Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до "Трудно быть богом": черновики, рукописи, варианты.

      Р у м а т а. Двадцать два года.
      Р э б а. Когда прибыли в нашу страну?
       Р у м а т а. Год назад.
      Р э б а. С какой целью?
      Р у м а т а. Ознакомиться с состоянием наук и искусств в этом городе.
      Р э б а. Странная цель для молодого человека вашего положения.
      Р у м а т а. Мой каприз.
      Р э б а. Вы уверены?
      Р у м а т а. Как в самом себе.
      Р э б а. Мы хотим правды! Одной только правды.
      Р у м а т а. Ага… А мне показалось…
      Р э б а. Что вам показалось?
      Р у м а т а. Мне показалось, что вы хотите прибрать к рукам мое родовое имущество. Не представляю, каким образом вы надеетесь его получить?
      Ц у п и к. А дарственная? А дарственная?
       В эту секунду, совершенно неожиданно для Руматы, за спинами Рэбы и Цупика происходит следующее. Монахи одновременно бьют своих соседей-штурмовиков чем-то тяжелым по головам, подхватывают тела и бесшумно уволакивают их из залы, а на их место сейчас же становятся двое новых монахов.
       Ц у п и к (торжествующе). Ну, что вы молчите, дон Румата? А  насчет дарственной?
      Р у м а т а (с наглым смехом). Ты дурак, Цупик… Сразу видно бакалейщика. Тебе, конечно, невдомек, что майорат не подлежит передаче в чужие руки…
       Разъяренный Цупик хватается за пистолеты.
       Р э б а (строго). Вам не следует разговаривать в таком тоне.
      Р у м а т а. Вы хотите правды? Вот вам правда, истинная правда и только правда: ваш Цупик — дурак и бакалейщик.
      Ц у п и к (сдерживаясь). Что-то мы отвлеклись, как вы полагаете, дон Рэба?
      Р э б а. Вы как всегда правы, почтенный Цупик. Ну-с, так вы богаты, благородный дон?
       Р у м а т а. Я мог бы скупить весь ваш город, но меня не интересуют помойки…
      Р э б а (со вздохом). Мое сердце обливается кровью. Обрубить столь славный росток столь славного рода! Это было бы преступлением, если бы не вызывалось государственной необходимостью.
      Р у м а т а. Поменьше думайте о государственной необходимости и побольше думайте о собственной шкуре…
      Р э б а. Вы правы. (Он поднимает руку, щелкает пальцами.)
       Монахи за его спиной мгновенно и бесшумно смыкаются над все еще грозно хмурящим брови Цупиком, хватают его и заворачивают руки к лопаткам.
       Ц у п и к (кривясь от боли). Ой-ёй-ёй-ёй!..
      Р э б а. Скорее, скорее, не задерживайтесь…
       Монахи выволакивают отчаянно брыкающегося и вопящего Цупика из залы. Слышится тяжелый удар, и вопль обрывается. Двое новых монахов бесшумно появляются и становятся за спиной дона Рэбы. Рэба встает, осторожно спускает курки пистолетов и прячет их под стол.
       Р э ба (довольно улыбаясь). Как я их? А? Никто и не пикнул… У вас, я думаю, так не могут…
       Румата молчит.
       Да-а… Хорошо! Ну что ж, а теперь поговорим, дон Румата… А может быть, не Румата? И может быть, даже и не дон? А? (Выжидает секунду, затем тычет большим пальцем себе через плечо.) При них можно говорить свободно, они не знают языка… Ну?
      Р у м а т а. Я вас слушаю.
      Р э б а. Вы не дон Румата. Вы самозванец. Капитан пиратской галеры Кэу показал под пыткой, что Румата Эсторский был зарезан полтора года назад и пошел на корм рыбам. И святые давно упокоили его мятежную и, прямо скажем, не очень чистую душу. Вы как, сами признаетесь, или вам помочь?
       Р у м а т а. Сам признаюсь. Меня зовут Румата Эсторский, и я не привык, чтобы в моих словах сомневались.
      Р э б а (зловеще). Я вижу, что нам придется продолжить разговор в другом месте.
      Р у м а т а. У вас что, геморрой, дон Рэба?
