Одиссея Талбота

Торп вспомнил две свои короткие поездки в Россию, которые он предпринял под чужими фамилиями. Прогулки по Москве оставили неизгладимое впечатление: ему казалось, что половина прохожих шла на похороны, а вторая половина — с похорон.

Разглядывая Кимберли, Питер задавался вопросом: как умудрятся русские представить американцам этого бескровного человека в качестве их нового лидера? Его движения, речь, мимика — все напоминало пришельца из космоса, выдающего себя за землянина. Конечно, русские информировали Кимберли о событиях в Америке и прилагали усилия, чтобы он был в курсе происходящих в его стране процессов, но разве способен их Институт США и Канады нарисовать реальную картину жизни на родине Кимберли?

Кимберли, видимо, почувствовал, что Торп смотрит на него, и поднял глаза от газеты.

— Вы не можете ответить мне, кто послал на смерть моих родителей? Вы, Джеймс или кто-то еще? — спросил Питер после некоторого колебания.

Казалось, Кимберли нисколько не удивился и не обиделся.

— Это сделал я. Один из моих агентов, находившийся в той же группе, был коммунистом. После приземления он сразу же сообщил о ней гестапо. Все двенадцать человек были схвачены и расстреляны. Сразу предупрежу — не в вашем нынешнем положении выносить какие бы то ни было вердикты в мой адрес.

— Я и не собираюсь их выносить. Мне просто хотелось знать. — Торп подумал несколько секунд. — Джеймс и многие другие отзываются о моих родителях достаточно высоко.

Кимберли пожал плечами.

— Как говорили древние римляне, о мертвых — либо хорошо, либо ничего. Но если хотите знать правду, а я думаю, вы этого хотите, то я должен вам сказать, что мать ваша была обыкновенной французской шлюхой, а отец — самонадеянным, развращенным дилетантом.

— Что-то не похоже на людей, которые добровольно согласились на заброску во вражеский тыл, — заметил Торп.

— Мотивы их поступков так же запутанны, как и ваши. Видимо, это и есть гены, — спокойно ответил Кимберли.

Питер промолчал и достал сигарету. Кимберли не прерывал паузу, висевшую в течение нескольких минут, затем спросил:

— Как она? Она вспоминает меня хотя бы изредка?

— Знаете, она немного стерва. Думаю, это у нее от матери. О своем герое отце она вспоминает время от времени. Кстати, должен сказать, что вплоть до самого последнего времени у нас были очень хорошие отношения, хотя некоторые считают, что это не так.

Торп сам себе удивлялся. «Очевидно, — думал он, — я все еще в шоке от мысли, что Америки скоро не будет, как не будет и меня».

— Я могу рассказать вам и об Энн, — добавил Питер, — я с ней знаком. Я вообще могу ответить на все ваши вопросы. Я готов отвечать на них и дальше.

— Кто-то когда-то написал, — медленно произнес Кимберли, — что настоящий гений — это человек, способный найти себе работу на пустом месте. Думаю, из вас выйдет приличный президентский советник. Или хороший придворный шут в Белом доме.

Торп побледнел от ярости, но сумел сдержаться. Кимберли поудобнее устроился в кресле.

— Перед тем как вы пришли, мы обсуждали судьбу Кэтрин. Она ведь сейчас совсем рядом.

— Я знаю.

— А вы знаете, что всех гостей этой вечеринки уже отравили и через несколько часов они умрут?

У Торпа округлились глаза.

— Однако можно попытаться спасти ее. Вы хотите этого? — добавил Кимберли.

— А вы?

Генри Кимберли бесстрастно проговорил:

— Иногда мне хочется вновь встретиться с моей семьей, с друзьями, а временами я думаю, что лучше полностью стереть из памяти свое прошлое. Там я женился на русской женщине. Разумеется, она еще в России. Конечно, далеко не первая леди… У меня два сына, один из них — полковник КГБ. Вы не считаете, Торп, что для меня было бы разумнее избавиться от своих корней в Америке, чтобы укрепить русскую ветвь Кимберли?

