Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до "Трудно быть богом": черновики, рукописи, варианты.

Каждый понедельник все пять лет надо было сидеть и терпеть, широкие ремни впивались в обрюзгшее тело, лицо обвисало, и трудно было открыть глаза — так тяжелели веки. И нужно было решать какие-то малоинтересные задачки или составлять стандартные подпрограммы для вычислителя. Это было ужасно трудно, хотя задачи были совсем простые, а программы были известны еще с первого курса. Некоторые курсанты выдерживали восьмикратные перегрузки, некоторые не выдерживали даже тройных, и их переводили на факультет дистанционного управления. Это называлось «попасть к девочкам».
      Коромысло стало вращаться медленнее, остановилось, и кабинки повисли вертикально. Из одной вылез худощавый парень и остановился, придерживаясь за раскрытую дверь. Его покачивало. Парень из другой кабинки вывалился и сразу сел, упираясь руками в пол.
      — К девочкам, — вполголоса сказал Ермаков.
      Курсанты, поджидавшие своей очереди, вскочили.
      — Ни черта, — сказал парень сипло и поднялся. — Не беспокойтесь, ребята.
      Он страшно зашевелил лицом, разминая затекшие мускулы.
      — Ни черта, — повторил он.
      — Полноват, — сказал Коля. Жилин кивнул. Полные плохо переносили перегрузки. Жилин потерял шесть кило, прежде чем стал выдерживать пятикратные перегрузки. Вначале ему было нехорошо, хотя в прошлом он был глубоководником и обладал нечеловеческой силой.
      — Похудеет, — сказал Жилин. — Захочет, так похудеет.
      В станине открылся люк, оттуда вылез инструктор в белом халате и отобрал у курсантов листки с записями.
      — Давайте, Гургенидзе и Саблин, — сказал он. Он бегло просмотрел листки. — Можете идти. У вас зачет.
      — Ну, здорово, — сказал полный. — И у меня тоже?
      Он сразу стал лучше выглядеть.
      — И у вас тоже, — сказал инструктор.
      Полный парень вдруг звучно икнул. Все засмеялись, и он очень смутился.
      — А ведь сегодня понедельник, — сказал Ермаков Жилину.
      — Может, прокатимся напоследок? На восьмикратной, а?
      Жилин молча взял Колю за плечо и выволок в коридор. Они вышли в сад и уселись на ближайшей скамейке.
      — Теперь, — сказал Коля, — давай думать, что делать дальше.
       — Ехать на аэродром, — сказал Жилин.
      — Это ясно, — сказал Коля нетерпеливо. — Что кроме?
      — Пообедать, — сказал Жилин.
      Коля посмотрел на него. Жилин сидел неподвижно, расставив ноги и уперев руки в колени. Он был спокоен, безмятежен и надежен, как гранитный валун. Жилину было тридцать лет.
      До Школы он командовал отрядом батискафов океанологической станции на Кунашире. Жилин был женат, его жена работала сейчас в одной из планетографических экспедиций в системе Юпитера.
      — Видишь ли, Иван, — сказал Коля очень осторожно.— Вот что я имею в виду… Что, если нам лететь в Москву не сегодня, а…
      — Так, — сказал Жилин. — А в чем дело?
      — Видишь ли, Иван Федорович. Есть у меня одно незавершенное дело.
      Жилин повернул голову и посмотрел на Колю. Он посмотрел очень пристально, а потом стал смотреть в сторону спортплощадки, где сквозь кусты мелькали красные майки и загорелые ноги.
      — Слушай меня, Ермаков, — сказал он тяжеловесно. — Сейчас мы пойдем на обсерваторию, потом пообедаем, потом простимся с Виктором Владимировичем, с Ангелиной Ивановной, с товарищем Ши…
      Это были преподаватели и инструкторы.
      — Но мы уже простились с ними позавчера.
      —Когда это?
      — Позавчера, на выпускном вечере.
      .. — На выпускном вечере, — сказал Жилин, — ты занимался танцами с этой перевязанной коленкой.
      — Ну и что из этого, — сказал Коля. — А ты просидел весь вечер в буфете.
      — Итак, простившись с Виктором Владимировичем, с Ангелиной…
      — Ясно, — сказал Коля. — Что дальше?
