В этом же все дело! Я знаю, что они связаны; вот в чем все дело!

– Я имею в виду финансовую связь, – сказал Эл. – Этот торговый центр в финансовом отношении принадлежит ему.

– Значит, он и в самом деле в него верит, – сказал старик. – Если намерен вкладывать в него собственные деньги. Это доказывает, что он считает его надежным. Он предоставляет мне возможность сделать хорошее вложение – в предприятие, в которое вкладывает сам. Конечно, так оно и есть, а вот вы ничего не знаете. Держитесь от этого подальше… – Он замахал руками и на Эла Миллера, и на Лидию. – Да, бабью и желторотым лучше держаться от этого подальше! Предоставьте это мне. Как я скажу, так и будет!

Теперь никто из них не улыбался, глядя на него; исчезла язвительная ухмылка Эла, и безжизненная застывшая греческая улыбка Лидии тоже пропала. Выглядел Эл теперь подавленным. Он скреб по полу ботинком и ощупывал край своей куртки, затем начал то застегивать, то расстегивать на ней «молнию». Старику показалось, что Лидия начала отступать. Лицо ее ничего не выражало. Она вроде как не могла больше совладать с ситуацией; это для нее было чересчур. И, видя это, он ощутил триумф, ощутил вкус победы.

– Послушайте, – сказал он. – Никто из вас даже не видел этого места. Так что вы можете о нем знать? Вы когда-нибудь ездили в округ Марин? – Они не отвечали. – Только я там был, – сказал он. – Вы говорите о том, чего никогда не видели. – Повернувшись к Лидии, он крикнул: – А ты и мистера Хармана никогда не видела, так что вообще ничего не знаешь!

Они смотрели на него, ничего не отвечая. Поле боя оставалось за ним.

– Ты бы лучше поехал да посмотрел, – сказал старик Элу. – Поезжай туда и посмотри.

– К черту, – сказал Эл. – Не желаю я этого видеть. Я просто даю тебе совет. Мой совет.

– Разумеется, – сказал старик. – Просто совет. А смотреть ты не хочешь, потому что знаешь, что если все увидишь, то признаешь, что был не прав. – Он был так возбужден, что дыхание со свистом вырывалось у него из легких; он их уделал, обоих сразу. – Я занимался бизнесом долгое время, гораздо дольше, чем ты. А ты просто бездельник. Только и умеешь, что штаны просиживать. Знаешь, чем ты занимаешься? Ты… – Он прервался.

– Я продаю подержанные машины, – деревянным голосом сказал Эл.

– Неграм, – добавил старик.

Эл смолчал.

– И это все, на что ты способен в жизни, – сказал старик.

– Я задумал еще пару дел, – сказал Эл.

– Но ты, по крайней мере, не выжил из ума, – со смехом сказал старик. – Не правда ли?

Эл глянул на него и тут же отвел глаза.

– Как я, – сказал старик.

Эл пожал плечами.

– Можешь приехать и навестить меня, когда я буду сидеть там наверху, – сказал старик. – В моей новенькой автомастерской, с механиками. Где все будет с иголочки.

– Хорошо, – сказал Эл.

У него уже не было сил. Не оставалось никакого желания спорить.

Лидия выскользнула из комнаты. Вероятно, вернулась на кухню или в свою спальню; так или иначе, но ее не было. Они остались наедине.

– Смоталась на семинар, – сказал старик.

– Что? – пробормотал Эл.

– На занятия.

– Что ж, я, пожалуй, пойду, – сказал Эл.

– Увидимся, – сказал старик.

Сунув руки в карманы, Эл прошел в прихожую и к входной двери.

– Не унывай! – крикнул вслед ему старик. – Взбодрись.

– Конечно, – сказал Эл, оборачиваясь. – Удачи.

– И тебе того же, – сказал старик.

Эл открыл дверь. Он помедлил, начал было что-то говорить, но потом закрыл дверь за собой. Вскоре старик услышал, что входную дверь снова открыли, украдкой. Вышла вслед за ним, сказал он себе. И при этом радостно рассмеялся. Сидя в банном халате на кушетке, он смеялся, думая о том, как Лидия и Эл втайне совещаются снаружи, на крыльце, пытаясь что-нибудь придумать. Найти какой-нибудь способ его остановить.