Торп не успел ответить. В комнату вошел Михаил Карпенко. За ним следовали Андров и Валентин Метков. Калина не было. Торп не знал, как расценить его отсутствие: хороший это признак или плохой?

Карпенко быстро прошел к офицеру-связисту, забрал у него лист бумаги и подошел с ним к присутствующим.

— В 8.48 вечера в аэропорт Кеннеди прибудет атташе по вопросам культуры Гордик. До Глен-Коува проследует на такси. Просьба оказать содействие, — зачитал Карпенко.

— Все ясно, — сказал Андров. — Он везет какие-то устные указания. Видимо, достаточно важные для того, чтобы Москва боялась передать их по радио. — Он взглянул на часы. — Гордик должен скоро появиться. Судя по всему, это будет последний приказ Москвы, который мы получим до нанесения «Удара». — Андров направился в дальнюю часть помещения. — Прошу следовать за мной.

Все подчинились его приказу.

Андров перешел в мансарду, располагавшуюся над другой частью здания. Эта комната была меньше. Андров щелкнул выключателем, и яркий свет залил помещение. Питер увидел стол из ореха, книжные шкафы, кожаные кресла и диван. Красивый камин. Над камином — большой американский флаг. Когда глаза Торпа привыкли к яркому свету, он заметил также телекамеры и микрофоны.

Андров обратился к Кимберли:

— Именно отсюда ваш голос и ваше изображение будут переданы через спутник по всем основным каналам. — Он жестом указал на кожаное кресло за столом. — Пожалуйста, садитесь.

Генри Кимберли обошел стол, сел в кресло с высокой спинкой, осмотрелся.

— Интерьер вполне достойный. Производит достаточно сильное впечатление.

— Дизайном занимались специалисты в Москве, в том числе и психологи, — пояснил Андров. — Такая обстановка должна создавать впечатление достоинства и твердости власти.

Кимберли кивнул на пластиковый мешок с «плечиками», висевший на стене.

— Там мой костюм?

— Да, этим тоже занимались специалисты. Они остановились на серой тройке в полоску. Так одеваются руководители госдепартамента, — ответил Андров.

— А ты что думаешь об этом, Питер? — спросил Кимберли у Торпа.

— Американцы верят всему, что видят на телеэкране.

— Да, так говорят, — улыбнулся Кимберли. Он повернулся к Карпенко. — Сколько людей меня услышат?

Полковник вытер носовым платком потную лысину.

— Мы исходим из того, что в момент «Удара» в стране будет включено восемьдесят процентов приемников и телевизоров. Вы ведь понимаете, майор, что все они сразу выйдут из строя. — Кимберли кивнул. — Другие радио— и телестанции работать не будут. Останется единственная станция, способная вести вещание на Америку, юг Канады и север Мексики. И весь этот гигантский регион услышит только один голос — голос майора Генри Кимберли. Станция, о которой идет речь, находится здесь, в этой комнате.

— Я начну говорить сразу после электромагнитной бури?

— Да, — ответил Карпенко. — Сначала вы представитесь майором Генри Кимберли и призовете население сохранять спокойствие. Пусть думают, что хотят. Через несколько часов вы объявите им, что вы их новый президент. У вас есть вопросы?

Торп прервал Карпенко:

— Извините, но разве никто из вас не слышал о понятии «термоядерная война»?

— Сарказм здесь неуместен, Питер, — резко заметил Андров. — Американское правительство не будет знать, как все это произошло. Даже если оно определит, что речь идет об электромагнитном ударе, оно не сможет установить, что удар этот нанесен Советским Союзом. Кроме того, системы управления американскими войсками и оружием, системы связи и разведки не имеют на сегодняшний день надежной защиты от ЭМИ. Америка оглохнет, ослепнет и потеряет чувствительность.

Торп не сдавался:

— Даже слепой и глухой может нащупать кнопку запуска.

