Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до "Трудно быть богом": черновики, рукописи, варианты.

 
      
 
      Жилин встал, внимательно поглядел на него и сказал:
      — Знаешь что, Коля? Шут с ней, с обсерваторией. Пойдем, Коля, пообедаем.
      Утром они договорились, что обедать будут на аэродроме, но Николай промолчал. Они отправились в столовую через парк по узкой аллее, обсаженной кустами черемухи. Жилин шагал не спеша, поглядывая по сторонам, насвистывая веселенький мотивчик. Навстречу из-за поворота вышла группа девушек в трусах и майках — курсанты сектора дистанционного управления. Вероятно, они возвращались с баскетбольной площадки. Девушки вдохновенно болтали о каких-то серьезных девичьих делах. Одна из них, высокая худощавая красавица, кивнула Николаю и улыбнулась, показывая ровные влажные зубы. Николай тоже кивнул и улыбнулся. Он узнал ее — позавчера он танцевал с нею на выпускном вечере. Кажется, она училась на третьем курсе. Наверное, Николай понравился ей, потому что она дважды, хотя и в довольно туманных выражениях, пожалела, что не познакомилась с ним раньше, когда он был курсантом. Но он уже забыл, как ее зовут. Он оглянулся.
      Она стояла, поправляя растрепавшиеся волосы, и глядела ему вслед. Ее правое колено было перевязано пыльным бинтом.
      Когда он оглянулся, она несколько секунд без улыбки смотрела на него, затем повернулась и побежала догонять подруг.
 
      — Пойдем, — сердито сказал Жилин.
      Они отлично пообедали — в последний раз в школьной столовой. Жилин был большой гурман и любитель китайской кухни. Он утверждал, что «китайский чифань» (так он называл китайскую кухню) является вершиной гастрономических устремлений человечества, и у него было много последователей нс только на курсе, но и в Школе. Они заказали салат с вермишелью из гороха маш, салат из медуз с креветками, каракатицу с ростками бамбука, жаркое «сы-бао» и бульон с крабами. Жилин ловко орудовал палочками, то и дело подливая в свою пиалу пахучую коричневую сою, и неторопливо рассказывал, как ловят каракатиц на островах Мяоледао. Николай ел молча, время от времени поглядывая на него через стол. Прадедами Жилина были питерские рабочие, те, что в фантастические времена, когда и в помине не было ни Школы высшей космогации, ни жаркого «сы-бао», жгли костры на студеных улицах, насмерть воевали белых генералов, отбирали у кулаков драгоценный хлеб. И сам Жилин был точь-в-точь похож на толстовского Ивана Гору — весь из костей и железных мускулов, с большим носом и широким ртом, сутуловатый, с могучей впалой грудью и длинными руками. Обычно Жилин был молчалив, но Николай понимал, почему он сейчас пустился в воспоминания о каракатицах. Николай был рад, что Жилин говорит, и можно молчать.
      — Тогда ее снимают с крючка и надрезают мантию, — сказал Жилин.
      …Мы потихоньку удрали из клуба и пошли бродить по улицам поселка. Луны не было, свет над домами упирался в низкие неподвижные тучи. Свет поднимался из-за черных деревьев. Мы шли не по тротуару, а прямо по шоссе, чтобы никого не встретить. Она очень боялась, что встретит кого-нибудь знакомого. Впрочем, было поздно, на улицах никого не было, только изредка проносился автомобиль, шурша шинами по рубчатому стеклу шоссе. Тогда ты отворачивалась, и в бегущем свете я на секунду видел твои пушистые золотые волосы. Мы бродили так всю ночь, а на рассвете вышли на окраину. Далеко в черном поле медленно ползли крошечные светлые пятна, доносился едва слышный монотонный многоголосый гул. Я сказал, что это похоже на большой аэродром, а она засмеялась и сказала, что это высокочастотные плуги. «Ох уж эти мне межпланетники», — так сказала она. Потом мы остановились у тополя, такого высокого, что даже не хотелось задирать голову.
      Я протянул к ней руку ладонью вверх и подумал: если поймет, значит, все будет хорошо. Мы ни о чем таком не говорили в ту ночь, и она могла не понять, и она не поняла, только посмотрела блестящими глазами сначала на ладонь, а затем на меня.
      Я стоял, прислонившись спиной к шершавому теплому стволу, и думал: не поняла, не поняла. И вдруг она нашла мою ладонь, и сразу стало удивительно тихо и пусто кругом, только в висках сильно застучала кровь. Мы возвращались по шоссе в поселок, и я, держа ее руку в своей, сказал: «Знаешь что?» — «Что?» — спросила она. «Если бы я тебя поцеловал тогда, ты бы, наверное, не рассердилась». Она засмеялась и ничего не сказала, и я опять не решился поцеловать ее. У ее дома, где она жила с братом и с женой брата, мы попрощались за руку, и она неслышными шагами ушла в дом, а я вернулся к пустому темному клубу и глядел на утреннюю зарю, сидя на каменных ступеньках. Когда взошло солнце, прибыл транспортер за ракетой, и я должен был уехать вместе с ракетой. Несколько человек вышли проводить меня — вихрастый наладчик автоматов, хорошенький бригадир с косичками, паренек, который вчера спорил со мной об эмбриомеханике, рыжий пианист — но она не вышла. Наверное, она спала. Потом мы два года переписывались и разговаривали по видеофону, и за эти два года мы тоже ни о чем таком не говорили, я много раз собирался сказать, и вот она вызвала меня к видеофону и сообщила, что выходит замуж. Она была очень счастливой, по-моему. Она показала мне его фото — красивый парень с  веселым добрым лицом. Он был преподавателем физики и математики в совхозной восьмилетке.(1)
 
