Город призраков

9

Утром они пришли. Бледные, кое-кто казался откровенно испуганным, но никто не пожелал остаться дома. Здесь были все: Влад и Мельников, Степан и Саня Белоспицын. И Мартиков тоже был здесь, тоскливо смотрел в пол.

– Мы решили, что идти вам одним – это верная гибель, – сказал Влад.

– А с вами разве не верная? – спросил Дивер, не сумев, однако, сдержать благодарной улыбки.

– С нами – посмотрим.

Дивер снова улыбнулся. Оглядел пришедших. Одеты тепло, вооружены по полной программе. Бойцы! Все до единого найденные трофеи решили пустить в ход. Взяли три раритетных электрических фонаря на батарейках, не забыли и две керосиновые «летучие мыши». За окном падал приятный утренний снежок, засыпал подоконник толстым слоем белоснежного, совсем не городского снега. Через девственно гладкую поверхность быстрой стежкой проходили птичьи следы. Маленькая пичуга побывала здесь ночью, постучалась в стекло, а потом улетела. Может быть, она была розово-золотая, как во сне?

– Хорошо, что вы пришли, – сказал Никита Трифонов, выходя из близлежащей комнаты. – Нам надо идти, если вы не хотите, чтобы с вами сделали то, что бывает с людьми после Исхода.

– Эка, испугал! – произнес Влад, входя. – Исход! Отбоялись мы твоего исхода. Да и разве не видно – над нами он не властен?!

– Он властен над всеми, – тихо сказал Трифонов, – только одни приходят сами, а других ловят, и...

– Да что ОНИ с ними сделают! Что ОНИ вообще могут сделать?! – тут Влад осекся и глянул Никите в глаза. Тот смотрел горестно.

– Что... – хриплым голосом выговорил Сергеев, – неужели едят?

Трифонов не сказал ни да, ни нет, но всем стало ясно – так оно и есть.

– Хонорова берем? – спросил Степан.

– Не оставлять же его здесь, – Дивер спешно одевался, напяливал видавшую виды летную куртку, теплую и крепкую. – Кому-то придется его вести, прикрывать.

– Я поведу, – кивнул Мельников, – как-никак я его первым встретил.

– Вот так, прозаично, – сказал Влад в пустоту, – разве так бывает?

– Только так и бывает, – Севрюк подтолкнул замершего Владислава, не стой, мол, столбом, – жизнь вообще прозаична. Давайте облачайте Хонорова, да и пойдем.

Евлампий что-то забормотал и стал вяло отбиваться, но его подняли, начали напяливать зимнюю одежду.

И они покинули абсолютно пустую комнату. Не прошло и получаса после их ухода, как грязные матрасы, на которых ночевал Михаил Севрюк, исчезли, не оставив на пыльном полу даже квадратного следа своего существования. А наверху в единый миг не стало вещей Владислава Сергеева, и квартира его, не так давно столь уютная, теперь поражала запустением. Когда человек уходит к троллям, вниз, в пещеры, на поверхности не остается ничего, что могло бы напомнить о его существовании. И даже сообрази кто-нибудь перерыть городской архив, то и тогда не нашлось бы подтверждения, что человек по имени Сергеев Владислав Владимирович вообще существовал.

Они вышли из дома на холодную, продуваемую лезущим в самую душу ветром улицу и зашагали к реке. Трифонов недвусмысленно дал понять – вход есть только в районе завода. За периметром.

Город был пуст, никто не шарахался от быстро идущей группы, никто не грозил проклятиями и не призывал посмотреть из окна. Пусто, совсем никого. Со Стачика они свернули на Верхнемоложскую, с нее на Малую Зеленовскую, а оттуда уже на Центральную.

Влад и компания зашагали вниз, увязая в глубоком снегу. Непроизвольно вытянулись цепочкой, шагая друг за другом. Ледяной ветер кусал лица, стремился забраться под одежду и высосать все тепло. На воздухе царил настоящий мороз, без всяких скидок – минус пятнадцать, словно сейчас был конец декабря.

