Одиссея Талбота

— Вы знаете, кто убил моего отца? Это ведь не был несчастный случай, разве не так?

— Нет, не был. Те, кто убил твоего отца, организовали убийства еще целого ряда наших товарищей, в том числе родителей твоего нового друга, Питера Торпа. Они почти добрались и до меня. А после войны они чуть не погубили свободный мир. Но мы выяснили все об их деяниях.

Кэтрин задумчиво произнесла:

— Я никогда не думала, что мой отец… Хотя мне всегда казалось, что меня обманывают, я успокаивала себя тем, что он погиб на войне, как другие. А оказывается… Я не мстительна по характеру, но я хотела бы…

О'Брайен кивнул:

— С ними нужно свести и личные, и политические счеты. Так ты с нами?

— Да.

Вечером того же дня Кэтрин позвонила в Берн своей сестре Энн и спросила:

— Ты с ними?

— Да.

— Я тоже.

Сейчас она смотрела на О'Брайена, стоящего у окна. На его лице застыло задумчивое выражение. В этих людях, видимо, есть что-то, что поддерживает в постоянной готовности их ум и тело. Однако они, вероятно, понимают, что тоже смертны. И потому они начали вербовать молодых. Один из них — Николас Уэст. Его принадлежность к их организации внушала ей чувство уверенности. Ведь такой умный и осторожный человек вряд ли ввязался бы во что-то безрассудное или пакостное.

Кэтрин представила себе Питера. Он, судя по всему, не был допущен в сердцевину организации. Инстинктивно Кэтрин подумала, что это решение О'Брайена было, пожалуй, правильным.

Неожиданно в мыслях у нее возникло лицо Тони Абрамса. Он не рвался к ним, и ей это нравилось. О'Брайен тоже предпочитал тех, кто не сразу принимал решение о вступлении в организацию.

Кэтрин подумала о ван Дорнах. Джордж ван Дорн тоже входил в их группу, хотя прямо никогда об этом не говорил. Он не очень нравился Кэтрин, несмотря на то, что она знала мнение О'Брайена о нем, как о весьма неординарной личности. Если бы ее спросили, кто, по ее мнению, мог все эти сорок лет быть предателем, она указала бы на ван Дорна.

Она перебрала в уме Тома Гренвила, Джеймса Аллертона и других, с кем ей приходилось иметь дело за эти годы. В обычной жизни людей оценивают по общепринятым критериям, но в мире секретов и тайн эти критерии не действуют. Никого нельзя понять до конца.

Когда-то О'Брайен сказал ей одну вещь, о которой она сейчас вспомнила:

— Ты должна понимать, что нам не удалось бы уничтожить стольких своих противников и нанести им столько поражений без потерь в собственных рядах. Всегда помни, что в той игре, которую мы затеяли, присутствует элемент серьезного риска. Ты ведь уже была на похоронах нескольких людей, которые умерли не своей смертью.

Сейчас она посмотрела на О'Брайена и спросила:

— Вы думаете, Карбури мертв?

— Конечно.

— Это означает начало чего-то опасного?

— Думаю, да. В воздухе пахнет грозой, мы это чувствуем. Если говорить прямо, то мы располагаем весьма достоверной информацией о том, что в планах русских уничтожение нас к осени.

— Уничтожения кого?

— Нас. Америки. И, кажется, они даже разработали способ уничтожения, который их самих совсем не затронет или затронет в минимальной степени. Это, несомненно, связано с каким-то технологическим прорывом с их стороны. С таким прорывом, который оставляет нас практически беззащитными. Ясно было, что одна из сторон в скором времени совершит скачок через несколько поколений в технологии. До сих пор мы шли с ними почти голова в голову, лишь изредка чуть вырываясь вперед. Теперь же они как-то сумели овладеть современным пространством таким образом, что за несколько месяцев окажутся в следующем столетии. Такое уже случалось в истории: железный пароход «Монитор» расшвырял деревянные корабли конфедератов. Две наши атомные бомбы уничтожили два больших города за доли секунды…

Кэтрин хотела задать мучившие ее вопросы, но слова как будто застряли у нее в горле.