      
 
      Жилин положил палочки, промокнул губы салфеткой и строго сказал:
      — Хватит вспоминать.
      — Хватит, — сказал Николай.
      — Встали? — сказал Жилин.
      — Встали, — сказал Николай.
      Они поднялись. Жилин взял Николая за плечо. У него были твердые, как чугун, пальцы.
      — Ты совсем распустился, товарищ межпланетник, — строго сказал он. — Вспомни, что говорил вчера «Железный Чэнь».
      Вспомни, что ты мечтал об этом все пять лет.
      Николай засмеялся.
      — И ты тоже, — сказал он.
      — И я тоже, — согласился Жилин.
      Накануне вечером заместитель начальника Школы Чэнь Кунь вызвал к себе Ермакова и Жилина. Как всегда, Чэнь говорил тихо, почти ласково, глядя на собеседников большими темными глазами. Ему было около сорока лет, но он казался совсем молодым в узкой синей куртке с отложным воротником. У него были гладкие иссиня-черные волосы и длинная гибкая шея. Наверное, он был бы очень красив, если бы не мертвые серо-розовые пятна на лбу и правой щеке — следы давнего лучевого удара.
      — На днях выпускники будут распущены на отдых, — сказал Чэнь Кунь. — Каждому выпускнику следует месячный отдых. За этот месяц Совет Школы готовит распределение. Но я взял на себя смелость предложить вам двоим отказаться от отдыха.
      Ермаков покосился на Жилина. Жилин внимательно слушал, уставив большой нос в сторону заместителя начальника.
      — Сегодня звонил председатель ГКМПС товарищ Краю хин. — «Железный Чэнь» медленно склонил и затем вскинул голову, — Товарищ Краюхин просил Школу срочно откомандировать в распоряжение третьего отдела Комитета двух сменных бортинженеров. Вам известно, что третий отдел занимается главным образом грузопассажирской связью с системой исследовательских станций и экспедиций в поясе астероидов и вокруг Юпитера. Вам известно, что трансмарсианские рейсы до сих пор считают наиболее сложными. Вам известно так же, что молодые межпланетники назначаются в трансмарсианские рейсы только в особых случаях. Мне представляется, что вы двое как раз и есть такой особый случай, и я взял на себя смелость назвать товарищу Краюхину ваши кандидатуры. Товарищ Краюхин одобрил ваши кандидатуры.
      Николай опять поглядел на Жилина. Жилин радостно кивал большим носом.
 