Евлампий Хоноров шел в середине, привязанный толстым солдатским ремнем за поясницу. Он широко улыбался, подставляя лицо морозному ветру и вглядываясь во что-то свое, остальным недоступное. Несмотря на всю тяжесть положения ослепшего, Влад невольно ему позавидовал – вот, оказывается, каково – пережить свой страх. Больше ничего не боишься. Выводили из квартиры – Евлампий дергался, зато сейчас ему хоть бы хны.

Распад вступил в финальную стадию, крупный город обезлюдел, но никто не гарантирует, что разложение закончится вот так, тихо-мирно, окончательным угасанием. Вполне возможно, что и огненной вспышкой, очищающим буйством.

Пересекли Верхнегородскую улицу, добрались до Степиной набережной, где еще недавно сидела одинокая добрая дворняга, которую любил весь город, а чуть позже – выгнанный с работы Мартиков, которого не любил никто. Ненадолго остановились на Старом мосту, каждый припоминал свое. Много всего было связано с мостом – хорошего и плохого.

Дивер напряженно вглядывался сквозь завесу снега вперед.

– Вы видите? – спросил он.

– Что же не видеть, горят огоньки... – сказал Степан, – электричества нет, а они все равно горят. Сейчас плохо видно, но как стемнеет, издалека различим.

Два красных огня на вершине заводской дымовой трубы пронизывали кружащую метель багровым сигнальным светом. Что они сигнализировали сейчас? Опасность или, напротив, призыв?

Молча Дивер пошагал через мост, остальные цепочкой потянулись за ним. Рассеянный свет потихоньку угасал – продержался он от силы полтора часа, как во время полярной ночи.

С моста на Береговую Кромку, с нее на Змейку – дружно покосились налево, в глухой заснеженный переулок. Но нет – один раз убитый морок уже не мог восстать вновь – два сугроба виднелись в конце переулка, «фольксваген» Мартикова все так же надежно прижимал к стене битый «сааб», как бойцовый пес, что даже после смерти, так и не разжав челюстей, удерживает противника.

Со Змейки на Звонническую, оставив справа массивное здание дома культуры. Здесь был первый бой и первый звонок людской одержимости, и зря не последовал Влад совету Дивера и не покинул превращающийся в заледенелую ловушку родной город. Хотя тогда, жарким солнечным летом, иногда казалось, что зимы не настанет вовсе – чувство, свойственное по большей части лишь детям.

Вверх – по Покаянной, сквозь старые трущобные районы к заводу. Их никто не задержал, никто не встал на пути, и даже вездесущие группы курьеров, похоже, приказали долго жить. Скорее всего, их дорогие машины уже просто не пробивались сквозь наметенные сугробы снега.

Наконец в городе стало безопасно. Исчезли люди, исчезли ловцы удачи, что следуют, как акулы, за каждым общественным потрясением, пропали чудища и монстры, после того как ушли те, кого они должны были настигнуть и чьим воображением были порождены. Испарились собаки и кошки, городские птицы, привыкшие находить корм в мусорных баках, исчезли тоже, повинуясь жесткому естественному отбору. Лишь крысы да тараканы остались в этих угрюмых многоэтажных коробках.

И луна осталась та же – вновь почти круглая, яркая, как все городские фонари. Мартиков смотрел на нее и любовался. Впервые без пробуждающихся диких звериных инстинктов.

Впереди замаячил внешний периметр.

– Нас будут ждать, Никита? – спросил Влад. Тот мотнул головой:

– Нас никто не ждет. Они нас не чуют, понимаете – только догадываются, что мы есть. Может быть – будет капкан.

Влад представил себе исполинскую, блестящую хромом стальную ловушку. На кого капкан? На них? А почему тогда пружина такова, что может захватить даже слона?

– Идем медленно, смотрим... – коротко сказал Дивер.

Они миновали внешний периметр, остановились, внимательно осматривая заснеженные корпуса. Тут ветер гулял вовсю, подхватывал падающий снег и нес его параллельно земле, наметая закругленные дюны с острыми гребнями. Справа виднелись массивные строения цехов, похожие сейчас на квадратных очертаний сизые скалы.

