Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до "Трудно быть богом": черновики, рукописи, варианты.

      16) Странно было бы, если бы только в нецивилизованных областях.
      17) Было, что и в цивилизованных. Есть один совершенно достоверный случай и много непроверенных.
      18) Чушь!
      19) Это так. Только нельзя быть уверенным… В общем, судите сами.
 
      Но далее Стругацкие не пошли. Объяснительная часть оказалась незатребованной. Куда интереснее писать о приключениях, чем объяснять недалекому читателю причины, породившие эти приключения. «Отказаться от каких-либо объяснений» — на это они решатся только гораздо позднее, в «Попытке к бегству», но первая «попытка» вырваться из стандартной в то время фантастики, из канонов ее, осуществилась уже здесь.
 
      
 

МАСШТАБЫ ПРОИСШЕДШЕГО.

       Можно только досадовать на реалии того времени, на запрет на все яркое, необычное, нестандартное… Массовые (катастрофические или юмористические) приключения не поощрялись. А какой бы яркий, запоминающийся рассказ мы бы получили! Можно дать волю своему воображению и представить ненаписанное (что-нибудь типа «Роковых яиц» Булгакова), прочитав еще один вариант начала повести: Около двух часов ночи с двенадцатого на тринадцатое февраля на квартире командира отдельного учебного зенитно-артиллерийского дивизиона зазвонил телефон. Звонки были непривычно громкие и длинные, и полковник, оставив безуспешные попытки нашарить в темноте под кроватью теплые домашние туфли, поспешил в кабинет босиком.
      — Слушаю, — хрипло буркнул он в трубку.
      — Докладывает второй. Товарищ полковник, звонят из города, секретарь райкома.
      — Давайте.
      Пол был холодный. Полковник переступил с ноги на ногу, затем кряхтя забрался на кресло и сел на стол. Где-то над потолком или в неплотно прикрытой печке выл и свистел ветер. Пурга мириадами колючих сухих снежинок стучала в окна. Зябко поеживаясь, командир дивизиона с недоумением и тревогой подумал о том, какие причины могли заставить хозяина района, всегда такого сдержанного и спокойного, звонить к нему в это неурочное время. В трубке трещало и посвистывало.
       — Алло, Матвеев! — услышал он вдруг заглушённый расстоянием и метелью голос— Матвеев, слушаешь?
      — Да, слушаю… Это ты, Василий Сидорович?
      — Я… да, я! Матвеев, срочно требуется твоя помощь…
      Тиуи-и-и…
      Полковник шепотом выругался, подул в микрофон.
      — Ничего не слышно. Что требуется?
      — Помощь требуется, говорю. Алло…
      — Ага, понял. Говори громче, Василий Сидорович! Что стряслось?
      — Косой Яр знаешь? Колхоз «Краснознаменец»…
      — «Краснознаменец»?
      — Да-да. От города по шоссе на север, потом сразу за мостом через Куршу налево по проселку километров двадцать…
      — А, знаю. Мои хлопцы там позапрошлым летом работали.
      Ну и что?
      — Нужно срочно послать туда…
      Туууи-и-и… Голос секретаря потонул в визге и скрежете.
      — Алло, алло!
      — Да, слышишь меня?
      — Нет, не разобрал. Кого в «Краснознаменец» послать? Зачем?
      — Солдат пошли! Пока пошли взвод, а там видно будет…
      — Да что случилось? Пожар, что ли?
      — Хуже!