      Рэба вздрагивает и выпрямляется.
      Вам следует обратиться к отцу Будаху. Отличный специалист.
      Р э б а. Итак, вы отказываетесь признаться.
      Р у м а т а. В чем?
      Р э б а. В том, что вы самозванец.
      Р у м а т а. Почтенный Рэба, такие вещи доказывают. Ведь вы меня оскорбляете!
      Р э б а. Мой дорогой дон Румата! Простите, пока я буду называть вас этим именем. Так вот, я никогда ничего не доказываю. Доказывают у меня в канцелярии. Для этого я содержу опытных, хорошо оплачиваемых специалистов, которые могут доказать все, что угодно. Вы понимаете меня? Известное количество крови, содранная кожа, обугленное мясо, ломаные кости… Посудите сами: зачем мне доказывать то, что я и так знаю? (Помолчав.) Дон Румата, признание ничем вам не грозит…
       Р у м а т а. М н е не грозит. Оно грозит вам.
       Пауза.
       Рэба. Хорошо. Видимо, начать придется все-таки мне. Давайте посмотрим, в чем замечен дон Румата Эсторский за год своей загробной жизни в нашем королевстве. А вы потом объясните мне смысл всего этого. Согласны?
      Р у м а т а. Мне бы не хотелось давать опрометчивых обещаний. Но я с интересом вас выслушаю.
      Рэба. Мною были предприняты некоторые действия против так называемых книгочеев, ученых и прочих бесполезных и вредных для королевства людей. Эти акции встретили некое странное сопротивление. Кто-то неведомый, но весьма энергичный выхватывал у меня из-под носа и прятал самых важных, самых отпетых и отвратительных преступников — безбожного астролога Багира, преступного алхимика Синду, мерзкого памфлетиста Цурэна и иных, рангом поменьше. Кто-то похищал, спасая от справедливого уничтожения, богохульные библиотеки, развращающие картины, отвратительные астрологические и химические приборы. Кто он?
      Р у м а т а. Продолжайте.
      Р э б а. Кто-то при поистине фантастических обстоятельствах, заставляющих вспомнить о враге рода человеческого, освободил из-под стражи чудовище разврата и душегуба, атамана крестьянских бунтов Арату Горбатого, и тот сейчас же пошел гулять по восточным областям метрополии, обильно проливая благородную кровь… Ну?
      Р у м а т а. Верю. Он сразу показался мне решительным человеком.
      Р э б а. Ага! Вы признаётесь?
      Р у м а т а (удивленно). В чем?
       Пауза.
       Р э б а. Я продолжаю. На спасение этих растлителей душ вы, дон Румата, по моим очень неполным подсчетам, потратили не менее пуда золота… Ваше золото! (Он выхватывает из-за пазухи кошелек и высыпает на стол звонкие золотые кружочки.) Одного этого золота достаточно было бы, чтобы сжечь вас на костре! Это дьявольское золото! Человеческое искусство не в силах изготовить металл такой чистоты!
      Р у м а т а. Вот тут вы молодец. Этого я не учел.
      Р э б а. И вообще вы ведете себя очень неосторожно, дон Румата. Я все время так волновался за вас… Вы такой дуэлянт, такой задира! Три десятка дуэлей за год! Три десятка блистательных побед! И ни одного убитого… вывихнутые руки, царапины на задних частях, синяки от ударов плашмя не в счет…
      Вы — мастер. Вы, несомненно, продали душу дьяволу, ибо только в аду можно научиться этим невероятным, сказочным приемам боя. Я готов даже допустить, что это умение было дано вам с условием не убивать. Хотя трудно представить себе, зачем дьяволу понадобилось такое условие…
      Р у м а т а. Довольно. Хватит пустой болтовни.
       Дон Рэба замолкает, дрожащей рукой утирает вспотевшее лицо.  Где моя невеста? Где Будах?
      Р э б а (хихикнув). В надежном месте, разумеется.
      Р у м а т а. Не морочьте мне голову. Где они? Немедленно доставьте их сюда!
      Р э б а. Ну зачем же так срочно? Мне они самому нужны. Геморрой, знаете ли… Другие старческие слабости… Признаться, ваша… гм… невеста — она, знаете ли, штучка! А? Шельмочка этакая! Цупика, знаете ли, — нехорошо говорить дурно о покойниках, но это был очень жестокий человек, — за нос укусила, представляете?