Тут и там торчали причудливые металлические конструкции, похожие одновременно на обратившиеся в ржавую сталь растения и скрюченные в последнем усилии нечеловеческие конечности.

Продвигались медленно, ветер бросал в лица снег, слепил глаза, а приходилось еще и тащить за собой Хонорова и сильно хромающего со времен боя с Босхом Мельникова. Наверное, со стороны они выглядели как солдаты битой армии, нестройно бредущие в плен.

Ближе к середине завода наткнулись на маленький дизельный локомотив, вырастающий из-под снега наподобие концептуальной, крашенной в желто-черный цвет скульптуры. Рельс было не видать, но они наверняка уходили прямо в широко распахнутые двери цеха номер один. Проходя мимо, Влад заглянул внутрь.

Там царила непроглядная тьма, лишь изредка нарушаемая стальными проблесками.

– Быстрее! – сказал Никита. – Смотрят...

– Да кто смотрит, – возмутил Степан, – безлюдье же!

– Это не люди.

За вторым цехом замаячил внутренний периметр с сохранившейся еще на белокаменной стене ржавой, свитой кольцами колючкой. Ворота внутрь были прикрыты и до половины завалены снегом – зато широко распахнута дверь проходного пункта. Железная створка тихо поскрипывала на ветру.

Никита уверенно поднялся на три ступени внутрь проходной, заглянул внутрь.

Визжащая надрывно волосатая тварь возникла из помещения. Трифонов с криком отпрянул, запнулся и повалился в снег. Дивер в панике придавил курок – и автомат плюнул короткой очередью, разукрасив входную дверь цепочкой идеально круглых пулевых отверстий. Евлампий громко кричал что-то бессвязное, и крутил головой.

Тот, из проходной, нападать не стал, по крутой дуге обогнул шокированную группу и бросился бежать прочь, невнятно подвывая. Севрюк с гримасой ярости уже целился ему в спину. Влад подошел, придавил ствол автомата к земле.

– Не стреляй. Разве не видишь – это отверженный?

– Дегенерат! – выдохнул Дивер, провожая взглядом убегающую фигуру.

– Почему стреляли? – визгливо вопрошал Хоноров, вызывая острое желание ткнуть его лицом в снег. – Почему выстрелы?

Белоспицын трясущимися руками помогал подняться Никите – тот плакал взахлеб, щеки раскраснелись, руками утирал глаза.

– Надо было шлепнуть придурка, – озлобленно заметил Севрюк, – напугал мальца до смерти.

– Он и нас напугал... Идем?

Ощетинившись стволами, вошли в проходную. Сторожка была пуста, за стеклянной конторкой собиралась пыль, сторож Изошел. По всей видимости – одним из первых.

Влад твердо держал Никиту за руку. Трифонов остался мрачен, но, отстранив Сергеева, снова вышел вперед, в авангард.

За проходной открылся внутренний дворик, который был полон мертвых собак – окоченевшие псы валялись здесь буквально друг на друге – мешанина лап, хвостов и оскалившихся пастей. Казалось, тут были все недолгие герои ночного расстрела.

Совсем рядом сквозь снегопад просматривалось закопченное кирпичное основание дымовой трубы, а над головой ярко горели два красных глаза.

Дворик ограничивал приземистый двухэтажный дом, ранее беленный, но сейчас пугающий уродливой краснокирпичной кладкой. Узкие окошки-бойницы – здесь были кельи для монахов, потом убогие квартирки инвалидов, а потом – комнаты для допросов.

– А здесь я нашел заточку и пырнул ею того сектанта, которого вы убили, – сказал Мельников. – Хорошая была заточка.

– Нам направо. – Трифонов свернул в сторону, обходя дом и петляя между мертвых собак, остановился у массивной двери.

– Погреб? – спросил Мартиков.

– Нет, не погреб, – сказал Степан, – бункер. Он довольно глубокий и в пещеры проход имеет.