      — Алло…
      — Хуже, говорю! Непонятное что-то… Вчера утром звонил… — сельсовета… и не смогли… пауки… ломают… ловят людей…
      На линии снова завыло, заверещало. Полковник сморщился, плотнее прижал трубку к правому уху, левое прикрыл ладонью. В кабинет заглянула заспанная жена:
      — Тише кричи, детей разбудишь.
      Он нетерпеливо отмахнулся.
      — Алло… Василий Сидорович!
      — Товарищ Матвеев, — послышался слабый, но более отчетливый голос телефонистки, — Василий Сидорович передает, что из рощи позади Косого Яра выползли какие-то… пауки, ломают в деревне дома и… и людей ловят и уносят…
      «— Алло, Матвеев, слышишь меня?
      — Слышу, но ничего не понимаю. Какие пауки? Что за чушь?
      — Говорят тебе, сам еще не знаю. Вчера послали наряд милиции… бежали, за ними гнались.
      — Кто гнался?
      — Эти… пауки.
      — Ага…
       Полковник озадаченно посмотрел на трубку и снова прижал ее к уху.
      — …нужно срочно оказать помощь. Поднимай своих хлопцев и как можно скорее… Поедешь через город, захватишь меня.
      — Да что делать-то? Какую задачу поставить?
      — Задача у тебя одна. — Секретарь, видимо, начинал злиться. — Охранять жизнь и достояние советских людей. Выполняй.
      — А… конкретнее?
      — Конкретнее… на месте увидим. Я, брат, сам еще ничего не понимаю. Для ясности считай, что будет облава на… на волков, что ли…
      — Так, это уже…
      — Слушай, ручные гранаты у тебя есть?
      — Что?
      — Ручные гранаты, говорю… стреляли… говорят, не берет. Ну, действуй. Буду ждать.
      Некоторое время полковник молча и сосредоточенно разглядывал свои босые ступни. Он был трезвый и практичный человек, и то, что он слышал, не укладывалось у него в голове.
      Пауки, вылезающие в метель из рощи! Пауки, которые ломают дома, хватают людей… на которых нужно проводить облаву… и еще ручные гранаты! «Впрочем, райкому виднее», — подумал он и несколько раз повернул рукоятку индуктора.
      — Второй слушает.
      — Дежурного по части.
      — Дежурного по части вызываю.
      — Дежурный? Лейтенант Петренко? Полковник Матвеев говорит. От кого сегодня дежурный взвод?
      — От третьей батареи, товарищ…
      — Поднять третью по боевой тревоге.
      — По боевой?
      — Слушайте, что вам говорят, и не имейте привычки перебивать. Поднять третью батарею по боевой тревоге. Дежурному взводу приготовиться к выходу. Вызвать в штаб заместителя по учебной части, замполита, командиров батарей… и начальника боепитания. Я сейчас приду.
      Через полчаса из ворот военного городка, подминая сугробы и шаря лучами фар по черно-белой завесе ночной пурги выполз гусеничный тягач. Командир дивизиона в полушубке и с кобурой на поясе расположился рядом с водителем. За его спиной в крытом брезентом кузове сидели в два ряда друг против друга двадцать четыре солдата с карабинами и автоматами между колен. Некоторые осторожно ощупывали подвешенные у пояса холщовые сумки. В сумках были гранаты — по две на каждого.
       За тридцать три часа до этого, в шесть часов вечера одиннадцатого февраля фельдшер села Косоярское Алексей Фомич Курочкин возвращался из города. [Далее текст отсутствует.]
 