Андров кивнул:

— Согласен. Но при оценке реальной ситуации придется учитывать следующие три фактора. Первое. Президент будет находиться в Кэмп-Дэвиде вместе с твоим отцом. Второе. Президентский черный чемоданчик окажется бесполезным. И третье. Америка не имеет пока защищенных от ЭМИ ракет, бомбардировщиков, боевых кораблей и истребителей. Даже если они примут решение о ядерном ударе, то не смогут нанести его в полную силу. Так что наши потери будут несущественны.

Генри Кимберли четко произнес:

— Итак, Москва тщательно все продумала. Так что давайте говорить не о войне, а о нашей победе без сражения.

— Очень многое будет зависеть от Джеймса Аллертона, — сказал Андров. — Когда он проинформирует президента и его советников о безысходности ситуации и потребует, чтобы Соединенные Штаты объявили о капитуляции, в Кэмп-Дэвиде, возможно, возникнет паника. Аллертона могут застрелить на месте. Однако он опытный дипломат и должен суметь обеспечить превосходство трезвых голов в окружении президента. Если удача будет способствовать Джеймсу, ему, возможно, удастся убедить президента в том, что капитуляция — единственное средство, способное предотвратить ядерный апокалипсис.

Метков добавил:

— И тогда президенту останется лишь зачитать заранее заготовленное нами краткое обращение к американскому народу, в котором он объявит о подписании мирного договора между Соединенными Штатами и Советским Союзом. В обращении он также заявит о своей отставке.

Андров прошел мимо Кимберли к камину. Он посмотрел на американский флаг, затем поднял руку, захватил пальцами уголок полотнища и пощупал материал — совсем как покупатель, выбирающий ткань в магазине.

— Мы никогда не смогли бы победить их на поле боя, — задумчиво произнес Андров. — Но эта страна допустила маленькую брешь в комплексной системе обороны. Они поняли это и бросились заделывать брешь. Мы тоже поняли это и бросились искать способы ее использования. Мы обогнали их, они опоздали. Да, звездные войны… Все эти протоны, нейтроны, лазерные пучки и спутники-убийцы… Мы не смогли бы конкурировать с ними по этим программам, но на своем пути к звездам американцы забыли про ту самую маленькую брешь на земле. И мы пролезли в нее.

51

Кэтрин сидела на диване, подобрав под себя ноги, и смотрела в потолок. Абрамс нервно вышагивал по кабинету, время от времени бросая взгляд то на нее, то на часы. Почему не идет ван Дорн?

На столе зазвонил телефон. Звонок был из города. Абрамс быстро снял трубку:

— Тони Абрамс.

— Ну и что?

— Спинелли! Ты получил мою записку?

— Нет, я набрал номер наугад и попал на тебя.

— Где ты сейчас?

— Где-где? Там, откуда ты и просил меня позвонить, — из дежурки. В свой выходной я приперся сюда из Джерси. Ну дела… Ладно, зачем ты пригнал меня сюда?

— Сейчас объясню. Послушай, что ты видишь из окна?

— Подожди.

Абрамс услышал, как Спинелли поднимает жалюзи. Он посмотрел на Кэтрин и слабо улыбнулся. Она улыбнулась ему радостно.

Спинелли наконец ответил:

— Черт возьми, Абрамс! Ты знал, что русская миссия при ООН находится прямо напротив 19-го участка? Лично я об этом первый раз слышу.

Абрамс не обратил внимания на издевку в голосе Спинелли. Он продолжал:

— Там стоят автобусы?

— Только один. Большой, серый.

— А микроавтобусы?

— Они или в гараже, или их еще не пригнали из Глен-Коува.

Абрамс мысленно представил себе двенадцатиэтажный кирпичный дом на Шестьдесят седьмой Восточной улице, в котором находился офис русских и где жили сотрудники миссии с семьями.

— Ты ничего странного там не видишь? — спросил он Спинелли.

— Послушай, Абрамс, за русскими поручено следить тебе, а не мне.

— Ну, допустим, ты такой же внимательный, как и я. Что ты видишь?