Трифонов кивнул на проем:

– Нам сюда. Вниз.

– Да, вниз, – добавил Стрый, – здесь мы... собирались.

– Ведь в самое гнездо прем, – покачал головой Сергеев и, высвечивая впереди себя фонарем, пошагал вниз. Никиту он вперед не пустил.

Цепочкой спустились в длинное бетонное помещение со столом в середине, которое так хорошо знал Стрый. Здесь было темно и холодно, по углам намерз лед.

Тут их ждали.

Влад остановился, разинув рот, в глазах читался немой вопрос. Позади Дивер чертыхнулся.

Босх встал из дальнего от входа кресла, из соседнего поднялся Кобольд, вскочил легко, словно и не прыгал никогда из окошка. И... тут был Николай Васютко с сумрачно серьезным лицом.

Они все были здесь. Как будто никто и не убивал их, и не оставил лежать на улице Школьной. Хотя нет – здесь не было Стрыя и брата Рамены. Рябов безумно ухмылялся, в руках у вернувшихся блестели ножи.

Стрый потрясенно глядел на Николая, тот посмотрел в ответ, ухмыльнулся.

– Колька... – вымолвил Стрый, – ты?

– Я! – прошелестел Пиночет и мягким скользящим движением рванулся вперед. Нож в его руках целил в горло бывшему напарнику. Босх, Кобольд – все они бросились на замерших своих убийц. Они двигались быстро, слишком быстро для человека.

Дивер с руганью оттолкнул оторопевшего Стрыя и всадил очередь в подбежавшего Николая. Того отшвырнуло назад, он сбил Кобольда, и оба мешками повались на пол. Влад начал стрелять, целя в Босха, ощущая чудовищное дежавю.

Николай поднялся. Судя по его виду, хуже ему не стало.

– Они мертвые!!! – заорал Стрый. – МЕРТВЫЕ!!!

– В сторону! – орал Дивер. – Выстраивайтесь в цепочку!

Топтавшиеся позади Степан и Мартиков, наконец, пробились вперед, стали беспорядочно стрелять в корчившихся врагов. Те поднимались, снова падали, пули кромсали их. Помещение быстро наполнялось сизым пороховым дымом и пахнущей пряностями пылью, что исходила от вновь оживших последователей Плащевика. У Влада кончились патроны, и поднырнувший под выстрелы Кобольд оказался совсем рядом – ножом он орудовал так, что позавидовал бы и спецназовец со стажем. Дивер неуловимым движением сместил ствол правее и ниже и выстрелил в упор. Частицы горящего пороха осели на мертвом драгдилере, и тот неожиданно... заполыхал. Яркое жаркое пламя моментально объяло его, и Кобольд с низким стоном отшатнулся назад, осел исполинской полыхающей куклой.

Босх и Николай все еще пытались добраться до вошедших, но попытки эти уже были бесполезны. Не прошло и минуты, как оба прилегли на пол – Босх отдельными частями.

Влад выронил автомат, и он загромыхал по бетону.

– Это как...

Мельников отстранил его и, прохромав вперед, пнул ногой тело Босха.

– Смотрите! Морок! Это морок!

– Какой еще... – начал было Дивер, но, вглядевшись повнимательнее, замолк. Там, где только что лежали тела убитых врагов, теперь валялись груды грязного дурнопахнущего тряпья. Влад подошел, всмотрелся.

Это были куклы – грубые подобия человека в натуральную величину, собранные из мусора. Здесь была дрянная, разорванная одежда, какие-то тряпки, битое стекло и мятая жесть. Костяные пуговицы на уродливых головах изображали глаза. Чуть ниже, там, где полагается быть рту, шла прихотливая вязь букв. На кукле, к которой наклонился Влад, было филигранно выписано – «Босх». Чуть дальше лежал «Пиночет». Не оставалось сомнений, что на полыхающем сейчас жарким пламенем чучеле неизвестные вывели «Кобольд».

– Куклы, чучела!

– Это морок. Сделали чучела и придали им подобия убитых, – сказал Дивер, – я теперь понял. Вот только как они...