ВОЕННЫЕ В ОКРЕСТНОСТЯХ КАРАКАНСКОГО ХРЕБТА.

       Опубликованный текст «Извне» изменился по сравнению с рукописными вариантами мало. Есть какие-то отрывки, которые не попали в окончательный вариант. Есть какие-то моменты, которые были исправлены уже редакторами или цензорами. Есть места, которые изменялись только в какой-то из публикаций по вести. Наиболее интересные, с точки зрения данного исследования, отрывки приводятся ниже.
      Первый рассказ повести «Извне» в окончательном тексте имеет подзаголовок: «РАССКАЗ ОФИЦЕРА ШТАБА Н-ской ЧАСТИ МАЙОРА КУЗНЕЦОВА». Первоначально же подзаголовок содержал больше информации как по времени, так и по местонахождению излагаемого: «РАССКАЗ ПЕРВЫЙ, любезно предоставленный в распоряжение Сталинабадской комиссии офицером разведки [слово «разведки» позже вычеркнуто] штаба Н-ской бригады майором Кузнецовым и повествующий о странном происшествии, которое имело место у отрогов Караканского хребта на Дальнем Востоке нашей страны в сентябре 196.. года».
      … Если же брать географические реалии, то вначале они были именно реальными, а не вымышленными (с тем, однако же, минимальным изменением, за которым легко угадывается прототип):
       Абакан (позднее — Алакан), Петропавловск (позднее — Павлопетровск и даже Павлодемьянск), Караканский — Калаканский, и Кановская ~ Адаидская — Адаирская сопка.
      Вообще же, черновик этого рассказа проникнут «армейским духом» (более грубыми, более обидными, более «мужскими» шуточками), чем причесанный позднее для печати. Наши советские военные предстают в черновике более реальными, более жесткими… объемными.
      Майор Перышкин «всегда радовался случаю, когда можно было забросить сводки и инструкции и поразмять ноги на настоящей работе». Строкулев не вывихивал ногу в танцевальном зале деревенского клуба — его «посадили на гауптвахту».
      «Тактические занятия», проводимые на лавовом поле, в рукописи назывались проще: «прицельное бомбометание». «Малодушная перестраховочка», упоминаемая Строкулевым в отношении Гинзбурга, была «недостойным отсутствием несокрушимого мужества у некоторых военных».
      Строкулев в окончательном варианте за тайное проникновение в сверток с едой получает звонкий щелчок в лоб от Перышкина. В черновике с ним обходятся более жестко: «Майор ткнул сигаретой в руку Строкулева».
      В окончательной редакции Кузнецов не знает «ни одного населенного пункта, где бы у Строкулева не было "одной знакомой девушки"». В первоначальном варианте: «На девятнадцатом километре, правда, есть хутор, где такой знакомой Витька не имеет. Впрочем, недавно Коле Гинзбургу пришлось там заночевать, и оказалось, что на хуторе живут только старик со старухой и несколько свиней, так что Витька здесь ни при чем».
 
      В объяснение случившемуся «майор Перышкин, он же Тартарен из Абакана, туманно намекал на какие-то данные конфиденциального свойства, коими якобы осчастливил его приятель из пограничников, но мы не поверили. <…> Во всяком случае, мнение пограничного приятеля майора Перышкина (если таковое мнение совокупно с самым приятелем не было плодом довольно бедного воображения нашего Тартарена) о том, что человек в сетчатой майке оказался тем самым растратчиком, которого уже полгода разыскивала местная милиция, очевидно, не состоятельно».
       Поднявшись на вершину, Гинзбург заявляет:
       — Хорошо бы найти записку Швандина…
      —  Ну и что?
      — Я бы ее сжег, — мстительно сказал Коля. Майор Швандин, сухой и не очень умный человек, был ярым противником нашего содружества.
      — Это не по-спортсменски, — деловито сказал Перышкин.
 
      Мелкие добавки оживляют действие:
       Мы обогнули лавовую стену и увидели, что Строкулев прыгает вокруг банки, дуя в растопыренные ладони и выкрикивая антирелигиозные лозунги. Оказывается, он («мать моя богородица!») истратил полкоробка спичек, пытаясь зажечь хотя бы одну. Спички на ветру гасли. Тогда он взял все остальные сразу и чиркнул по коробку. Спички разгорелись очень охотно, но (в бога, сына и святаго духа!..) при этом обожгли ему ладони.
 
      Из запасов, припасенных в дорогу, изменялось количество взятого коньяка: три бутылки, две бутылки… просто «коньяк» (без указания количества).(1) Просто «консервы», упомянутые в окончательном тексте, атрибутировались более конкретно: несколько банок «лосося в собственном поту», после чего сразу вспоминается другой набор продуктов — для Дмитрия Малянова.
 