       Румата вскакивает. Дон Рэба тоже поднимается. Монахи за его спиной делают шаг вперед и направляют на Румату стволы мушкетов.
       Р у м а т а (бешено). Слушайте, Рэба! Я с вами не шучу! Если с Кирой или Будахом что-нибудь случится, вы подохнете, как собака! Я раздавлю вас.
      Р э б а. Не успеете.
      Р у м а т а. Вы дурак, Рэба. Вы опытный интриган, но вы ничего не понимаете. Никогда в жизни вы еще не брались за такую опасную игру, как сейчас. И вы даже не подозреваете об этом…
      Р э ба (пятясь, плаксиво). Ну что вы, в самом деле… Сидели, разговаривали. Да живы они, целы и невредимы, ваша девчонка и Будах. Он меня еще лечить будет… Сидят под стражей в подвале. Будах, поди, бочонок эсторского почал…
      Р у м а т а. Давайте их сюда! Не сердите меня и перестаньте притворяться! Вы же меня боитесь. И правильно делаете.
      Р э б а (взволнованно, плюясь слюной). Мальчишка! Я никого не боюсь! Это я могу раздавить тебя, как пиявку!
       Слышится множественный грохот копыт. За окнами проплывают силуэты всадников с копьями. Рэба кидается к окну.
       Смотри!
       Румата идет к окну, монахи-мушкетеры следуют за ним.
       Пр-рошу! Смиренные дети господа нашего, конница Святого ордена! Вы говорили, кажется, о короле? Короля больше нет!
      Слабый монарх отрекся от престола и отдался под власть Святого Ордена! И армия его святейшества высадилась в порту для подавления варварского бунта возомнивших о себе лавочников. Святой Орден владеет городом и страной, отныне областью Ордена!..
      Р у м а т а. Вот это провокация!
      Р э б а. Мы еще не знакомы. Позвольте представиться: наместник Святого Ордена в королевстве, епископ и боевой магистр раб божий Рэба!
      Р у м а т а. Эх, историки, так вас и не так… Можно же было догадаться: там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные…
      Р э б а. Что? (После паузы.) Ну? Все еще молчите?
      Р у м а т а (брезгливо). Я устал. Я хочу спать. Я хочу помыться в горячей воде и смыть с себя кровь и слюни ваших головорезов. Убирайтесь отсюда и дайте мне покой.
      Р э б а (кричит, указывая в окно). Их двадцать тысяч!
      Румата. Немного потише, пожалуйста. И запомните, Рэба, я вижу вас насквозь. Вы хоть и епископ, но все равно всего лишь грязный предатель и неумелый дешевый интриган… Я вас ненавижу, учтите это. Я согласен вас терпеть, но вам придется научиться вовремя убираться с моей дороги. За каждую подлость по отношению ко мне или моим друзьям вы ответите головой. Вы поняли меня?
      Рэба. Послушайте, дон Румата… Я тоже вижу вас насквозь. Ведь чего хотите вы? Того же, что и я. Власти! Безграничной власти! Так давайте разделим с вами власть, а? Давайте разумно считаться друг с другом!
      Р у м а т а. У меня на родине есть такая притча. Ворона спросила орла: «Для чего ты летаешь на такой страшной высоте?» — «Просто я люблю парить в синем небе», — ответил орел. «Врешь, — сказала ворона. — Там наверняка полным-полно дождевых червей…» Где уж вам понимать меня, Рэба…
      Р э б а. Я хочу одного. Я хочу, чтобы вы были при мне, дон.
      Румата. Я не могу вас убить. Не знаю, почему, но не могу.
      Р у м а т а. Боитесь.
      Р э б а. Ну и боюсь! Может быть, вы дьявол. Может быть, сын бога. Кто вас знает? Я даже не пытаюсь заглянуть в пропасть, которая вас извергла. У меня кружится голова, и я чувствую, что впадаю в ересь… (Кричит.) Но я тоже могу убить вас! В любую минуту! Сейчас! Завтра! Вчера! Вы это понимаете?
