Одиссея Талбота

Кимберли ничего не ответил, и она продолжала:

— Я часто пыталась представить себе, как мы с тобой встречаемся. Но даже в самых диких мыслях не могла бы предположить, что мне придется направить на тебя дуло своего пистолета.

Кимберли натянуто улыбнулся:

— И я тоже. — Он внимательно посмотрел на нее. — Да, Кейт, я, как и ты, часто представлял себе нашу встречу. Но это не было фантазиями, ведь я твердо знал, что однажды вернусь.

Она посмотрела на стол:

— Ну да, ты же собирался стать президентом.

Он кивнул и тихо проговорил:

— Я хотел использовать остаток своей жизни, чтобы получше узнать тебя и Энн.

— Серьезно? А с чего ты взял, что мы с Энн стали бы общаться с предателем?

— Предательство — понятие относительное. Меня вела моя вера. Я бросил друзей, семью, состояние ради возможности служить той идее, в которую верил. Так в те годы поступали многие люди.

Она нервно рассмеялась:

— А теперь ты хочешь сказать, что больше не веришь? Хочешь загладить вину перед семьей и страной?

Он пожал плечами:

— Я бы солгал, если бы сказал, что больше не верю. И заглаживать вину я не собираюсь. — Кимберли понизил голос. — Ты должна понимать, что, когда человек затрачивает столько сил и времени, ему очень тяжело потом признаться, что все сделанное им было ошибкой. А когда иностранец попадает в Москву, ему трудно вернуться домой. Потому что именно в Москве ты начинаешь понимать, что такое власть, и начинаешь ее ценить. — Он глубоко вздохнул. — Это способен понять только человек моего возраста.

— Я знаю многих твоих ровесников. Они тоже вряд ли поняли бы тебя. Ты предал всех, кто в тебя верил. Ты не побоялся подвергнуть колоссальной опасности весь мир. Ты бессердечный человек, Генри Кимберли, и у тебя не может быть ни совести, ни веры. Так что не стоит об этом говорить. Ты способен только на предательство. — Неожиданно из глаз Кэтрин хлынули слезы, голос задрожал. — Ответь мне всего на один вопрос. Почему? Почему ты так поступил со мной?

Кимберли задумчиво покачал головой.

— Что я могу тебе ответить, Кейт? Обстоятельства оказались выше меня. И все же… И все же самыми счастливыми минутами в моей жизни были те, когда во время последнего отпуска я взял вас с Энн в Центральный парк. Мы держались за руки и смеялись над обезьянками.

— Замолчи!

Кимберли осторожно спросил:

— Мне можно идти?

Кэтрин вытерла слезы.

— Идти? Куда?

— Разве это так важно? Во всяком случае, в Москву я больше не вернусь. Я просто… хочу побродить по стране… Хочу найти где-нибудь покой. Я им больше не очень-то нужен. Я уже давно не герой. Я теперь не опасен. Я просто старый человек.

Кэтрин откашлялась и жестко спросила:

— Кто третий «Талбот»?

Брови Кимберли удивленно поползли вверх:

— Какой третий «Талбот»? Никакого третьего нет. Вернее, он существовал много лет назад, но давно умер.

Кэтрин в упор посмотрела на отца:

— Ты лжешь!

Он пожал плечами и тихо повторил:

— Так мне можно идти? Ну, пожалуйста…

— Нет.

Кимберли помолчал несколько секунд.

— И все же я думаю, я могу уйти. Ты же не выстрелишь в меня, Кейт? Я рад, что мы встретились. Надеюсь, я тебя еще увижу. — Он начал медленно поворачиваться.

— Нет, нет, — закричала Кэтрин, — ты не уйдешь отсюда! — Она взвела курок большого автоматического браунинга.

Генри Кимберли повернулся к дочери спиной. Он посмотрел на нее через плечо и подмигнул.

— Пока, малышка Кейт.

Он уходил в полумрак мансарды, направляясь к люку. Кэтрин напряженно следила за ним. Дуло ее пистолета все время было нацелено ему в спину. Мысли вихрем проносились у нее в голове. Она подумала о Патрике О'Брайене. Вот кто был ей отцом все эти годы. А Генри Кимберли — совсем чужой ей человек, и его русские хозяева убили О'Брайена.