— Мы знаем, что в своих планах они рассчитывают главным образом на человека или людей, которые откроют им ночью ворота. Или на сержанта охраны. Одним словом, на того, у кого в руках ключи.

— На кого-то типа «Талбота»… — задумчиво произнесла Кэтрин. — Мы были так близко к разгадке… Этот дневник, эти бумаги… Что вы имеете в виду? — спросила она, заметив, что О'Брайен сделал жест, как бы отмахиваясь от ее слов.

— Дневник подготовил я. Твой отец не писал его. Прости. Этот чертов дневник был просто приманкой. Я рассчитывал на то, что, если зверь затаился поблизости, он обязательно выйдет на нее и обнаружит себя. И он это сделал. К сожалению всех тех, кто держал приманку в руках, Рандольф Карбури тоже погиб. Но теперь у нас есть след. След волка, оставленный им в мокрой траве.

Кэтрин поставила свой бокал на подоконник.

— Что же было в том дневнике?

— Я поручил одному нашему специалисту сделать разными чернилами записи, якобы относящиеся к разным годам. Сам дневник был приобретен в Лондоне в одной из антикварных лавок. Слуга, нашедший его в одной из кладовок дома Элинор Уингэйт, был моим человеком. Леди Уингэйт искренне поверила в подлинность записей. В подлинность дневника поверили почти все, кто его видел.

— Но… Кого же вы назвали? Вы назвали настоящее имя «Талбота»?

О'Брайен потер подбородок:

— Как же я назову его? Ведь если бы я знал его имя, то давно бы уже уничтожил предателя. В записях содержатся лишь некоторые намеки. Но если «Талбот» читает сейчас дневник, то чувствует себя очень неуютно. Он догадается, что существуют фотокопии документа, и он наверняка проявит себя в погоне за ними.

У Кэтрин вдруг вырвалось:

— Элинор Уингэйт в опасности!

На лицо О'Брайена легла тень.

— Она мертва. Бромптон-Холл сожжен.

Кэтрин пронзила О'Брайена взглядом:

— Вы знали, что так случится…

— Я отправил одного друга присмотреть за ней и ее племянником. Что же касается Карбури… Он знал, что документ поддельный. Но он все сделал правильно. Он как бы случайно оказался в Бромптон-Холле именно в тот день, когда был обнаружен дневник, и именно он порекомендовал леди Уингэйт написать тебе письмо. Он прекрасно осознавал опасность мероприятия по доставке дневника в Америку. Однако, судя по всему, до конца противостоять этой опасности не сумел.

— Я попыталась прикрыть его.

— Да. Но либо он, либо Элинор сказали кому-то о дневнике. Поэтому полковник мертв.

— Я говорила об этом Питеру.

— Я знаю.

Кэтрин надолго замолчала, затем произнесла:

— Питер мог доложить о дневнике по своим каналам.

— Возможно. И даже очень вероятно, что он так и сделал. Это полезно для выманивания зверя из норы.

— Но погибли люди…

— Что ж, это придает всему мероприятию дополнительную правдоподобность. — О'Брайен посмотрел на Кэтрин. — Я всегда говорил тебе, что наше дело сопряжено с опасностью. Думаю, в ближайшее время эта опасность возрастет. Тебе бы нужно носить с собой пистолет.

Кэтрин кивнула. Она догадывалась, что внутри этой организации, вроде бы занятой любительским шпионажем, оставалось место для насильственных действий. Мандат на них эти ветераны получили еще в УСС, а прошедшие сорок лет не разубедили их в праве силовых методов на существование.

— Я беспокоюсь за Энн, — сказала она О'Брайену.

— Ты беспокойся о себе. Энн лучше тебя представляет реальную опасность, которая ее подстерегает.

— И за Ника. — Она вдруг подумала о нем с таким же замиранием сердца, с каким думают о ребенке, играющем на дороге среди машин.

— Нику опасность угрожает с нескольких сторон. Я нанял для него частных охранников.