Спинелли выглянул из окна второго этажа, где находилась дежурка.

— Так. Ну, на улице все спокойно. Несколько прохожих. В полицейской будке кто-то сидит. У тротуара припаркованы три патрульные машины. Все выглядит вполне мирно.

Абрамс мысленно увидел знакомую сцену: деловая улица с несколькими жилыми домами, дом русских с навесом над входом, забор с тремя телевизионными камерами, просматривающими всю улицу. На другой стороне, прямо напротив, находится 19-й полицейский участок, где Абрамс долго работал в «Красном отряде». Он знал каждый фут этого квартала, от Третьей авеню до Ленсингтон-авеню. В общем, он знал этот район лучше собственного, в Бруклине.

— Ну, а что со зданием? — спросил он Спинелли.

— Гараж закрыт, главный вход — тоже. На первых трех этажах нет света. Жилые этажи освещены, шторы задернуты, но за ними кто-то мелькает. Апартаменты посла наверху освещены. Что случилось, малыш? Может, мне вызвать саперов?

Абрамс подумал про себя: «Если бы они могли обезвредить атомную бомбу, можно было бы позвонить». А вслух спросил:

— Где сейчас фэбээровцы?

— Здесь их нет. Наверное, сидят в пожарной части, там кофе получше.

— Слушай, ты можешь соединить меня с их группой наблюдения или с ЦРУ? — Абрамс знал, что у ЦРУ было несколько квартир в доме рядом с русскими, откуда они вели прослушивание. А в доме рядом с участком у них была квартира на третьем этаже, откуда они вели безостановочную видеозапись всего происходившего вблизи здания русской миссии.

— Нет, я и так у них в долгу.

— Тогда соедини меня с полицейской будкой. Можешь подслушивать.

— Ты это серьезно? — И Спинелли разразился потоком отборных ругательств.

Абрамс услышал щелчок, потом женский голос ответил:

— Офицер Линдер слушает.

Спинелли представился и сказал:

— Давай, Абрамс, можешь говорить.

Абрамс также назвался и спросил:

— Вы давно дежурите именно на этом посту?

— Да, сэр, уже полгода.

— Вы видели сегодня, как происходила выгрузка из серого автобуса?

— Да, сэр. В основном багаж, как обычно. Несколько пассажиров помогали носильщикам вносить багаж через служебный вход в правой части здания. Это было больше часа назад.

Абрамс немного подумал и спросил:

— А много было вещей?

— Ну, как всегда.

Абрамс понял, что своими вопросами он как бы подсказывает ответы. А ему надо было, чтобы офицер Линдер объективно описала ему то, что она видела. Он спросил:

— Вам ничего не показалось странным?

Линдер растерялась:

— Нет, сэр… Может, вы более точно сформулируете вопросы?

— Послушайте, почему бы вам просто не рассказать мне все по порядку? Ведь вы заступили около четырех вечера, не так ли?

— Да, сэр. Вообще-то все было спокойно. Около часа назад прибыл черный «форд фэйерлэйн» с советским представителем при ООН, его женой и тремя детьми.

— Как они выглядели?

— Жена и дети нормально. Она улыбалась и, как обычно, кивнула полицейским. Он выглядел… как бы это сказать… немного не в себе.

— Понятно. Еще машины приезжали?

— Нет, сэр.

— А микроавтобусы?

— Да. Они заехали в гараж.

— Сколько их было?

— Они прибыли двумя группами. Первая заехала минут сорок пять назад, автобусов шесть или семь. Думаю, в ней были дети.

«Все правильно», — подумал Абрамс. Эти шесть или семь автобусов обычно выезжали из пионерского лагеря в Ойстер-Бее и обязательно делали остановку в Глен-Коуве. Цель такой остановки так и не удалось выяснить. Может, они кого-то забирали по дороге, а может, просто пересчитывали детей. Сложность заключалась в том, что автобусы обычно заезжали на огороженный высоким забором двор, который не просматривался с помощью обычной оптики. Абрамс не исключал, что если сегодняшняя ночь для русских особенная, то детей могли высадить в Глен-Коуве и препроводить в подвал.