      — Я должен был бы предвидеть, — сказал Чэнь Кунь, — что на предстоящий месяц отдыха у вас, товарищ Жилин, и у вас, Ермаков, могли оказаться какие-либо планы личного порядка. Но сейчас вам представляется редкий для выпускника случай начать работу сразу в максимально сложных и максимально интересных условиях. Именно поэтому я позволил себе не усомниться в вашем согласии и, не уведомив вас предварительно, назвать ваши имена в разговоре с товарищем Краюхиным.
      — Се-се Чэнь-тунчжи, — сказал Жилин, улыбаясь во весь широкий рот.
      — Благодарю вас, товарищ Чэнь, — сказал Ермаков.
      Чэнь Кунь сказал:
      — Есть еще одно обстоятельство, которое укрепило меня в моей уверенности. Я считаю возможным теперь же уведомить вас, что вы будете назначены сменными борт-инженерами на «Тахмасиб», новый фотонный рейсовый планетолет типа «Хиус-9». Вашим командиром будет прославленный межпланетник Алексей Петрович Быков, вашим старшим штурманом будет замечательный космогатор Михаил Антонович Крутиков.
      В их руках вы пройдете первоклассную практическую школу, и я весьма рад за вас обоих.
      Николай опустил глаза, чувствуя, как рот его сам собой растягивается в глуповатую счастливую улыбку. Чэнь Кунь встал.
      Жилин и Николай тоже встали.
      — Я думаю, лучше всего будет, если вы отправитесь завтра вечерним воздушным поездом. В Москве вас, наверное, не задержат. Командир «Тахмасиба» ждет вас на ракетодроме Мирза-Чарле. «Тахмасиб» швартуется у «Спу-17» и стартует через две недели.
      Чэнь Кунь, «Железный Чэнь», протянул им руку и сказал:
      — Счастливого пути и спокойной плазмы.
      Это славно, что нас назначили в трансмарсианские рейсы — там настоящая работа, трудная и опасная. И я буду работать с дядей Лешей и дядей Мишей, которых я так люблю. И Жилин, может быть, скоро увидит свою жену. Как славно все получилось. Славно, славно!
      — Мы оба мечтали об этом все пять лет, — сказал Николай.
      — Вот видишь, — сказал Жилин. — Ну, пойдем попрощаемся с ребятами. Пора в Москву.
 
      Ракетодром Мирза-Чарле отправлял и принимал ионолеты «местного сообщения». Он связывал Землю с ее искусственны ми спутниками. Со времени первых фотонных ракет рейсовые и экспедиционные планетолеты строились, испытывались, грузились и разгружались, ремонтировались, стартовали и принимались только на искусственных спутниках — чтобы не загрязнять атмосферу Земли радиоактивными отходами. Кроме того, это было много экономнее и проще технически. Сообщение Земли с возлеземными доками осуществлялось через сеть ракетодромов типа Мирза-Чарле посредством автоматических и пилотируемых ионолетов — реактивных устройств, использующих для разгона энергию превращения атомарного кислорода верхних слоев стратосферы в молекулярный кислород. Такие (1) ракетодромы сооружались обычно в пустынях (Мирза-Чарле располагался на юге Заунгузских Каракумов, в трехстах километрах севернее Ашхабада) и мало чем отличались один от другого: несколько сотен квадратных километров ровной поверхности, залитой стеклопластом, сотни гектаров складов и мастерских, непрерывные потоки атомовозов, решетчатые башни радиотелескопов и радиомаяков, огромный прозрачный купол СЭУК (системы электронного управления и контроля) и — несколько поодаль — аэродром и утопающий в зелени городок с обязательной высотной гостиницей на окраине. Через эти стандартные ворота ежедневно уходили в Пространство пилоты, инженеры, ученые, десятки тысяч тонн материалов и продовольствия и ежедневно приходили на Землю необыкновенные металлы и минералы, невиданные животные, драгоценные знания. Иногда через эти ворота возвращались на Землю в (2) запаянных прозрачных цилиндрах те, кто отдал жизнь за власть Человека над Пространством.
 
