Город призраков

Дабы не напрягать чересчур фантазию, Влад, автор таких статей, как «Духи мертвых зэков тревожат горожан», и «Реванш барабашки», решил найти какого-нибудь дипломированного колдуна, от которого можно получить интересные сведения.

И он такого нашел. Дивер, в миру Михаил Васильевич Севрюк, первую половину жизни провел в вооруженных силах, дослужившись до звания старшего лейтенанта. В один не очень прекрасный день он был командирован в Афганистан, где в еще более непрекрасный день получил осколочное ранение в голову. После локального подвига, совершенного бригадой войсковых лекарей, Севрюк выжил и вскоре был комиссован.

Оказавшись на гражданке, Севрюк пытался подыскать себе занятие. Поработал и ночным сторожем, и грузчиком тары на местном вокзале, после чего натолкнулся на Геннадия Скворчука, начинающего дельца, который организовывал свое дело. Скворчуку позарез требовался охранник, и потому порядком опустившийся, но не утративший воинской сноровки Михаил пришелся как раз ко двору. За немалые по тем временам деньги он был поставлен охранять один из офисов фирмы. Работка была спокойная, к тому же работал он среди бела дня, так что со временем Севрюк расслабился и, наконец, ощутил себя нужным.

Средь бела дня и произошел беспрецедентный по своей наглости налет, произведенный подручными бодро взбирающегося по лестнице власти Босха. Десять человек преспокойно зашли в заведение через парадную дверь и открыли ураганную стрельбу по всем внутри находившимся, в числе которых оказался и сам Скворчук, имевший несчастье не сойтись с Босхом во мнениях. Приехавший наряд милиции констатировал двенадцать трупов, одним из которых посчитали сначала и Севрюка. И только когда он из последних сил приподнялся и сквозь залепившую его лицо кровавую маску простонал что-то непристойное, опешившие стражи порядка поняли, что в этой мясорубке кто-то остался жив.

Севрюка тяжело ранили в голову, в двух сантиметрах от предыдущего ранения. После произнесенных нелестностей в адрес милиционеров Михаил впал в кому и не выходил из нее два месяца, несмотря на второй локальный подвиг, произведенный на этот раз врачами из Центральной городской больницы. По истечении двух месяцев Севрюк неожиданно ожил, до смерти испугав молоденькую медсестру.

Севрюк ожил, но при этом стал совсем другим. По его собственному утверждению, он стал слышать голоса, видеть ауру и проявил недюжинные способности к ясновидению, которые, впрочем, подтвердить толком не мог.

Поняв, что это знак и более не медля, он купил лицензию практикующего колдуна, заплатил все причитающееся и, после долгих раздумий, взял себе имя Дивер.

Дело пошло хорошо, и никогда ранее не питавший склонности к аферам, Дивер вдруг понял, как легко зарабатывать деньги на человеческой глупости. Он разжился еще парочкой новых титулов, отпустил бороду для солидности и даже дал объявление в газету. Довольно скоро он стал достаточно известен, и к нему повалили страждущие. Дивер снимал порчу, искал пропавших людей и давал практические советы по изгнанию барабашки.

Со временем Севрюк из снимаемой однокомнатной квартирки переехал в маленький кирпичный домик с длинной трубой и резными ставнями. Домик этот топился газом, а во встроенном гараже обреталась его, Дивера, машина.

Именно в этот период расцвета благосостояния к нему и пришел Влад, с необычной, но довольно интересной просьбой. Скорее ради игры, чем всерьез, Севрюк начал посвящать Влада в подробности своего ремесла, от души украшая его фантазиями, а потом заходился от смеха, читая свежий выпуск «Замочной скважины». Диверовы придумки проходили сквозь лабиринт воображения молодого журналиста и там обрастали совершенно невероятными подробностями. В конечном итоге оба были довольны, и постепенно Михаил Васильевич так втянулся, что с удовольствием посещал вместе с Владом аномальные местечки, дабы обеспечить будущую статью особенно душещипательными комментариями. Денег не требовал и занимался этим исключительно для души, что не так уж часто встречается в наше время.