Кэтрин посмотрела на О'Брайена. С самого начала их совместной работы у нее было какое-то полудетское ощущение, что он переиграет любого. Но тогда… Тогда выходит, что именно О'Брайен и мог быть самым страшным «Талботом», какого только она в состоянии была себе вообразить.

22

Абрамс и Торп вошли в «Полковничью гостиную». С необычной для него любезностью, Питер принес от бара коньяк для Тони и с улыбкой поднял свой бокал:

— За правду.

Абрамс пить не стал.

Патрик О'Брайен и Кэтрин подошли к мужчинам.

— Нашли что-нибудь в клубе? — спросил О'Брайен.

— Карбури, без сомнения, переоделся для ужина. Мы спросили кое-кого, но никто не видел, как он покидал клуб. Я заставил управляющего проверить сейф. Там ничего не было. Ничего примечательного не нашли мы и в номере.

О'Брайен повернулся к Абрамсу:

— Вы связались со своими друзьями в полиции?

— Да. Я сказал им, что речь может идти о деле государственной важности. Они свяжутся с ФБР. Но им нужна дополнительная информация.

О'Брайен кивнул:

— Сообщите им все, что им потребуется. Но фирму в это дело не впутывайте.

Подошел Николас Уэст, и впятером они поговорили еще несколько минут, затем О'Брайен сделал знак Джеймсу Аллертону, и тот, покинув поздравлявших его знакомых, направился к ним. Он наклонился и поцеловал Кэтрин.

— Ты, как всегда, очаровательна. — Аллертон обернулся к Торпу: — Ты не ревнуешь, Питер?

— Не больше, чем обычно, Джеймс.

Аллертон, казалось, не заметил колкости и взял под руку Уэста.

— Николас, я так рад, что вы сегодня здесь. А Энн с вами? Или она все еще в Берне?

— Нет, сэр… В Мюнхене.

Аллертон взглянул на О'Брайена.

— Патрик, мы как будто вернулись во времена молодости, не так ли? Этот старый Штаб, эти знакомые лица, эти забытые мелодии. Берн… Думая о нем, сразу вспоминаешь Аллена Даллеса.

Уэст откашлялся:

— Понимаете, ее перевели в Мюнхен.

Аллертон лучезарно улыбнулся.

— Берн. Престижное место. Центр событий. В те годы это было наше окно в Европу.

— Джеймс, мы тут хотели обсудить… — перебил Аллертона О'Брайен.

— Сегодня никаких дел. Я так хочу. Дела оставим на завтра. — Он улыбнулся Кэтрин. — Ну что, молодая леди, когда ты сделаешь меня дедушкой?

Кэтрин натянуто улыбнулась:

— Мистер Аллертон, позвольте представить вам…

Но Аллертон продолжал:

— Я имею в виду, когда мой непутевый сынок женится на тебе? — Он обернулся в Уэсту. — А вы? Чего вы ждете? Завтра же отправляйтесь в Берн и женитесь на сестре этой девушки.

— Позвольте представить вам Тони Абрамса. Он работает в нашей фирме, — сказала наконец Кэтрин.

Абрамс ощутил сухое, костлявое рукопожатие.

— Рад познакомиться, сэр. — Тони почувствовал себя, словно был шестнадцатилетним юношей на обряде конфирмации. — Позвольте поздравить вас с медалью. Вы хорошо говорили.

Аллертон, судя по всему, обратил внимание на постное лицо О'Брайена.

— Это серьезно? — О'Брайен кивнул. — Тогда пойдемте. Дальше по коридору есть свободная комната. Извините нас, мистер Абрамс. Может, вы выпьете чего-нибудь?

— Спасибо.

— Не уходите далеко, — шепнула Кэтрин, проходя мимо Тони и дотрагиваясь до его рукава.

Абрамс проводил Аллертона, О'Брайена, Торпа, Уэста и Кэтрин. Они пробирались к выходу из гостиной.