      — Дальше мы поедем на аэродром и, — Жилин посмотрел на часы, — в двадцать два ноль-ноль будем в Москве. Вопросы есть?
      Коля вздохнул: он очень не любил прощаний.
      — Тогда хоть пошли сначала пообедаем, — сказал он.
      — Отчего же, пошли, — сказал Жилин и встал.
 
      Когда стратоплан выскочил из туч, Коля увидел солнце низко над облаками и густо синее небо вверху. Жилин в соседнем кресле посапывал, свесив с подлокотника огромную коричневую лапу. Подошла стюардесса со столиком на колесах. На столике стояли стаканы с чаем, бутылки всевозможных напитков и тарелки с бутербродами. Стюардесса была хорошенькая и очень вежливая. К сожалению, она была очень занята и разговора не получилось. Коля отказался от еды и напитков и стал смотреть сквозь прозрачный потолок в темное небо. Там уже горели яркие немигающие звезды, и вдруг, перегоняя стратоплан, прошла крупная красно-синяя звезда. Это был Спу-20.
 
      Год назад курсанты проходили на Спу-20 четырехмесячные курсы теории аннигиляционного привода. На «Звездочке», так межпланетники называли Спу-20, было очень интересно. Там шла тогда окончательная доводка «Молнии» для межзвездной экспедиции. Там производились эксперименты по использованию прямоточных фотонных двигателей. Там было много замечательных капитанов и инженеров. Там курсанты увидели Краюхина — он совершил свой последний внеземной перелет, чтобы увидеть «Хиус-Молнию». Он подошел к Николаю (они не виделись уже три года) и сказал: «На таких кораблях ты будешь летать, как мы и не мечтали. Если бы видел отец…», и заковылял дальше, широкий, сутулый, угрюмый. Все останавливались и прижимались к стенам, давая ему дорогу. Он рано состарился, ведь ему не было и шестидесяти пяти. Когда отец погиб на Венере, Коле было двенадцать. Краюхин вызвал его к себе и сказал: «Твой отец не вернется, Коля. Он остался там».
      Он больше не сказал ничего, взял Колю за плечо и пошел по широким коридорам Комитета в гараж, взял свой вертолет, и они летали весь день над Москвой, не говоря ни слова, и он несколько раз передавал Коле управление. Может быть, он ждал, что Коля будет плакать, и хотел помешать этому, но Коля не плакал. Он плакал накануне, когда прочитал письмо отца, оставленное перед отлетом. На конверте было сказано, когда его вскрыть…
      Жилин проснулся, спросил: «Ты чего не спишь?» и опять заснул.
      На «Звездочке» вообще было очень интересно. Однажды Ляхов привел их в ангар. В ангаре висел только что прибывший фотонный танкер-автомат, который полгода назад забросили в зону абсолютно свободного полета в качестве лота-разведчика. Танкер удалялся от Солнца на расстояние светового месяца. Это было огромное неуклюжее сооружение, и всех поражал его цвет — бирюзово-зеленый. Обшивка отваливалась кусками, стоило прикоснуться ладонью. Она просто крошилась, как сухой хлеб. Но устройства управления оказались в порядке, иначе разведчик, конечно, не вернулся бы, как не вернулись три разведчика из двадцати, запущенных в зону абсолютно свободного полета. Курсанты спросили Ляхова, что произошло, и Ляхов ответил, что не знает. Это впервые за два года Ляхов ответил им, что он не знает. «На больших расстояниях от Солнца есть что-то, чего мы пока не знаем», — так сказал Ляхов. И только позже они сообразили, что Ляхов поведет «Молнию» туда,
 
      [Одна страница отсутствует.]
      Жилина и спросил ее вполголоса, приятно улыбаясь:
      — Простите, мы скоро прибываем?
      — Через десять минут, — ответила стюардесса, тоже приятно улыбаясь.
      Тогда Коля ткнул Жилина локтем в диафрагму и сказал:
      — Вставай, Иван Федорович, Москва.
 
      В Мирза-Чарле они прибыли через день утром. Ракетодром Мирза-Чарле отправлял и принимал ионолеты местного сообщения. Он связывал Землю с ее искусственными спутниками.
