— Кирочка, — в голосе старушки появилась отчетливая тревога. — Ты нездорова?
      — Боже мой… — Кира задохнулась. — А Вадим?! Вадим Князев! Неужели вы…
      — Кто это?
      — Вы же сами!.. Он всегда сидел тут, во дворе! Играл в шахматы! Он жил вон там! — Кира обернулась и указала на окна первого этажа соседнего дома.
      По лицу Софьи Семеновны на мгновение пробежала судорога, будто что-то мелькнуло в ее сознании, но в следующую секунду она покачала головой и осторожно произнесла:
      — Кира, никакого Вадима я не знаю. А квартира та уже пару лет, как пустует. Старичок, который там жил, умер, а его родственники все никак не решатся ее продать.
      — Вот что такое твое забвение… — прошептала Кира, чувствуя, как сердце у нее разрывается от боли и злости. — Он же вас… а вы его даже не помните!..
      — Кира! — вдруг громко взвизгнула Антонина Павловна, тыча пальцем куда-то ей за спину. — Пожар! В твоей квартире пожар!
      Кира оглянулась на окна, из которых вытягивался еще пока слабенький темный дым, среди которого уже мелькали острые язычки пламени, и криво усмехнулась.
      — Это не пожар.
      — Как же не пожар — горит же, смотри! Это…
      — Это похороны, — негромко ответила Кира и пошла прочь. Женщины всполошено что-то закричали ей вслед, но она их уже не слушала, и шла все быстрее и быстрее, и только на повороте обернулась в последний раз. Перед ее окнами уже столпились люди, суетились, что-то кричали — люди, для которых все, что произошло, теперь ничего не значило — для них все растаяло бесследно, как снег, и она ненавидела их за это и ненавидела ту, которая сочла подобное самым лучшим способом поставить все на свои места.
      Кто-то потянул ее за руку, Кира вздрогнула и посмотрела на стоящую рядом с ней Настю, общипывающую налитую янтарную гроздь винограда.
      — Тетя Кира, а ты уезжаешь?
      — Да, — глухо ответила Кира.
      — Ты вернешься?
      — Нет.
      — А куда ты едешь?
      — Пока не знаю, — Кира присела перед ней на корточки, поставив сумку на асфальт. — Но дорог много… очень много… Скажи, Настя, а ты тоже не помнишь?.. Он жил вон в том доме, ходил с тростью…и всегда в темных очках… и играл в шахматы…
      Настя озадаченно нахмурилась.
      — Что-то не… хотя… кажется… жил такой человек…
      — Да, Настя, — Кира облегченно улыбнулась и погладила ее по плечу. — Такой человек жил.
      Она подхватила сумку и пошла к остановке, уже больше не оглянувшись ни разу. Вокруг было утро, вокруг был целый мир, доверху наполненный ветром и солнцем, и в этом мире среди шума и суеты беззвучно скользили тени — сонмы теней настоящего, сплетенного с тем, что происходило давным-давно, а может быть, еще только будет происходить, и Кира, криво и болезненно улыбаясь и придерживая на плече дорожную сумку, тускло смотрела сквозь них.
 
Но иногда она смотрела и на них.
И она их видела.
И она в них верила.
Забери с собой на память
Белый город беспокойный,
Перспективу старых улиц,
Графских львов седую негу.
Черный бархат южной ночи,
Обновленный храм Владимир,
Вековую дрему кладбищ
Забери с собой на память.
Раскаленность шумных пляжей,
Горький дым степных пожаров,
Диссонансы в криках чаек,
Аритмию трасс вечерних.
Забери соленый ветер,
Равелина непреклонность,
Катакомб густую сырость,
Взгляд орла из темной бронзы.
Забери руин молчанье
И сердитый голос моря…
Забери наш белый город,
А себя… Оставь на память.