Открывая дверцу своей машины, Эл Миллер услышал позади себя чей-то голос. Лидия Фергессон поспешно спустилась с крыльца и прошла по тротуару.

– Послушайте, мистер Миллер, – сказала она. – Задержитесь на минутку, мне надо с вами поговорить.

Он уселся за руль и стал ждать.

– Я полагаюсь на вас, – сказала она, не сводя с него черных глаз.

– Черт, – сказал он. – Я ничего не могу поделать. – Он чувствовал злость и опустошенность. – Управляйтесь с этим сами.

– Он бы мне никогда ничего не рассказал, – сказала она. – Он не сказал мне ни слова, только о том, что упал; он пошел бы и отдал все деньги этому мошеннику, не обмолвившись ни словом, и оставил бы меня ни с чем. Вот как он ко мне относится.

Эл захлопнул дверцу, завел двигатель и поехал прочь.

Какого черта я сюда приезжал? – спросил он себя. Почему не мог остаться дома?

Оба они психи, сказал он себе.

Как мне из этого выпутаться? У меня и собственных забот хватает. Со своими пусть разбираются сами, у меня нет времени. Я и собственных-то проблем не могу решить, даже с ними не могу разобраться, а они ведь такие простые. Все, что мне надо, это найти новое место для «Распродажи машин Эла».

А потом откуда-то из глубины явилась другая мысль; он ничего о ней не знал, но тем не менее она в нем присутствовала. Надеюсь, его все-таки облапошат, думал он. Надеюсь, Харман отберет у него все, что у него есть. Это как раз то, чего он заслуживает, чего заслуживают они оба – и он, и эта его психованная гречанка-жена.

Мне следовало бы найти способ обчистить его самому. Вот именно, это как раз то, что надо.

Он проработал с Джимом Фергессоном много лет, и, конечно, если кто и заслуживает получить его деньги, то это он, Эл Миллер, а не какой-то преуспевающий клиент, который разъезжает на «Кадиллаке» и знает старика лишь как типа, который смазывает его машины. Я знаю его лучше, чем кто-либо, сказал Эл себе; я – его лучший друг. Почему же все отойдет Харману, а не мне?

Но если я попытаюсь обчистить старика, подумал он, то где-нибудь напортачу и угожу в тюрьму. Не стоит даже и пробовать; я не смогу ни провести старика, ни шантажировать Хармана. У меня просто нет такого таланта.

Почему мне не дано быть таким же, как он? – спросил он себя. Я – неудачник, а Крис Харман – таков, каким следовало бы мне быть; у него есть все, чего нет у меня.

Но, задумался он, как становятся таким, как Харман?

Легкого способа не существовало. Проезжая по улицам, Эл Миллер рассматривал все возможные пути; пытался понять, как человек вроде него может стать человеком вроде Криса Хармана. Это для него было совершенной тайной. Головоломкой.

Неудивительно, что все смотрят на меня свысока, подумал он.

Вот что я сделаю, решил он, – пойду к Харману в дом и, когда он подойдет к двери, скажу ему, что хочу на него работать. Что хочу быть продавцом грязных пластинок. Вот что я ему скажу. Он сможет для меня что-нибудь подыскать; если не это, то что-нибудь другое. Я могу чинить прессы для пластинок. Или работать у него дома, с его машинами; у него теперь нет механика. Могу посвятить все свое время его «Кадиллаку» и «Мерседесу-Бенц», полируя и смазывая их и выравнивая передние колеса. Что мне следует сделать, думал он, так это проявить настоящее честолюбие и придумать нечто выдающееся; я, например, мог бы сказать ему, что умею исцелять больные машины или больные прессы для пластинок. Наложением рук. Или с помощью пения. Придумать что-то такое, что по-настоящему привлечет его внимание. Разве не так поступали великие американцы в прошлом? У всех у них было чутье. Когда им было, скажем, девятнадцать, они заявлялись в офис к Эндрю Карнеги на минутку и говорили, что никогда не экономили бечевку или что требуют двадцать пять долларов за час своего времени. И это срабатывало.