Патрик не разрешил бы Кимберли уйти. И он не простил бы Кэтрин, если бы она отпустила своего отца. Генри Кимберли должен заплатить по счету.

— Стой! — выкрикнула Кэтрин.

Он уходил.

Грохот выстрела, казалось, сотряс мансарду, эхом отдавшись по углам. У Кэтрин зазвенело в ушах. Остро запахло сгоревшим порохом. Генри Кимберли остановился и оглянулся. Его лицо было бесстрастно. Он не удивился, что дочь выстрелила. Он не обрадовался, что она промахнулась. Они оба понимали, что этот выстрел был жестом отчаяния.

Кимберли наклонился и исчез в проеме люка.

Кэтрин почувствовала, что ноги не держат ее. Она пошатнулась и упала в кресло. Его кресло. Стоявшее за его столом. Вокруг были разбросаны листки с его речью.

Кэтрин уронила голову на стол и разрыдалась.

* * *

Марк Пемброук сидел на полу в темной нише, в северной части мансарды. Вдруг он услышал шаги и увидел с десяток мужчин и женщин, направлявшихся к лестнице, расположенной как раз напротив Марка. Лица их были бледны, глаза слезились. Пемброук взял наизготовку свою М-16. Ему стало трудно дышать. Он захлебывался собственной кровью, но голова еще оставалась ясной.

До русских было не больше тридцати футов. Было видно, что многие вооружены. Подойдя к лестничному проему, они с удивлением заглядывали вниз, на полуразрушенную лестницу. Снизу что-то кричали находившиеся там охранники.

Судя по всему, уцелели только несколько верхних ступеней. Русские, видимо, обсуждали, каким образом и кто первый должен воспользоваться остатками лестницы, — связистам спускаться из мансарды или охранникам подниматься наверх.

Наконец вперед вышел мужчина в костюме и прекратил препирательства. Держался он уверенно. «Андров! Виктор Андров!» — пронеслось в мозгу у Пемброука. Люди возле лестницы расступились, и Андров начал осторожно спускаться вниз. Марк быстро снял со своей винтовки глушитель и дал очередь в потолок.

— Андров! Стоять! — громко закричал он.

Русские попадали на пол. Марку стали хорошо видны голова и плечи Андрова, который уже успел спуститься на несколько ступеней. Пемброук сильнее уперся спиной в стену.

— Андров! Ты знал, что Арнольд Брин — мой отец? — громко спросил он.

Андров открыл было рот, но Пемброук не дал ему ответить. Он нажал на курок. Несколько пуль ударили Андрова в голову, выбрасывая маленькие фонтанчики крови. Он нелепо взмахнул руками и полетел вниз.

Пемброук подумал, что при других обстоятельствах он прикончил бы Андрова более изощренным способом, но хорошо уже хотя бы то, что мерзавец достался именно ему.

Марк кашлянул, и грудь пронзила острая боль. Он увидел, как остальные русские толпятся у лестницы. Эти люди Пемброуку были не интересны. Он спокойно наблюдал, как очередная фигура скрывается внизу. В мансарде стало темнее, а может, у Марка просто закружилась голова. Но одно лицо вдруг показалось ему знакомым. Нет! Этого не может быть! Пемброук решил, что у него начинаются галлюцинации.

71

Энн Кимберли прижала к шее ватный тампон. Она оглядела бесконечные ряды электронных приборов: сверхчувствительные радиоприемники, шифровальные машины, аппаратура спутниковой связи, глушилки.

— И это называется дипломатическим учреждением! Вот мерзавцы!

Она села в кресло перед большой радиоустановкой 5М-35 и осмотрела контрольную панель. Прибор, похоже, не пострадал от взрывов и перестрелки. Он был включен. Крутилась бобина, в Москву летели очередные шифрованные сообщения. Энн нашла на панели нужную кнопку и выключила аппарат. Молчание русских в радиоэфире должно сразу же насторожить АНБ.