      
      
 
      На аэродроме Николаю и Жилину сказали, что командир фотонного планетолета первого класса «Тахмасиб» Алексей Петрович Быков остановился в гостинице, восьмой этаж, номер такой-то. Через четверть часа Николай постучал в дверь номера такого-то. «Войдите», — сказал скрипучий неприветливый голос. Жилин кашлянул и переложил чемодан в другую руку. Они вошли. Просторная комната с голубыми стенами и желтым потолком вся мягко светилась в ярком утреннем солнце. Посередине комнаты стоял с полотенцем в руках Алексей Петрович, мокрый, взъерошенный, в красивом шелковом халате. Он ничуть не изменился с тех пор, как я видел его в прошлый раз. Наверное, и с тех пор, как его впервые видел отец.
      Он совершенно не меняется. Такой же рыжий, такой же красный, такой же сердитый и такой же добрый. И у него по-прежнему круглый облупленный нос, и он по-прежнему втягивает голову в плечи. Алексей Петрович уставился на вошедших маленькими круглыми глазками и сдвинул брови, похожие на зубные щетки.
 
      — А, — сказал он скрипучим голосом. — Борт-инженеры. Наконец-то. Ну, здравствуйте.
      Он бросил полотенце на спинку кресла, подошел к Николаю, обнял, на секунду прижался холодной щекой к его щеке.
      Затем он протянул руку Жилину.
      — Я ждал вас вчера вечером, товарищи, — сказал он.
      — Мы задержались в Ашхабаде, — поспешно сказал Николай. — Я не мог уйти в первый рейс, не повидав Антонину Николаевну. Антонина Николаевна велела вам кланяться, дядя Леша. И Володя, и Верочка.
      Алексей Петрович хмыкнул и стал смотреть в сторону. Все же ему удалось не улыбнуться.
      — Ты у нее любимчик, — объявил он. — Ладно. Располагайтесь здесь, я оденусь.
      Он вышел в соседнюю комнату, а Николай и Жилин уселись на диван. На диване переплетом вверх лежала раскрытая книга. Николай поглядел на заголовок. «Структуры отражающих слоев». Он засмеялся и подмигнул Жилину. Жилин сидел прямо, расставив ноги и уперев руки в колени. Что-то в его лице напоминало лицо Алексея Петровича, и Николай опять засмеялся. Жилин искоса взглянул на него и тоже улыбнулся широким ртом.
      — Между прочим, — сказал из соседней комнаты Алексей Петрович. — Есть две новости.
      — Первая? — сказал Николай.
      — Ляхов четвертого октября стартует в АСП.
      — Мы уже знаем об этом, дядя Леша, — сказал Николай.
      — Хорошо получилось, правда? В день пятидесятой годовщины первого спутника — первый пилотируемый старт в межзвездное пространство. И опять русские.
      — А вторая новость? — спросил Николай.
      — Вторая новость не столько важная, сколько удивительная. — Алексей Петрович вышел в гостиную, застегивая пилотскую куртку. — Кангрен нашел на Меркурии развалины.
      — Что нашел?
      — Какие-то развалины. Каменные плиты, скрепленные металлическими брусьями, или что-то в этом роде.
      Николай сказал с досадой:
      — Что-то в этом роде… Неужели это вам не интересно, дядя Леша?
      Алексей Петрович прищурил правый глаз и высоко вздернул бровь над левым.
      — Конечно, интересно, — сказал он. — Я же говорю: удивительная новость. Да я сам толком ничего не знаю. Ляхов получил из Фернбекса фотограмму и рассказал мне. Подробности будут опубликованы. Ну-ка, дай мне посмотреть на тебя хорошенько.
      Николай встал, улыбаясь. Жилин тоже встал, переступил с ноги на ногу и сел.
      — Да, — сказал Алексей Петрович. — Борт-инженер. Сколько тебе уже?
      — Двадцать три, дядя Леша.
      — Да… Двадцать три. А давно ли мы… Да, поглядел бы покойный Анатолий Борисович… Ну, ладно. Будем завтракать.
      — Мы позавтракали в самолете, дядя Леша, — сказал Николай.
      Алексей Петрович огорчился.
      — Свинтусы, — сказал он. — Право, свинтусы. Может быть, еще раз позавтракаете?
      — Честное слово, дядя Леша, — сказал Николай.
      — Мы сыты, Алексей Петрович, — сказал Жилин.
      — Ну и черт с вами, — сказал Алексей Петрович. Он подошел к буфету-автомату, нажал несколько кнопок и достал из буфета поднос. На подносе был хлеб, винегрет, горячая телятина и графин с фруктовым соком. Алексей Петрович поставил поднос на стол и сказал: — Черт с вами. Ну, рассказывайте, что там у вас в Школе.
      Николай стал рассказывать про Школу, а Алексей Петрович с аппетитом кушал, одобрительно кивая и поглядывая в окно, где на горизонте, за сверкающим полем ракетодрома, темнели в белесой дымке исполинские треугольные силуэты ионолетов.