      
 

АРХЕОЛОГИ ВБЛИЗИ САМАРКАНДА

       Во второй главе действующие лица в процессе написания меняли имена, фамилии, национальность.
       Угу, взяли, значит, канистру. Любовь героев ранних произведений Авторов к коньяку хорошо известна. Вот кусок пародии Л. Камионко из «Комментариев»:
      «— Черт, — сказал Иван Федотович, — не позавтракать ли? Ты как, Термус?
      Термус мрачно повертел ручки пульта управления и вытащил откуда-то снизу бутылку коньяка.
      — Киберов я послал, — сказал он бесцветным голосом. — Надо ждать.
 
 
      Борис Янович Лозовский в рукописях значился: Борис Яковлевич Стависский (первый и второй черновики), Борис Янович Ковалев (третий черновик), Стронский (последний черновик и первая публикация в журнале «Техника — молодежи»). Его прозвище «пан шеф» ранее имело более разнообразные варианты: «(он же «пан шеф-отец», он же «пан маршал», он же «дядя Боря»)». В третьей главе повести «Извне» «пан шеф» получает еще одно имя: Борис Янович Каневский.
 
      Старинный друг рассказчика второй главы таджик Джамил Каримов так и был в рукописях «старинным другом», но «с пятнадцатилетним стажем» и имел русское происхождение: «Володя Луконин (он же Лукончик, он же «ако Володьков»)» — это в первых черновиках, затем: Володя Лукнин, Володя Чегодарь.
      Рассказчик вспоминает: «…именно он устроил меня — астронома по специальности — в экспедицию, где я и вкушал все прелести положения человека, без которого можно обойтись, то есть мыл керамику, готовил обед и снимал по мере надобности план раскопок». Въедливые читатели могут поразмышлять о взаимопроникновении жизни автора и жизни его персонажей, вспомнив два романа С. Витицкого (главы об экспедициях) и перечитав «Комментарии» Б. Стругацкого к «Извне». И об этом же говорит исчезнувшее из окончательного текста дополнение к описанию дневника, который утащил Пришелец: «…дневник с последним (лучшим) вариантом экспедиционного гимна… <…> «С-с-скоти- на!» — произнес Володя с выражением, а то, что было сказано мной (на последний вариант гимна я убил два дня напряженной творческой работы), окончательно убедило его в том, что его друг находится в трезвом уме и ясной памяти».
 
      В черновиках указаны другие направления и расстояния. Этого, вероятно, потребовали цензоры (что странно для нас сегодняшних, но было привычно для того времени). Замок Апида, в окончательном варианте располагавшийся в пятидесяти километрах к юго-востоку от Пенджикента, перемещался в разных направлениях («к северо-западу», — к «юго-западу») и находился в ста километрах от Пенджикента.
 
      Даты тоже менялись. «Пан шеф» должен был вернуться 14 августа. Это в окончательной версии. Первоначально же эта дата (и все последующие соответственно ей) была смещена — 23 июля.
 
      А теперь немного смешных подробностей из черновиков:
 
      …Понятие «таджикский замок третьего века» не имеет ни чего общего с зубчатыми стенами, железными воротами и подземельями, забитыми скелетами замученных узников…
      …Здесь можно найти горелое дерево, обломки глиняных сосудов шестнадцативековой давности, абсолютно современных скорпионов, полных самых ядовитых намерений, и, если повезет, старую позеленевшую монету, с точки зрения непосвященных похожую на монету в той же степени, как и на что-нибудь другое…
      ….рейсы по ужасным горным дорогам, которые «пан шеф» называл «отнюдь не творением человеческих рук, но пятой стихией и шестым чувством»….
      …Глаза у меня были белые, и я встретил их странной фразой: «Без примуса гораздо хуже, чем с оным» и туманно пояснил свою мысль: «Я понимаю — консервы, но зачем ему примус?» — «Кому?» — спросил потрясенный Луконин. «Пауку»,— ответил я и грустно засмеялся…
 