— А автобусы со взрослыми? — спросил Тони.

— Они прибыли минут через пятнадцать после того, как привезли детей, — ответила Линдер. — Их было четыре, они заехали прямо в гараж.

Абрамс представил себе ворота в гараже русских. При приближении транспорта железная створка отъезжала в сторону, освобождая въезд на пандус, который резко спускался вниз. Гараж был подземный. Полицейская будка находилась буквально в десяти футах, прямо напротив ворот.

— В автобусах кто-нибудь был? — задал Тони очередной вопрос.

— Не знаю, у них затемненные стекла.

— Линдер, подумайте как следует. Припомните осадку этих автобусов, их маневренность. По этим признакам можно сделать какие-то выводы?

Линдер ответила сразу же:

— Да-да, я вспомнила. Автобусы двигались так, будто в них не было пассажиров. Когда они пересекали дорожку при въезде в гараж, их очень сильно подбрасывало. И еще. При въезде в гараж они почти касались крышами потолка над пандусом.

Абрамс молчал.

— Вы хотите узнать что-нибудь еще? — спросила Линдер.

— Нет, достаточно, спасибо, — мягко проговорил Тони.

— Пожалуйста.

Телефон щелкнул.

— Ну? — спросил Спинелли у Абрамса.

— Ты же все слышал.

— Ага. Слышал. И что? Может, руководителю русской миссии все надоели, и он отправил их на дачу еще на денек.

— Вполне возможно, — сказал Абрамс. — Если уж они отдыхали три дня, отчего бы не отдохнуть и четвертый? Но вот почему все-таки автобусы пришли пустые?

— Мы не знаем, пустые они были или нет, Абрамс.

— Так сказала Линдер.

— Ну, хорошо. Может быть, русские и спрятались у себя, в Глен-Коуве. Так когда же рванет бомба?

— Я очень похож на параноика? — спросил Абрамс.

Спинелли ответил через несколько секунд:

— Нет, все это действительно очень странно. Какие еще новости?

— Пока никаких. А у тебя?

— Кое-что есть. Правда, не знаю, представляет ли это для тебя интерес по-прежнему.

Абрамсу показалось, что в голосе Спинелли зазвучала тревога.

— Выкладывай.

Спинелли откашлялся.

— Этот парень, Уэст, как в воду канул. Двадцать моих ребят отправились на поиски, сбились с ног, а его и след простыл. Не нашли пока и О'Брайена. Вскрытие пилота показало, что смерть наступила оттого, что кто-то проломил ему основание черепа, судя по всему, резиновой дубинкой. Да, и дело Арнольда Брина. При повторной экспертизе выяснилось, что это все-таки убийство. А ты еще жив.

— Точно. — Абрамс покосился на Кэтрин. Она даже и не пыталась делать вид, что не слушает. Слишком серьезной была ситуация.

— Мне стало известно, что ты тут наведывался в библиотеку, — добавил Спинелли. — Брал «Одиссея». Я не знал, что ты читаешь по-гречески. Может, пояснишь, о чем идет речь?

— Я просто люблю Гомера.

— Серьезно? — Было слышно, как Спинелли достает сигару. — Послушай, это дело начинает действовать мне на нервы. Все задают мне уйму вопросов и ничего не сообщают взамен. Если это дело ФБР или ЦРУ, то зачем пудрить мне мозги? — Спинелли вздохнул. — Но как бы то ни было, если что-то будет нужно лично тебе, Абрамс, то звони.

— Спасибо, — сказал Тони. — Может статься, ситуация не такая уж и плохая.

Абрамс повесил трубку и повернулся к Кэтрин.

— Я поняла, — задумчиво произнесла она, — они все сегодня в Глен-Коуве. Дело серьезное.

— Вероятно, не все, но большинство. В Манхэттен отправили для прикрытия нескольких человек, которыми они жертвуют.