— Да, сэр, сегодня отличный вечер, — пробурчал Тони себе под нос. Он подошел к бару, выплеснул переданный ему Торпом коньяк в напольную пепельницу и налил себе полный бокал желтоватой «Стреги», крепкой итальянской виноградной водки. Он резко выдохнул и залпом проглотил полбокала. Тони почувствовал, как на глаза у него наворачиваются слезы, а в желудке все загорелось огнем. «Mamma mia…»

Он пошел по гостиной, узнавая лица, знакомые по газетным полосам, телевизионному экрану или по книгам. В одном из кресел сидела Клэр Бут Льюс, окруженная поклонниками. Актер Стерлинг Хейден, который, по словам О'Брайена, работал в УСС в отделе у ван Дорна, беседовал с четой ван Дорнов и Гренвилами. Джоан Гренвил заметила Абрамса и улыбнулась ему. Клаудии нигде не было видно.

Тони покинул гостиную и подошел к телефону-автомату в вестибюле. Мелаллодетектор убрали, сотрудников секретной службы уже не было, и люди передвигались более свободно, без той скованности, какая возникает в присутствии вооруженных людей. Абрамс позвонил в 19-й полицейский участок и попросил связать его с капитаном Спинелли.

— Есть что-нибудь новенькое?

— Большой переполох. К делу подключилось ФБР. О чем все же, черт возьми, идет речь, Абрамс?

— Этот человек исчез. Вот и все, что я могу сказать.

— Ну и дела! А что там за шум? Ты где?

— В квартале от вас. Пью коктейли с Артуром Голдбергом, Биллом Кейси и Клэр Бут Льюс.

— Да, по твоему голосу чувствуется, что ты набрался… А-а, да ты в этом Штабе. Тебе туда что-нибудь сообщили? Президент еще там?

— Президент уехал. Из нового я узнал только, что Карбури направлялся сюда.

— А при чем здесь государственная безопасность?

Абрамс обратил внимание, что позади него стоит человек, видимо, тоже собиравшийся позвонить, а чуть поодаль — еще какие-то люди, поэтому он заговорил на итальянском, хотя знал язык не очень хорошо.

Спинелли сразу же оборвал Абрамса:

— У тебя ужасный итальянский. Лучше подъезжай-ка сюда и подпиши заявление о пропаже человека.

Абрамс проигнорировал замечание и продолжал по-итальянски:

— Нет, я этого делать не буду.

Спинелли в свою очередь проигнорировал слова Абрамса.

— Вы там с этим парнем — как его, с Торпом — что-нибудь трогали в комнате?

— Нет. Послушай, Торп из конторы.

— Конторы? А-а, этой самой конторы! Ты уверен?

— Да.

— Так что это за дело?

— Дрянное. Поработайте по Торпу. Нужно выяснить, с кем он встречался в последние дни. Кстати, будь поосторожнее.

— Хорошо. Спасибо…

— Ты одним спасибо не отделаешься. Мне нужна информация. — Абрамс повесил трубку и вернулся в гостиную.

Там его уже разыскивал О'Брайен. Он жестом подозвал Тони к дивану и предложил сесть.

— Кэтрин говорит с Аллертоном, Питером и Ником. Давайте и мы поговорим с вами.

— Хорошо.

— Как вам вечер?

— Мне понравилось. Спасибо мисс Кимберли, что пригласила меня. Уже за полночь… Думаю, мне нужно идти.

О'Брайен, казалось, не слышал Тони. Он продолжил:

— Кэтрин о вас очень высокого мнения.

— Обо мне или моей работе?

— Скажу честно, при вашей должности трудно восхищаться вашей работой, — улыбнулся О'Брайен. — Вы здесь с кем-нибудь говорили?

— Нет, но у меня возникло впечатление, что генералу Доновану удалось собрать в УСС целую армию ярких индивидуальностей. У Гитлера таких людей явно не было. — Абрамс закурил. — Жаль, что в ЦРУ таких талантов тоже нет.

О'Брайен кивнул.