Вот и в этот раз Сергеев, не колеблясь, отправился к Диверу. Тот воспринял идею похода с обыкновенным своим энтузиазмом.

До сих пор Влад Сергеев так и не смог понять, настоящий ли Севрюк медиум, или хитро притворяется. Несмотря на частое хождение по якобы аномальным местам, тот так и не дал возможности это проверить. Временами, бывая у колдуна дома, Владислав замечал множество оккультных изданий, неряшливой стопкой громоздящихся на письменном столе. И неясно было, то ли Севрюк читает их для сравнения со своими собственными изысканиями, то ли просто почерпывает из них умные метафизические термины. Возможно – и то и другое.

– И похолодает, – сказал Дивер с какой-то обреченностью.

Они на полминуты остановились возле Старого моста, глядя на открывавшийся отсюда вид. Мелочевка текла мимо, и видно было, как она, извиваясь и прокладывая себе путь через обильно зеленевшие берега, в конце концов, разливается широко перед плотиной. Высокие белые дома левого берега создавали резкий контраст с крошечными избушками дачников, что робко прятались в буйной зелени. Где-то там, по слухам, случился грандиозный провал, в котором полностью исчез дачный участок. В общем-то, ничего удивительного, если учесть, сколько подземных пустот находится под городом. Просто одной подземной пещерой стало меньше, только и всего.

Желтоватые, похожие на бивни мамонтов известняковые отложения выпирают из темно-серой земли. Если копнуть глубже – обнажится и узкий темноватый ход, ведущий вниз, в путаный и корявый лабиринт заброшенных штолен. Влад хорошо знал места, где входы отрыты неизвестными энтузиастами. Все они находились ниже по реке, прячась в лесном массиве. И почти все были на правобережье.

Неопрятного вида полоса земли у самой реки – Степина набережная – сейчас почти пустовала. Только одна, неопределяемая из-за расстояния фигурка, сидела в том месте, где серая почва соприкасалась с обильно зеленеющим склоном повыше.

Впереди улица Центральная ровным проспектом достигала реки, взбиралась на мост (попутно теряя две крайние полосы) и сходила с него уже разбитой двухполосной дорожкой, сразу круто уходящей вправо и взбирающейся на обрыв. Не имевшая официального названия, дорожка эта в народе величалась Береговой кромкой.

Река текла лениво, не торопясь, проходила под мостом, морщилась только недовольно от ветра. Одинокий лодочник медленно плыл по самой ее середине.

Подняв воротники, Влад и Дивер прошли через мост, слушая, как ветер гудит в дырах бетонного сооружения. Вездесущая пыль была и здесь, носилась вдоль дорожного полотна, иногда закручиваясь в сероватые смерчики. Пылевые эти призраки возникали ниоткуда, кидались в лицо, но не долетали, рассыпались и оседали на дорогу мелкими частицами. В бесцветном небе реяла одинокая речная чайка. Лениво взмахивая крыльями, она зависла на одном месте, чуть качаясь из стороны сторону. Казалось, она отдыхает, распластавшись на гигантском невидимом куполе, который заменял собой небеса.

После моста свернули на Береговую кромку. Народа было немного, в основном дачники, легко узнаваемые по грязной и заношенной рабочей одежде. На грязной обочине притулилась машина – старая шестерка, запыленная настолько, что нельзя было опознать цвет. А на заднем ее сиденье кучей было свалено какое-то старое барахло, белая вата торчала из красной вытертой ткани, как оголенная кость среди кровавых лохмотьев. Выглядело это удручающе – начинало казаться, что в машине лежит труп.

Влад встряхнулся, непонимающе огляделся вокруг. С чего это ему лезут в голову мысли о мертвецах? Дивер искоса посмотрел на него, потом снова кинул взгляд на небо:

– Все-таки будет дождь...