Энн пробежала глазами по напечатанной по-русски инструкции, укрепленной на передней стенке радиоустановки.

— Чертов язык! Что это за слово, Абрамс?

— Шифратор.

— А, понятно. Специальное устройство, шифрующее речевую информацию. Хорошо. Мы его вырубим.

Энн щелкнула тумблером.

Саттеру удалось отыскать выключатели вытяжки, и помещение стало постепенно проветриваться. Все сняли противогазы, хотя остатки газа еще продолжали раздражать глаза.

Камерон был уже у телефона и разговаривал с ван Дорном:

— Да, это Камерон, мистер ван Дорн. Подождите с минометом. У нас здесь все в порядке. Энн Кимберли сейчас выйдет на связь с русскими. Да, сэр. Все нормально. Я буду докладывать обстановку.

Абрамс оглядел огромный зал.

— Мне кажется, это место не слишком хорошо защищено от ЭМИ, — сказал он, обращаясь к Энн.

— Да уж, — улыбнулась Энн.

Она потянулась вперед, щелкнула каким-то тумблером и поправила на голове наушники и микрофон, затем посмотрела на часы. Без десяти двенадцать ночи в Нью-Йорке и без десяти восемь утра в Москве.

— Оставайся, мне может понадобиться твоя помощь, — сказала Энн Абрамсу.

Тони кивнул. Он еще раз осмотрел помещение. На одном из самых больших металлических шкафов с какими-то приборами он увидел Саттера — тот устроил там наблюдательный пункт. Гренвил и Джонсон тщательно проверяли зал, заодно разбивая стекла, чтобы улучшить вентиляцию.

Энн начала говорить по-русски:

— Всем, кто меня слышит! Я — Энн Кимберли, гражданка Соединенных Штатов Америки. Я нахожусь в Глен-Коуве, в одном из зданий миссии СССР при ООН. Москва, подтвердите прием! — Она повернулась к Абрамсу. — Черта с два они подтвердят прием. И они прекрасно знают, откуда я говорю. Но в любом случае после этих моих слов на ноги должны быть поставлены все. АНБ уже перехватило мое сообщение, равно как и ЦРУ. Думаю, они уже проинформировали Белый дом, Пентагон и Кэмп-Дэвид. Я сделаю сейчас небольшую паузу и дальше уже пойду ва-банк. Кстати, как мой русский?

— Ничего, но произношение могло бы быть и лучше.

— Другими словами, дерьмово, да? — Энн пожала плечами. — Что поделаешь. На работе я только слушаю русскую речь, а говорить приходится очень редко. — Она подумала несколько секунд. — Послушай, почему бы тебе не попробовать самому? В любом случае, мы же исходили из того, что ты будешь моим дублером. Так что давай, бери второй микрофон.

Абрамс задумчиво посмотрел на Энн и подошел ко второму микрофону.

— Итак, эта передача может стать самой важной в истории человечества. Не волнуйся. Тони, все будет нормально. Я рядом. Ты в эфире. Представься. — Энн нажала кнопку.

Абрамс заговорил в микрофон:

— Это Тони Абрамс, гражданин США. — Он повторил фразу, которую произносила Энн, и, набрав в легкие побольше воздуха, продолжал: — Я обращаюсь с прямым посланием к лидерам в Кремле, Белом доме и Пентагоне. Всем тем, кто может развязать атомную войну. Если на спутнике «Молния-36» будет взорвано ядерное устройство, то у Соединенных Штатов Америки не останется другого выбора, кроме как нанести по СССР ответный ракетно-ядерный удар.

Абрамс говорил еще с минуту, объясняя сложившуюся ситуацию, затем щелкнул тумблером выключения микрофона.

— У меня все.

Энн посмотрела на него и кивнула:

— Хорошо, я сейчас сделаю заявление по-английски. Во-первых, у аппаратов в Москве уже наверняка появились люди, знающие английский. Кроме того, мне хочется поговорить с Вашингтоном и штаб-квартирой АНБ в Форд-Мэде.

Абрамс вытер пот со лба.

— А я пойду прогуляюсь. Счастливо!