      Р у м а т а. Это меня не интересует.
      Р э б а. А что же? Что вас интересует?
      Р у м а т а. А меня ничего не интересует. Я развлекаюсь. Я не дьявол и не бог, я — кавалер Румата Эсторский, веселый благородный дворянин, обремененный капризами и предрассудками и привыкший к свободе во всех отношениях. Запомнили?
      Р э б а (утирает лицо платочком и приятно улыбается). Я ценю ваше упорство. В конце концов, вы тоже стремитесь к каким-то идеалам. И я уважаю эти идеалы, хотя и не понимаю их… а может быть, когда-нибудь и пойму. Я — человек широких взглядов, я вполне могу представить себе, что когда-нибудь стану работать с вами плечом к плечу…
      Р у м а т а. Там видно будет. А сейчас я очень прошу вас, господин епископ. Освободите мой дом. Повторяю, я очень устал.
      Р э б а. Сию минуту… Действительно, мне пора в канцелярию. Вы — счастливец, будете отдыхать и нежиться в кругу друзей, а мне — увы! — предстоит столько забот…
       Он достает свисток и издает три пронзительных трели. Слышится топот, монахи в черных рясах, с надвинутыми капюшонами, вооруженные пиками и мушкетами, пробегают через залу и скрываются за выходной дверью.
       А вот и ваши друзья!
       Входят Кира, Будах и старый Муга. Кира молча бросается Румате на шею. Будах, в изодранном камзоле, слегка пошатывается и опирается на плечо Муги, который и сам нетвердо стоит на ногах.
       Р у м а т а (бормочет, лаская Киру). Кира, девочка моя… маленькая моя…
      Р э б а. Ну, я оставляю вас. Счастливого отдыха.
      Р у м а т а. Отдыхать вряд ли придется. Я сегодня же увезу отца Будаха из города. А то вы с вашим геморроем…
      Рэба. Ну что вы. Что вы… мы же договорились… Откланиваюсь.
       Рэба выходит. За сценой слышится ржание коней, затем удаляющийся цокот копыт.
       Будах. Вот это приключение! Ничего не понимаю!
      Р у м а т а (протягивает к нему руку). Мой бедный друг!
      Б у д а х. Бедный? Ничего я не бедный… Просто у вас в погребе оказался бочонок… Кстати, мой друг, у вас отличные маринованные грибы, а уж окорок копченый — превыше всех похвал… Но ваша девочка, ваша Кира! Подите сюда, дитя мое!
      (Отрывает Киру от Руматы и звучно целует ее в лоб.)
      Муга. Дозвольте к ручке… (Целует Кире руку.)
      Р у м а т а. Да что произошло?
      Б у д а х. Вы не поверите, мой благородный друг. Нас связали и всех троих швырнули в погреб. Ну, там были всякие эксцессы… Нас с Мугой лупили, как в барабан. Этот подлец… Цупик, кажется?., полез к Кире, она его укусила, ей тоже вломили.
      Да… Потом оставили в покое, ушли. Сидим в темноте. Слушайте, мой друг, у меня ужасная жажда от этого окорока…
      Муга. Сию минуту… (Уходит, покачиваясь.)
      Будах. Да, сидим в темноте, готовимся к бесславной гибели… И вдруг, представьте, я чувствую, что меня кто-то грызет!
      Р у м а т а. Вас, мой друг?
      Б у д а х. То есть, не совсем меня, конечно… Но я чувствую…
      Короче говоря, эта наша прелесть, эта наша ласточка… Подите сюда, дитя мое! (Снова отрывает Киру от Руматы и звучно целует ее в щеку.) Одним словом, она перегрызла на мне веревки! Ну, тут уж пошло другое дело. Я освободился от пут, развязал ее и Мугу, и мы стали готовиться к драке…
       М у га (входит с кувшином). Извольте, отец Будах.
      Б у д а х. Благодарю тебя, друг мой. (Залпом выпивает кувшин.) О чем бишь я? Ну, ждем. Тянется время. Вы знаете, как тянется время в темноте, мой друг? И тут наша красавица… Подойдите сюда, дитя мое!
       Р у м а т а. Вы так избалуете ее, мой друг. (Отстраняет руки Будаха.)