      Со времени первых фотонных ракет рейсовые и экспедиционные планетолеты строились, испытывались, грузились, ремонтировались, стартовали и принимались только на искусственных спутниках — чтобы не загрязнять атмосферу Земли радиоактивными отходами. Кроме того, это было много экономичнее и проще технически. Сообщение Земли с возлеземными доками осуществлялось через сеть ракетодромов типа Мирза-Чарле посредством автоматических и пилотируемых ионолетов, использующих для разгона энергию превращения атомарного кислорода верхних слоев стратосферы в молекулярный кислород. Такие ракетодромы сооружались обычно в пустынях (Мирза-Чарле располагался на юге Заунгузских Каракумов, в трехстах километрах севернее Ашхабада) и мало отличались один от другого: несколько сотен квадратных километров, залитых стеклопластом, сотни гектаров складов и мастерских, непрерывные потоки атомовозов, решетчатые башни радиотелескопов и радиомаяков, огромный прозрачный купол СЭУК (система электронного управления и контроля) и — несколько поодаль — аэродром и зеленый городок с обязательной высотной гостиницей на окраине. Через эти стандартные ворота ежедневно уходили в пространство пилоты, инженеры, ученые, десятки тысяч тонн материалов и продовольствия и ежедневно приходили на Землю необыкновенные металлы и минералы, невиданные животные, драгоценные знания. Иногда через эти ворота возвращались на Землю в запаянных прозрачных цилиндрах те, кто отдал жизнь за власть человека над Пространством.
 
      На аэродроме Николаю и Жилину сказали, что командир фотонного планетолета первого класса «Тахмасиб» Алексей Петрович Быков остановился в гостинице, этаж такой-то, номер такой-то. Алексей Петрович был еще не одет. Он стоял посередине комнаты с полотенцем в руках, взъерошенный, в красивом шелковом халате. Совершенно не меняется, подумал Коля. Такой же рыжий, такой же красный, такой же сердитый, такой же добрый. И у него по-прежнему круглый облупленный нос.
      Алексей Петрович уставился на вошедших маленькими глазками и сдвинул брови, похожие на зубные щетки.
      — А, — сказал он скрипучим голосом. — Борт-инженеры. Здравствуйте, борт-инженеры.
      Он бросил полотенце на спинку кресла и обнял Николая, на секунду прижавшись холодной щекой к его щеке. Затем он протянул руку Жилину.
      — Жилин Иван Федорович, — сказал Жилин. — Назначен в ваше распоряжение.
      — Рад, — сказал Алексей Петрович. — Прошу.
      Он взял полотенце и сказал:
      — Располагайтесь. Я сейчас приду.
      Он вышел в соседнюю комнату. Коля сел на диван и спросил вслед:
      — Как поживает Антонина Николаевна?
      — Хорошо, — отозвался Алексей Петрович из соседней комнаты. — Спасибо.
      — А Володя и Верочка?
      — Хорошо. Спасибо. Володька ногу вывихнул.
      — Что вы говорите! — сказал Коля.
      — Да, — сказал Алексей Петрович натужным голосом. По-видимому, он надевал ботинки. — С трамплина прыгал, малек.
      — Молодец, — сказал Коля и посмотрел на Жилина. Жилин сидел у стола, уткнувшись в журнал. Журнал был очень специальный — он назывался «Структуры отражающих слоев».
      — Между прочим, — сказал из соседней комнаты Алексей Петрович. — Есть две новости.
      — Да? — сказал Коля.
      — Ляхов четвертого октября стартует в АСП.
      — Это мы уже знаем, дядя Леша. Хорошо получается, правда? Пятидесятая годовщина первого спутника, День Межпланетника и первый пилотируемый старт в АСП.
      — Так и задумано, — сказал Алексей Петрович.
      — А вторая новость? — спросил Коля.
      — Вторая новость не столько важная, сколько удивительная. — Алексей Петрович вышел в гостиную, застегивая пилотскую куртку. — Кангрен нашел на Меркурии развалины.
      — Что-что нашел?
      — Какие-то развалины. Плиты, скрепленные металлическими брусьями.
      — Здорово, — сказал Коля. — Такие же, как на Марсе?