Он вышел из зала. Энн снова заговорила в микрофон:

— Повторяю, я — Энн Кимберли. На этот раз я обращаюсь к своим коллегам в Агентстве национальной безопасности. Прошу подтвердить прием.

Повисла длинная пауза. Энн повторила обращение. Наконец в динамике что-то щелкнуло.

— Энн, говорит Чет Форбз из Форд-Мэда. Я понял тебя.

— Понял, Чет? Как ситуация?

В голосе Чета все еще чувствовалась какая-то неуверенность, но постепенно она уходила. Голосовые анализаторы показывали, что говорит действительно Энн Кимберли, сотрудница АНБ. И передача действительно ведется из здания миссии СССР при ООН в Глен-Коуве. Поэтому после нескольких вводных слов Чет Форбз сказал:

— Система защиты от ядерного нападения «Норад» приведена в полную боевую готовность. В такое же положение приведены стратегические ядерные бомбардировщики и подводный флот. Соответствующие команды отданы на батареи «першингов» и крылатых ракет, размещенных в Европе. Президент в Кэмп-Дэвиде полностью контролирует ситуацию.

Энн спросила по-русски:

— Москва, как поняли Форд-Мэд?

Москва не отвечала.

Энн сделала глубокий вдох и задала вопрос:

— Чет, вы можете устроить прямой разговор между президентом и Москвой?

— Президент США пытается сейчас выйти на Председателя Совета министров СССР.

— Передай в Кэмп-Дэвид, что помощник президента Джеймс Аллертон является советским агентом, — отчеканила Энн.

Форбз молчал несколько секунд, затем сказал несколько ошарашенным голосом:

— Хорошо, выполняю. — Он снова помолчал. — Знаешь, Энн, мы не представляем себе, как ты оказалась на «Зеленой лужайке» (так в АНБ называли советский комплекс в Глен-Коуве), но в любом случае мы этому рады, поскольку твое сообщение имеет для нашей страны огромное значение.

— Надеюсь, что они меня слушают, — ответила Энн. — Вы слушаете меня, господин Председатель Совета министров?

Но Москва по-прежнему молчала.

* * *

Тони Абрамс быстро прошел в северную часть мансарды и наклонился над Марком.

— Пемброук?

Тот медленно открыл глаза. Лицо его было очень бледным.

— Как дела? — спросил Тони.

— По сравнению с чем?

— Послушай, — улыбнулся Абрамс, — сейчас ван Дорн подошлет большой грузовой вертолет, который всех нас отсюда заберет. Скоро ты будешь в госпитале.

— Хорошо. Туда мне и надо. Как наши дела?

— В основном мы добились успеха. Но ядерная война все еще на носу. Энн говорит с Москвой. Теперь дело за русскими.

— Да… Иваны ведь непредсказуемы. А сколько времени?

— Около полуночи. Ждать осталось недолго.

— Это верно. И свою часть задания мы выполнили, так?

— Да.

— Я потерял много хороших ребят. Скоро будет точно известно сколько. Послушай, Абрамс, а ведь мое предложение все еще остается в силе. Ты настоящий профи.

— Спасибо, но я уже связан обязательствами.

— Обязательствами перед кем?

— Перед «Красными дьяволами».

Пемброук внимательно посмотрел на Абрамса:

— А это кто такие? Никогда не слышал.

— Сугубо секретная организация. Ну ладно, я ведь пришел только проведать тебя. Ты можешь побыть один еще немного?

— Я всегда один и всегда в порядке. Но за то, что навестил, спасибо.

Абрамс поднялся. Пемброук посмотрел в сторону лестницы.

— Несколько русских… По-моему, технический персонал… Я дал им уйти.

— Ну и хорошо. Лежи спокойно.

— Среди них был Андров.

Марк закашлялся, и на его губах запузырилась кровавая пена. Абрамс снова наклонился к нему. Пемброук словно силился что-то вспомнить и наконец сказал:

— Я убил его. Будь другом, посмотри, он там? Но осторожнее, старик, внизу охранники.

Абрамс медленно подполз к лестнице и посмотрел вниз. Только обломки дерева. В мансарду вела приставная лестница. Никаких трупов.

