12

Войско троллей ушло. Удалилось в свою холмистую вотчину, а там разбрелось кто куда. Люди – работать, тролли – править и иногда требовать этих людей к себе в замки.

Коридор, по которому бежали дерзкие пришельцы, был пуст – здесь уже не было мертвецов, как в зале с черной рекой, валялся только пустой автомат да три сломанных грубых копья.

Волк поднял мохнатую благородную голову и принюхался. Тихо – только поскрипывает в стенах порода, разбуженная грохотом выстрелов и воплями нападающих. Волк не знал, что означает это скрип и ворчание. Он искал пищу. И она была рядом – много, много обездвиженной, недавно убитой дичи. Зверь коротко фыркнул. Волчица покосилась на него желтым глазом и обнюхала лежащую на истоптанной тысячами ног и лап земле черную коробочку. Стеклянный ограничитель разбит, черная кнопка торчит над гладкой поверхностью пластика.

Сзади зашевелилось, появилось тусклое сероватое свечение – и возник еще один волк. Он тоже чуял пищу, пусть и не пользуясь, как другие звери, нюхом. Призрачный собрат рыкнул и затрусил в сторону большой пещеры. Сорвалась с места и волчица, которую перестала интересовать неприятно пахнущая пластиком и резиной коробка.

Широкая и пушистая когтистая задняя лапа взрослого волка наступила на взрыватель, придавив до упора черную блестящую кнопку.

Забавные шутки иногда подкидывает нам судьба.

Волк-призрак уже мчался назад, глаза горели диким огнем.

А в глубине земной что-то мощно вздохнуло.

13

Никита Трифонов лежал на мокром снегу, на лицо его падал снег, но маленький оракул не чувствовал его ледяных касаний – он видел сон. Глаза так и бегали под закрытыми веками.

Очередной сон. Новый сон.

Последний сон.

Он не знал, откуда они появились – да и неважно это. Они уже здесь были – вот что главное. Это была их земля, бескрайние владения, простирающиеся от моря и до моря, сверху накрытые голубым сияющим куполом неба. Это было привольное житье, и никто не мог помешать этим созданиям строить свое государство. И они строили, одна за другой вырастали их деревни – пусть небольшие, не блещущие красотой, пусть просто набор грубых каменных хижин – но это были их хижины, в которых они прятали свои массивные неуклюжие тела от непогоды и гроз.

Люди селились под боком, в убогих деревянных домишках, и скоро тролли поняли, что их можно использовать в своих целях. Ритуальная магия была подвластна троллям, и скоро уже с каждой человеческой деревни собиралась жуткая дань. Взрослые, женщины, дети – дети особенно интересовали существ, которые довольно скоро стали называть себя Хозяевами.

Но ведь они и были Хозяевами, разве не так?

Сила их росла, и с каждым новым веком они все больше переселялись из северных областей, где зародилась их цивилизация, в области южные, плодородные, полные людей – крепких и ЗДОРОВЫХ, а люди – люди и были залогом силы троллей.

Сильны были тролли, сильна их империя, но, как всякая цивилизация, у нее было свое начало и свой конец. Никогда уже не узнать, что именно произошло с эти странным народом – все свидетели мертвы и сгинули в хаосе прошедших лет. И многочисленные рабы сгинули вместе со своими Хозяевами.

Троллей настигло проклятие. Они стали бояться солнечного света. Сначала бояться, потом болеть, а потом умирать, обращаясь в грубые каменные статуи. За неполные десять лет число их сократилось до совсем малого количества, а те, что остались в живых, страдали добрым десятком страшных болезней. Они вымирали, вымирали на глазах.

Другие бы сгинули. Сколько цивилизаций вот так пало в прах, не оставив после себя даже легенд и сказок. Другие, но не тролли. Сильные маги – они не вымерли, они... ушли. Все до единого – те, кто еще оставался в живых. Уход их сопровождался грандиозным жертвоприношением.

Куда они ушли? Далеко, может быть, в иной мир, может быть, дальше. Кто знает... После них остались смутные легенды, которые передавались людьми из поколения в поколение, пока не превратились в сказания, а после вовсе в сказки-страшилки для маленьких детей.

Минули годы, века, тысячелетия. Сказки оказались прочнее каменных стен, и все так же непослушным детям рассказывали про страшных ночных троллей.

Люди забыли. И уже не так давно основали здесь поселение, что со временем разрослось, расширилось, взметнуло в небо громады панельных домов, корпуса завода с подпирающей облака дымовой трубой. И люди размножились, ощущая себя хозяевами здешней земли. Глупые люди с короткой памятью. Двадцать пять тысяч человек над похороненной в земле чужеродной святыней...

