Коллекция

      Он повернул голову — тень, высокая, нескладная, с торчащими волосами, так напоминавшая его собственную, уже величественно подплывала к середине стены. Егор протянул руку, словно хотел изловить беглянку, потом уставился на стену, дернулся вперед, назад, замахал рукой, но ничего похожего на тень так и не появилось на обоях.
      — Ты жил здесь, Михеев? — холодно спросила Кира, делая шаг в сторону и качнула канделябром в сторону тени, стремительно разраставшейся от пола до потолка. — Как это понимать?
      — Жил?.. нет… просто… нет, здесь когда-то жил знакомый мой, Пашка, и я заходил к нему… раз, может два… а так…
      По комнате прокатилась волна мрака, и Егор дернулся было к выходу из гостиной, но Кира внезапно заступила ему дорогу.
      — Что такое, Егор? Чего ты испугался? — в ее голосе было злое веселье, но оно почти сразу же исчезло. — Брось, ты чего?! Самое страшное, что в тебе есть, это твое стремление советовать, но ведь по теням я не пойму, кому ты и чего советуешь.
      — Да, — ответил он внезапно севшим голосом. — Но если и… Это была моя жизнь, и ты не имеешь права подсматривать. Я тебе запрещаю!
      — Да ну? — Кира отвернулась, глядя на стену. Вместо одной тени там уже было целых три — женщины с растрепанными волосами и в короткой юбке, изгибавшейся на стене в танце, отчаянно вихляя бедрами, размахивая руками и постоянно спотыкаясь, причем ее движения удивительно подходили под музыку, звучавшую сейчас; полного мужчины, тоже танцующего — еще более нелепо, и тени самого Егора, сидящего в кресле и курящего. Казалось, он внимательно смотрит на танцующих, как и Егор реальный, застывший рядом с Кирой
      Прошла минута, и Егор-тень затушил сигарету в пепельнице. Встал, пошатываясь подошел к танцующей и, обхватив ее руками ниже талии, слегка приподнял. Женщине это, очевидно, не слишком понравилось, поскольку она сразу же вырвалась, резко взмахнула рукой, и Егор отшатнулся, прижав ладони к лицу. Тень танцевавшего мужчины остановилась, махнула на них рукой и побрела к креслу.
      — Ба-а, господин Михеев, да вы, оказывается, шалун!.. — Кира замолчала, потому что в этот момент Егор-тень налетел на женщину, схватил и затряс, словно куклу, после чего, судя по его движениям, начал сдирать с нее одежду, пару раз прервавшись, чтобы наотмашь ударить ее по лицу. Женщина отчаянно брыкалась и молотила руками, как придется. Один ее удар, видимо достиг цели, потому что Егор вдруг отпустил ее и отвернулся, согнувшись, потом резко развернулся и ударил строптивицу в челюсть. Женщина-тень косо отлетела куда-то в сторону окна и исчезла. Егор потер костяшки пальцев, повернулся к сидящему в кресле, снова к окну, пошел в ту сторону, исчез и появился уже на другой стене, наклонился — очевидно над женщиной, потом присел на корточки. Через несколько секунд мужчина выметнулся из кресла, подбежал к Михееву и опустился рядом с ним, почти сразу же вскочил и схватил Егора за грудки. Тот отпихнул его и между ними начала происходить безмолвная, но, судя по энергичным жестам, очень оживленная дискуссия, закончившаяся тем, что мужчина косо скрестил перед собой руки и резко развел их в стороны, словно давая понять Егору, что снимает с себя всякую ответственность. Подошел к тени журнального столика, подхватил с нее тень бутылки и начал заливать в себя ее содержимое. Егор суматошно дернулся взад-вперед, подскочил к нему, отнял бутылку и, по-видимому, опять начал что-то говорить. Через минуту мужчина кивнул. Они вместе подошли к окну, наклонились… и в ту же секунду в гостиной вспыхнул яркий свет, мгновенно съев призрачные тени и оставив только настоящие. Щурясь, Кира повернула голову и ошеломленно взглянула на Егора, стоящего в дверном проеме. Музыка все еще играла — громкая, спокойная, кажущаяся сейчас такой же нелепой, как и горящие свечи вокруг.