      Будах. Да? Гм… Ну, хорошо. В общем, она нашла в погребе бочонок пива, окорок, грибы и еще что-то… Стыд и позор тебе, Муга, это было твое дело!
      М у г а. Я был убит горем и ничего не соображал…
      Б у д а х. Так или иначе, мы основательно подкрепились, и тут дверь распахивается. Я схватил бочонок, чтобы проломить башку первому же негодяю, но… этого негодяя бросают к нам с уже проломленной головой. Вы представляете, дон Румата?
      Р у м а т а. Продолжайте…
      Б уд а х. За несколько минут какие-то монахи накидали нам в погреб десяток дохлых штурмовиков, после чего снова заперли дверь.
      М у г а. Я чуть не помер от страха.
      Будах. Да, это было неприятное соседство. Я совершенно потерял аппетит и мог только пить. А потом дверь снова открыли, гаркнули: «Выходи! Свободны!», и мы перелезли через трупы и вышли. Так что же произошло все-таки?
      Р у м а т а (устало). Повторилась история с капитаном Рэмом.
      Будах. Простите, не понял.
      Р у м а т а. Да ничего особенного. Дон Рэба спровоцировал серые роты на мятеж, ввел в город войска Святого Ордена и перерезал штурмовиков, а короля низложил. Сейчас он во главе королевства.
      Пауза.
       Будах. Ловкая скотина. Такого даже я не ожидал от него… Ну, а как уцелели вы, мой друг? И мы тоже?
      Р у м а т а. Я договорился с доном Рэбой. Временно, во всяком случае. Вам надлежит сегодня же покинуть город, отец Будах. Я отвезу вас.
      Б у д а х. Но мой благородный друг!..
      Р у м а т а. Сейчас ни слова, мой друг. Идите все, приведите себя в порядок. Муга, обед через час… вернее, завтрак.
       Сцена погружается в темноту. Только окна светятся розовым рассветом. На фоне одного из окон — черный силуэт Руматы. Слышится карканье ворон.
      Р у м а т а. Город поражен невыносимым ужасом. Солнце озаряет пустынные улицы, дымящиеся развалины, содранные ставни, взломанные двери. Кроваво сверкают в пыли осколки стекол. Неисчислимые полчища ворон спустились на город, как на чистое поле. На площадях и перекрестках по двое и по трое торчат всадники в черном — медленно поворачиваются в седлах, поглядывая сквозь прорези в глухих черных шлемах. С наспех врытых столбов свисают на цепях обугленные тела над погасшими углями. Кажется, что ничего живого не осталось в городе — только орущие вороны и деловитые убийцы в черном…
       Румата поворачивается и идет в луче прожектора к авансцене, останавливается лицом к зрительному залу.
       В будущих учебниках истории этой планеты ученики прочтут:
      «В конце года Воды — такой-то и такой-то год по новому лето исчислению — центробежные процессы в древней Империи стали значимыми. Воспользовавшись этим, Святой Орден, представлявший, по сути, интересы наиболее реакционных групп феодального общества…» А как пахли горящие трупы на столбах, вы знаете? А вы видели женщин со вспоротыми животами, лежащих в уличной пыли? А вы видели города, в которых люди молчат и кричат только вороны? Вы, еще не родившиеся девочки и мальчики за партами в шкодах грядущей Коммунистической Республики Гиганды?
       Прожектор гаснет. Сцена освещается: Зала в доме Руматы.
      Всё более или менее прибрано, в креслах и на диване сидят Кира.
      Румaта а и Будах, умытые, причесанные, хорошо одетые.
      Б у д а х. Когда торжествуют серые, к власти приходят черные. Да. Отличная мысль. Поздравляю, дон Румата.
      Р у м а т а. Мысль, в общем, банальная. Но она в какой-то степени отражает закономерности движения нашего мира.
      Б у д а х. До чего же ловко научились выражаться эти дворяне! Не обижайтесь, мой друг. Мне очень приятно, что вы совершенно самостоятельно пришли к выводу о существовании закономерностей в нашем мире. Оно свидетельствует в свою очередь о совершенстве мира, не так ли?