      — Ну, этого я не знаю, — сказал Алексей Петрович. — Ляхов получил из Фернбекса фотограмму. — Он сел у стола напротив Жилина. — Подождем, увидим. Не очень-то я верю в эти развалины. Кангрен любит пошуметь.
      Все равно здорово, — сказал Коля. — Пора бы наконец поискать и на Земле.
      — Это не нам искать, — сказал Алексей Петрович. — Это пусть глубоководники ищут.
      — Они ищут, — сказал Жилин, глядя в стол.
      Алексей Петрович посмотрел на него с любопытством и сказал:
      — Ну и пусть ищут. А мы полетим на Амальтею.
      — Да ну? — сказал Коля и тоже поглядел на Жилина. Жилин широко улыбнулся.
      — У вас там, кажется, супруга работает? — сказал Алексей Петрович.
      — Да, — сказал Жилин и улыбнулся еще шире. — Пять лет не виделись.
      — Мы знакомы, — сказал Алексей Петрович. — Очень, очень энергичная женщина, Елена Ивановна.
      — Да, — сказал Жилин. — Говорят, ее там побаиваются. Я и сам ее побаиваюсь.
      Алексей Петрович хотел что-то сказать, но, видимо, раздумал.
      — Давайте завтракать, — предложил он.
      — Мы позавтракали в самолете, дядя Леша, — сказал Коля.
      Алексей Петрович огорчился.
      — Ну вот, — сказал он. — Может быть, еще раз позавтракаете?
      — Честное слово, дядя Леша, — сказал Коля.
      — Мы сыты, Алексей Петрович, — сказал Жилин.
      — Ну и черт с вами, — сказал Алексей Петрович. — Сидите голодные.
      Он подошел к буфету-автомату, нажал несколько кнопок и через минуту достал из буфета поднос. На подносе стояли три пиалы, соусник, стакан томатного сока и пластмассовая подставка с двумя белыми палочками, завернутыми в целлофан.
      Острый неповторимый запах распространился по комнате. Жилин вдруг сел очень прямо и вытянул шею. Стул под ним крякнул. Алексей Петрович поставил поднос на стол. Жилин поглядел на поднос и гулко глотнул.
      — А может быть, хотите? — снова спросил Алексей Петрович. — Превосходный чифань. Или вы не едите китайский чифань?
      — Собственно, а что я ел за завтраком? — рассудительно сказал Жилин, глядя на поднос— Пустяки. Чай с булочкой.
      Коля не выдержал и все-таки захохотал. Жилин был великим поклонником китайской кухни. Он считал ее вершиной гастрономических устремлений человечества.
      Алексей Петрович, взявший было палочки, положил их на поднос и оглядел борт-инженеров:
      — Вы любите жаркое «сы-бао»? — спросил он Жилина.
      — Очень, — сказал Жилин и снова глотнул.
      — Ой, не могу, — сказал Коля и лег на диван.
      — А еще что? — спросил Алексей Петрович, поворачиваясь к буфету.
      — Салат с вермишелью из гороха «маш», — сказал Жилин быстро. — Салат из медуз с креветками. И бульон с крабами, если можно.
      — А каракатицу с ростками бамбука? — спросил Алексей Петрович, нажимая кнопки.
      — М-м-м… Очень! — сказал Жилин. — Перестань верещать, Николай.
      — Не могу, — сказал Коля, подтягивая колени к подбородку. Он сипел от смеха.
      — Что он понимает, — сказал Алексей Петрович, возвращаясь к столу со вторым подносом. — Все межпланетники любят чифань.
      Они принялись за еду, ловко орудуя палочками, то и дело подливая в пиалы темно-коричневую сою. Алексей Петрович ел молча, поглядывая в окно, где на горизонте темнели в белесой дымке исполинские треугольные силуэты ионолетов. Жилин сначала тоже молчал, а потом вдруг начал рассказывать о том, как на островах Мяоледао ловят каракатиц. Коля отдыхал, время от времени вставляя: «Ой, не могу».
      — Тогда ее снимают с крючка и надрезают мантию, — сказал Жилин.
      — Ой, не могу, — сказал Коля.