      — А скажи мне, Коля, — сказал он вдруг. — Какова температура первичной рекристаллизации стандартного отражателя?
      Николай помолчал и ответил:
      — Сто пятьдесят тысяч плюс-минус три тысячи градусов.
      — Правильно, молодец, — похвалил Алексей Петрович.—
      Правильно, как таблица логарифмов. Температура низкая. А что вам в Школе говорили относительно траекторий в поле Юпитера?
      — «В поле Юпитера надлежит идти по возможности вне плоскости системы спутников, усилив противометеоритное наблюдение и держась не ближе ста тысяч километров от поверхности Юпитера».
      — Правильно, — сказал Алексей Петрович. — Золотые слова. Найди это место и загни страницу, как говорил капитан Катль.
      В соседней комнате замурлыкал видеофон. Алексей Петрович залпом допил сок, приложил к губам салфетку и вышел.
      Николай и Жилин поглядели друг на друга. Жилин пожал плечами.
      — Слушаю, — раздался голос Алексея Петровича. — Да, я Быков, командир «Тахмасиба». Что? Очень приятно, здравствуйте. Так… И чем я моту помочь?.. Нет, этого я сделать не могу.
      Не имею права… Послушайте, господин… э-э… господин Маки… Нет, это исключено. Можете обратиться в Комитет межпланетных сообщений… Да… Нет… Передайте господину профессору мои наилучшие пожелания и прочее. Саёнара.
      Когда Алексей Петрович вернулся в гостиную, лицо его было краснее обыкновенного, а в стиснутые губы бились невысказанные слова. Он убрал поднос, сел в кресло и некоторое время молча глядел на Жилина и Николая.
      — Вот как, — сказал он наконец. — Господин Быков, профессор в настоящее время весьма занят и настоятельно просит отложить старт на двое суток. Вот как.
      — Какой профессор? — спросил Николай.
      — Профессор Сусуму Окада. Он должен лететь с нами. Звонил его секретарь. Но я не отложу старт ни на сутки. Я стартую точно в шесть ноль-ноль шестого.
      Николай слыхал о Сусуму Окада. Это был крупный японский физик, работавший в области создания фантастического «вечного двигателя», двигателя времени. Интересно, что понадобилось Окада за поясом астероидов?
      — Дядя Леша, — сказал Николай. — Куда мы летим?
      Алексей Петрович прищурил правый глаз и вздернул бровь над левым.
      — На Амальтею, — ответил он. — На Пятый спутник Юпитера.
      Жилин завозился на месте, улыбнулся во весь широкий рот и крепко потер огромные твердые ладони. Николай тоже улыбнулся и незаметно, но сильно ткнул его большим пальцем под ребро.
      — Чему вы радуетесь, борт-инженеры? — осведомился Алексей Петрович.
      Жилин заулыбался еще шире, а Николай ответил:
      — На Амальтее работает жена Ивана Федоровича.
      — А-а… — сказал Алексей Петрович. — Очень удачное совпадение. Кстати, об удачных совпадениях, — сказал он Николаю. — Я совсем забыл сказать тебе. Ведь с нами летят Юрковский и Дауге. Ты помнишь их? Они тоже будут работать на Амальтее. Вот тоже удачное совпадение, правда?
      Юрковский и Дауге, Быков и Крутиков. Богдан Спицын и отец. Страшный и прекрасный, с детства знакомый рассказ о страданиях, о потерях, о победе. Имена, прочно связанные с памятью об отце, имена людей, которые бросили к ногам человечества грозную планету. Люди, которые нашли в черных песках Венеры Урановую Голконду — след удара метеорита из антивещества, богатейший источник активных руд. Разве я могу не помнить этих людей? Да, это очень удачное совпадение… если это действительно только совпадение.
      Николай сказал:
      — Дядя Леша, ведь это ваша работа?
      — Э-э… Что ты имеешь в виду?
      — То, что меня откомандировали к вам.
      — Моя работа? — Алексей Петрович уставился на Николая честными круглыми глазами. — Что ты, Коля! Я и понятия не имел, пока мне не позвонили из третьего отдела. А ты что, недоволен тем, что тебя откомандировали ко мне?
      Николай махнул рукой и отвернулся.
      — Ладно, — сказал Алексей Петрович. — Хватит болтать, товарищи борт-инженеры. Наш ионолет стартует в четырнадцать тридцать, и у нас есть еще… — Он поглядел на часы. — У нас остается еще пропасть времени, четверть суток. Придвигайтесь к столу, вынимайте ваши записные книжки, и мы посмотрим, как вы разбираетесь в контрольной системе фотонного привода.
      И началось избиение.
 