— Боже! — Кэтрин порывисто встала, подошла к Абрамсу и положила руки ему на плечи. — Как нам не хватает О'Брайена!

— Думаю, он первый бы сказал, что мы сделали все возможное, — ответил Абрамс.

— Хватит планировать, уточнять и прикидывать. Наступило время действовать. Не исключаю, что пришла очередь Марка Пемброука. Нам пора наведаться к нашим соседям.

52

Как Энн Кимберли и ожидала, найти в выходной такси от аэропорта Кеннеди до Лонг-Айленда оказалось непросто. И все же она сидела сейчас в машине, да еще рядом с русским, направлявшимся на Дозорис-лейн, только в ту ее часть, что была расположена за железным занавесом. Энн положила ногу на ногу и открыто рассматривала молодого парня. Он был очень привлекательным: вьющиеся каштановые волосы, длинные ресницы, карие глаза и хорошо очерченный рот.

Она заметила его еще в самолете (они летели «Люфтганзой» из Франкфурта), затем столкнулась с ним у стойки спецконтроля, потом последовала за ним на стоянку такси. С любопытством Энн наблюдала, как парень пытался найти машину. Это ему никак не удавалось. Наконец он приблизился к группе таксистов-эмигрантов из Советского Союза. Евреи почему-то так набросились на бедного русского, что, казалось, собирались его побить.

Энн пришла парню на помощь. После короткого разговора выяснилось, что им еще и по пути. Она все-таки нашла машину и пригласила в нее нерешительного русского. Сейчас она наблюдала за ним, по привычке отмечая всякие детали. У него не было багажа, только виниловая сумка и кожаный портфель.

Судя по всему, он в краткосрочной служебной командировке.

— Вы бывали в Глен-Коуве раньше? — спросила его Энн по-русски с сильным акцентом.

Он вздрогнул, нервно улыбнулся и кивнул.

— Вы надолго в Америку? — спросила Энн.

Он, похоже, тщательно обдумывал свой ответ, словно этот вопрос был для него крайне важен. Он ответил на ученическом английском:

— Я приехал сюда работать.

— А я работаю в Мюнхене.

— Вот как…

«Интересно, почему его не встретили?» — подумала она. — Хотя это, может быть, и не так удивительно. Ведь за русскими машинами все время следит ФБР, поэтому если они не хотят привлекать к кому-то внимание, то отправляют без сопровождения. Разумеется, чиновник на паспортном контроле в аэропорту сообщит ФБР о прибытии русского с дипломатическим паспортом, но пока никакого «хвоста» Энн не замечала.

Она бросила взгляд на портфель, лежавший у него на коленях. Она была уверена, что в нем какие-то документы. В последнее время русские стали меньше пользоваться шифрованной радиосвязью, больше полагаясь на курьеров. Энн Кимберли считала, что в этом есть и ее заслуга. Ведь она занималась раскрытием их шифров. Шифры у русских были неплохие, но отнюдь не идеальные.

— Здесь так жарко, — вновь заговорила Энн.

— Влажно, — отозвался русский.

— Это еще ничего, в Вашингтоне хуже. А в Мюнхене хорошо.

Энн подумала, что его зажатость происходит от свойственной русским подозрительности, от необходимости следовать бюрократическим инструкциям и, видимо, частично оттого, что он находился в компании с иностранкой, которая вдобавок еще и старше.

— Я была в Москве один раз, а в Ленинграде — два. Вы сами откуда?

Лицо у русского исказилось от переживаний. Видимо, он считал, что эта якобы случайная встреча на самом деле не случайна. Но Энн никаких специальных целей в общении с ним не преследовала.

— Я из Саратова, — ответил русский.

— Я знаю, это на Волге, — кивнула Энн. Она заметила, что глаза у него на секунду расширились. Затем он отвернулся к окну.

Энн Кимберли посмотрела вперед. В небо взлетали ракеты. Энн потянулась и похлопала русского по плечу. Он машинально схватился за портфель. Энн указала ему на лобовое стекло и пояснила:

— Праздник. День поминовения всех погибших. Как у вас День Победы, 9 Мая.