Мне надо придумать именно такое, сказал он. Надо думать, пока мне в голову не придет по-настоящему потрясающая новая идея, которая его разберет. Если не дотяну, то я обречен; буду продолжать, как сейчас, и никогда не добьюсь ничего большего.

Это мой шанс пробиться и сделаться кем-то.

От этого, думал он, зависит вся моя жизнь, все мое будущее. Справлюсь ли? Должен. Да, я должен, ради Джули, ради себя; в сущности, ради своей семьи. Мне нельзя больше ждать, нельзя и дальше плыть вот так, по течению. Возможность сама стучится в двери – в виде этого парня, Криса Хармана; если я не отзовусь, то другого шанса уже не будет. Так оно всегда происходит.

А потом ему в голову пришло кое-что еще. Похоже, я свихнулся, подумал он. Все эти тамошние дела, этот спор со стариком – вот из-за чего я спятил. Я не в своем уме.

И все же в этой идее что-то есть. Каким я буду, когда какое-то время проработаю на Криса Хармана? – спросил он себя. Он мог бы предоставить мне какое-нибудь по-настоящему хорошее место. Вероятно, он участвует в столь многих предприятиях, что у него имеется куча рабочих мест; наверное, он нанимает работников сотнями.

Так и есть, думал он, Харман наверняка целый день только и делает, что нанимает и увольняет работников.

Надо ли мне звонить окружному прокурору и сообщать, что Харман мошенник? – думал он. Или попытаться шантажировать его тем, что знаешь о его попытке облапошить старика? Или лучше явиться к нему домой или в офис и попробовать уговорить его взять меня на работу? Или просто поехать домой и лечь в постель со своей женой, а завтра утром встать и отправиться на работу в «Распродажу машин Эла»?

Это был трудный вопрос. Как ни старался, он не мог на него ответить.

Мне надо выпить, сказал он себе. Впереди видны были зеленые и желтые огни бара, бара, в котором он никогда не был, но все же бара настоящего, из тех, у которых есть разрешение на продажу вина и пива. Так что он припарковал машину, вылез, перешел на другую сторону улицы и вошел в бар.

Весь этот спор просто выбил меня из колеи, говорил он себе, протискиваясь между посетителями к бармену, чтобы заказать выпивку. Обнаружить, что Харман задумал облапошить старика, а потом сносить, как старик смеется и издевается надо мной, потому что я сказал ему правду. Это уж слишком. Вот что я получил за то, что попытался раскрыть ему глаза, осознал он. Вот моя награда за то, что я сообщил ему эту новость; он не желает этого слышать, значит, я во всем и виноват.

– «Хэммс», – сказал он бармену, и тот отправился наливать пиво.

Бедный старый больной псих, думал Эл. Кутается там в свой халат, на ногах – шлепанцы, телевизор смотрит: только на это он и способен. Что-то с ним станется? Может, его хватит сердечный приступ и он умрет, а может, будет и еще один приступ. Может, он сейчас умирает. Может, у него был инсульт и часть его мозга не работает; такое запросто могло случиться.

Но он всегда был таким, осознал Эл. Он не изменился, только стал решительнее. Тупой старпер.

А потом к нему явилась ужасная мысль, хуже всех остальных. Может, миссис Лейн просто пыталась удержать меня в качестве покупателя, подумал он. Пыталась удержать меня от заключения сделки с кем-то, у кого в распоряжении уже есть вся недвижимость; предположим, то, что она говорила мне о Хармане, было просто торговой уловкой, чтобы удержать меня на крючке.

Да, она ловкая женщина, дошло до него. Уж она-то обведет меня вокруг пальца; это все равно, что иметь дело с моей матушкой – там, в Сан-Елене. Может, я не прав насчет Хармана; может, он, в конце концов, не собирается облапошивать старика. Боже мой, может, я сказал старику неправду. Может, он прав насчет меня – меня, моих цветных друзей и всего остального.