      Алексей Петрович задумчиво покачал головой и вдруг спросил:
      — А скажите мне, борт-инженеры, какова температура первичной рекристаллизации стандартного отражателя?
      Коля перестал смеяться и сел.
      — Сто пятьдесят тысяч, — сказал он.
      — Плюс-минус три тысячи градусов, — сказал Жилин.
      — Правильно, — похвалил Алексей Петрович. — Температура низкая. А что вам в Школе говорили относительно траекторий в поле Юпитера?
      — «В поле Юпитера надлежит идти по возможности вне плоскости системы спутников, усилив противометеоритное наблюдение и держась не ближе ста тысяч километров от поверхности Юпитера».
      — Правильно, — сказал Алексей Петрович. — Золотые слова. Найдите это место и загните страницу, как говаривал капитан Катль.
      В соседней комнате замурлыкал видеофон. Алексей Петрович залпом допил сок, приложил к губам салфетку и вышел.
      Коля и Жилин поглядели друг на друга.
      — Ого, — сказал Жилин. — Где мои учебники?
      — Слушаю, — раздался голос Алексея Петровича. — Да, я Быков. Что? Очень приятно, здравствуйте. Так… И чем я могу помочь?.. Нет, этого я сделать не могу. Не имею права… Послушайте, господин… э-э… господин Маки… Нет, это исключено. Можете обратиться в Комитет межпланетных сообщений… Да… Нет… Передайте господину академику мои наилучшие пожелания и прочее. Саёнара.
      Когда Алексей Петрович вернулся в гостиную, лицо его было краснее обыкновенного. Он убрал подносы, сел в кресло и некоторое время молча глядел на Жилина и Ермакова.
      — Вот как, — сказал он наконец. — Господин Быков, академик весьма занят и настоятельно просит отложить старт на полторы недели. Вот как.
      — Какой академик? — спросил Коля.
      — Академик Сусуму Окада. Он летит с нами. Звонил его секретарь. Но я не отложу старт ни на сутки. Я стартую точно в шесть ноль-ноль шестого октября.
      Коля слыхал о Сусуму Окада. Это был крупный японский физик, работавший в области создания фантастического вечного двигателя времени.
      — Да, это нехорошо с его стороны, — сказал Коля. — А кто еще летит с нами?
      Алексей Петрович сразу подобрел.
      — Юрковский летит, — сказал он. — И Гришка Дауге. Ты не забыл Юрковского и Дауге, малек?
      Юрковский и Дауге, Быков и Крутиков, Богдан Спицын и отец. Страшный и прекрасный, с детства знакомый рассказ о страданиях, о потерях, о победе. Люди, которые бросили к ногам человечества грозную планету. Люди, которые нашли в черных песках Венеры Урановую Голконду — след удара чудовищного метеорита из антивещества.
      — Вот он, — сказал Коля и ткнул пальцем в сторону Жилина. — Он рассказал мне эту легенду на первом курсе, и мне пришлось поправлять его, потому что он называл Юрковского Диковским. Всякий малек знает эти имена.
      — То-то, — сказал Алексей Петрович.
      — Вас называют первыми Десантниками, — сказал Коля.
      Алексей Петрович покачал головой.
      Что ты, Коля, — сказал он. — Десантники всегда возвращаются.
      — Но ведь и вы вернулись, Алексей Петрович, — сказал Жилин.
      — Не все, — сказал Алексей Петрович. — И будет об этом.
      Коля помолчал, затем спросил:
      — Вы давно их видели в последний раз, дядя Леша?
      — Десять лет, — сказал Алексей Петрович. — Но мы переписывались.
      — Десять лет, ой-ой-ой, — сказал Коля и посмотрел на Жилина. — А я видел Юрковского в Позапрошлом году. Он приезжал в Школу.
      — Ну, будет, — сказал Алексей Петрович. — Наш ионолет стартует в четырнадцать тридцать. У нас есть еще время. Николай, садись за стол. Вынимайте ваши записные книжки, борт-инженеры. Посмотрим, чему вас учили.
      И началось избиение.