      Почему такие мелкие юмористические замечания изымались при печати — непонятно. Как непонятно и то, почему было убрано дополнение к сноске: «Биштокутар — таджикская карточная игра. У нас она называется "английский дурак"». Или, к примеру, в рукописях «ГАЗ-69», автомобиль экспедиции, назывался «ГАЗ-51» (и «ГАЗ-151»). То есть экспедиция в рукописях перемещалась не на джипе, а на грузовике.
      Причина некоторых изменений понятна. К примеру, в описании подъема космического корабля Пришельцев для большей фантастичности первоначальное «Почти без шума, но из-под днища бил огонь» было изменено на «Ни шума, ни огня, никаких признаков работы двигателей».
      Первое появление Пришельца в рукописи сопровождалось комментариями рассказчика, перекликающимися с размышлениями, Саши Привалова о столкновении с неведомым:
 
      
 
      Я думаю, нелегко было бы сосчитать все романы и рассказы, которые были написаны о Пришельцах извне. Я читал очень много таких романов. Во многих из них пришельцы выглядели гораздо страшнее, чем тот, что стоял передо мной, но мне всегда было досадно за поведение тех людей, которые в романах сталкивались с гостями из Вселенной, мне казалось, что уж я бы, наверное, все сделал не так, как они. Но кто мог думать, что, сталкиваясь с Пришельцами, ты чувствуешь себя дурак дураком! Если бы мне сказали, что это — Пришелец, я, может быть, вел бы себя иначе, но ведь я даже не знал, что это! <…>
      В первый момент я был убежден, что мне померещилось, потом сильно перепугался, решив, что это какое-то неизвестное животное, хотя, откровенно говоря, здравомыслящий человек сразу бы понял, что это не так. Но у меня не было времени рассуждать здраво.
 
      Некоторые подробности не вошли в окончательный текст по вине тогдашних идеологов (и не только, от литературы).
      Рассуждения о «телемеханических диверсантах» и «кремнийорганических чудовищах» дополнялись в черновиках рассуждениями о «космической водородной базе» и «межпланетном шпионском центре».
      «Шуточки парней из авиаклуба» первоначально именовались «военные шуточки шутят» и даже «шуточки господ военных».
      В окончательном варианте рабочие были просто разочарованы («чая нет и не будет»), первоначально же: «Их выражения были ужасны. Назревала революция, но потом все как-то обошлось».
      О волнениях рабочих утром: «Володя попытался их успокоить, обещая к вечеру Стависского с консервами и керосином. Что он имел в виду, говоря о керосине, я не понял, но рабочие несколько успокоились и согласились ждать».
 
      Шофер Коля первоначально попал не в милицию, а в больницу, «лежал на койке и страдал от каких-то уколов». Коля сетовал, что после его рассказа о происшедшем «доктора подозревают, что он напился, а в его положении (он только что закончил серию прививок против бешенства) это могло привести и не к таким последствиям. Но как он мог напиться, если сам отлично понимает, что после «бешеных уколов» пить нельзя. Все было вот так как он говорит, и никто не верит, и права отобрали, и посадили сюда — колют ежечасно и грозятся сумасшедшим домом…
      Начинался второй этап наших приключений — последствия. <…> я б этом рассказывать не хочу и не стану. Тут были и перекрестные допросы, и намеки, и врачебные освидетельствования, и подписки о невыезде, и прочие знаки внимания со стороны общественности».
      Впрочем, в одном из вариантов черновика в начале второй главы об этом все же рассказывается: Об этом, собственно, уже писал какой-то Ж. Астанкинд в одном из прошлогодних номеров «Юного техника». Не знаю, где О. взял материал. Отчет комиссии еще не закончен, а настоящих очевидцев было всего двое — я и Володя Луконин. У меня Ж. Астанкинд интервью не брал. Может быть, Володька?
      Надо будет его спросить. Этот Астанкинд все переврал, на самом деле события разворачивались одновременно и гораздо проще, и гораздо сложнее. Взять хотя бы историю с исчезновением Стависского — ведь нас обвиняли в убийстве! Сначала в неумышленном, а потом, поскольку мы настаивали на своей версии и говорили только правду, то и в злонамеренном. «Что вы сделали с трупом убитого?» Месяц нас держали в Самарканде, взяв подписку о невыезде, пока не приехала комиссия и не нашли дневник «убитого». За создание этой комиссии я должен благодарить профессора Никитина. Он был, пожалуй, первым человеком, который поверил правде, хотя мне и пришлось для этого написать ему четыре письма на десяти страницах каждое. Очень трудно в таких случаях убедить человека, что ты не сошел с ума и не пьешь запоем. Даже такого человека, который знает тебя восемь лет и, смею надеяться, только с хорошей стороны (у Никитина я пять лет учился в университете, три года в аспирантуре и год работал в его отделе). Правда, как я потом узнал, и в суде нашелся человек, который говорил, что все это слишком необыкновенно, чтобы быть ложью. Он говорил, что если бы мы с Володей действительно убили своего начальника (что само по себе сомнительно), то в оправдание придумали бы историю попроще. Только благодаря этому члену суда мы не попали в КПЗ и отделались только подпиской о невыезде.
      Шоферам пропавших машин пришлось хуже. По крайней мере, один их них, Джамил, — я его знал, он у нас в экспедиции водил машину недели две, — под перекрестным допросом, сознавая, по-видимому, всю фантастичность правды, «признался», что «машина на яма пошел», то есть свалилась в пропасть.
      А когда его спросили, где остатки, он горько сообщил: «Очень большой яма был. Машина совсем тамом шудакиски стал.
      И сто пятьдесят грамм пили остался».
 