Но кто же знал, что когда-нибудь тролли вернутся?

А они вернулись. Вернулись из непонятых туманных далей, преодолей бездну веков и расстояний, и нашли на месте своей великой Столицы людской муравейник.

Вернулись не все. Далеко не все, но проклятие отстало от них, болезни отступили, и лишь солнечный свет был для них смертелен.

В ту ночь начала лета и было совершено темное чародейство: оно не прошло даром, почти трети троллей пришлось отдать свои жизни ради воплощения колдовства. Они не колебались, все до единого пошли под жертвенный нож. И потекла наверх древняя темная сила, из каждой щели в породе, из водяных скважин и колодцев, вверх-вверх, как ядовитый газ, пока не собралась в небе над городом Черная Вуаль. Вуаль эта странно действовала на людей, изменяя и коверкая их разум и тело, она стала причиной появлений новых существ, предназначение которых было не ясно. Когда пошли первые люди, стало проще – они использовались для колдовства, насыщали его, и все больше и больше распространялась эта зараза, и все больше людей попадало под ее действие.

И недолог уже был тот час, когда поверхность окончательно трансформируется, и легионы измененных людей, а также немногочисленные оставшиеся Хозяева поднимутся наверх, чтобы окончательно вступить в права владельцев этой земли...

Никита моргнул и открыл глаза, некоторое время слепо глядел вверх, потрясенный открывшимся ему видением. С трудом разомкнул высохшие губы и тихо промолвил:

– Мама все-таки была не права...

В глазах его отражалось синее небо.

14

...Земля содрогнулась, тяжкая судорога прошла по всему городу от Школьной до Покаянной, прокатилась, отмечая свой путь серебристым звоном лопающихся стекол. Потом в нарастающем победном грохоте последовал удар – дикий, всеразрушающий коллапс, еще одна встряска, которую уже совершенно не было слышно в нарастающем громе, и земля в районе городской свалки вспучилась.

Три миллисекунды спустя на месте свалки разверзлось огненное, всепожирающее жерло, в котором бесследно сгинула сама свалка, вместе с километрами литой ограды, часть близлежащих улиц и половина старого трехэтажного дома, враз потерявшего весь фасад.

В ореоле белого пламени, в который искусно вплетались мазки всех цветов алого и желтого, в окружении смоляного дыма и раскаленных багровым обломков плавящейся на глазах мостовой вознесся в темные небеса исполинский огненный шар. Он бросил на весь город адский пламенный отсвет.

Шар этот, принимающей форму гриба, возносился все выше и выше, волоча за собой остатки Нижнемоложской улицы, меняя цвет с ослепительно белого на буйно оранжевый с черными, резкими мазками – самый грандиозный из всех огненных фонтанов. Тяжелый артиллерийский грохот разнесся по округе, взрывная волна, несущая куски расплавленной породы и металла, прошлась по близлежащим улицам, сметая все и вся. Снег мигом испарялся, шипящим белым паром окутывал улицы, на которых одним за другим вспыхивали пожары. И над всем этим грибовидное багровое облако взлетало все выше и выше, словно поставило задачу добраться до неба и навсегда воцариться там.

Сверху пошел огненный дождь, состоящий из обломков плавленой породы, горящего металла, стекла, ткани и пластика.

Это было феерическое зрелище. Вытянутый гриб достиг облаков, все еще пылая и переливаясь, как десять тысяч недогоревших углей, и... тучи ринулись прочь с его дороги, разгоняемые колоссальным потоком раскаленного воздуха. Широким кольцом расходились они, и самые крайние из-за резкого скачка температур начинали плакать теплым мутным дождем.

Грохот не смолкал, но теперь стало понятно, что это уже не раскат взрыва – это бунтуют недра, смертельно раненные грубым, иззубренным скальпелем кумулятивной детонации.

Черный столб жирного, немилосердно воняющего дыма возносился из разлома посередине Нижнемоложской, и видно было, как ходят, содрогаясь в огне, земные пласты.

Заря померкла – в образованный огненным грибом разрыв заглянуло синее небо. Было четыре часа пополудни. А потом сквозь проем на город взглянуло солнце, создав невообразимо странный эффект, который мог стать картиной к апокалипсису.

И не дожидаясь, пока черное облако поднимется еще выше, город стал проваливаться. Земля уже не держала, и там, в глубине ее, рушились один за другим хрупкие своды источенных от времени пещер.