 
      Потом Стругацкие отказались от такого традиционного вступления. «Путь на Амальтею» начинается с середины полета — уже встретились, уже давно вылетели и приближаются к Юпитеру…
      Все написанные «вводные» главы они убрали. Вариант начала, приведенный выше, все же был затребован. Кое-какие эпизоды Авторы включили в «Путь на Амальтею», делая их отступлениями-воспоминаниями Жилина; некоторые — преобразовались в одну из глав романа «Полдень. ХХII век»; кое-что — описание ракетодрома — вошло в «Стажеров. А вот нижеприведенное начало, за исключением пары эпизодов, так и осталось лежать в черновиках, хотя в нем присутствует немало интересных фактов-дополнений о персонажах и реалиях того мира.
 

Гл. I. Товарищи межпланетники.

      Василий Ляхов посмотрел на часы и сказал:
      — А не пора ли нам, товарищи?..
      — Ну что ж… — сказал член Совета Космогации и поднялся.
      На лице его появилась неуверенная улыбка. Он явно не мог решить — обнимать ему участников перелета сейчас или позже, у выхода в Главный кессон. Начальник Спутника-9 открыл дверь и пророкотал как в бочку:
      — Прошу.
      Все потянулись к двери, предупредительно пропуская вперед экипаж Первой Звездной. Их было семеро в синих рабочих комбинезонах, и когда они шли по узким коридорам, встречные прижимались к шершавым стенам, давая дорогу, и провожали их глазами. Многие возвращались и шли следом.
      Состав Первой Звездной был хорош. Алексей Петрович Быков знал их всех, одних лично, других — понаслышке. Четверо ученых, трое пилотов. Ученые были все как на подбор молодые ребята, плечистые, с крепкими шеями. Они шли впереди и громко переговаривались на трех языках. Биолог Дьердь (Быков возил его на Амальтею год назад) что-то рассказывал, размахивая длинными руками, а китаец-кибернетик время от времени пронзительно вскрикивал: «Ах, какой я впечатлительный!» И каждый раз корреспондент, который шел рядом с Быковым, досадливо крякал в свой диктофон. Ему явно хотелось, чтобы все шло как следует — все-таки Первая Звездная. Один раз он даже пробормотал внятно: «Черт знает что. Никаких эмоций. Идут, как в столовую». Это был еще очень зеленый корреспондент, и он, вероятно, представлял себе Первую Звездную как торжественные похороны. В известном смысле он был, пожалуй, прав: перелет продлится восемь лет на субсветовых скоростях, а на Земле за это время пройдет лет десять- двенадцать. Кое-кого из нас они, вернувшись, не застанут, подумал Быков и посмотрел на пилотов.
      Они шли сразу за учеными и очень старались не наступать им на пятки. Три матерых межпланетных аса, и каждый из них командовал в свое время фотонным планетолетом, и каждый из них налетал сотни миллиардов километров, и каждый из них мог бы командовать «Фотоном», но командиром назначили Ляхова. Ляхов первый поднял «Фотон» в пространство и первый развил на нем рекордную скорость — сто двенадцать тысяч километров в секунду. И потом — это был Ляхов.
      Алексей Петрович глядел в его необъятную сутулую спину и думал, что Ляхову уже за сорок.
      Кибернетик снова вскричал: «Ах, какой я впечатлительный», и корреспондент крякнул.
      — А вы смотрите на пилотов, — сказал Быков. — Как идут!
      Картина!
      У пилотов был очень сосредоточенный вид.
      — Да-а… — сказал корреспондент восхищенно. — Замечательно идут.
      Он принялся бормотать в диктофон, и до Быкова донеслись слова «коридоры, озаренные ровным, немигающим светом» и «когорта передового человечества». Корреспондент был на удивление зелен.
      Когда все свернули в главный коридор, Алексей Петрович оглянулся. Сзади шло человек пятьдесят. Все молчали. Экипаж «Фотона» шел впереди, и между ним и провожающими лежала полоса отчуждения. Глупо, решил Алексей Петрович и рассвирепел. Какого черта. Люди летят работать, а не помирать. Он посмотрел на постную физиономию корреспондента, пошевелил губами и догнал Ляхова. Они пошли рядом.
      — Ну что, Алексей, — сказал Ляхов, расплываясь в довольной улыбке. — Завидуешь?
      — Еще бы, — сказал Алексей Петрович.