      Позже Стругацкие переработали эту главу, где-то что-то изменив или добавив, где-то усиливая или убирая акценты. Ниже — второй вариант этой же главы.
 

Глава первая. ВЫПУСКНИКИ.

      Они сидели в коридоре на подоконнике. Коля Ермаков болтал ногами, а Жилин, вывернув шею, глядел за окно в парк, где на волейбольной площадке прыгали у сетки незнакомые ребята, по-видимому первокурсники, и девчонки с факультета Дистанционного Управления. Ермаков, подсунув под себя руки, смотрел на дверь напротив. На двери была дощечка с надписью: «Высшая Школа Космогации. Заместитель начальника Школы Чэнь Кунь».
      — Хорошо играют, — сказал Жилин басом.
      — Мальки, — сказал Коля Ермаков, не оборачиваясь.
      — Вон тот, четвертый номер, у него отличный пас.
      Коля передернул плечами. У него тоже был отличный пас, но он не обернулся. Жилин посмотрел на него и сказал:
      — А ты не волнуйся, Николай.
      — Я не волнуюсь.
      — Ты волнуешься, Николай, — сказал Жилин. — И по-моему, зря. Тут все в порядке.
      — А я и не говорю, что не в порядке. Просто Чэнь даст нам распределение.
      — Почему это он даст тебе распределение на месяц раньше, чем другим?
      — И тебе тоже. Я чувствую. Понимаешь? У меня предчувствие.
      — Предчувствие, — сказал Жилин. — Джузеппе Бальзаме А ты не предчувствуешь, куда нас распределят?
      — На лунную трассу, — сказал Коля. — Стажерами.
      — Девица Ленорман, — сказал Жилин. — Граф Калиостро.
      Откуда у тебя это предчувствие?
      Слева в конце коридора появился паренек в рабочем комбинезоне. Он приближался неторопливо и вел пальцем по стене. Лицо у него было задумчивое. Он подошел к двери, посмотрел на дощечку, потом повернулся и сказал: «Здравствуйте».
      Голос у него был печальный.
      — Здравствуй, Григорий, — сказал Жилин снисходительно.
      Ермаков кивнул.
      — Вы на очереди? — спросил Григорий печально.
      — Да, — сказал Жилин.
      Паренек подошел к ним и тоже сел на подоконник. Это был Григорий Быстрое, староста третьего курса.
      — Что случилось, староста? — осведомился Жилин.
      — Кто-то устроил штуку с Копыловым, — сказал Григорий.
      — Какую штуку? — спросил Коля Ермаков с интересом.
      Валя Копылов славился своей привязанностью к вычислительной технике. Недавно в Школе установили очень хороший электронный вычислитель ЛИАНТО, и Валя проводил возле него дни, и проводил бы и ночи, но по ночам на ЛИАНТО велись вычисления для дипломантов, и Валю прогоняли вон.
      — Кто-то из наших запрограммировал любовное послание, — сказал Григорий уныло. — Теперь ЛИАНТО выдает на последнем цикле: «Без Валентина жизнь не та, люблю, привет от Лианта». В простом буквенном коде.
      — Отвратительные стихи, — сказал Коля.
      Жилин грустно хохотнул и сказал нежно:
      — Вот паршивцы.
      — Плохие стихи, — сказал Коля, укоризненно качая головой.
      — Что ты мне это говоришь? — сказал Григорий Быстров.
      — Ты этим дуракам скажи. А теперь меня вызвал Чэнь.
      — Староста, — сказал Коля. — Ты никуда не годный староста. Твои курсанты пишут отвратительные стихи, и на месте Чэня я задал бы тебе за это основательную взбучку.
      Дверь приоткрылась, и высунулась голова дежурного.
      — Жилин, Ермаков, товарищ Чэнь вас вызывает.
      Коля спрыгнул на пол.
      — Пошли, — сказал он. Он был немного бледен. Жилин двинулся следом, подталкивая его в спину чугунным пальцем.
      Заместитель начальника Школы Высшей Космогации Чэнь Кунь, слывший среди межпланетников под прозвищем «Железный Чэнь», говорил, как всегда, тихо, почти ласково, глядя на выпускников большими темными глазами. Ему было за пятьдесят, но он казался совсем молодым в узкой синей куртке с отложным воротником. Он был бы очень красив, если бы не мертвые серо-розовые пятна на лбу и на правой щеке — следы давнего лучевого удара.
 