Пройдя сто метров по Береговой кромке, свернули на Змейку – узенькую улочку, которая пронизывала насквозь весь Нижний город и уже там, за его границей, сливалась с региональным шоссе, по которому день и ночь снуют машины.

Дома здесь были старые, наклонившиеся фасадами вперед, а низкие края двускатных крыш придавали им насупленный вид. В огороженных со всех сторон домах играли дети. Почти у каждого дома перед окнами имелся заросший сорной травой палисадник.

Севрюк резко остановился, и Влад едва не налетел на него.

– Стой, – сказал Дивер, – слышишь?

Влад прислушался. Дети кричат, за рекой брешут собаки. Двигатель машины где-то в квартале отсюда.

– Не слышу, – сказал Владислав.

– Да ясно ж слышно! – возмутился Севрюк и махнул рукой вдоль улицы. – Это там!

Вновь напрягая слух, Сергеев покачал головой, а потом неожиданно услышал. Какие-то крики. Такое ощущение, что кричат много людей одновременно, только... очень далеко отсюда. Может быть, они находились у самого шоссе, за городом? Как галдеж поссорившихся птиц, которые гневно и сварливо делят кусок падали. Гнев, раздражение и, кажется, боль. Влад неожиданно понял, от чего может возникнуть такой крик.

– Дерутся где? – спросил Сергеев.

– Много людей. Бьются как звери, слышишь? Влад покивал, теперь он слышал звуки драки довольно ясно. Словно дерущиеся приближались. Столько криков, какая же уйма народа сошлась там в побоище?

Дивер быстрыми шагами пошел вдоль улицы, все еще наклонив голову, забавно при этом напоминая гончую. Разве что воздух не нюхал. Влад поспешил последовать за ним. Звуки драки долетали уже отчетливо.

Навстречу Владу и Диверу шагал неприметного вида человек, который кинул на Севрюка удивленный взгляд. Влад приостановился, спросил издали:

– Что там впереди, драка?

– Какая драка? – удивился неприметный.

– Ну, дерутся, слышите? Неприметный послушал, покачал головой:

– Не слышу, – после чего прошествовал дальше. Дивер в отдалении нетерпеливо махал рукой.

Когда они достигли перекрестка Змейки со Звоннической улицей, звуки побоища вдруг утихли, сменившись почти полной тишиной.

– Отвоевались... – прокомментировал Дивер таким тоном, что у Влад а мороз пошел по коже.

Впереди виднелось здание дома культуры, а Змейка там, подобно речке Мелочевке, разливалась широкой асфальтовой площадкой. Ветер гонял по ней пыль и слипшиеся обертки от мороженого.

Под ногами у Влада что-то блестело. Влад наклонился и поднял подернувшийся ржавчиной браслет от часов. На внутренней стороне обильно засохла буроватая жидкость. Сергеев поскреб ее пальцем – и она легко отшелушилась, открыв гладкий металл, в котором серебристо отразилось пасмурное небо.

– Давай, – поторопил Влад, – да пойдем отсюда.

Севрюк кивнул, как показалось Владиславу, растерянно. Странное выражение, на лице бывшего солдата Влад видел такое всего раз или два за все время их знакомства.

Совершенно пустая площадь навевала уныние. Даже здание Дворца культуры, примостившееся на ее краю, казалось мелким и незначительным.

Владислав смотрел, как Дивер, не торопясь, пересекает площадь, внимательно глядя себе под ноги. Впереди фасад дворца облупился и тоскливо зиял выбитыми стеклами. Через зияющие проломы можно было рассмотреть загаженный вестибюль. Цвет стены дворца не угадывался, словно целое здание вдруг покинуло этот цветной мир, переселившись в монохромную выцветшую фотографию. Да и все вокруг как-то обесцветилось. В тишине четко было слышно, как воркуют голуби – с какой то пугающей потусторонней безысходностю. Вот захлопали крылья, и крупная птица, такая же серая, как и окружающий пейзаж, взвилась в воздух. Пыль клубилась под ней крошечными вихрями.

