42

Длинный «линкольн» медленно продвигался на север по Дозорис-лейн. Уже почти стемнело, и машины включили габаритные огни. Впереди Абрамс увидел пробегающие по стволам деревьев блики от проблесковых маячков полицейских машин.

— Здесь всегда так накануне праздников? — спросил он.

Сидящий на заднем сиденье Хантингтон Стайлер ответил:

— Да. Ван Дорн пытается создать впечатление, будто для всех этих вечеринок, которые он, конечно, устраивает назло русским, всегда есть какой-то повод. Так было, например, в День закона, который совпал с Первым мая.

— Ван Дорн организовывает у себя вечеринки по каждому пустяковому поводу, не говоря уж об официальных праздниках. Он же у нас такой патриот! — добавил Майк Тэннер.

Стайлер сказал:

— Пока он соблюдает известную осторожность, у нас связаны руки.

Абрамс просмотрел папку с документами, лежавшую у него на коленях.

— Здесь написано, что седьмого ноября прошлого года, то есть когда русские отмечали очередную годовщину большевистской революции, он организовал празднование Национального дня… Что за дьявол?! Национального дня нотариуса?

Тэннер рассмеялся:

— Ага. Пригласил полсотни недоумевающих нотариусов прямо посреди недели. Из громкоговорителей грохотал духовой оркестр, потом был фейерверк… Нотариусы очень смущались, но остались довольны. — Тэннер вновь хохотнул.

Абрамс поднял взгляд от папки и посмотрел на Тэннера:

— Очевидно, самое шумное мероприятие он наметил на Четвертое июля?

Тэннер кивнул.

— Точно. Вы бы видели, что творилось в прошлом году! Он созвал человек двести гостей. Устроил салют из шести старинных пушек, приставив к ним прислугу, облаченную в старинные мундиры. Причем стреляли из пушек в направлении усадьбы русских до двух часов ночи. И конечно, ван Дорн распорядился, чтобы пушки заряжали только дымным порохом… Разумеется, через несколько дней русские начали искать адвокатов. Так они нашли нас.

Абрамс вновь проглядел документы. Хантингтон Стайлер вышел на это дело благодаря опубликованной в «Таймс» статье, осуждающей ван Дорна за его выходки. Статья, без сомнения, была заказная.

— А на предстоящее Четвертое июля ван Дорн опять планирует бурную вечеринку? — поинтересовался Тони.

Тэннер, подумав, ответил:

— В том-то и дело.

Тони взглянул на него:

— В каком смысле?

— В том смысле, — задумчиво продолжал Тэннер, — что я посоветовал их дипломату, отвечающему за юридические вопросы, — его фамилия Калин, вы его обязательно увидите, — чтобы весь персонал русской миссии, их жены и дети, не приезжали бы в Глен-Коув на выходные четвертого июля…

— Демонстрируя таким образом, — перебил Тэннера Тони, — что им надоели безобразия ван Дорна.

— Да. Если больше ста человек будут вынуждены остаться в Манхэттене из-за ван Дорна, то наши позиции в тяжбе с ним значительно усилятся.

— Понятно. Так что же сказал на это Калин?

Вдали показались ворота русской дачи.

— Калин попросил дать ему время подумать. Через день он позвонил и сказал, что руководство миссии решило последовать нашему совету.

— Так в чем же тогда дело?

Тэннер не ответил, а посмотрел в зеркало заднего вида на Стайлера.

— Дело в том, — объяснил тот, — что у нас появились некоторые сведения, будто бы, несмотря на свои обещания, русские все-таки соберутся здесь на уик-энд четвертого июля.

— Откуда у вас такие сведения?

— Видите ли… Пат О'Брайен располагает… располагал определенными возможностями перепроверять информацию от русских самым тривиальным способом: через технический персонал, жен русских сотрудников и их детей. Знаете, безобидные фразы, брошенные торговцам, обслуге. Опять же их дети общаются со своими американскими приятелями. В общем, складывается картина, что, несмотря на официальные заверения, все русские соберутся в Глен-Коуве четвертого июля.