Первой просела Арена. В центре площади вдруг образовалась широкая, с рваными краями трещина, в которую стало съезжать плитовое покрытие, волоча за собой здания. Не выдержав нагрузки, рухнуло изящное здание КПЗ. Угрюмый массивный фронтон здания суда, откуда Мартиков выходил когда-то с радостью от удачно избегнутого наказания, сопротивлялся дольше, но и он пустил трещину по всему правому боку, а потом колонны подогнулись одна за другой – и дом рухнул в облаке едкой пыли.

На Центральной улице один за другим стали падать фонарные столбы, как поставленные на попа домино в популярной забаве.

Резкие трещины бежали по городу, змеясь и извиваясь. В одну из таких пропастей попала бывшая редакция «Замочной скважины», которая сгинула в открывшемся проеме без следа.

Сотрясаясь, провалилась школьная спортплощадка, на которой состоялось освобождение Павла Константиновича, патетично описав круг в воздухе, сгинули баскетбольные щиты, да и сама школа не заставила себя долго ждать – разделилась на две половины и рухнула в глубины земные.

Старый мост через реку Мелочевку вдруг стал вспучиваться самым невообразимым образом, горбатая спина изгибалась все круче и круге, а потом это величественное сооружение, похожее больше на безумную стелу, разом низверглось вниз, в облаке пара и пламени. В образовавшийся пролом хлынула Мелочевка, и водопад этот на первых порах затмил бы собой легендарную Ниагару.

С треском сползла в воду лодочная станция, на которой Мельников дрался с братом Раменой, некоторое время плыла по течению, а потом водопад подхватил ее и швырнул вслед за мостом, где она и сгинула, болтая рваными сетями и разламывающимися на ходу лодками.

Кинотеатр «Призма» неожиданно стал треугольником, а потом и вовсе разделился на пять частей, обваливающихся по отдельности.

Сверху хлестал горячий ливень, мешался со снегом и каменной крошкой.

С нутряным стоном разошлась на две половины улицы Школьная. На одной стороне остался дом Влада, на другой бар – «Кастанеда». Потом землю вспучило, раздался глухой взрыв – и бар исчез, сменившись месивом каменных обломков.

Так и не расцепив крепких своих объятий, канули в пропасть «фольксваген» и черный «сааб», лишь блеснули в красноватом отсвете задние фонари.

Многочисленные дачные домики начали взрываться с резкими, кашляющими хлопками. Земля на близлежащем кладбище зашевелилась, как в дешевом фильме ужасов об оживших мертвецах, но вместо того, чтобы исторгнуть зомби, провалилась сама, обеспечив клиентам заведения самую надежную из могил.

Старые дома на Покаянной улице поднялись волной и рухнули, разваливаясь на мелкие составляющие.

Мост Черепашка над высохшим руслом потерял ноги, а потом разломился на три куска и утонул в покрывающем дно реки иле.

Степина набережная на миг стала Степиной высотой, а потом сразу без перерыва – Степиным провалом.

Как смертельно раненое животное, осел дом культуры, стены его ломались с пушечным треском. Потом земля разверзлась и приняла в себя уродливый образчик архитектуры.

В воздух взлетали измочаленные бревна, куски кирпичной кладки и разодранной жести.

Буйная стихия разрушения правила сейчас в городе – подлинный Апокалипсис.

Сломались ребра у плотины, поменялись местами, сухое русло разверзлось, и вся стальная конструкция, беспрестанно ломаясь во всех своих сочленениях, провалилась, за миг до этого превратившись во что-то совершенно авангардное.

Тут и там проваливалась земля, изменяя геометрию улиц, прихотливо уродуя ландшафт.

Черное облако, жирно блистая на солнце, зависло в синих небесах, как чей-то полуденный кошмар.

Завязались морским узлом рельсы на вокзале. Стоящие на приколе вагоны покатились под уклон и, набирая скорость, уехали прямиком в Геенну. Дрогнув, распалось здание самого вокзала, а бетонный перрон отплыл прочь, мягко покачиваясь.

В бункере покойного Ангелайи сошлись пол и потолок. Редкие автомобили сваливались в бездну и пропадали в мятущемся камнепаде.

Это был пир разрушения.

Но даже такие катаклизмы когда-нибудь заканчиваются.

Закончился и этот. Последним аккордом в неистовой симфонии уничтожения стало падение большой дымовой трубы. Сверкнули напоследок негаснущие красные огни, изрядно поблекшие на свету, и кирпичный исполин, перекрутившись вокруг своей оси, громогласно осел на землю.