      — Чего я боюсь, — сообщил Ляхов, — так это ближайших десяти минут. Придется обниматься с начальником Девятого.
      Он осторожно оглянулся и вздохнул.
      — Да, — сказал Алексей Петрович. — Я с ним стараюсь за руку не здороваться. Лапа у него, как экскаватор.
      — Он меня обнял при встрече, — сказал Ляхов. — Теперь у меня что-то внутри скрипит и щелкает.
      — Главное — вовремя отскочить, — сказал Колкер. Он летел на «Фотоне» борт-инженером. — Подскочить, изящно поклониться и отскочить.
      — Обидится, — сказал Ляхов и снова вздохнул. — Щелкает,— сообщил он.
      Третий пилот молчал. Быков не знал его близко. Он знал только, что фамилия его Мартови и Ляхов в разговорах зовет его обычно Моркови. При комплектовании этой экспедиции старались подобрать людей не семейных. Для Мартови сделали исключение. Это был превосходный межпланетник. Два года назад он первым в мире исследовал пространство за Плутоном и нашел там второе кольцо астероидов.
      
      
 
      — Послезавтра я лечу на Амальтею, — сказал Алексей Петрович.
      — Ну-ну, — сказал Ляхов.
      — Василий, — сказал Алексей Петрович. — Не задирай нос, Василий.
      — Увидишь на Амальтее Тальба, — сказал Колкер, — передай ему, что все его рассуждения — чепуха. Он поймет. Я хотел ему написать, но так и не собрался.
      — Можно радировать, — сказал вдруг Мартови. Все поглядели на него. Жена Мартови работала на Амальтее, на Джей-станции. Он даже не смог попрощаться с ней, подумал Быков.
      Последний рейсовый планетолет на Амальтею ходил три месяца назад. Он так и не повидал жену перед отлетом и теперь увидит нескоро. Зато он увидит Другое Солнце. Через четыре года он увидит чужое Солнце — красное, дымящееся протуберанцами, заслоняющее полнеба. Дурак, подумал Алексей Петрович. Зачем я заговорил об Амальтее.
      — Ну, начинается, — сказал Ляхов.
      Процессия остановилась перед Главным кессоном, и Быков увидел, что к ним приближается член Совета и начальник Девятого. Начальник потирал руки. Лицо у него было решительное.
      — Подскочить, изящно раскланяться и отскочить, — пробормотал Колкер.
      Алексей Петрович отступил и стал смотреть. Член Совета жал руку каждому из участников и говорил что-то, улыбаясь.
      Зеленый корреспондент сверкал вспышкой. Он был не один.
      Вспышками сверкали еще четверо с горящими глазами. Алексей Петрович увидел, как Колкер попытался осуществить свой маневр, как он подскочил к начальнику, но раскланяться не успел — начальник схватил его и стал душить. Во всяком случае, у Колкера было лицо именно удушаемого. Ляхов покорно ждал своей очереди рядом.
      Сначала все было довольно чинно, корреспондент мог быть доволен: провожающие почтительно толпились вокруг, а участники в промежутках между объятиями и рукопожатиями стояли в напряженных позах и нетерпеливо улыбались. Но потом Ляхов крикнул на весь зал: «До свидания, товарищи!», и толпа надвинулась.
      Алексей Петрович успел расцеловаться с Ляховым и Колкером и пожать руку длиннорукому Дьердю. Зеленый корреспондент осветил его вспышкой, сказав: «Извините, я хотел не вас», и кинулся напролом к Ляхову. Но Ляхов уже шагнул в кессон. Все зашумели. Толстая пластметалловая плита стала медленно опускаться, и семеро в кессоне стояли и махали руками.
      Все они были немного бледны, и Алексей Петрович увидел, как Мартови вдруг резко отвернулся и стал натягивать вакуум-скафандр. Плита опустилась.
      Алексей Петрович еще долго стоял в опустевшем зале. Они будут в походе восемь лет. Четыре года туда и четыре — обратно. Восемь лет ледяной пустоты вокруг. Восемь лет невообразимой, ни с чем не сравнимой пустоты. Семь лет из восьми они проведут в анабиотическом сне, где-то между смертью и глубоким обмороком. И они увидят Другое Солнце. А я послезавтра лечу на Амальтею в шестой раз. И в шестой раз увижу Юпитер с высоты в сто тысяч километров. В шестой раз выгружу продовольствие и ученых, в шестой раз погружу ученых и контейнеры с образцами…
      — К черту, — сказал Алексей Петрович. — Послезавтра я лечу на Амальтею. Сегодня должны прибыть Дауге и Юрковский.