Абрамс подумал, что русские, видимо, считают затеянное ими против ван Дорна дело досадной помехой своим планам. С одной стороны, они не имеют права прекратить тяжбу — ведь это может привлечь внимание. С другой стороны, продолжение дела влечет за собой визиты адвокатов, а те, в свою очередь, советуют не собираться в Глен-Коуве четвертого июля. Русские же, судя по всему, планируют разобраться с ван Дорном, а заодно и со всеми Соединенными Штатами совсем по-другому. Стайлер добавил:

— Это дело дает мистеру О'Брайену уникальную возможность попытаться выяснить истинные намерения русских. Вы меня понимаете?

— Да, — сказал Абрамс.

— Я все сказал, — заключил Стайлер.

Они были уже напротив ворот русской усадьбы. Тэннер включил указатель левого поворота. Тотчас же к ним направился полицейский. Тэннер опустил стекло, и в машину ворвались крики демонстрантов. Полицейский просунул голову в окно:

— Куда едете?

— Туда. — Тэннер показал на ворота.

— Что вам там нужно?

Абрамс готов был поклясться, что Тэннер уже собирался ответить, как подобает хорошему адвокату, что-нибудь вроде «Не ваше собачье дело!», но вместо этого Майк достал письмо, написанное по-английски на бланке Постоянного представительства СССР при ООН. Полицейский быстро пробежал письмо глазами.

Абрамс посмотрел в окно. Демонстрантов было не больше сотни. Похожую картину Тони наблюдал в сюжете теленовостей, посвященном празднованию Первомая в СССР, — Абрамс видел этот сюжет вечером первого мая, как раз после памятной беседы с Патриком О'Брайеном на крыше здания Радиокорпорации.

Офицер вернул письмо Тэннеру и сделал знак напарнику, который выступил вперед и перекрыл встречное движение. Тэннер резко повернул налево и въехал в ворота, которые быстро распахнулись перед ними.

На гравиевой дорожке за воротами стояли два крепких охранника в форме. Тэннер остановился. К машине подошел третий русский в гражданском костюме. Он пригнулся к окну и спросил Тэннера на хорошем английском:

— Простите, вы по какому делу?

Тэннер достал другое письмо на бланке русской миссии, написанное теперь уже по-русски. Абрамс заметил множество печатей и подписей. Русский взял письмо и пошел в стоящий рядом небольшой домик. Тони видел, как он снял трубку телефона. Двое охранников по-прежнему преграждали машине путь.

— Посмотрите на этих придурков, — фыркнул Тэннер. — Неужели они думают, что мы попытаемся прорваться? Прямо как в каком-то второсортном кино.

— Это действительно глупо, — согласился Стайлер. — Ведь их предупредили, что мы приедем. Они прекрасно знают и нас, и нашу машину.

— Я хочу попробовать разобрать, что он там говорит, — прервал его Абрамс.

Тэннер и Стайлер замолчали. Дверь домика оставалась открытой, и человек в костюме говорил громко, явно пребывая в полной уверенности, что иностранцы его не понимают. Наконец он повесил трубку и вернулся к машине.

Русский отдал Тэннеру письмо. Абрамс уловил запах дешевого одеколона. Несвежая рубашка, заляпанный чем-то галстук, мешковатый поношенный костюм.

Типичный русский. Это действительно было похоже на второсортный фильм.

Мужчина как-то неприязненно посмотрел на Абрамса, будто прочитал его мысли.

— Поезжайте по дорожке, — сказал он Тэннеру, — проедете стоянку и остановитесь у главного входа в здание.

Тэннер пробормотал слова благодарности и тронулся вперед.

— Вы разобрали, что он там говорил? — спросил он у Тони.

— Обычная болтовня дежурного. Он сказал: «Стайлер, Тэннер и еврей прибыли».