Он допил свое пиво и заказал еще. Он оставался у стойки до позднего вечера, пил в одиночку и обдумывал все это снова и снова, признаваясь самому себе – это понимание, казалось, было в нем всегда, – что нет у него никакой способности разобраться в том, как в действительности обстоят дела. Это представлялось ему главным его недостатком, который тем сильнее маячил у него перед глазами, чем больше он о нем думал. Недостаток этот никуда не исчезал; он был реален. Он разрушал его жизнь.

И что он мог с ним поделать?

Через несколько часов он подумал, что нашел ответ. Стараясь шагать как можно ровнее, он прошел к телефонной будке. Затем нашел домашний телефон миссис Лейн, опустил в прорезь десятицентовик и набрал номер.

Когда она ответила, он сказал:

– Алло, это говорит Крис Харман. Почему вы распространяете обо мне сплетни? Что вы имеете против меня?

Он намеревался сказать гораздо больше, но в этом месте миссис Лейн его перебила, причем больше своим хихиканьем, чем фразой.

– Что с вами, мистер Миллер? – Она продолжала хихикать. – Я узнала ваш голос, вы меня не проведете. Похоже, вы что-то празднуете.

– Я не собираюсь обжуливать этого старика, – сказал он. – Он уже много лет держит на ходу мои машины. Вы, должно быть, сошли с ума. Мне следует нанять адвоката и предъявить вам иск. Где мне теперь обслуживать свои машины, когда он продает свое хозяйство? Вам бы следовало меня пожалеть, а не обвинять невесть в чем.

– Вы имеете в виду мистера Фергессона? – спросила миссис Лейн. – Вы о нем говорите?

– Вы против меня, – сказал Эл.

– Никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь так нагрузился, – сказала миссис Лейн. – Где вы?

– Я в клубе «Сорок один», – сказал он, поднося к глазам коробок спичек, который дал ему бармен. – На Гроув-стрит. Здесь обслуживают только лучших клиентов.

– Вам лучше пойти домой, мистер Миллер, – сказала миссис Лейн, хихикая. – И пусть ваша жена уложит вас в постель.

– Почему бы вам не подъехать сюда, чтобы я угостил вас пивом? – сказал он миссис Лейн. – Прихватите своего мужа, если он у вас есть. Если нет, все равно прихватите.

– Вы точно спятили, – сказала миссис Лейн. – Езжайте домой, слышите меня? Езжайте домой.

– Я слышу, – сказал он.

Повесив трубку, он вышел из бара и долго озирался, прежде чем нашел свою машину, сел в нее и поехал домой.

9

На следующий день Джим Фергессон почувствовал себя достаточно здоровым и отдохнувшим, чтобы одеться и поехать в мастерскую. Он не собирался заниматься какой-либо тяжелой работой; он намеревался заняться только чем-нибудь легким и отвечать на телефонные звонки своих клиентов. Он хотел объяснить им, что происходит, рассказать о своем несчастном случае и сообщить, что будет делать дальше.

Почтальон появился в девять, вскоре после того, как старик отомкнул большие деревянные двери. Среди обычных реклам и счетов он обнаружил письмо странного вида. Оно было в персональном почтовом конверте и не походило на обычное деловое письмо. Имя и адрес его были напечатаны на старой пишущей машинке; буквы были неровными, отчасти ржавыми и забитыми грязью.

Сев за письменный стол, он вскрыл конверт. Письмо, лежавшее внутри, было напечатано на той же старой машинке.

Дорогой мистер Фергессон.

Как понимаю, вы думаете войти в деловые отношения с мистером Кристианом Харманом, который владеет фабрикой пластинок, что на углу 25-й улицы. Я кой-что знаю о делах такого рода и советую быть осторожнее, поскольку мистер Харман не достоин уважения. Я бы подписался, да только мистер Харман больно хитер и засудил бы меня. Однако я знаю, о чем говорю. А еще мне жаль, что вы продали свою мастерскую.

Подписи под письмом не было.