       Р у м а т а (удивленно). Неужели вы серьезно считаете этот мир совершенным? После ваших бесед с доном Рэбой, после погреба с трупами…
      Б у д а х. Мой молодой друг, ну конечно же! Мне многое не нравится в мире, многое я хотел бы видеть другим… Но что делать? В глазах высших сил совершенство выглядит иначе, чем в моих…
      Румата. А что если бы можно было изменять высшие предначертания?
      Б у д а х. На это способны только высшие силы…
      Р у м а т а. Но все-таки представьте себе, что вы бог…
      Кира вздрагивает и прижимается лицом к плечу Руматы.
      Б у д ах (смеется). Если бы я мог представить себя богом, я бы стал им!
      Р у м а т а. Ну, а если бы вы имели возможность посоветовать богу?
      Б уд а х. У вас богатое воображение, мой дорогой друг. Это хорошо.
      Р у м а т а. Вы мне льстите… Но что же вы все-таки посоветовали бы всемогущему? Что, по-вашему, следовало бы сделать всемогущему, чтобы вы сказали: вот теперь мир добр и хорош?
       Будах, посмеиваясь и покачивая головой, встает и проходится по зале.
       Будах. Что ж, извольте. Я сказал бы всемогущему: «Создатель, я не знаю твоих планов, но захоти сделать людей добры ми и счастливыми. Так просто этого достигнуть! Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужды, а вместе с тем и все, что разделяет людей».
      Р у м а т а. И это всё?
      Будах. Вам кажется, что этого мало?
      Р у м а т а. Бог ответил бы вам: «Не пойдет это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему останутся нищими».
      Б у д а х. Я бы попросил бога оградить слабых. «Вразуми жестоких правителей», — сказал бы я.
      Р у м а т а. Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их…
       Будах останавливается и снова садится.
       Б у д а х. Накажи жестоких! Чтобы неповадно было сильным проявлять жестокость к слабым!
      Р у м а т а. Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место займут сильнейшие из слабых. Тоже жестокие. Так придется карать всех, а я не хочу этого.
      Будах. Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им.
      Р у м а т а. И это не пойдет людям на пользу. Ибо когда получат они все даром, без трудов, из рук моих, то забудут труд и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду впредь кормить и одевать вечно.
      Б у д а х. Не давай им всего сразу! Давай понемногу, постепенно!
      Р у м а т а. Постепенно люди и сами возьмут все, что им понадобится.
      Б у д а х (чешет в затылке). Да, я вижу, это не так просто.
      Я как-то не думал о таких вещах… Кажется, мы с вами, мой друг, перебрали всё. Впрочем, есть еще одна возможность. Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы это стало единственным смыслом их жизни!
      Р у м а т а. Я мог бы сделать и это. Но можно ли лишать человечество его истории? Можно ли подменять одно человечество другим? Это же все равно, что стереть это человечество с лица планеты и создать на его месте новое…
      Будах. Понятно… Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными… или, еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.
      Р у м а т а (медленно). Сердце мое полно жалости. Я не могу этого сделать.
       Пауза.
      Кира отшатывается от Руматы и закрывает лицо руками.
      Будах медленно поднимается из кресла.
      Б у д а х. Слушайте, дон Румата… Я хотел бы…
      Торопливо входит старый Муга, что-то шепчет Румате на ухо. Тот встает.
      Р у м а т а. Все готово, отец Будах, мой благородный друг.
      Вам пора.
      Б у д а х. Хорошо. Я иду. Но вы…
      Р у м а т а. Я много бы дал, чтобы проводить вас…
      Б уд а х. Ни в коем случае. Давайте прощаться. Подите сюда, дитя мое.
       Румата смеется. Кира подходит к Будаху и целует его.
       Р у м а т а. До свидания, мой друг. Муга, проведешь отца Будаха до Зеленой бухты, сядешь вместе с ним на галеру и перевезешь через залив. Потом вернешься. Вот деньги. (Протягивает Муге кошелек с деньгами.)
      Муга. Будет исполнено.