Дивер дошел до середины площади и остановился. Он выглядел маленьким и потерянным на гладком море запыленного асфальта.

«Какое море?! – изумился Влад. – Площадь-то крошечная! »

Голубиные крылья все хлопали. Уже не одна – две, три серые толстые птицы описывали над площадью круги. На асфальте неясно обрисовывалось темное пятно. Масло пролилось – или еще что.

Ощущая неприятный холодок в груди, Владислав решил подойти ближе к Диверу. Не выдержав, обернулся, посмотрел на Змейку, прихотливыми изгибами струящуюся к реке. Но нет, улица была совершенно пуста, и даже окна в домах глухо зашторены. Ну, прямо как в чумном городе!

Когда Влад обернулся, Дивер уже падал. Он как-то смешно и нелепо дернул руками, словно пытаясь поймать что-то одному ему видимое, и тяжело и безвольно валился на землю. Упал на живот, раскинув широко руки.

Чувствуя нарастающий страх, Владислав побежал к нему. Лежащий Дивер дернул ногой, и Сергеев с ужасом подумал, что у того мог случиться приступ. Сразу вспомнилась история о его пулевых ранениях.

Голуби – почему так громко хлопают крылья? Словно этих летучих тварей уже сотни, тысячи!

Севрюк лежал лицом вниз, его тело коротко подергивалось, и он издавал однообразные хрипы с бульканьем, от которых у Влада шел мороз по коже. Кое-как, ухватившись за плечо, Сергеев перевернул массивного медиума на спину. Зрелище открылось не из приятных – Дивер был смертельно бледен, на щеках его резко проступили мелкие вены, а наполовину открытые глаза уставились в небо сверкающими белками. Дивер выглядел... да, Владу было знакомо это состояние – он выглядел впавшим в транс. Глаза перекатывались под веками.

Владислав очень бы удивился, узнай он, что именно на этом месте отдал концы Валера Сидорчук, один из зачинщиков грандиозной драки. Сбитый с ног молодецким ударом, он упал, а секунду спустя тяжелый военный ботинок одного из дерущихся наступил ему на голову. Череп, содержавший в себе сознание, устремления и целый набор незатейливых воспоминаний Валеры, треснул, после чего эти воспоминания и устремления оказались выплеснуты на асфальт. А дерущиеся еще долго топтали его бездыханное тело.

– Ты что, Михаил?! – Влад сильно встряхнул колдуна за плечи. В мозгу вертелись бессвязные советы по обращению с эпилептиками. Что-то про язык, который припадочный может проглотить. Но Влад был не уверен, что сможет уцепиться за покрытый пеной язык Севрюка.

При очередном встряхивании глаза медиума широко раскрылись, как будто он был пластмассовой куклой, у которой они открываются даже от легкого толчка. Покрасневшие глаза с выцветшей голубой радужкой уставились прямо в лицо Владу.

– Ну, наконец-то... – сказал тот потрясенно, но тут Севрюк открыл рот и молвил:

– Тьма!

Он глядел на Владислава и сквозь него.

Тот отшатнулся и выпустил тело из рук. Дивер упал на асфальт, голова его глухо стукнулась о твердое покрытие площади. Теперь его взгляд был направлен строго вверх, в зенит. Туда, где должно быть солнце, не скрывай его облачный полог.

– Фата! – сказал Севрюк глубоким, полным интонаций голосом – Над! Сверху! Накрыта... – и он сделал движение руками, словно расстилал скатерть. – Фата...

– Какая фата, Михаил? – жалобно спросил Влад. – Да что ты?

– Темная, – ответил тот почти нормальным тоном. – Темная вуаль. Полупрозрачная, но крепкая, как паутина. Сковывает. Липнешь, вырываешься... Но кто паук?!

После этого заявления его взгляд вдруг принял осмысленный вид, и он рывком поднялся. Сергеев отступил от него шага на два, словно Севрюк мог укусить. На лице журналиста было полнейшее смятение.

– Влад, стой! – приказал Дивер. – Ты не понимаешь... Это... я это видел!