Настала тишина, которая после предшествующего грохота казалась почти оглушающей.

Города больше не было – черная пологая воронка, над которой серым туманом висела мелкая цементная пыль. Остатки каких-то строений выглядывали из почвы, словно стертые зубы. Ни дорог, ни коммуникаций – ничего.

Никита Трифонов приподнялся и с улыбкой подставил ладошки солнцу. Дивер поймал его взгляд, улыбнулся тоже – как малый ребенок. Эти двое явно нашли друг друга.

Вверх тугой играющей струей уходило тепло, разгоняло серые облака. Дождь прекратился, а снег таял на глазах, являя собой ускоренное таинство весны. Казалось, вот-вот проглянут в пожелтевшей траве подснежники, да какая-нибудь пичуга пропоет свою весеннюю песенку жизни.

Невесть откуда взявшиеся люди шагали с холмов вниз, сначала медленно, словно во сне, а потом все быстрее и быстрее, и под конец некоторые уже бежали с радостными криками. Бежали с раскинутыми во вселенском объятии руками, любящие весь этот мир, его небо, зеленую траву и пьянящий свободный воздух. Кто-то пел, кто-то смеялся, как сумасшедший, – энергия била ключом, требовала выхода.

И они были счастливы! Счастливы, как узники смертного блока, сумевшие бежать на свободу. Потому что счастье – это почти всегда свобода.

Они все шли и шли, с шутками и песнями, с радостными выкриками, пока, ступая по замечательной мягкой траве, оставив позади разноцветное буйство осенних лесов, под ярко-синим сентябрьским небом, не вышли к шоссе, что соединяло Москву и Ярославль. Как всегда, оно было полно машин, и они проносились мимо остановившихся горожан, такие разные, сверкающие и разноцветные.

А водители, что проезжали мимо, иногда притормаживали, удивленно оглядывали этих странных, открыто радующихся людей, оборванных и грязных, похожих на беженцев из какой-то горячей точки. Притормаживали, а потом ехали себе дальше.

– Живем!!! – закричал Дивер, оборачиваясь, а за его спиной автомобильный поток все так же неостановимо бежал в обе стороны, символизируя собой вечное движение жизни. – Слышишь, Влад, мы живем!!!

Никита держался за его руку и сиял безмятежной детской улыбкой, в которой нет ни тени грусти.

– Жить в мире, где есть тролли? – спросил Влад.

– Нет, – ответил ему Никита Трифонов. – Жить в мире, где троллей нет!

ЭПИЛОГ

Брат Рамена-нулла разлепил покрытые коркой засохшей крови глаза. В них плавал туман. Через некоторое время Рамена понял, что туман не в глазах, а в воздухе. Странно пахнущий зеленоватый туман. Чем-то знакомый. Рамена не помнил, как он здесь очутился, не помнил, как полз, исходя кровью, через полгорода, как походкой несвежего зомби ковылял через пещеры.

Но он дошел, не так ли? Дошел, куда так стремился.

Он со стоном поднялся и огляделся. Рамена сидел на склоне крутого, поросшего сине-зеленой травой холма. Чуть дальше виднелся еще один холм и уходящая в небеса серая морщинистая стена – пещера, совсем небольшая пещера. Подле стены виднелись обширные каменные россыпи – след недавнего завала. На холме громоздились черные остатки какого-то массивного строения, даже в разрушенном виде пугающие своей чужеродностью.

За спиной хрипло каркнуло, и Пономаренко обернулся. Большая черная птица с нечищеным клювом. Глазки смотрят прямо на Дмитрия – то один, то другой. Птица выглядела запаршивевшей. В глазах Рамены вспыхнул тусклый огонь, он протянул к птице руку и сумел хрипло выговорить:

– Ворон...

Птица негодующе каркнула и больно клюнула его в руку, заставив отдернуться. Потом отскочила в сторону и с шумом взвилась в воздух, мигом пропав в тумане.

Низкие своды успокаивали, давали чувство защищенности. Рамена кое-как поднялся и заковылял вниз посмотреть, что там за развалины. У подножия холма стояла деревенька, красивая как игрушка и совершенно пустая. Рамена шагал к ней, всем телом ощущая покой и защищенность. Он наконец-то был счастлив.

Он был один, совершенно один. Никто не будет больше мешать ему. Он один. Навсегда. С пещерой, Вороном и троллями. Здесь. Среди крутых синих холмов.