– Гляньте-ка! – позвал Владислав.

Он наклонился и аккуратно двумя пальцами подцепил что-то с уродливо искривившейся шеи чучела Босха. В свете фонаря ярко блеснуло – золотая цепь, инициалы А. П. К.

– Стрый, не знаешь, кем был Босх по отчеству? – спросил Влад.

– Вроде Петрович... ну да, Петрович.

– Его вещица.

– Так и должно быть, – сказал Дивер, – чтобы оживить их, надо вручить чучелам что-нибудь из вещей покойников. Давайте-ка посмотрим!

Поворошили немилосердно воняющие гнильем куклы.

У Николая нашли старинные позолоченные часы с промятой крышкой. Влад приложил к уху, потряс, сказал:

– Не работают.

– Конечно, не работают, – тихо произнес Стрый, забирая часы и глядя на инициалы на внутренней стороне крышки. – Н. В и Е. М. Это мы. Когда нам было лет по десять, он стащил часы у старого деда, нашего с ним соседа. Этим часам, наверное, лет сто, но уже двадцать лет, как они не ходят. Николай... очень гордился этими часами. И... мы тогда друзья были – не разлей вода, вот и выцарапали на крышке свои инициалы. В знак вечной дружбы. – Он горько ухмыльнулся. – Я думал, он их продал, когда... когда начался тот морфиновый угар. Он все продал, даже мебель. А часы сохранил. Ценил. Помнил... – Стрый моргнул, а потом вдруг резко вскинул голову: – А эти взяли их!! Чтобы начинить ими куклу! Твари! Твари!!!

– Тихо, Стрый, – Дивер встряхнул Малахова за плечо. – Отомстишь, успеешь...

Стрый только головой качнул и сунул часы во внутренний карман, поближе к сердцу.

А через пять минут стало понятно, отчего так воняет догорающее чучело Кобольда. Среди ветхой ткани горел еще пластиковый пакетик с димедролом – капсулы шипели и плавились, распространяя вокруг смрад.

– Вот что у тебя самое дорогое, – мрачно сказал Стрый, – вот что у тебя было за душой, Кобольд. Горстка таблеток – единственно, что ты любил. Шакал! – внезапно свистяще выговорил он и сильно пнул чадящее чучело. То поднялось в воздух и глухо ударило о противоположную стену. Пакет с димедролом выпал и остался дотлевать на бетоне.

– Вот так бывает... – сказал Владислав. – Аж сердце захолонуло, как их увидел. Всегда мертвяков да духов боялся.

– Успокойся, Владик, – произнес Дивер, – это, наверное, капкан был. Тот, про который Никита рассказывал.

Ножи тоже были настоящими – каждое мертвое чучело имело при себе лезвие, покрытое рунами.

– Могли убить? – спросил Дивер у замершего в дверях Никиты.

Трифонов медленно кивнул:

– Дальше будет страшнее.

– А нам не привыкать, – бодро сказал Дивер. Шок его уже оставил. – Дальше идем.

– А этот где? – спросил Владислав. – Сектант?

– Рамена? – Стрый еще раз легонько пнул подделку под Кобольда. – Его, как видишь, нет.

– Ну, ты жив, Стрый, ты с нами. А он...

Дивер стоял у противоположной двери, ведущей в катакомбы, махал рукой. Победа подняла его настроение – Севрюк так и рвался в бой.

– Все равно мы никогда не узнаем, – мрачно сказал Евгений Малахов и зашагал к Диверу.

Влад остался, глядя на разбросанные, издырявленные куклы.

– Столько загадок... – прошептал Влад и пошел к дверям.

– Они были здесь, – четко сказал Хоноров, стоило Сергееву подойти, – ты почувствовал?

– Да, Евлампий, почувствовал. Они меня чуть не убили.

Влад сжал зубы и потащил Хонорова за собой в темноту подземелья.