– Я понимаю, – произнес Сергеев, делая еще один шаг назад.

– Лучше уезжай отсюда! – произнес Севрюк, медленно поднимаясь. – Не от меня, ты не меня должен бояться!

– Я не боюсь...

– Боишься, – устало сказал Дивер, с кряхтением принимая вертикальное положение, – зря.

Сергеев мотнул головой. Спросил неуверенно:

– И что ты видел?

Севрюк тяжело вздохнул, подошел к Владу и произнес:

– Было видение. Давно такого не было. Давай сделаем так – сейчас мы идем по домам, а потом, дня через три, я тебе звоню и рассказываю. Ты вроде не очень готов сейчас воспринимать.

Владислав покорно кивнул, и они, не говоря больше ни слова, зашагали в сторону Змейки. Когда пересекли границу площади, мощным порывом ветра разогнало серую хмарь и, впервые за все утро, на небе проглянула голубизна. Хлопнула ставня одного из домов. Женский голос крикнул:

– Виктор! Витя! Ключи забыл!

Шедший по улице затрапезного вида мужичок оглянулся и заспешил обратно. Улицу пересекла стайка детей – ухоженных, домашних. На лицах сияли улыбки. Мягко прокатилась машина, из полуоткрытого окошка доносились звуки мажорной музыки. Солнце ли в том виновато, или еще что, но дома вдруг утратили свою угрюмость, показали весело расцвеченные ставни. В палисадниках пышно росли цветы – ромашки и ноготки, весело качающиеся на ветру. Группа ярко одетых людей прошла вдоль улицы, громко разговаривая. Когда они дошли до пересечения со Звоннической улицей, в их рядах раздался взрыв хохота. Нижний город жил. Жил той обычной жизнью, какая бывает у провинциальных городков в будни.

Потертая бродячая собака, словно целиком состоящая из рыжих лохм, лениво грелась на проглянувшем солнышке. Глаза у нее были блаженно прикрыты, лапы подергивались, нося свою владелицу по призрачной тропе полуденных грез.

Ощутимо потеплело.

Влад и Дивер добрались до моста и на этот раз с другой его стороны полюбовались на панораму. На коричневатой водной глади прыгали веселые солнечные зайчики.

– Ты заметил? – спросил, наконец, Севрюк.

– Что я должен был заметить?

– Не прикидывайся. Когда мы шли туда – все было по-другому.

– Я не заметил, – сказал Влад упрямо.

Дивер вздохнул, а когда они пересекли мост, повернулся и пошел прочь, какой-то стариковской шаркающей походкой. Отойдя метров на пятьдесят, обернулся и крикнул:

– Мой номер ты знаешь! Звони...

– Может быть, – пробормотал себе под нос Владислав и посмотрел налево.

Крошечная фигурка на Степиной набережной все еще сидела. По реке вдоль берега плыл какой-то предмет, неопределимый из-за расстояния. Коряга или автомобильная шина. Когда предмет поравнялся с сидящим, тот вдруг вскочил и кинулся наверх по склону, оскальзываясь и хватаясь для надежности за растущие там кусты.

Влад только пожал плечами. Потом одинокий голубь опустился на дорогу возле него и курлыкнул, отчего Сергеев вздрогнул и с трудом подавил желание размазать глупую птицу по асфальту.

2

Ворон понял. Ворон был добрым, хотя и служил Злу. Он только слегка пожурил брата Рамену за провал его операции. Темная фигура с широкими крыльями ясно дала понять, что у нее слишком мало слуг, чтобы разбрасываться ими, наказывать их по пустякам.

Услышав это, Рамена пал на колени посередине своей совершенно пустой квартиры и простер руки в сторону Ворона. А Ворон вытянул крыло, и лица его слуги коснулось что-то мягкое, прохладное, как полупрозрачный черный шелк. Рамена прикрыл глаза, он был счастлив и потому, когда его хозяин продиктовал следующее задание, не сразу отреагировал. А потом все-таки заметил слегка удивленным тоном:

– Но ребенка...