— Видимо, охранники забрали трупы с собой.

Пемброук кивнул.

— Да, им от нас досталось. Я точно помню, что разнес этому сукину сыну голову.

— Я верю.

— Джоан… Джоан Гренвил… Она там, в грузовом лифте, — с трудом проговорил Марк. — Возьми несколько моих людей…

— Не беспокойся, все будет нормально, — ответил Тони. Он не хотел говорить Пемброуку, что у него лишь несколько людей и осталось. Он сам выведет Джоан. — Не волнуйся, теперь мы управимся и без тебя. — Абрамс посмотрел на часы. — Мне надо идти.

— Подожди, подожди… Послушай, я видел…

— Кого?

— Мне показалось, что я брежу… Но я точно помню…

— Кого ты видел?

— Патрика О'Брайена.

Абрамс застыл в изумлении.

— Где ты его видел?

Пемброук указал подбородком:

— Там.

— Этого не может быть.

— Может. Он был одет в черное.

Абрамс ошарашенно посмотрел на Марка.

— Да… Значит, ты видел его…

— Не смейся.

— Нет, я не смеюсь. Я тебе верю.

Они помолчали, потом Пемброук спросил:

— Ну и что ты собираешься делать?

— А что бы сделал ты? Задание выполнено, деньги заработаны. Надо ли напрягаться и работать сверхурочно?

Марк кивнул:

— Если бы я мог, я бы напрягся.

— Значит, говоришь, внизу? — спросил Абрамс.

— Да, внизу. Надо осмотреть кабинет Андрова. Если против О'Брайена и есть какие-то улики, то они должны быть в кабинете Андрова. И О'Брайену необходимо их уничтожить, прежде чем скрыться.

Абрамс шагнул к лестнице.

72

Генри Кимберли быстро шел по длинному пустынному коридору первого этажа. В дымном полумраке пахло сожженным порохом. Кимберли остановился у иссеченной пулями двери кабинета Андрова. Он подумал, что Виктор может быть здесь, ведь ему необходимо было разобраться с секретными документами.

Кимберли толкнул дверь, и она поддалась. Он вошел в слабо освещенную комнату. Неожиданно над самым его ухом раздался щелчок взводимого курка.

— Генри Кимберли, я полагаю?

Кимберли чуть заметно кивнул. Он осторожно повернул голову и увидел человека в черном комбинезоне парашютиста.

— Патрик… — едва слышно прошептал Кимберли. О'Брайен кивнул.

— Все думали, что ты погиб…

— И о тебе думали то же самое, — улыбнулся О'Брайен.

Кимберли перевел взгляд на пистолет О'Брайена:

— Если ты собираешься со мной покончить, то делай это быстрее. Еще одной такой встречи я не выдержу.

О'Брайен опустил оружие.

— Я мельком видел тебя в мансарде. Андров, вероятно, так беспокоился за свою шкуру, что не успел сообщить тебе…

— Что сообщить?

— Что я один из вас, — сказал О'Брайен.

— Нет… Этого не может быть, — прошептал Кимберли.

— Почему же? Во время войны я был под серьезным подозрением. И скажу тебе, вполне обоснованно. А вот на тебя подозрения тогда не падали. — О'Брайен на несколько секунд задумался. — Так вот, это я должен был исчезнуть и оказаться в Москве. А ты, Генри, должен был вернуться домой и заниматься фирмой. У тебя была семья, к тому же положение и связи твоих родителей… Но в Москве рассудили по-другому.

— Да.

— А мы ведь не привыкли обсуждать приказы?

— Нет, не привыкли, — тихо повторил Кимберли. Он оглядел кабинет, и его взгляд наткнулся на распростертое тело Клаудии Лепеску. — А где Андров?

— Я сам его жду. Ты его видел? — пожал плечами О'Брайен.

— Он может быть в подвале со всеми. Пойдем туда. — Кимберли направился к двери.

О'Брайен не двинулся с места.

— Мы подождем его здесь, — сказал он.

— Зачем?

— Потому что, за исключением вас двоих, никто в Америке не знает, что я жив. К тому же я считаю, что этот раунд мы проиграли, и я не хочу, чтобы Андров попал в руки наших соотечественников.