— В военное время к этой работе можно было привлечь миллионеров, звезд, гениев в разных областях знаний и культуры… Но в мирное время… Кто пойдет в мирное время на скромную зарплату в разведку? В КГБ, напротив, и платят очень хорошо, и обеспечивают своих сотрудников привилегиями, которых не имеют рядовые советские граждане. Думаю, что если бы кто-то задался целью сопоставить уровни образования и интеллектуального развития в КГБ и ЦРУ, то американцы наверняка оказались бы на втором месте. К сожалению, нужно смотреть реальности в лицо.

— Это все равно что сравнивать наши любительские команды с их так называемыми спортсменами-любителями.

— Хорошая мысль, — хмыкнул О'Брайен. Он обвел гостиную взглядом. — Вы не отказались от мысли о визите в Глен-Коув в свете того, что узнали сегодня?

— Я ведь сказал, что поеду туда.

— Хорошо. В понедельник, День поминовения, в четыре часа пополудни вы посетите офис адвокатской фирмы «Эдвардс и Стайлер». Там вам все расскажет один из моих друзей. Оттуда вместе с представителями фирмы «Эдвардс и Стайлер» вы отправитесь к русским. Вы должны оказаться на месте около семи вечера. К этому времени вечеринка у ван Дорна будет в полном разгаре.

— Что именно я должен делать в усадьбе у русских?

— Вам все объяснят в тот же день. — Абрамс прямо посмотрел на О'Брайена, и тот ответил на незаданный вопрос: — Даже если вас там поймают, они вас не убьют. Это русская территория, но это не Россия. Конечно, будет лучше, если вас не смогут поймать.

— Тогда еще вопрос, — сказал Абрамс. — Раз русские задумали, как вы намекнули, нечто настолько ужасное, что это нечто поставит под вопрос не только мои экзамены, но и жизнь всех нас, тогда зачем им заниматься жалкой тяжбой?

— Вы же работали полицейским. Попробуйте сами ответить на свой вопрос.

— Чтобы внешне все выглядело так, будто ничего сверхъестественного у них на уме нет?

— Правильно. Если они оставят выходки ван Дорна или мэра Париоли без ответа, это может показаться весьма подозрительным. А нам их маскировочные действия предоставляют возможность заглянуть в их логово.

— Хорошо. А как я представлюсь? В качестве кого буду выступать? Меня снабдят какими-то бумагами?

— Я еще ни разу не послал на задание ни одного из своих людей, не предоставив ему хорошей «крыши», — сказал О'Брайен. Неожиданно он в присущей ему манере резко сменил тему разговора: — Я хотел бы, чтобы эту ночь вы провели в нашем доме в городе. Утром за вами заедет Кэтрин и отвезет вас в офис. Там вы поможете ей в работе с некоторыми архивными материалами. Возьмите оружие. — Абрамс удивленно посмотрел на О'Брайена. — Кэтрин может угрожать опасность. Вы ведь защитите ее в случае необходимости, правда?

Резкая смена темы застала Абрамса врасплох:

— Да, конечно.

О'Брайен взял с подноса у проходившего мимо официанта две рюмки с ликером и протянул одну из них Абрамсу.

— Мы хотим принять вас в нашу организацию.

Пораженный, Тони не отрывал глаз от лица О'Брайена.

— Я польщен.

Он вдруг почему-то вспомнил, что чувствовал, когда ему предложили примкнуть к «Красным дьяволам». Он ощущал тогда радость и страх.

О'Брайен продолжал:

— Как вы уже, наверное, догадались, УСС никогда не было в действительности распущено. И смею вас заверить, мы не принадлежим к числу маньяков от конспирации. Мы не возводим секретность в ранг самодовлеющей ценности, как делают многие тайные сообщества. У нас не в ходу тайные приветствия, клятвы, символика, иерархия. Наша организация — это больше субстанция ума и сердца.

Абрамс зажег сигарету и щелчком отправил спичку в пепельницу. Он понимал, что слышит вещи, которые в дальнейшем поставят его в сложное положение. Он даже подумывал уйти, но отказался от этой мысли.

В течение следующих десяти минут О'Брайен обрисовал основные задачи своей группы. Когда он закончил, Абрамс посмотрел ему в глаза и спросил:

— Почему я?