– Ты даже не представляешь, что может этот ребенок сделать... – каркнул Ворон, и мягкое прикосновение вдруг стало ледяным, – его, именно его ты должен отправить в нижние миры. Ты понял меня? Понял своего хозяина?

Рамена истово закивал:

– Сделаю...

А теперь он шагал по городу, спокойно и отрешенно глядя перед собой. Только взгляд его был таков, что случайные прохожие, завидев этого неприметного типа, поспешно сворачивали с дороги. А некоторые даже оборачивались и смотрели ему вслед, не в силах понять, что же так их напугало в этом человеке.

По пути брат Рамена сделал всего одну остановку, возле ларька, где скупил двенадцать шоколадных батончиков (очень задешево) и бутылку ядовитого цвета газировки (за большие деньги). Пономаренко стал замечать, что в последнее время вопрос еды почти не волнует его, словно он вообще потерял эту потребность. Ворон сказал, что он меняется и еды ему будет требоваться все меньше и меньше. Но предупредил, что это произойдет через какое-то время, а пока следует хоть как-то питаться.

Батончики были неприятно сладкими, а питье отдавало какой-то химией, словно концентрат разводили в водах реки Мелочевки, но Рамене было на это плевать. У него была цель.

Народу на улице было много. Дул сильный ветер, трепал легкую летнюю одежду. Издалека различались длинные очереди во все торговые точки, где можно было купить питье. Крошечные кафе на открытом воздухе были до отказа забиты людьми, которые сосредоточенно запасались живительной влагой. Больше того, почти все посетители ничего не ели, отдавая предпочтение лишь стакану с прозрачной, исходящей пузырьками водой. Какой-то подсознательный мотив побуждал в людях желание запасать как можно больше жидкости, чем бы она ни была. Рамене подумалось, что со временем они кинутся запасать и съестное, хотя никаких перебоев в поставках пищи не предвиделось.

«Они боятся... – думал Рамена, глядя на их серьезные и озабоченные лица, – боятся погружения во тьму. Чувствуют, и им становится страшно».

Цель его визита находилась на самом краю Верхнего города, в Школьном микрорайоне. Детский садик «Солнышко» – двухэтажное, покрытое тоскливой желтой краской здание. Решетки на нижних окнах, крошечный пятачок перед входом и чуть побольше – сзади.

Именно сюда ходил нынешний клиент Рамены. Видимо, из бедной семьи, раз обретается в таком заштатном садике. Все-таки Пономаренко задумался – ну чем, чем может навредить Ворону пятилетний ребенок? Или он вырастет и тогда навредит? Но ведь черный дух сказал, что падение во тьму случится довольно скоро. Нет, он совершенно не пони...

– Рамена... – голос раздался из темного проема между двумя домами. – Рамена, ты что, сомневаешься?

Ворон был там. Сидел на капоте какой-то машины – такой черной, что ее полностью скрывала густая тень от дома, только поблескивали отдельные детали, фары, хром на радиаторной решетке.

– Я не сомневаюсь... – произнес Рамена-нулла.

– Ну, тогда не стой, иди, – произнес Ворон. Сейчас его темный силуэт обрел более антропоморфные очертания. Казалось, это почти человек, который сидит на гладком черном металле в позе лотоса. Только глаза остались те же.

– Воспитательница выведет группу на прогулку. Твоя задача отозвать ребенка и завести его сюда, ко мне. Не светись, ты не должен попасться.

– Никогда, – сказал брат Рамена, – я убью этого маленького паршивца здесь! Во тьме!

Казалось, Ворон улыбнулся. А потом исчез с капота машины, словно его и не было. Тихо заработал двигатель, и автомобиль медленно выполз из проема.

Но Рамена на него не смотрел, он быстрым шагом направился ко входу в садик. Позади него мрачновато выглядящее авто с визгом вырулило на улицу. Пыль взвилась за ним столбом.