Похоже было, что он не столько рад таким познаниям о его стране, сколько насторожен этим.

— Да, праздник, — пробормотал русский.

— Меня зовут Энн Кимберли. А вас?

Он немного помедлил, но все-таки ответил:

— Николай Васильевич.

— Моего жениха тоже зовут Николай, по-английски — Николас.

Это совпадение, похоже, не произвело на русского впечатления.

«Интересно, — подумала Энн, — почему он едет в Глен-Коув, а не на Шестьдесят седьмую улицу?»

— Вы будете работать в советской миссии при ООН?

— Да. — На этот раз он не отвел взгляд, а как-то стеснительно посмотрел на Энн. — Вы надолго сюда?

— Возможно, — ответила она.

Она вспомнила, что раньше читала о советской миссии. Половина ее сотрудников были «чистыми» дипломатами, четверть — агентами КГБ, а еще четверть — оперативниками КГБ и ГРУ. Кто же этот Николай Васильевич? На сотрудника КГБ не похож, нет достаточной утонченности. Да, скорее всего, он из ГРУ. Такой серьезный и дисциплинированный. Видимо, в портфеле какие-нибудь документы. Портфель, разумеется, снабжен специальным защитным устройством. В голове у русского тоже полно информации. Здесь защита проще — таблетка цианистого калия. Не исключено, что этот русский вооружен, и вряд ли обычным пистолетом. Какой-нибудь хитрой штукой из 14-го управления.

Машина остановилась.

— Этот фейерверк собрал впереди целую толпу, — сказал таксист.

— Я пойду пешком, — заметила Энн. Она посмотрела на русского. — Так будет быстрее, Николай. Я покажу вам дорогу.

Он нерешительно посмотрел на часы.

— Вот увидите, мы дойдем быстрее, — настаивала Энн. — До дачи советской миссии всего минут пять ходьбы. Вы же туда направляетесь?

Николай кивнул, но не двинулся с места. Энн улыбнулась и пожала плечами, затем достала из кошелька двадцатидолларовую купюру и положила ее на портфель.

Он недоуменно уставился на деньги. Энн взяла свою сумку, открыла дверцу и уже собиралась выходить, но повернулась к Николаю и после некоторых колебаний сказала:

— Вы очень красивы, Николай. Вам надо остаться в Америке. Американские девушки будут сходить по вас с ума. И еще. Передайте привет Виктору Андрову. — Энн подмигнула русскому и выбралась из машины.

Она зашагала вдоль дороги, по которой медленно ползли машины, с помощью полицейского перешла Дозорис-лейн, прошла мимо ворот русской дачи и вскоре оказалась на территории поместья ван Дорна. На дорожке у входа она показала паспорт охраннику. Хотя ее имени не было в списках гостей, охранник кивнул, потому что помнил Энн и знал ее сестру, Кэтрин.

— Вас подвезти, мисс Кимберли?

— Нет, я сама доберусь. — Она задумалась на секунду. — А Николас Уэст еще не приехал?

Охранник просмотрел список.

— Нет, мэм.

Николаса не было ни в клубе, ни на работе, ни дома. Дежурный в Лэнгли сказал что-то неопределенное. У Энн появились кое-какие подозрения, но к любовным делам это отношения не имело.

Она глубоко вздохнула и стала подниматься к дому. Вот он и показался, сияющий огнями, за очередным поворотом. В этот раз было несколько причин, заставивших Энн приехать: она хотела увидеться с Ником, ей часто звонила Кэтрин, в шифрованном послании О'Брайен просил ее предоставить некую важную информацию. Но, помимо того, ее вела интуиция. Ее работа в АНБ заключалась в том, чтобы перехватывать в эфире закодированные донесения и расшифровывать их. С годами Энн приобрела такой опыт, что ей иногда казалось, будто у нее появилась способность к телепатии. Сейчас она чувствовала в воздухе нечто, и, хотя это нечто не было каким-нибудь секретным сообщением, над ним стоило поломать голову.