Они ехали по дорожке, проложенной в форме латинской буквы "S". Вскоре показалось ярко освещенное здание. Мощное и длинное, оно располагалось на холме, поэтому разные его стороны имели разную высоту фундамента. Над дорожкой, затемняя ее, смыкали ветви старые деревья. Вдоль дорожки стояли невысокие фонари.

Ладно, успокоил себя Абрамс, несмотря на то, что он находился на советской земле, он все же был далеко от Гулага. И тут же Тони вспомнил замечание Эванса насчет подвала, а также тот факт, что славные ветераны бригады Авраама Линкольна совсем недавно потеряли здесь одного из своих товарищей.

Машина объехала северную часть дома и стоянку, и через несколько секунд они остановились перед главным входом. Это была восточная сторона дома. Половину цокольного этажа занимали комнаты для прислуги, хотя, как объяснил Эванс, русские избегали слова «прислуга» в отношении своего персонала.

Над цоколем на два этажа вверх поднимались три ряда окон. С правой стороны находилась столовая, посередине — комнаты для приемов, слева — кабинеты и библиотека. Один из последних советских перебежчиков сообщил, что мансарда на третьем этаже почти полностью забита электронным оборудованием, используемым в разведке.

Тэннер остановил «линкольн» точно перед главным входом и выключил двигатель. Снаружи доносилось стрекотание цикад. Они пели в унисон с потрескиванием остывающего двигателя.

Абрамс достал револьвер и наплечную кобуру из своего кейса и положил их в «бардачок».

— Вам не следовало брать с собой оружие. Их специалисты найдут его, — заметил Тэннер.

— Ну и что? — Тони открыл дверь и вышел из машины, вдохнув теплый, неподвижный вечерний воздух.

Тэннер и Стайлер последовали за Абрамсом. Тони подошел к массивной деревянной двери и нажал на кнопку звонка. В доме залаяла собака. На ее лай тотчас же отозвались другие, находившиеся, очевидно, где-то за домом. Дверь неожиданно открылась, и на пороге появился плотный мужчина, который весело поприветствовал их:

— Добрый вечер, джентльмены! Добро пожаловать на нашу дачу! — Мужчина засмеялся.

Тони узнал этого человека по всплывшим в памяти фотографиям периода службы в «Красном отряде». Итак, Виктор Андров собственной персоной.

Абрамс огляделся в тускло освещенном холле. Холл был очень большой, больше, чем иные гостиные. В дальнем его углу виднелась уходящая наверх мраморная лестница.

— Рад вас видеть снова, мистер Стайлер и мистер Тэннер, — произнес Андров. Голос у него оказался приятным.

В том, что этот толстый низенький человек в мешковатых брюках, рубашке без галстука и в сандалиях выступал сейчас хозяином такого элегантного особняка, было что-то нелепое. Андров повернулся к нему:

— А вы, судя по всему, мистер Абрамс?

Тони хотел было ответить: «Да, иначе меня бы не пропустили за ворота», но промолчал. Он лишь обменялся с Андровым рукопожатием. Последний жестом попросил их следовать за ним, и они стали подниматься по лестнице. Судя по всему, Андров вел их в холл второго этажа. По пути, видимо, желая объяснить гостям необычную тишину, царившую в доме, он, как бы между прочим, заметил:

— Большинство наших сотрудников вернулись в Манхэттен. Что же касается немногочисленного обслуживающего персонала, работающего здесь, то их отпустили на уик-энд. Думаю, сегодняшней ночью всем нам придется туго из-за этого сумасшедшего и его… его…

— Безобразий, — подсказал Стайлер.

— Да. Его безобразий. Странно, что сегодня он еще не начал свои выходки. Вы бы только видели, что он вытворял на Первое мая!

Стайлер со значением произнес:

— Мы могли бы вам помочь.

— Да-да, но нам было просто неудобно вас беспокоить, — торопливо пояснил Андров.