Небось это Эл состряпал? – спросил себя старик. Он стал хихикать, перечитывая письмо. Вот ведь какую шутку выдумал Эл; он представлял себе, как Эл отыскивает старую пишущую машинку, чем старее, тем лучше, чем грязнее клавиши, тем лучше, а потом напрягает мозги, как это изложить, чтобы письмо так мало походило на его обычный стиль, как только возможно. Чтобы оно звучало так, словно его написал какой-нибудь неграмотный оклахомец или, может быть, ниггер; да, подумал он, так, словно его нашлепал какой-нибудь цветной.

С другой стороны, подумал он, может быть, это письмо не от Эла; может, уже все на свете проведали, что он ездил в округ Марин и осматривал «Сады округа Марин». Слух распространился среди всех лавочников с авеню Сан-Пабло.

Подумав об этом, старик почувствовал злость. Какое им дело? Может, они завидуют, подумал он. Возмущаются, что он вот-вот вырвется из этого захудалого района. Может, это Бетти из лавки здоровой пищи. Чем больше он об этом думал, тем больше ему казалось, что это как раз такое письмо, которое написала бы Бетти со своими докуками и заскоками. Пожалуй, схожу-ка я туда, подумал он. Покажу ей письмо и заставлю признаться, что это она его написала.

Они что, все обо мне судачат? – недоумевал он. Собираются вместе и перемывают мне кости? Черт бы их побрал, подумал он. Он злился на всех разом, на всю их шайку.

Но предположим, что его написала не Бетти. Тогда, показав ей это письмо, он будет выглядеть дураком. Лучше никому его не показывать, даже Элу, просто на тот случай, если Эл тоже его не писал.

Но потом к нему явилось новое ощущение; оно проникало в него так постепенно, что сначала он его не замечал.

Ему было приятно думать, что о нем все говорят.

Конечно, так оно и есть, решил он. Слух распространился. Это Эл его распустил. И письмо это доказывает.

Слухи всегда распространялись по этой улице быстро, от одной лавки к другой. Слухи и сплетни о делах каждого.

Покинув офис, он вышел на улицу и прошел по тротуару. Чуть позже он уже открывал дверь в лавку здоровой пищи, одновременно приветствуя Бетти.

– Здравствуй, Джим, – сказала она, вставая и направляясь к кофеварке. – Как ты сегодня?

– В порядке, – сказал он, устраиваясь в углу.

Внутри были еще две посетительницы, незнакомые женщины средних лет. Он осмотрелся, но вокруг не было никого, кого бы он мог узнать. За исключением, конечно, Бетти.

– Что-нибудь к кофе? – спросила Бетти. – Булочку?

– Идет, – сказал он, поворачивая свой табурет так, чтобы видеть вход в мастерскую. – Слушай, – сказал он, – ты слышала обо мне, верно? О том, что я сделал?

Бетти остановилась у полки с булочками.

– Ты говорил, что продаешь свою мастерскую, – сказала она.

– Слушай, – сказал старик, – я купил другую.

На морщинистом старческом лице выразилось удовольствие.

– Я рада, – сказала она. – Где?

– В округе Марин, – сказал он. – Новую. Вкладываю огромные деньги, больше, чем получил за старую. Мне это по секрету посоветовали. Само собой, пока не могу сказать тебе точно, где он. Со временем узнаешь. Такие дела быстро не делаются.

– Я очень рада, – сказала она. – Очень за тебя рада.

Принимая от нее чашку кофе, старик сказал:

– Полагаю, ты знаешь этого парня, Криса Хармана. Он всегда пригоняет ко мне свои машины, ездит на «Кадиллаке» пятьдесят восьмого года. Очень хорошо одевается.

– Может, и видала, – сказала Бетти.

– Я тебе вот что скажу: я очень сильно рискую, – сказал старик. – По-настоящему рискую. Рискованное дело. – Он чувствовал все большее и большее возбуждение; слова выпрыгивали едва ли не быстрее, чем он успевал их проговаривать. – Мне надо следить за этим парнем, за Харманом. Многие не захотели бы испытывать судьбу. – Он подмигнул Бетти, но та смотрела на него, ничего не понимая. – Такая уж у него репутация, – сказал он.