— Вы понимаете природу преступления. Отыщите нам убийцу или похитителя Рандольфа Карбури, и те фрагменты мозаики, которыми мы располагали, станут соединяться в законченную картину, — ответил О'Брайен. Абрамс больше ни о чем не спросил, и О'Брайен, взглянув на часы, встал. — Это дело сопряжено со значительным риском. Если хотите поучаствовать в его дальнейшем обсуждении, то мы можем присоединиться к остальным в комнате в дальнем крыле Штаба. Эта комната интересна сама по себе. Хотите посмотреть?

Абрамс продолжал молча сидеть. После длительной паузы он наконец спросил:

— Я могу обдумать ваше предложение?

— Вы можете отправиться домой и отдохнуть. Но, подозреваю, сон ваш будет неспокойным.

Абрамс сделал большой глоток из рюмки с ликером.

— Пойдемте посмотрим комнату.

23

Тони проследовал за Патриком О'Брайеном в обширную комнату с колоннами, которая чем-то напоминала египетские тронные залы. Стены были покрыты фресками, изображавшими старинных воинов. Потолок выкрашен в черный цвет. От его центра разбегались во все стороны серебряные лучи. Вдоль стен стояли классические скульптуры. В комнате царил полумрак.

Когда глаза Абрамса привыкли к слабому освещению, он увидел большой камин, отделанный темно-синей плиткой. Посреди комнаты лежал толстый персидский ковер, а на нем стоял большой стол с инкрустацией. Стол чем-то походил на жертвенный алтарь. Сделанные в виде витражей окна слабо пропускали свет уличных фонарей.

Два служителя в красных тужурках расставляли кресла возле камина. Официант ввез сервировочный столик с кофейными приборами. Закончив приготовления, троица молча удалилась.

Джеймс Аллертон сидел лицом к камину. Катрин — напротив него. Торп и Уэст расположились слева. О'Брайен указал Абрамсу на кресло у самого камина, а сам сел в остававшееся свободным кресло рядом с ним.

Тони был удивлен, что первым заговорил Уэст.

— Я рад, что вы согласились выпить с нами кофе, — сказал Николас.

— Я никогда не отказываюсь от кофе, — ответил Абрамс. Он знал, что эти люди хорошо разбирались в искусстве говорить одно, подразумевая другое.

Уэст продолжал:

— Я знаю, что вы колебались. Со мной было то же самое, но я никогда не пожалел о своем решении. Мы все здесь своего рода кабинетные детективы-любители. Аналитики. Подвижники, работающие за доллар в год, как во время войны. Выбирайте, что вам нравится.

Абрамс подумал, что Уэст либо сознательно искажает картину, либо действительно многого не знает об истинном характере организации. Впрочем, даже если сам он, Абрамс, будет принадлежать к ней в течение всей оставшейся жизни, он тоже многого о ней не узнает. Более того, может так случиться, что он будет считать, будто просто входит в кружок любителей кофе. Конечно, если они не попросят его выколотить из кого-нибудь мозги.

Абрамс посмотрел на Джеймса Аллертона, который, казалось, был чем-то расстроен. Кэтрин коротко улыбнулась Тони. Абрамс перевел взгляд на Торпа, который в упор разглядывал его с таким видом, словно обдумывал вопрос о том, как избавиться от тела Тони.

Заговорил Патрик О'Брайен:

— Давайте начнем. Ник введет нас в курс дела.

Уэст слегка хлопнул ладонью по письму леди Уингэйт, лежавшему у него на колене.

— Итак, известны три разных рапорта о смерти Генри Кимберли. И все они противоречат друг другу. — Уэст посмотрел на Кэтрин. — Я никогда тебе об этом не говорил, но Энн знает… Как бы то ни было, последняя официальная версия утверждает, что через День после того, как Берлин пал перед русскими, майор Кимберли оказался в этом городе во главе передовой группы УСС. Это было третьего мая сорок пятого года. — Уэст сделал паузу, и Абрамс подумал, что профессия историка, очевидно, приучила его делать паузы после фиксирования даты. — По легенде майор Кимберли в качестве офицера-квартирмейстера занимался поиском жилья для прибывающих гостей американских оккупационных войск. На самом деле в его задачу входил вывоз около дюжины агентов, заброшенных им ранее в район большого Берлина. Он волновался за них, особенно с приходом русских.