      Р у м а т а (достает из-под стола пистолеты). Возьми, Муга, и в случае чего — бей без пощады…
      Б уд а х. К чертям. Муга стар. Дайте-ка их сюда. (Забирает оружие.) Уж я-то не промахнусь. Ах, дон Румата…
      Р у м а т а. Прощаемся. Да, минутку… (Отводит Будаха на авансцену, шепотом.) Вот одна идея. Обратите внимание, отношение длины окружности к ее радиусу должно быть числом постоянным…
      Б у д а х. Как? Отношение длины к радиусу окружности… Слушайте, дон Румата!..
      Р у м а т а. Пора, мой добрый друг. Ступайте.
       Они обнимаются. Будах, засовывая на ходу пистолеты за пояс, уходит следом за Myгой. Румата и Кира остаются одни.
      Он садится на диван, Кира ложится, положив голову ему на колени.
       К и р а. Ты, наверно, очень хочешь спать. Ты спи.
      Р у м а т а. Нет-нет, ты говори, я слушаю…
      К и р а. Ты сейчас заснешь, я знаю…
      Р у м а т а. Я все равно слушаю. Я, правда, очень устал, но еще больше я соскучился по тебе. Мне жалко спать, маленькая…
      К и р а. Давеча я прибирала твой кабинет. Нашла одну книгу, отца Гура сочинение. Там про то, как благородный принц полюбил прекрасную, но дикую девушку из-за гор. Она была совсем дикая и думала, что он бог, и все-таки очень любила его. Потом их разлучили, и она умерла от горя.
      Р у м а т а. Это замечательная книга.
      К и р а. Я даже плакала. Мне все время казалось, что это про нас с тобой.
      Р у м а т а. Да, это про нас с тобой. И вообще про всех людей, которые любят друг друга. Только нас не разлучат…
      К и р а. Ты увезешь меня отсюда?
      Р у м а т а. Обязательно.
      К и р а. И я все буду знать?
      Р у м а т а. Конечно, маленькая. Я увезу тебя в чудесный город Ленинград…
      К и р а. Ле-нин-град…
      Р у м а т а. Я сам поведу корабль. А ты будешь сидеть рядом, и я буду все тебе объяснять. И ты будешь…
      В залу входит черный монах в рясе с надвинутым капюшоном. Румата вскакивает, хватает шпагу.
       Р у м а т а. Стой, сукин сын!
      М о н а х. Осторожно с железом, благородный дон Румата. Это опять я.
      Р у м а т а. Арата? Вы?
      Арата. Я. У меня срочное дело.
      Румата нерешительно поворачивается к Кире.
      Ничего. Девушка нам не помешает. А может быть, и поможет.
      Р у м а т а. Садитесь, благородный Арата.
      Они садятся. Кира на диване во все глаза разглядывает их.
      А р а т а. Вы знаете, что творится в стране?
      Р у м а т а (мрачно). Представляю…
      А р а т а. Такого даже я никогда не видел. Трупы, трупы, трупы… людишек режут, распинают и жгут прямо на улицах…
      (Пауза.) Дон Румата, почему вы не хотите помочь мне?
      Р у м а т а. Одну минутку. Прошу прощения, но я хотел бы знать, как вы проникли в дом.
      А р а т а. Это неважно. Никто, кроме меня, не знает этой дороги. Не уклоняйтесь, дон Румата. Почему вы не хотите дать мне вашу силу?
      Р у м а т а (устало). Не будем говорить об этом.
      А р а т а. Нет, мы будем говорить об этом! Я не звал вас. Я никогда никому не молился. Вы пришли ко мне сами. Или бог просто решил позабавиться?
      Р у м а т а. Вы не поймете меня. Я вам двадцать раз пытался объяснить, что я не бог — вы так и не поверили. И вы не поймете, почему я не могу помочь вам оружием…
      А р а т а. У вас есть молнии?
      Р у м а т а. Я не могу дать вам молнии.
      А р а т а. Я хочу знать: почему?
      Р у м а т а. Я повторяю: вы не поймете.
      А р а т а. А вы попытайтесь объяснить.
      Румата. Что вы собираетесь делать с молниями?
      А р а т а. Я выжгу черную и золоченую сволочь, как клопов, всех до одного, весь их проклятый род до двенадцатого потомка. Я сотру с лица земли их монастыри и крепости. Я сожгу их армии и всех, кто будет защищать и поддерживать их. Можете не беспокоиться — ваши молнии будут служить только добру, и когда на земле останутся только освобожденные рабы и воцарится мир, я верну вам ваши молнии и никогда больше не попрошу их…
      Румата. Нет. Я не дам вам молний. Это было бы ошибкой.