      
       Всего пропало, насколько я знаю, четыре машины: два грузовика (один с грузом муки), ГАЗ-69, приписанный к одной из геологических партий, и наш ГАЗ-51. Пропала корова у одной колхозницы-таджички. Пропал без вести шофер (о нем пишет в своем дневнике Стависский; я думаю, что парень просто скрылся, испугавшись ответственности за машину). Стависский пишет еще об овцах, но я об этом ничего не слыхал. Колхозница, та заявила о пропаже коровы, и Ливанов (председатель комиссии) обещал ей устроить компенсацию.
 
      Вообще Пришельцы оставили после себя довольно много следов — хватило бы и одной пропажи Стависского. Например, летательные аппараты, так похожие на современные вертолеты, несомненно должны были видеть очень многие. Я не говорю уже о насмерть перепуганных шоферах, но их видели колхозники в Фольминдаре, Фарабе и Могиане. Их видели туристы на Маргузорских озерах. И, конечно, мы с Володей и наши рабочие. Пока я был членом Комиссии, мне пришлось разговаривать даже с людьми, которые подробно описывали эти машины, а потом оказывалось, что они их не видели никогда, просто потому что не могли видеть. А один из членов Комиссии как-то смущенно признался, что в нем нарастает уверенность в том, что и ему довелось наблюдать вертолеты Пришельцев, хотя он и прибыл из Москвы через полтора месяца после окончания всех событий.
 
      Здесь дело, я думаю, просто в том, что таинственные летательные аппараты внешне, действительно, поразительно напоминали современные вертолеты. Неискушенный человек не смог бы их различить, а искушенный подумал бы, что это новая модель. Поэтому, в частности, совершенно невозможно установить, долетели ли Пришельцы до крупных городов, до Самарканда, например. Там на них просто могли не обратить внимания — вертолеты в городах теперь не редкость и не событие. В этой связи, между прочим, возникает один очень интересный вопрос. Насколько мне удалось установить, исходя из записей Стависского и собственных впечатлений, Пришельцы пробыли на Земле (точнее, у нас в горах) не более трех дней.
      Что они успели узнать? Как далеко достигли их вертолеты? На эти вопросы дать ответ невозможно. Этого пока не знает никто.
      Два слова о самих Пришельцах. Их видели только двое — я и Стависский. Видел их также пропавший шофер, но, к сожалению, я не знаю людей, которые видели этого шофера. Так что практически все сведения имеют только два источника, и этого, по-моему, достаточно, тем более что описания Стависского целиком совпадают с моими личными впечатлениями.
 