Патрик О'Брайен добавил:

— Это было опасное задание. Берлин уже пал, но капитуляция Германии еще не была подписана. На дорогах и в развалинах прятались озверевшие банды эсэсовских фанатиков, сеявшие вокруг себя смерть. К тому же постоянно существовала опасность быть задержанными союзной Красной Армией. — О'Брайен помолчал немного, глядя на огонь. — Я все время предупреждал Генри об осторожности. Мы ведь знали, что до конца войны оставалась всего неделя. Никто из нас не стремился к тому, чтобы отличиться в качестве последней ее жертвы. Легенду квартирмейстера предложил я. Какой был смысл щеголять перед русскими с нашивками УСС? Генри их тоже опасался.

Неожиданно заговорил Джеймс Аллертон:

— В этом отношении он был не столь наивен, как многие из нас в те дни, включая меня, — Аллертон посмотрел на Кэтрин. — Но он ощущал ответственность за своих агентов.

— Согласно докладу об операции, — продолжил Уэст, — майор Кимберли особенно хотел вывезти из Берлина агента по имени Карл Рот, немецкого еврея, беженца и коммуниста, который работал на УСС. От другого агента стало известно, что Рот был взят русскими, но затем отпущен. На соответствующий запрос по рации Рот ответил: русские отпустили его, поскольку ему удалось доказать им, что он коммунист. Он сообщил также, что русские склоняли его к работе в качестве двойного агента внутри УСС. Ему пришлось согласиться, иначе бы он не вырвался из их лап.

— Это было не первое свидетельство того, что русские пытались перевербовать наших агентов, имевших коммунистическое прошлое. Генри считал эти попытки очень опасными с точки зрения послевоенного будущего американских разведструктур, — прервал Уэста О'Брайен.

Николас допил свой кофе и сказал:

— В досье есть последнее радиосообщение от Карла Рота. В нем он говорит, что болен и голодает. Он запрашивает о возможном времени прибытия представителя УСС и указывает свое месторасположение — сарай возле железнодорожной станции Кенигсдорф. Рот использовался в операции «Алсос». Он сообщил, что вышел на двух немецких ученых и нуждается в помощи по организации их переброски на Запад. В принципе, надежность Рота к тому моменту уже была под вопросом. Во-первых, у него действительно были связи с коммунистами; во-вторых, он сообщил о контактах с русскими не по собственной инициативе. К тому же, как он доложил, русские пытались его перевербовать. Хотя он должен был исходить из того, что в УСС в любом случае сделают такое предположение.

Вновь в рассказ Уэста вклинился О'Брайен:

— В отделении УСС в Лондоне никто не мог дать твердого ответа, что делать: помочь Роту или бросить его? Мы радировали подробности Генри и порекомендовали принимать решение на месте. Однако предупредили о необходимости соблюдения максимальной осторожности.

Абрамс внимательно слушал сообщение Уэста и замечания О'Брайена.

Николас продолжал:

— После последней радиограммы о Карле Роте ничего не было известно. Он вновь появился в поле зрения в сорок восьмом году. Тогда он явился в американскую зону оккупации в Берлине и заявил, что был еще раз арестован русскими и просидел в тюрьме три года. Он требовал плату задним числом за эти годы, но подписанный с ним контракт оказался утерян, поэтому никто толком не знал, что с ним делать. Его опознали, а факт сотрудничества с УСС подтвердили бывшие офицеры управления. Роту выплатили какую-то сумму, однако никто его как следует не допросил, и его трехлетнее отсутствие так и не получило достаточного объяснения.

Абрамсу почему-то начало казаться, что он находится в некоем святилище, а Аллертон и О'Брайен представали уже чуть ли не древними жрецами.