Широкий коридор уходил куда-то во тьму. Вытертый до полного обесцвечивания линолеум на полу, лампы в жестяных абажурах через каждые пять метров, стальные двери по обеим сторонам. Здесь было теплее, чем на поверхности, – стены плакали прозрачной холодной влагой, и она прокладывала дорожки в бугристом бетоне.

Быстро миновали катакомбы – пустые, темные, множащие звуки шагов негромким эхом.

Ход в пещеры был неприметен и выглядел как еще одна дверь. Не будь с ними Никиты, они, без сомнения, прошли бы мимо этой неприметной, покрытой лишаем ржавчины створки. Но Трифонов уверенно сказал:

– Здесь...

Севрюк подергал ручку – заперта. С отвращением вытер руку от налепившейся пушистой, как кроличья шерсть, плесени. Спросил:

– Дальше что?

Стрый вынул ключи Босха, увесистую связку, и, выбрав наиболее массивный, покрытый ржавчиной, вставил в замочную скважину. Провернул, глухо щелкнуло – и дверь слегка отошла от косяка. Посыпалась пыль.

– Запасливый был Босх, пусть ему вертел кой-куда воткнут там, где он сейчас оказался, – произнес Степан.

– Все для людей делал, – сказал с усмешкой Стрый, толкнул дверь, и она растворилась в узкую штольню с выложенными известняком стенами. Потолок был низок.

Через штольни шли долго – узкие однообразные коридоры, столь похожие друг на друга, что даже Степан, признанный знаток этих мест, зачастую путался и уступал место проводника Никите, который шел уверенно, руководствуясь непонятным своим чутьем. Они не попали ни в тупики, ни в природные ловушки-давилки, появляющиеся, когда потолок штольни уже достаточно обветшал и при малейшем шуме и шорохе был готов обвалиться на голову. В штольнях было тихо и прохладно, и только в глубине породы нет-нет да и скрипело что-то – сдвигались пласты земли. А однажды на полу нашли пустую ржавую банку – шахтерский прообраз керосинок, древний, как Нижний город.

И с каждым новым шагом в глубь земную становилось теплее.

– Ты знаешь, – сказал Владислав Диверу, – эта история с похищенным теплом... Получается, как в сказке про проглоченное солнце.

Дивер усмехнулся, спросил:

– Думаешь, тепло еще будет?

– Будет жарко... если доберемся.

– Тише... – прошептал Никита, – там впереди кто-то...

Сбавили шаг, напряженно вслушивались, но звуки их марша все равно заглушали все остальные.

Прошли еще два десятка метров, и впереди замаячил перекресток – четыре хода, которые под острыми углами соединялись друг с другом. На полу валялся технический мусор, пришедший откуда-то из древних времен, когда разрабатывали эти штольни.

На перекрестке замерли серые звери, глаза их в свете фонаря горели зеленым. С белоснежных клыков капала слюна.

Низкий горловой рык разнесся по штольням, стал многократно дробиться и искажаться, словно в подземелье собрались два десятка маленьких чудовищ.

Дивер прицелился, но теперь уже Мартиков хлопнул по оружию ладонью, отводя ствол:

– Ты что? Это те волки... вон как скалятся, видно – одичали совсем.

Звери сверлили их зелеными глазами, а потом из глубин шахты появился еще один – полупрозрачный, источающий бледно-голубой свет. Тоже оскалил клыки, глядя Мартикову прямо в глаза. Мол – мы больше не вместе, но не подходи, а то не ровен час – вернусь.

– Все равно здесь нельзя стрелять, – сказал Степан Приходских, – крепь дряхлая, в позапрошлом веке делалась. Пальнешь – на голову рухнет.

– Ножики те зря не взяли, – произнес Дивер.

– Вот бы сам и взял, а я к этой погани больше не притронусь, – заметил Стрый, глядя, как волки медленно отходят назад, во тьму. Звери были холеные, откормленные.

Дождавшись, пока звери исчезнут в соседнем тоннеле, Никита Трифонов уверенно вышел на перекресток, как обычно, не сомневаясь – выбрал центральную штольню, там, где на полу просматривались ржавые остатки рельс.

– Здесь они! – сказал вдруг Хоноров.