Они поднялись на второй этаж и оказались в обширном квадратном помещении, стены которого были отделаны мрамором теплого кремового цвета. Потолок был украшен красивой лепниной, но сильно потрескался. В трех стенах имелись высокие сводчатые проемы. Один из них, расположенный ближе к Тони, вел в низкую галерею с дубовыми панелями.

Два других выходили в коридоры. Андров указал им на левый и, продолжая движение, заметил:

— Вы припозднились, и я догадываюсь почему.

Стайлер улыбнулся:

— Да, нам следовало предусмотреть пробки на дороге.

Андров согласно кивнул:

— Я рад, что мы понимаем друг друга с полуслова.

Они приблизились к плотному зеленому занавесу, который перекрывал коридор. Андров потянул за шнур с одной стороны, и занавес раздвинулся, открыв взгляду Тони и его спутников рамочный металлодетектор, который используют в аэропортах. Около него стояла привлекательная молодая женщина в хороших джинсах, белой блузке и кожаных туфлях. На ее губах застыла несколько натянутая улыбка.

Андров громко объявил:

— Джентльмены, я должен попросить вас пройти через это устройство. — Он пожал плечами. — Таков порядок.

Женщина протянула пластмассовый поднос:

— Будьте любезны, сложите сюда имеющиеся при вас металлические предметы.

Абрамс, Стайлер и Тэннер сложили свои вещи тремя отдельными кучками. Тони небрежно кинул полученный от Эванса ножичек в свою кучку, состоявшую из ключей, монет, зажигалки и ручки. Стайлер поставил свой портфель на ленту конвейера, и женщина нажала кнопку. Портфель поплыл в рентгеновскую установку, а женщина устремила внимательный взгляд на экран.

Стайлер прошел через металлодетектор, Тэннер и Абрамс последовали его примеру. Когда портфель Стайлера уже вышел из установки, женщина подошла к нему, спокойно его открыла и несколько секунд рылась в лежавших там бумагах. Абрамс, Стайлер и Тэннер переглянулись.

Один только поступок, подумал Абрамс, вот это полное пренебрежение элементарными правилами приличия, сказало ему о русских и их обществе больше, чем он когда-либо читал или слышал. Безопасность государства превыше всего!

Женщина достала из портфеля позолоченную авторучку Стайлера и присоединила ее к остальным вещам на подносе. Она взглянула на американцев:

— Все эти предметы будут вскоре вам возвращены. Можете забрать свои кейсы и портфели.

Абрамс видел, что Тэннер весь кипит. Но, если бы женщина даже и догадалась об этом, она не поняла бы причины. Открытая демонстрация чувств возможна только на Западе. Все трое забрали свои портфели. Тэннер сделал это более резко, чем было бы нужно.

Тони посмотрел вниз на электрический шнур, ведший от металлодетектора к розетке в стене, и увидел рядом с розеткой предохранительную коробку. Он перевел взгляд на женщину. Она взяла поднос и направилась к двери, которая вела, насколько знал Абрамс, в бывший кабинет, а ныне комнату, где располагалась оперативно-техническая служба. Там предметы будут тщательно просвечены и изучены, с них снимут отпечатки пальцев. Машина Тэннера будет отогнана в специальный отсек в южной части цокольного этажа здания и скрупулезно обследована. Тони подумал, что вряд ли увидит снова свой ножик. Никто никому не доверял. И по вполне понятным причинам.

К ним подошел Андров.

— Нам потребуется комната с окнами на север. Тогда мы сможем наблюдать за эскападами мистера ван Дорна, направленными против нас. Лучше всего для этих целей подойдет галерея. Следуйте за мной.