      Об этом пропавшем шофере рассказывает в своем дневнике «пан шеф» (рукопись и первая публикация «Извне» в журнале «Техника — молодежи», 1958 год; опубликована только 2-я глава):
       Четвертая машина, опять ГАЗ-151, ЖД 73–98. Шофер Кондратьев. Очень испуган, говорит, что спал, а потом проснулся от гула винтов. Я ему объяснил, как сумел. Машину погрузили. Кондратьев бегал вокруг корабля, ругался, плакал, приставал к Пришельцам. Хотел бить их камнями, но я его удержал.
      Нельзя обострять отношений. Он выпил мой спирт и лег спать в тени. Его Пришельцы не осматривали, как меня… <…> Кондратьев ушел. Я хотел передать ему этот дневник, но он отказался: подальше от энтих делов. Говорил, что «махнет» на Дальний Восток, боится, что за машину его посадят. Уговаривал идти вместе, я отказался. Он ушел без всяких помех, мог бы даже взять ГАЗ, который почему-то не погрузили, но здесь на машине не проехать.
 
      Выделенные слова в журнальном варианте, конечно, отсутствуют.
      В этом черновике в конце главы снова вспоминается журналист Ж. Астанкинд:
       От Стависского пока нет никаких вестей. Его жена не верит в эту историю. Она раньше очень хорошо относилась ко мне, а теперь терпеть не может. Она говорит, что здесь что-то не чисто, и требует правды, «даже самой страшной». Что делать — всех не убедишь. Наша комиссия кончает свою работу. Отчет появится в ближайшее время отдельной монографией. Это должно убедить многих.
 
      А что касается статьи Ж. Астанкинда, то ей доверять нельзя.
      Автор все перепутал. У него там не кибернетические пилоты, как было на самом деле, а чудища неаппетитного вида, похитившие (как вам это нравится?) нашего пана шефа-отца. Для него кибернетическая природа Пришельцев — только одна из наиболее фантастических гипотез, видите ли. В комиссии работают два довольно крупных кибернетика (один из них — академик Тенин), я говорил с ними. Такие киберпилоты уже не фантастика. Нечто подобное создает наша промышленность для первых полетов вокруг Луны и на Луну. Это роботы, способные выполнять целый ряд вполне сознательных операций.
      Они, например, могут производить химический анализ и радировать результаты на Землю. Я, знаете ли, этого не смог бы сделать, да и товарищ Астанкинд, пожалуй, тоже.
 
      Разительно отличаются начало и окончание второй главы в черновике, приведенные выше, и в первом опубликованном варианте. Жесткая действительность и розово-оптимистическое описание ее. Воистину, на этом примере можно убедиться, как «лакировали действительность». Даже выдуманную действительность. Здесь не упрек Стругацким, здесь, скорее, сочувствие людям того времени.
      Начало опубликованного варианта звучало так:
 
      Сейчас, когда весь мир, затаив дыхание, слушает пеленги Девятнадцатого спутника, а экипажи «Советского Союза» и «Вэйдады Ю-и» готовятся в Гоби к старту на миллион километров, интересно вспомнить о странных событиях, имевших место год назад в окрестностях Сталинабада.
 