– Кто?

– Они залезли сюда уже давно. Долго скитались, хотели есть, но выхода так и не нашли. Их же никто не вел.

– Да кто? – спросил Степан.

– Те двое детей, из-за которых закрыли штольни.

Остальные вспомнили старую историю, случившуюся пару десятков лет назад. Тогда в пещерах пропали двое детей. Власти повели себя разумно и велели просто завалить все выходы из пещер на поверхность.

– Они здесь... – сказал Евлампий и был прав.

За следующим поворотом обнаружились два скелета. Кости побелели от старости, а одежда истлела в прах.

Уже много лет эти безмолвные стражи охраняли входы в пещеры. Дети были на верном пути и уже почти смогла выйти из пещер. Благоволи им судьба – они бы смогли пройти лабиринты штолен и выйти на территорию завода, тогда еще работающего и не помышляющего о крахе. Но судьба не благоволила – сила оставила ребятишек как раз на этой границе между пещерами природными и пещерами рукотворными – вечное предупреждение отважившимся зайти сюда сталкерам. Подле одного из скелетов блеклой горсткой угадывались остатки цветов.

– Традиция... – пояснил Степан, – эта как веха, что ли...

И группа оставила скелеты позади. Стены разошлись в стороны, потолок поднялся, пещеры были высоки и обширны.

Никита Трифонов, неслышно шедший впереди, споткнулся на ровном месте и упал бы, если бы Севрюк не подхватил его за шиворот. Лицо ребенка было искажено, глаза закрыты. Душой он был не здесь.

– Они чуют... – мертвенным голосом произнес Трифонов, губы едва шевелились, как у опытного чревовещателя. – Почуяли нас... скоро будут здесь.

– Да кто, Никита? – крикнул Влад. – Чумные, псы, тролли?

– Все... и не только.

Дивер кинул быстрый взгляд на группу. Никита болтался в руке бывшего солдата, как неудачно сделанная кукла-марионетка.

– Нет! – крикнул Влад. – Не успеем!

– Не успеем, говоришь?! – заорал Севрюк, отбрасывая всякую маскировку. – А ну, ПОШЛИ-И!!!

– Куда, псих?! – крикнул Мартиков, но их вояка уже бежал вперед, волоча за собой Трифонова. – Мальца-то куда потащил?!

Влад уже бежал следом за впавшим в неистовство от крушения собственных планов Дивером. Да, это был человек идеи, который, поставив цель, идет до последнего. И странно, на Владислава Сергеева, тихого книжника, тоже стало находить какое-то безумное воодушевление, когда наплевать на все – даже на собственную смерть. Да что там, в такие минуты кажешься себе бессмертным. Дивер заражал своим настроением, и вот уже Влад бежит следом за ним, чтобы успеть, добежать и перехватить взрывчатку, пока те, подземные, не успели дотянуть свои изуродованные лапы. И на бегу Сергеев завопил, сдергивая с плеча оружие.

Бежать – так бежать!!!

10

Если бы летучая мышь, тварь мерзкая и бессловесная, залетела сейчас в гнездовье, страну синих холмов и звенящих рек, покинув родные пещеры, она бы увидела странное зрелище, которое, может быть, напугало бы кожистую тварь, обладай она страхом.

Если бы червь безмозглый выполз на поверхность и узрел это – он забился бы в судорогах и уполз поскорее во глубь земную, спасая свою никчемную жизнь.

Если бы пещерная мокрица, обитатель мутных тинистых водоемов, вынырнула на поверхность, она постаралась бы тут же нырнуть поглубже – туда, куда не доходит свет.

Если бы рядовой чумной житель деревеньки у подножия холма обратил свой непритязательный взор на эту картину, то с криком бы бежал, спасая свою жизнь.

Но они не видели.