Он снова вывел их в холл второго этажа и жестом пригласил пройти в галерею. Абрамс осмотрелся. Когда-то это помещение использовалось для демонстрации охотничьих трофеев Чарльза Пратта. Мощные открытые дубовые балки потолка и дубовые же панели на стенах — все здесь наводило на мысль об охоте. Однако теперь вместо голов и рогов диких животных на дубовых панелях были развешаны образчики пролетарского искусства: улыбающиеся мускулистые труженики и труженицы в полях и на заводах. «Капиталисты, — подумал Абрамс, — водружали на стены трофеи, которые они не добывали, а коммунисты украшают интерьер изображениями счастливых рабочих, которых они никогда в жизни не видели».

Андров встал у выходящего на север створчатого окна.

— Отсюда вы можете наблюдать за домом этого сумасшедшего, — сказал он и посмотрел на часы. — Интересно, почему он еще не начал свои выходки?

«Потому что, — подумал Абрамс, — он хочет предоставить нам лишний свободный час». Тони подошел к другому окну. Перед ним расстилался пологий луг, плавно переходивший в подъем и заканчивавшийся на холме, где стоял белый дом. Дом, казалось, сверкал: все окна в нем были ярко освещены, а в прилегавшем к дому саду горели разноцветные фонари. Абрамс увидел силуэты людей на лужайке и на террасе. Он подумал о Кэтрин, которая должна была в это время находиться там. Интересно, что бы она подумала, если бы узнала, что он сейчас в усадьбе у русских?

Кроме того, ему вдруг пришло в голову, что, хотя он способен адекватно оценивать опасности, в его инстинкте самосохранения все же имеется какой-то дефект. Иначе он никогда не связался бы с такой работой, которая чревата всякими неприятностями (стрельбой, например), и, уж конечно, не попал бы сегодня сюда.

В западном и северном направлениях из окна можно было увидеть серебристую рябь залива. По ней бесшумно скользили катера и суда, оставляя на воде отблески габаритных огней. Эта картина почему-то напомнила Тони о Питере Торпе. Он подумал, что этот подонок может появиться здесь в любую минуту.

Андров окинул взглядом американцев.

— Ну что ж, давайте присядем и поговорим. Когда этот бедлам начнется, мы услышим.

Тони осмотрел медные сочленения, соединявшие стекла в окне. В данный момент окно было плотно закрыто, так что Абрамс не мог разобрать, из чего сделан шпингалет. Он посмотрел вниз на расположенную под ним террасу и воскликнул:

— А там что такое?

Андров обернулся и подошел поближе к Тони.

— О, это наша достопримечательность! Это именно то, за что вы ее и приняли. Это свастика, выложенная плиткой.

Абрамс прикрыл глаза ладонью, словно защищаясь от блеска стекла.

— Можно мне открыть окно?

Секунду подумав, Андров ответил:

— Разумеется.

Тони распахнул створки.

— Этот знак был выложен еще в 1914 году, задолго до нацистов, — пояснил Андров. — Свастика на востоке и у американских индейцев — это символ удачи. Больше всех этот знак ненавидят евреи. Ну, еще, может быть, русские. Так что не пугайтесь.

— Да я и не боюсь, — произнес Абрамс, — просто это как-то неожиданно.

Его взгляд скользнул по подоконнику и раме. Шпингалеты и запорные механизмы были изготовлены из блестящего и явно нержавеющего металла, напоминавшего белое золото. Но ножика у Тони не было, да и пока Андров находился рядом, он все равно не смог бы соскрести микрочастицы металла на пробу. Он предложил:

— Может, нам оставить окно открытым, чтобы лучше услышать начало мероприятия у ван Дорна?

— В этом нет необходимости, — ответил Андров и закрыл окно.

Окинув взглядом ярко освещенную лужайку, Тони увидел высоко поднимающуюся антенну, закрепленную проволочными растяжками. У основания она была окружена густыми зарослями какого-то кустарника, о которых упоминал Эванс. Ближе к дому располагался флагшток, а вокруг него — красиво подстриженные кусты жимолости. Абрамсу была видна решетка дождевого стока, местоположение которой ему поручено было уточнить.