      
 
      — На днях выпускники будут распущены на отдых, — сказал Чэнь Кунь. — Каждому выпускнику следует месячный отдых. За этот месяц Совет Школы готовит распределение. Но я взял на себя смелость предложить вам двоим отказаться от отдыха.
      Ермаков покосился на Жилина. Жилин внимательно слушал, уставив большой нос в сторону заместителя начальника.
      — Сегодня звонил председатель ГКМПС товарищ Краюхин, — «Железный Чэнь» медленно склонил и затем вскинул голову. — Он просил Школу срочно откомандировать в распоряжение третьего отдела Комитета двух сменных борт-инженеров. Вам известно, что третий отдел занимается главным образом грузопассажирской связью в системе исследовательских станций и экспедиций района Юпитера. Вам известно, что трансмарсианские рейсы до сих пор считаются наиболее сложными. Вам известно также, что молодые межпланетники назначаются в трансмарсианские рейсы только в особых случаях. Мне представляется, что вы двое как раз и есть такой особый случай, и я взял на себя смелость назвать товарищу Краюхину ваши кандидатуры.
      Коля опять поглядел на Жилина. Жилин радостно кивал большим носом.
      — Я должен был предвидеть, — сказал Чэнь Кунь, — что на предстоящий месяц отдыха у вас, товарищ Жилин, и у вас, Ермаков, могли оказаться какие-либо планы личного порядка. Но сейчас вам представляется редкий для выпускника случай начать работу сразу в максимально сложных и максимально интересных условиях. Именно поэтому я позволил себе не усомниться в вашем согласии и, не уведомив вас предварительно, назвать ваши имена в разговоре с товарищем Краюхиным.
      — Се-се Чэнь-тунчжи, — сказал Жилин, широко улыбаясь.
      — Спасибо, товарищ Чэнь, — сказал Ермаков.
      Чэнь Кунь сказал:
      — Есть еще одно обстоятельство, которое укрепило меня в моей уверенности. Я считаю возможным теперь же уведомить вас, что вы будете назначены сменными борт-инженерами на «Тахмасиб», фотонный рейсовый планетолет типа «Хиус-9».
      Вашим командиром будет прославленный межпланетник Алексей Петрович Быков, вашим старшим штурманом будет превосходный космогатор Михаил Антонович Крутиков. В их руках вы пройдете первоклассную практическую школу, и я весьма рад за вас обоих.
      Чэнь Кунь встал. Жилин и Ермаков тоже встали.
      — Я думаю, лучше всего будет, если вы отправитесь сегодня вечерним воздушным поездом. В Москве вас не задержат. Командир «Тахмасиба» ждет вас на ракетодроме Мирза-Чарле.
      «Тахмасиб» швартуется на Спу-17 и стартует через месяц.
      «Железный Чэнь» протянул им руку и сказал:
      — Удачи и спокойной плазмы.
      Когда они вышли в коридор, Григорий Быстрое, староста, все еще сидел на подоконнике.
      — Ну как? — спросил он, сползая на пол.
      — Что «как»? — сказал Коля. — Что тебя волнует, малёк?
      — Как там Чэнь?
      — Чэнь! — Коля повернулся к Жилину. — Этот малёк сказал: Чэнь! «Товарищ Чэнь», староста! «Чэнь-тунчжи»! «Железный Чэнь»! «Великий Чэнь»! Понятно? Иди и будь почтителен!
      Быстров протиснулся в приёмную, зацепившись карманом за ручку двери.
      — Ну что, Иван Федорович? — закричал Коля. — Что ты скажешь?
      Жилин поднял руку и опустил ее на спину Ермакова. По коридору прокатилось трескучее эхо.
      — Молодец, Калиостро, — сказал Жилин. Он сиял.
      — Прославленный Быков, — сказал Ермаков. — Он же дядя Леша. Превосходный Крутиков. Он же дядя Миша. Ура, Иван Федорович!
      — Ура, — согласился Жилин.
 