И из каждой деревеньки, из маленьких поселений и одиноких хуторов в лесах, из пещер отшельников и черных замков, из густых буреломов – выходили они, разные обличьем, с разным прошлым, а некоторые вовсе без оного, но роднящиеся одним: они все были воинами собирающейся сейчас Армии Исхода. Над полками, что неосознанно начинали идти в ногу, как единый многосоставной организм, витал клич – выражение воли кучки хозяев, властителей и повелителей этого подземного мира:

– Враги – близко!!! Совсем рядом – и пытаются совершить непоправимое!!! Скорей, скорей! У кого есть ноги, крылья или лапы!!! Догнать, перехватить, не допустить!!!

Могучие псы в шипастых ошейниках, продукт черного колдовства над трупами расстрелянных памятной ночью собак, мчались впереди растущего войска. Город был здесь. Настоящий город. Город троллей.

11

В военных тактиках есть так называемый «прорыв на опережение», немудреный прием для самых отчаянных. И если это было не то, что сейчас проделывал отряд Дивера, то тогда и вовсе не было этому способу названия – разве что атака камикадзе.

Дивер несся впереди, как ураган, что-то вопил, Никиту тащил на руках. Владислав едва поспевал, зараженный тем же диким азартом и буйством. Он уже не боялся схватки, теперь он ее жаждал, разом сломав все запреты, презрев страх плоти перед ранениями.

Мельников отстал, с раненой ногой он не мог развить нужной скорости, Евлампий остался возле него. Остальные бежали сзади, подбадривая себя криками. Влада догнал Белоспицын – бледный, волосы всклокочены, глаза горят совсем, как тогда, когда он – науськанный троллями – пытался убить Сергеева в подъезде его собственного дома.

На полном ходу вылетели они в обширную пещеру с высоким куполообразным сводом, как две капли воды, похожим на уменьшенную копию Парфенона, только вместо округлого проема свисал длинный корявый сталактит, по которому каплями стекала вода. Пол был ровный, словно отшлифованный, а в дальнем конце зала струился тот самый черный поток, вернее уже не поток – целая антрацитовая река. Жирные воды вяло текли, скользили по полу, и в результате долгой их деятельности в камне образовалось некое подобие пляжа, выложенного сероватым песком. На этом сумрачном пляже и обреталась потерянная взрывчатка – десятки ящиков, разбросанных тут и там, смотрелись подле черной реки более чем дико.

Они почти успели, не хватило секунд десять, не больше. Дивер еще успел крикнуть что-то воодушевляющее, и из противоположного тоннеля появились первые ряды воинства троллей. Шли они так плотно, что крайние задевали плечами за стены тоннеля. Все до единого воины были нелюдьми – зеленокожими, чешуйчатыми тварями с плоскими, ничего не выражающими глазами. Вооружены были кто чем – топоры, рогатины, какие-то примитивные копья, при ближнем взгляде на которые оказалось, что это просто ржавые арматурины с заточенными концами. Позади чешуйчатых виднелись и вовсе невообразимые твари, и все это бесновалось, орало, курлыкало и посылало проклятья.

Похожий на буйного вождя средневековых викингов Дивер открыл рот и закричал приличествующее случаю:

– Мочи их!!!! МОЧИ!!!

И Влад, умный, тихий Влад, с радостью откликнулся на призыв, открыв огонь по чешуйчатым. Дивер тоже стрелял – длинной очередью, без перерыва, он знал – только так можно остановить идущих плотным потоком врагов. Позади раскатисто загрохотали автоматы Степана, Мартикова и Стрыя.

Бегущие твари споткнулись, добрый десяток, следующий в арьергарде, повалился на пол в корчах, идущие позади запнулись о них, а там, в тоннеле, все шли и шли вперед, не в силах остановиться, движимые злым чародейством. Кровь брызнула на пол, две секунды спустя уже текла ручьями, твари валились одна на другую, руки-лапы дергались, челюсти бессильно щелкали, боевые выкрики сменились стонами раненых и умирающих. На выходе из тоннеля образовалась свалка. Казалось, огромный многолапый зеленый спрут лежит там с десятками глаз и пастей – неродившийся кошмар клиента психбольницы.

– Так их, так! – орал Дивер, надрывая глотку. Это была не битва – избиение, бойня, мясорубка.