      И окончание его: В середине сентября прибыла комиссия, созданная по инициативе Академии наук СССР. Всех нас, как очевидцев, направили к председателю комиссии профессору Никитину. Мы пробыли в распоряжении комиссии около недели и затем вернулись в Москву. А в ноябре…
      Некоторые читатели знают об этом, может быть, не хуже меня. Восьмого ноября во все включенные радиоприемники и телевизоры и во все трансляционные сети на земном шаре ворвался громкий, дрожащий от волнения голос нашего дорогого Бориса Яновича Стронского. Мощность передаточного устройства должна была быть огромна, и действовало оно в необычайно широком диапазоне частот.
      Стронский по-русски, по-немецки, по-таджикски и по-латыни три раза сообщил, что уже месяц находится на борту исполинского космического корабля, прибывшего, по его мнению, из другой планетной системы и ставшего временным спутником Земли в затененном ее телом пространстве. Стронский с большим энтузиазмом рассказал о тех, кто управляет кораблем и является творцами изумительных паукообразных машин.
      — Они… весьма достойные и интеллигентные существа.
      По словам Стронского, космический корабль летает вокруг Земли уже почти полтора года. Сами хозяева корабля слишком слабы физически, чтобы рискнуть высадиться на незнакомой планете с ее огромным притяжением, зато их автоматический разведчик совершал перелеты на Землю несколько раз.
      — Людям Земли будет интересно узнать, — говорил Стронский, — что механические «пауки» и Черные Вертолеты появлялись в Антарктиде, в северо-восточной Канаде, в Норвегии.
      Их дебют в Таджикистане был первой высадкой в низких широтах.
      Торопясь, вероятно, перейти к главному, Стронский больше не останавливался на подробностях своего пребывания на корабле. Он передал, что гости из космоса выражают желание познакомиться и с другими представителями человечества, «более компетентными, чем я», для чего предлагают встречу в любой точке орбиты корабля-спутника. Наблюдая за искусственными спутниками и автоматическими ракетами, запускаемыми с Земли, они прониклись уверенностью, что такой перелет не выходит за пределы технических возможностей людей.
      В заключение Борис Янович передал привет жене, друзьям и «всем, кто меня знает», и поздравил соотечественников с пятидесятой годовщиной Великого Октября.
      Через несколько дней Девятнадцатый спутник начал передавать свои пеленги. Гости делали все, чтобы облегчить нашим ученым подготовку к перелету.
      Когда по пеленгам были определены параметры орбиты корабля, выяснилось одно любопытное обстоятельство. Оказалось, что Девятнадцатый был впервые обнаружен в апреле, за четыре месяца до появления в Таджикистане Пришельцев. Его наблюдала Тер-Марукян, молодая сотрудница Симеизской обсерватории. Тер-Марукян решила, что это обломок английской ракеты-носителя, взорвавшейся незадолго до того в верхних слоях стратосферы.
 
      
 
      Остальное известно. На совместном совещании представителей президиумов Академии наук СССР и Китайской Народной Республики было решено принять предложение гостей и послать на рандеву «Советский Союз» и «Вэйдады Ю-и», первые в истории земного человечества пилотируемые атомные межпланетные корабли. Эти корабли готовились к рейсу вокруг Луны, но изменение маршрута не вызвало у экипажей возражений. Соединенные Штаты посылают одну беспилотную ракету, снаряженную автоматическими телепередатчиками.
 
      Пройдет немного времени, и мы узнаем о природе наших гостей Извне и об устройстве их звездолета и необыкновенных механизмов, которые они посылали на Землю. Но кое-какие выводы можно сделать уже теперь.
 
      Далее в тексте идут уже известные нам предположения и раз мышления о паукообразных машинах, и — как апофеоз:
 
      Через неделю стальные гиганты, созданные гением Человека, устремятся в ледяную пропасть Вселенной для встречи с Разумом Другого Мира. Нельзя без волнения думать об этой встрече, открывающей новую страницу в истории нашей планеты.
 

«…О ЧЕМ НЕ ЗНАЕТ НИКТО…»

       3-я глава первоначально называлась: «РАССКАЗ ТРЕТИЙ, записанный, в основном, со слов Б. Я. Каневского его другом археологом Владимиром Литвиненко и названный здесь БОРИС ЯНОВИЧ КАНЕВСКИЙ («На борту Летучего Голландца»)», — и имела тот же строй повествования, что и измененная глава в «Стране багровых туч» «Лев Вальцев объясняет», а именно — дружеская беседа за столом. Не получилось тогда опубликовать «междусобойчик», не получилось и здесь. Удалось только С. Ярославцеву в «Подробностях жизни Никиты Воронцова»…
      Сохранив, в основном, факты, рассказанные «паном шефом», Авторы убрали все отступления, размышления и шуточки, нужные, вероятно, для того, чтобы хоть немного разрядить сухой отчет о событиях… Сначала, как водится, надо было рассказать о самом рассказчике.