Уэст добавил:

— Рот попытался было наняться в американской и английской оккупационных зонах на работу по сбору информации, но ему отказали. Тогда он поехал в Англию, нашел свою жену — он женился, когда жил в Лондоне и держал овощную лавку, — и умудрился добиться разрешения на эмиграцию в Америку. При этом он ловко воспользовался фактом работы на УСС.

Торп рассмеялся и съязвил:

— А сейчас Карл Рот является помощником президента по вопросам ядерной стратегии?

Уэст обвел взглядом комнату.

— Нет, — он посмотрел на Торпа, — сейчас Рот с женой владеют продуктовой лавкой на Лонг-Айленде.

Торп снова улыбнулся.

— Ну, я думал, ты ведешь дело к чему-то более серьезному, Ник. — На секунду Торп задумался. — Он мог бы представлять интерес для моего отдела. Хотя прошлое у него, нужно сказать, не ахти…

— Этого человека нужно бы допросить, — сказала Кэтрин.

— Я проконтролирую, — вставил О'Брайен и налил себе еще кофе. — В ходе нашей операции «Алсос» мы добились определенных успехов. Но, думаю, русский аналог этой операции дал им гораздо больше результатов. Казалось, русские все время были на шаг впереди нас в поисках немецких ученых-атомщиков. Если же принять во внимание, что большинство из них хотели попасть к нам, а отнюдь не в Россию, то успехи русских выглядели тем более странными. И поскольку операции «Алсос» придавалось государственное значение и она была абсолютно секретной, Генри, я и еще несколько наших коллег пришли к выводу, что кто-то (это мог быть и не один человек), находящийся то ли в окружении Эйзенхауэра, то ли собственно в группе, проводившей операцию, то ли в самом УСС, постоянно сообщал русским: где, когда, как и кого. В конце концов у нас сложилось убеждение, что утечка шла из УСС. Этому способствовал один из нас. Этот кто-то жил среди нас, мы вместе с ним ели и пили…

Аллертон, похоже, очнулся от короткого забытья:

— Да, именно тогда мы придумали этому неведомому человеку кличку «Талбот». Помните, Лоуренс Талбот, который оборачивался волком с восходом луны? Популярная лента тех лет… — Аллертон улыбнулся. — Нам, относящимся тогда к интеллектуальной элите, было знакомо и старинное англосаксонское слово «талбот», означающее «свирепый волк». И мы решили начать операцию по разоблачению этого агента и его уничтожению. Операцию назвали «Серебряная пуля»…

О'Брайен откашлялся:

— По-моему, операция называлась «Вольфбэйн».

— Да-да… Ты прав, Патрик. — Аллертон легко постучал пальцем по своему носу. — Вот ведь как время стирает в памяти вещи, казавшиеся мне когда-то столь важными.

— «Серебряная пуля», — сказал О'Брайен, — это название заключительного этапа той операции. — Он порылся в карманах и вытащил серебряную пулю 45-го калибра. — Один наш офицер с большой фантазией заказал эту пулю у лондонского ювелира. Ее мы должны были пустить в голову «Талботу». — На несколько секунд повисла пауза. Затем О'Брайен добавил: — «Талбот» относился к числу наиболее подлых предателей. Он не просто крал и передавал противнику секреты. Нет. Он отправлял наших людей на верную гибель. Иногда я представляю, как он прохаживается в сумерках по летному полю секретного аэродрома в Англии, похлопывает агентов по плечу, поправляет на них парашютное снаряжение, желает им удачи, зная, что их ждет. — О'Брайен посмотрел на Аллертона.

Тот тихо произнес:

— Нам казалось, что такого человека, человека, продавшего свою душу, легко вычислить… Ведь его глаза должны были выдать всю грязь, скопившуюся у него на сердце…

Абрамс слушал. Они, судя по всему, не замечали его, как не замечают преданного слугу, — ему разрешается только слушать, а говорить — лишь в том случае, когда к нему обращаются. Абрамс подумал, что их обсуждение вовсе не походит на жаркие дебаты детективов. Тони посмотрел на Кэтрин. Интересно, было ли для нее болезненным упоминание имени ее отца?