Кимберли медленно кивнул:

— Да-да… Я полагаю, Москва поймет…

— Уверен, что поймет, — заявил О'Брайен твердо.

— Так значит, это тебе предстоит стать очередным Президентом США?

— Возможно, — ответил Кимберли, — но для этого нужно еще дождаться взрыва.

— Вероятно, это произойдет через несколько минут.

— Может быть. — О'Брайен махнул Кимберли рукой. — Давай подождем Андрова здесь. — Он уселся на подоконник. Кимберли подошел поближе. — Видишь ли, Генри, может, тебе и нелегко приходилось в Москве, но ты не представляешь, что такое быть двойным агентом. Я играл в одну из самых сложных мужских игр — я возглавлял американскую разведывательную группу, укомплектованную очень умными людьми, нашими ветеранами, и в то же время обеспечивал информацией наших друзей из Москвы.

— Как это тебе удавалось? — спросил Кимберли.

— С помощью зеркал, — усмехнулся О'Брайен. — Приходилось быть и иллюзионистом, и акробатом, и жонглером. Это трудно, мой друг. Скажем, только за прошлый год мне пришлось создать перед своими партнерами по УСС видимость того, что они работают над важнейшей проблемой — ядерным «Ударом», обеспечивая в то же время надежное прикрытие «Удара» для русских. — Кимберли понимающе кивнул. — Дело осложнялось тем, что ван Дорн, Арнольд Брин и еще несколько человек прорвались-таки к некоторой информации об «Ударе» и требовали от меня активных действий. Мне удалось на некоторое время отвлечь их и заставить заниматься ложными направлениями, типа атомного взрыва на Уолл-Стрит или плана по выведению из строя всех американских компьютеров. Но в конечном счете они вновь и вновь выходили на ЭМИ. Эти ветераны — крепкие орешки, Генри.

— Да, пожалуй. А дневник?

О'Брайен широко улыбнулся:

— Это был одновременно и гениальный ход и акт отчаяния. К тому времени я уже находился в цейтноте. Я бросил им эту кость, рассчитывая, что охота на «Талбота» сорокалетней давности разбудит в них ностальгию и целиком захватит их. Я-то ведь знал, кто является «Талботом». Им был я. Я не знал, что ты тоже «Талбот».

— И твой план стал началом цепной реакции, не так ли?

— Да. — О'Брайен улыбнулся еще раз. — Сначала меня чуть не убил этот идиот Торп. Потом Тони Абрамс, которого в это дело втянула твоя дочь, оказался умнее, чем я думал. Я решил убрать его и использовал Клаудию, чтобы заманить его в ловушку. Она думала, что работает на Москву. Абрамс же посчитал, что с ним пытался расправиться Торп. Я всех запутал. Они верили тому, что я говорил, но не понимали, что говорю я о себе. — О'Брайен рассмеялся.

— А сюда ты как попал? — спросил Кимберли.

— Прыгнул с вертолета.

— Ты смелый, Патрик, ты всегда был таким.

— Да. Это помогало мне выжить тогда, когда другие погибали. И еще я жестокий. — О'Брайен мрачно посмотрел на Кимберли. — И очень властолюбивый. Я должен быть первым.

— Но в нашем плане кандидатом являюсь вроде бы я. — Кимберли недоуменно посмотрел на О'Брайена.

— Андров говорил мне об этом. — О'Брайен выглянул в окно и пожал плечами. — Ты знаешь, Генри, если операция «Удар» пройдет нормально, то мы с тобой окажемся двумя самыми могущественными людьми в Америке.

— Есть еще один наш соотечественник, который должен быть вознагражден за свои заслуги. Джеймс Аллертон. Андров говорил тебе?

О'Брайен презрительно скривился.

— Говорил. Ну и что? Аллертон слабак. Если бы не его дешевый авторитет, Москва давно выбросила бы его на свалку.

— Но не выбросила. И он должен войти в наш триумвират.

Глаза у О'Брайена сузились.