      Будем пить шампанское и послезавтра вместе полетим на Амальтею…
 
      В комнате Алексея Петровича сидел Михаил Антонович Крутиков и пил чай. Стол он придвинул к дивану. На столе стоял чайник и большая банка с вареньем, к которой была прислонена раскрытая книжка. Михаил Антонович был красен и более обыкновенного благодушен.
      — Алешенька, — сказал он.
      — Здравствуй, штурман, — откликнулся Алексей Петрович, подтащил стул и уселся.
      — Налей-ка и мне, — сказал он.
      Михаил Антонович взял книжку и положил на диван. Алексей Петрович заглянул в банку.
      — Гм, — сказал он с сомнением.
      — Третий стакан пью, — торопливо сказал Михаил Антонович и стал наливать чай.
      — Гм, — повторил Алексей Петрович. Он отхлебнул горячего янтарного чая, зацепил ложечкой варенья и, причмокнув, прищурился на штурмана. — Проводили «Фотон». Привет тебе от Ляхова.
      — Спасибо, Алеша. — Михаил Антонович покачал головой. — Какие смельчаки. Ай-яй-яй, какие это смельчаки…
      — Ты бы не полетел? — осведомился Алексей Петрович.
      — П-полетел бы, — сказал Михаил Антонович, потупясь.
      Алексей Петрович засмеялся. Он знал, что штурман тайком подавал заявление, которое было, однако, отклонено в самой вежливой форме. Михаил Антонович много переживал по этому поводу. «Не пора ли мне на покой, Алешенька?!» — проникновенно вопрошал он. Но на покой ему было явно рано. Он по-прежнему оставался лучшим штурманом современного межпланетного флота, хотя за последние десять лет прибавил в весе на семь кило. Теперь Алексей Петрович, взяв его под локти, уже не мог поднять, как раньше.
      Михаил Антонович допил свой стакан и взялся за чайник.
      — Гм, — сказал Алексей Петрович. Рука Михаила Антоновича дрогнула, но он все-таки налил себе полстакана и сердито поглядел на Быкова.
      — Не «гмыкай», пожалуйста, — сказал он, подумал и добавил: — Черт возьми.
      Некоторое время они в полном молчании пили чай и скребли ложками по стенкам банки с вареньем. Потом Алексей Петрович спросил:
      — Где Коля?
      — На «Хиусе», — сказал Михаил Антонович.
      — Странно, — сказал Алексей Петрович, — что он там делает?
      — Он копается в вычислителе, — сказал Михаил Антонович. — Я сказал ему, что там все в порядке, но он считает, что там не все в порядке.
      — Первый рейс, — задумчиво сказал Алексей Петрович,— первый дальний рейс. Амальтея, Юпитер, Джей-станция — для него это так ново. Волнуется?
      — Коленька? Нет, что ты!
      — Ермаковская кровь, — сказал Алексей Петрович. — Впрочем, врет он все. Волнуется, конечно.
      Михаил Антонович вздохнул.
      — Когда прилетят наши мальчики? — спросил он.
      — Сегодня или завтра. Я думаю, сегодня.
      Десять лет мы не виделись, подумал Алексей Петрович. Шли все по разным дорогам. Даже отпуска у нас были в разное время. Один раз я чуть-чуть не поймал Володьку Юрковского, но оказалось, что он вылетел накануне. Это было три года назад, на Таити. Я жил потом в комнате Юрковского и нашел его письмо ко мне, которое он забыл отправить. А потом в Москве я слышал, как объявляли по радио о его докладе в Доме Ученых, но нужно было улетать на Юпитер. Все на тот же Юпитер. И с Дауге та же история. Он долго болел, милый Иоганыч. И очень трудно было ему снова попасть в Пространство. Но он добился, и они долго работали на Венере вместе с Юрковским, а потом Дауге послали на Марс и он почему-то перестал писать.