      Я приведу вам только один довод. Он ничтожен по сравнению с главным, но зато вы поймете его. Вы живучи, славный Арата, но вы тоже смертны; и если вы погибнете и молнии перейдут в другие руки, уже не такие чистые, как ваши, тогда… мне страшно подумать, чем это может кончиться…
       Пауза.
       А р а т а. Вам не следовало спускаться с неба. Возвращайтесь к себе. Вы только вредите нам.
      Р у м а т а (мягко). Это не так. Во всяком случае, мы никому не вредим.
      А р а т а. Нет, вы вредите. Вы внушаете беспочвенные надежды…
      Р у м а т а. Кому?
      А р а т а. Мне. Вы ослабили мою волю, дон Румата. Раньше я надеялся только на себя, а вы сделали так, что теперь я чувствую вашу силу за своей спиной. Раньше я вел каждый бой так, словно это мой последний бой, а теперь я заметил, что берегу себя для других боев, которые будут решающими, потому что вы примете в них участие…
      Румата. Славный Арата, на моей родине борцы за свободу шли в бой с песней… «Никто не даст нам избавления, ни бог, ни царь и ни герой…»
      Арата. Ага! Они понимали толк в борьбе! Нет, дон Румата, уходите отсюда, вернитесь к себе на небо и никогда больше не приходите… Или без оглядки переходите к нам, обнажите ваш меч и встаньте плечом к плечу с нами! (Помолчав, тихо.) В нашем деле не может быть друзей наполовину. Друг наполовину — это всегда наполовину враг.
      К и р а (вскакивает). Вы не смеете с ним так разговаривать!
      Он добрый, он сильный! Он сильнее всех на свете! Что мы ему? Муравьи! Один муравейник воюет с другим муравейником… И вы хотите, чтобы он разорил один муравейник во славу другого?
      Арата (сурово). Мы не муравьи, девушка. Мы — люди. (Поднимается.) Прощайте, дон Румата.
       Он идет к выходу и вдруг останавливается, прислушиваясь, повернув лицо к окнам. Румата тоже поднимает голову. Явственно слышится цокот множества копыт. Грубые голоса:
      — Здесь, что ли?
      — Вроде здесь…
      — Сто-ой!
      К и р а (прижимает кулаки к груди). Это за мной… Я так и знала!
      В дверь ударяют кулаки. Грубый голос:
      — Во имя господа! Открывай, девка! Взломаем — хуже будет!
      Румата подскакивает к окну, распахивает створку.
      Р у м а т а. Эй, вы! Вам что — жить надоело?
      Шум мгновенно стихает. Негромкие голоса:
      — И ведь всегда они в канцелярии напутают. Хозяин-то дома, никуда не уехал…
      — А нам что за дело?
      — А то дело, что он на мечах первый в мире.
      — Эх, а сказали, что уехал и до утра не вернется…
      — Испугались?
      — Мы-то не испугались, а только про него ничего не велено, не пришлось бы убить…
      — Свяжем! Покалечим и свяжем! Эй, кто там с мушкетами?
      — Как бы он нас не покалечил…
      — Ничего не покалечит. Всем известно: у него обет такой — не убивать.
      Р у м а т а (страшным голосом). Перебью как собак!
      Кира подбегает к нему, прижимается к его плечу. Скрипучий голос:
      — Ломай, братья! Во имя господа! Тащи бревно, тараном ее!
      Р у м а т а (Кире). Ну что ты, маленькая? Испугалась? Неужели этой швали испугалась? (Отходит от окна, берет шпагу.)
      Сейчас я их…
      А р а т а. Может быть, проще уйти? Я знаю потайной ход…
      Р у м а т а. Уйти?.. (Колеблется, оглядывается на Киру.) Мне это как-то… Послушайте, славный Арата. Возьмите девушку и уходите. Спрячьте ее где-нибудь. А я…
      Окна озаряются тремя багровыми вспышками, гремят три мушкетных выстрела.
       Кира у окна медленно сползает на пол, цепляясь за портьеру.