— В Кэмп-Дэвиде за Джеймсом присматривает мой человек из числа сотрудников Секретной службы. У него инструкция: что бы ни случилось, Аллертон не должен покинуть Кэмп-Дэвид живым.

Кимберли посмотрел на пистолет в руке О'Брайена.

— Значит, нас останется двое. Не слишком ли много?

О'Брайен отсутствующе кивнул, как бы соглашаясь с собственными мыслями.

— Видишь ли, Генри, у меня беспроигрышное положение. Даже если сегодня верх возьмут США, мне ничего не стоит доказать, что я герой, чудом избежавший гибели. Конечно, я смогу это сделать только в том случае, если ни ты, ни Андров не попадете к американцам.

— Зачем я открыл эту дверь? — прошептал Кимберли.

— Ты здесь ни при чем. Я все равно подозревал о существовании третьего человека и твердо решил убрать его при первой возможности. Конечно, дело несколько осложняется тем обстоятельством, что этим человеком оказался ты, мой старый друг.

— Значит, если сегодня победит Москва, ты будешь президентом? Если Москва проиграет, то ты вновь становишься тем, кем был — руководителем организации ветеранов УСС — и спокойно поджидаешь, когда же Москва наконец выиграет?

— Точно. А ты, Генри, к сожалению, в любом случае становишься помехой.

— Мы можем бежать вместе в Москву, — с надеждой проговорил Кимберли.

— Я не хочу ехать в Москву, — отрезал О'Брайен. — Я хочу оказаться завтра либо в своей фирме, либо в Овальном кабинете. Помни, ни один уважающий себя разведчик не должен превращаться в изгоя. Он должен предусмотреть более привлекательные варианты в качестве награды за то напряжение, в котором он живет.

— Москва не наградит тебя, не надейся, — сказал Кимберли. — Там в конце концов узнают, что ты убил меня… и Андрова. — Взгляд Генри Кимберли вновь упал на пистолет О'Брайена. — Послушай, Патрик, это… Это нечестно… Они хотят, чтобы я остался жив… Москва хочет, чтобы…

— Какое мне дело до того, чего хочет Москва? — отрезал О'Брайен. — Они создают предателей, и они же требуют от нас верности. Москва для меня — только средство, единственное средство оказаться в Белом доме. Как варвары ставили и свергали последних римских императоров, так и московские варвары ныне посадят на трон императора Америки.

— И низвергнут тебя в любой момент, — быстро добавил Кимберли. — А вдвоем нам было бы спокойнее.

— Возможно. Но я считаю, что власть неделима. Извини, старина…

— Нет! — Рука Кимберли рванулась к карману пиджака.

О'Брайен выстрелил трижды, все пули попали Кимберли в сердце. Он рухнул, словно спиленное дерево.

О'Брайен посмотрел на своего бывшего соратника по оружию и компаньона.

— Теперь я остался один.

73

Тони Абрамс прошел к лестнице на первом этаже и увидел, что тело Меткова уже убрали. Он осторожно вошел в комнату дежурных. Дэвис еще оставался там, а тело Лары исчезло. Тони выглянул в коридор. Там никого не было, но вдали слышались какие-то голоса. Абрамс проскользнул к двери кабинета Андрова. На месте замка в ней зияло несколько пулевых отверстий. Абрамс сжал винтовку в руках и толкнул дверь плечом.

Около стола Андрова на коленях стоял Патрик О'Брайен. Он торопливо рылся в нижних ящиках. Подняв глаза, он попытался схватить пистолет, лежавший на столе. Абрамс угрожающе прицелился, и О'Брайен убрал руку со стола.

— Вот уж не думал вас здесь встретить, — сказал О'Брайен.

Абрамс молчал. О'Брайен медленно поднялся.

— Кто меня выдал?

— Я сам вычислил.

— Нет, Тони, этого не может быть, — улыбнулся О'Брайен. — Во всяком случае, вам не удастся разубедить меня в том, что я был самым умным двойным агентом в Штатах.

— Да, были, — кивнул Абрамс, — а сейчас уже нет.

— Что вы чувствуете? — спросил О'Брайен. — Вас душит злость, вам кажется, что вас предали, одурачили?