Низкий покатый заборчик, разноцветная дуга детской лесенки, за ним – звонкие крики откуда-то из-за здания. Ветер треплет пышную крону одинокого вяза у самого дома.

Брат Рамена не торопясь зашел за оградку, огляделся. Нет, все-таки один домик тут сохранился. Крохотный, словно для гномов, но очень похожий на настоящий. Даже есть одна ставня, выкрашенная давно облупившейся синей краской. Почему-то Рамене пришло на ум собственное детство. Не в этом садике и даже не в этом городе, но он помнил такие домики, помнил, как интересно было там играть среди дня. Как можно прятаться за потемневшими от времени бревнами, как можно забраться под крышу на скрещенные стропила. Там, куда ходил в детстве Пономаренко, была даже двухэтажная колокольня с изящной шатровой крышей. Днем было весело, а к вечеру эти дома погружались во мрак, и дети населяли их разнообразными чудовищами. Он помнил это ясно, даже пресловутая Синяя рука в его детсаду обреталась именно в этих избушках. Диме Пономаренко эти избушки давали еще и чувство защищенности. Только укрывшись за толстыми стенами, он находил странный покой, и чувство полнейшей безмятежности охватывало все его существо. Потом это ушло, потом была школа, взрослая жизнь. Большой мир, медленно отдаляющиеся родные, пропадающие один за другим друзья. Он помнил, что, в конце концов, остался один, это и стало началом его скатывания с нормальной жизненной колеи в некий метафизический кювет. Увлечение эзотерикой, потом секта, теперь вот Ворон. Чувство защищенности – вот что все это давало.

Рамена слабо улыбнулся, прогоняя воспоминания. Зачем ворошить прошлое? Но все же, не удержавшись, заглянул в домик. Пришлось низко наклониться, чтобы пройти в крошечный дверной проем. Давно прошли те времена, когда маленький Дима проходил в такие с гордо поднятой головой.

Рассеянный свет из крошечного окошка освещал грязные, размалеванные матерными надписями стены. В середине строения земля уходила вниз» образуя глубокую впадину, на самом дне которой примостилась свежая кучка фекалий. Дух в домике витал неприятный. Улыбка Рамены-нуллы погасла. Нет, не вернуть то забытое ощущение покоя среди этих расписанных стен. Все ушло, ушел Дмитрий Пономаренко, и остался только Рамена, и только Ворон может дать ему такую нужную сейчас защиту.

Человек, вышедший из вросшего в землю деревянного строения, уже не мучился ни совестью, ни глупыми воспоминаниями. Жесткое, с резкими чертами лицо, спокойный взгляд.

Дверь детсада распахнулась, и поток галдящих детей вырвался наружу в восхитительный ветреный полдень. Ярких расцветок курточки, у некоторых не менее цветастые рюкзачки с модными наклейками. Дети толпились у входа, смотрели на белесое небо, на странного человека, замершего возле одного из домиков. Еще раз хлопнула дверь, и появилась женщина лет сорока, которая сразу что-то стала выговаривать детям. Видимо, воспитательница.

Жертву Рамена увидел сразу. Нет, это жертва сразу заметила его и уставилась прямо в глаза своему грядущему убийце. Маленький мальчик, одетый победнее прочих, с удивлением и какой-то обреченностью смотрел на Рамену, совершенно не обращая внимания на галдящих кругом детей. Узнал, что ли? Рамена быстренько перебрал в памяти моменты, когда он мог видеть этого мальца. Получалось, что никогда, знать и узнать тот его не может.

Не двигаясь, Рамена ждал. Все той же тесной стайкой дети направились на игровую площадку. Туда, где покачивались от ветра двое лишенных сидений качелей, да торчал, покосившись, сваренный из металлоконструкций жираф. Краска с него слегка осыпалась, особенно на морде, и жираф взирал на мир пустыми сероватыми глазницами.

Море детских криков! Так громко! Рамене они вдруг стали напоминать крики дерущихся чаек. Множество белых птиц с грязно-желтыми клювами, которые бьются над чужой добычей, какой-нибудь полежавшей уже падалью.