      
 
      Они пошли вдоль коридора, заглядывая в каждое окно.
      — Послушай, Иван Федорович, — сказал Ермаков. — Там какие-то девочки.
      Он остановился у окна и вытянул шею.
      — Вон она, — сказал он. — Видишь, с перевязанной коленкой.
      — Кто? — спросил Жилин.
      — Не помню.
      — Оболтус, — сказал Жилин.
      — Нет, правда, — сказал Николай. — Я танцевал с ней позавчера на выпускном вечере.
      — Ну, тогда пошли прощаться со школой, — сказал Жилин.
      — Я уже прощаюсь, — сказал Николай. — На трансмарсианских линиях нет таких девочек.
      — Оболтус, — повторил Жилин.
      Коля повернулся и смерил Жилина взглядом.
      — Ты, — сказал он. — Женатик. Ты не патриот своей Школы.
      — Пошли, пошли, — сказал Жилин и взял Ермакова за плечо.
      — Ай, я уже иду, — сказал Коля.
      Они прошли по коридору мимо пустых аудиторий и заглянули в лабораторию низких температур. Здесь три года назад Нгуэн Фу Дат обжег руки жидким гелием, и они не сразу отыскали его в ледяном тумане, когда он все еще пытался заделать пластиком трещину в баллоне.
      —  Зайдем в вычислительную, — сказал Жилин.
      Они спустились по широкой лестнице на первый этаж и заглянули в вычислительную. Там шли занятия, а около серого корпуса ЛИАНТО сидели на корточках трое операторов и рылись в машине.(1)Рядом в аудитории шли экзамены. Несколько первокурсников с мужественными лицами подпирали стену, заложив руки за спину.
 
      
 
      — Удачи и спокойной плазмы, — сказал им Коля, проходя.
      Первокурсники заулыбались и снова стали смотреть перед собой.
      — Никогда больше не сдавать экзаменов, — сказал Коля. — Никогда больше не трепетать.
      Они свернули и вошли в огромный тренировочный зал. Посреди зала сверкало четырехметровое коромысло на толстой кубовой станине — центробежная установка. Коромысло вращалось, и кабинки на его концах, оттянутые центробежной силой, лежали почти горизонтально. В кабинках сидели курсанты, но их не было видно, потому что в кабинках не было окошек. Наблюдение за курсантами велось изнутри станины с помощью системы зеркал. У стены на шведской скамеечке сидели четверо курсантов в смешных костюмах для перегрузок. Все четверо, задрав головы, следили за проносящимися кабинками.
      — Четырехкратная перегрузка, — сказал Жилин, глядя на кабинки.
      — Пятикратная, — сказал Ермаков.
      Четверо курсантов посмотрели на них и снова задрали головы. Каждый понедельник курсанты по два часа крутились в этих кабинках, приучаясь к перегрузкам.