— Пожалуй, последнее. Уж очень убедительно у вас все выходило.

— Спасибо, — с удовлетворением проговорил О'Брайен. — Просто надо заставлять себя верить в то, что делаешь. Я старался поступать так и когда работал с ветеранами, и когда работал с русскими. Не расстраивайтесь. Я сорок лет дурачил лучших контрразведчиков Америки и Англии.

— Скажите, как вы к этому пришли?

— Не знаю, — пожал плечами О'Брайен. — Сначала это был юношеский идеализм. Потом я все понял и хотел порвать с ними, но они показали мне, что не шутят. Меня ранили во время охоты в Юте. В госпитале я решил смириться. Знаете, они жесткие ребята, недаром они победили фашистов. А потом… Это был сорок восьмой год, время расширения их империи. Казалось, еще немного — и весь мир будет у ног большевиков. Потом ход истории немного изменился, но к тому времени я уже привык к своей двойной жизни. У меня не было семьи, и я весь отдался этой игре.

Абрамс посмотрел вниз и увидел тело Генри Кимберли.

— Ваша работа?

— Моя.

— Судя по всему, чужая смерть вас не трогает.

— Смерть в нашем деле — это благо. Если бы государства ограничились только поединками своих секретных агентов в мирное время, не доводя дело до войны, мы бы все от этого только выиграли. Например, если бы мы победили сегодня в нашей тайной операции, то на земле больше вообще не было бы войн. Но благодаря стараниям таких, как вы, ван Дорн и ваши друзья, мы вновь оказываемся на краю войны.

— Лучше жить на краю, чем в пропасти.

— Не скажите. Посмотрим, как вы заговорите лет через пять, при очередном ядерном кризисе.

— Вам-то осталось жить пять минут.

О'Брайен внимательно вгляделся в лицо Абрамса.

— Вы собираетесь меня убить?

— Да.

— Смотрите, не ошибитесь. Помните, я очень нужен американским спецслужбам. Каждый пойманный агент много говорит, а у меня есть что рассказать. Лет на десять хватит.

Абрамс кивнул. Да, это правда. Чем выше пост занимал предатель, тем охотнее спецслужбы шли на сотрудничество с ним ради получения информации.

О'Брайен понял возникшую паузу по-своему. Он явно успокоился и был настроен на разговор.

— Единственной моей серьезной ошибкой за последние годы было то, что я не уничтожил ван Дорна. Но я рассчитывал, что он просто сопьется. — О'Брайен рассмеялся.

— Возможно. Но вам от этого легче не будет.

О'Брайен повернулся и посмотрел в окно.

— Не исключено, что мы еще увидим взрыв.

— Не исключено, — согласился Тони. — Скажите, зачем вы решили инсценировать свою смерть?

— А я и не думал ее инсценировать. Это идиот Торп чуть не убил меня. Я инсценировал сердечный приступ. Большинство парашютистов, у которых не раскрывается парашют, умирают от сердечного приступа еще до того, как разбиваются о землю.

— Что вы задумали на этот раз?

— Ничего. Я пойду с вами. ЦРУ сделает из вас бога, у вас будет все. — О'Брайен вышел из-за стола. — Здесь в стене есть скрытый ход. Через него мы попадем в дежурку.

Абрамс повел стволом винтовки, и О'Брайен направился к двери, расположенной справа от камина. Он нажал на планку на стене, и дверь распахнулась.

— Вы знаете, я всегда пытался себе представить, как все это кончится, но такого конца не ожидал. Понимаете, мне стыдно.

— Идите.

О'Брайен вошел в потайную дверь. За ним последовал Абрамс. Они миновали дежурку и оказались у лестницы.

— Вы мне действительно нравитесь, — произнес О'Брайен.

«Вот этого мне как раз и не надо», — подумал Тони. Вслух он сказал:

— Я решил не доставлять вам лишних мучений и не позорить на глазах у всех, хоть вы этого и заслуживаете.

О'Брайен открыл рот, видимо, собираясь что-то сказать. Тони поднял винтовку и выстрелил. Патрик О'Брайен опрокинулся назад. На лице у него застыло удивленное выражение.