Внезапно слуга Ворона заметил, что его жертва отделилась от остальных детей и идет к нему, медленно и неуверенно. Рамена молча следил, как маленькая фигурка приближается. Дешевые кроссовки ребенка оставляли в пыли детской площадки ясные и отчетливые следы.

Подойдя, мальчик остановился, напряженно глядя в лицо Рамене широко открытыми серо-голубыми глазами. Рот у него тоже приоткрылся, выражая удивление и испуг. Он казался совсем маленьким, куда меньше стоявшего перед ним убийцы.

– Вы – это он, да? – неожиданно спросила будущая жертва.

– Кто, малыш? – спросил Рамена почти ласково. Ребенок задумался, оторвал взгляд от лица Пономаренко и уставился в землю. Потом все-таки решился и сказал еле слышно:

– Вы тролль, да? Я знаю, мама говорит, что троллей нет, и в книжке они выглядят совсем по-другому. Но вы – это он? – здесь он поднял голову и снова посмотрел Рамене в лицо. Слуга Ворона мог поклясться – в этом взгляде читалось тоска и затаенное отчаяние попавшейся дичи. А он, Рамена-нулла, был волком!

– Нет, я не тролль, – сказал Пономаренко, – я почти такой же человек, как и ты. Меня зовут Дмитрий. Пойдем со мной, нам надо поговорить.

Малец безропотно сунул крохотную холодную ладошку в руку Рамене, обхватил ее, как утопающий хватается за соломинку. Сказал:

– Вы мне снились...

– Да? – спросил Рамена, аккуратно уводя его все дальше от основной группы детей.

– Да, и там вы были другим, – продолжила его жертва с какой-то недетской рассудительностью, – у вас были крылья. Черные, как... у вороны.

– У Ворона, – поправил Рамена. – Ворон с красными глазами.

– Он ваш хозяин, – продолжил мальчик, выходя вслед за Димой за ограду детского садика, – вернее, это вы так думаете. А на самом деле его нет. Он мираж, фата...

– Откуда ты это знаешь? – резко спросил Рамена. Двое проходящих мимо людей кинули на него удивленный взгляд, и он поспешил понизить тон. – Ворон есть. Он... он властвует.

– Властвует не он. Мираж не может властвовать. А настоящий хозяин – это...

– Хватит!!! – рявкнул Рамена и крепко, до боли сжал руку мальчика. Тот скривился, и одинокая слеза прокатилась у него по щеке, но он не проронил не звука.

Рамену сейчас не интересовало, откуда пятилетний ребенок может знать такие вещи и почему ему снится собственный убийца. Кроме того, Дмитрий интуитивно чувствовал, что его малолетняя жертва может сказать что-то еще. Что-то темное, страшное, от чего не убережет даже Ворон.

В молчании они пересекли улицу. Пацан шел, подняв голову, ветер развевал его волосы, а на лице была отчаянная решимость. Он что-то шептал одними губами, но это невозможно было понять. Совершенно не сопротивляясь, ребенок дал завести себя в проем, где они и остановились.

– Ты, наверное, уже все понял, – сказал вдруг Рамена, – не зря идешь так спокойно.

Ребенок кивнул, и внезапно у него из глаз покатились крупные слезы.

– Тролли, – сказал он, – тролли едят маленьких детей.

– Вроде того, – произнес Рамена, – но если бы не приказ Ворона, я ни за что бы это ни сделал. Но... ты не понимаешь и не поймешь, Ворона нельзя ослушаться. Он даже не убьет меня, нет, просто лишит своей защиты. А это... это страшно.

Мягко выговаривая это мальчику, Рамена достал из внутреннего кармана финку. Лезвие ее поблескивало. Надо было наточить, а то затупилось и теперь будет скорее рвать, чем резать. Со вздохом слуга Ворона повернул ребенка лицом к стене. Он ведь не садист, нет, просто скромный вестник новой эпохи. Задрал своей жертве голову и приложил лезвие ножа, собираясь с духом.