53

Двустворчатые двери, ведущие в сад, открылись, и в кабинет вошел Джордж ван Дорн. Он посмотрел на Абрамса и, казалось, был больше удивлен его белым сафари, чем перевязанной ногой, царапинами на лице и самим фактом того, что Тони жив.

Ван Дорн поздоровался с Кэтрин и спросил Абрамса:

— Вы хотели меня видеть?

— Вполне возможно, — ответил Тони. Джордж ван Дорн был достаточно опытным человеком для того, чтобы понять психологическое состояние агента, только что вернувшегося с опасного задания. В таком состоянии у людей обычно появлялись злость, сарказм, неуважение к старшим.

— Присядьте, Абрамс. И давайте ваш стакан, — предложил ван Дорн.

— Я постою. А пить я не хочу.

Ван Дорн сел за свой стол.

— С чего начнем?

— Я хотел бы вас спросить, кто еще должен был бы присутствовать при нашей беседе?

— Есть один человек, но в данный момент он исчез.

— Я знаю про О'Брайена, — вставила Кэтрин.

Ван Дорн молча посмотрел на нее. Абрамс продолжил:

— Я обнаружил нечто очень важное и хочу, чтобы эта информация дошла до официальных властей.

— Если будет такая необходимость, она дойдет и до самых верхов.

— Где гарантии, что вы не предатель? — спросил Абрамс.

— По некоторым признакам меня можно было принять за «Талбота», так что ваши опасения оправданны.

— Я не сказал, что вы «Талбот». Его я уже встретил.

— Вот как? — улыбнулся ван Дорн.

— Тони, ты можешь говорить открыто, — вмешалась Кэтрин.

— Хорошо, у меня нет другого выбора.

Ван Дорн заметил:

— Пемброук рассказал мне о том, что произошло на станции. С их стороны это был отчаянный ход. Как вам удалось от них отбиться, Абрамс?

Тони пожал плечами.

— Об этом потом. А сейчас я покажу вам то, о чем просил Эванс. — Абрамс достал из кармана свернутый платок и расстелил его на столе перед ван Дорном. — Похоже на золото.

Ван Дорн осторожно взял крупинку металла.

— Да, хорошая работа. Дверь или окно?

— Двустворчатые двери. Что это означает?

Ван Дорн пропустил вопрос мимо ушей.

— Они видели, что вы соскребали металл?

— Думаю, нет.

— А как же они вас раскусили? Полиграф?

— Нет, видимо, они поняли, что я прогулялся по дому.

— Хорошо. Что еще вы обнаружили?

— Мне поручили посмотреть предохранительные коробки, обратить внимание на телевизоры и приемники, а также на большую наружную антенну.

Ван Дорн задал Тони несколько вопросов, делая пометки в блокноте.

— Отличная работа, Абрамс, — наконец сказал он. — Но убить вас в туннеле они решили не из-за этого. Так что же вы такого сделали или могли увидеть, что толкнуло их на столь серьезный шаг?

Абрамс подошел к стене, снял с нее одну из фотографий и положил на стол перед ван Дорном. Это был снимок Генри Кимберли.

Ван Дорн встал и с силой потер свой тяжелый подбородок. Он взглянул на Кэтрин и понял, что она все знает. Джордж ван Дорн несколько раз встряхнул головой, затем протянул руку, взял со стола стакан Абрамса и осушил его в два глотка. После этого тяжело опустился в кресло.

— Боже мой!

Абрамс подождал, пока ван Дорн придет в себя.

— У меня есть кое-что еще. Но прежде я хотел бы получить ответы на несколько вопросов.

Ван Дорн вновь поднялся.

— Послушайте, Абрамс: я ценю ваши усилия, но я обычно не делюсь конфиденциальной информацией со своими агентами.

— Я и не считаю себя таковым. Просто я оказал услугу человеку, которого уважал. Я обнаружил нечто важное и готов сообщить вам это, но прежде должен узнать, ради чего я рисковал своей жизнью?