      — Это не то, что ты подумала, — с несчастным видом произнес Егор, нервно потирая подбородок. — Она просто… потеряла сознание, а я… испугался. Уж потом, конечно…
      — Вранье! — резко сказала Кира, чуть пригнувшись. Михеев посмотрел на нее каким-то удивительно медленным взглядом — он надвигался, накатывался, словно тяжелый водяной вал. В нем были горечь, досада и что-то еще, никогда до сих пор в его глазах не появлявшееся. Кире даже в голову не могло прийти, что в глазах Егора, доброжелателя, весельчака и вечного путаника, способно возникнуть нечто подобное. А вырвавшиеся у него следом за этим взглядом слова окончательно все разрушили.
      — Ну и что ты этим докажешь?! Что?!
      Скажи он хоть что угодно другое, займи позицию гордого отрицания, насмешки или рассыпавшись в признаниях, или просто обругав ее, то остался бы для нее практически все тем же Егором — почти другом, просто теперь впридачу к тому идиотом, по пьяни совершившим непоправимый и ужасный, но нечаянный поступок. В жизни случается всякое — иногда в ней случается и такое. Да, и вправду теперь Кира была куда как более снисходительна, чем раньше. Но Михеев сказал именно это и мгновенно превратился в чужака, к которому теперь не чувствовалось ничего, кроме презрения.
      — А с чего тебе взбрело в голову, Михеев, что я собираюсь кому-то что-то доказывать? — с мрачной усмешкой поинтересовалась она. — Мне ты только что сам все доказал, хватит и этого.
      — Да неужто? — Егор затравленно огляделся, дернулся к выходу, но тут же застыл. — Ты ведь специально меня позвала — правда? Тоже откупа хочешь?!
      — Хочу чего?
      — Елки! — воскликнул он, хлопнул себя ладонями по коленям и вдруг захохотал, принявшись бродить вдоль стены, согнувшись почти пополам. — А мы-то… мы-то с Пашкой… дебилы!.. думали, у нее камера тут спрятана!.. так подробно нам все потом расписала!.. А у нее тут, бля, тени! Волшебные фонарики, е-мое!.. Дебилы!.. такие бабки отдали… за тени! Ой, я не могу!..
      — Может, тебе водички, Михеев? — с холодной участливостью спросила Кира, медленно продвигаясь мимо него к выходу. Но Егор вдруг неожиданно проворно метнулся ей наперерез и встал в дверном проеме, косо привалившись плечом к косяку и продолжая смеяться.
      — Водички?.. ух, да!.. — Михеев качнулся и стукнулся о косяк виском, заговорив каким-то тонким кудахтающим голосом: — Я все всегда делал неправильно!.. хотя… но мы тогда так напились!.. — он наклонился, искательно заглянув Кире в лицо. — Ох, е, мы тогда… все трое… левая девка, в баре подсели… и сюда ее никто за руку не тянул… но все эта батарея… я и помню-то мало… про такое лучше вообще не помнить… но ты мне объясни, почему я всегда так попадаю, а?!.. Что ты так смотришь? Сама что ли ангел?!
      — Да упаси боже! — отозвалась она, едва сдержавшись, чтобы не отпихнуть его в сторону и не кинуться к двери. Внезапно Кира осознала, что Егор гораздо выше ее и, хоть и худощав, но достаточно крепок и может оказаться серьезным противником, если ему вдруг вздумается выступить в этой роли.
      — Этим вы на жизнь зарабатываете, да? Сначала бабуля твоя, теперь ты? — Егор взъерошил свои волосы. — Мы, наверное, дураки и не первые были, а?! Может, тут у людей чердак съезжает?.. весна… до двух ночи, кажется, сидели тут… с ней… оставили на пляже… и никто ничего… и как она нас с Пашкой вычислила?.. только подкатывает в один прекрасный день твоя развеселая бабуля и говорит: пацаны, а я про вас че-то знаю!.. Ну, ни хрена себе бизнес!
      — Ладно, Михеев, пооткровенничали и шабаш! — Кира сделала решительный жест в сторону полутемной столовой. — Катись домой. Не трясись — никому я не собираюсь тебя сдавать и чек с тебя брать тоже. У меня и без тебя забот хватает.
      — Да, это верно, — Егор покладисто кивнул, и его взгляд из затравленного и дергающегося снова стал медленным и теперь еще и удивительно задумчивым. — Но штука в том, Кирка, что мы даже работаем вместе, и теперь каждый раз…
      — Ах я еще и уволиться теперь должна?! — возмутилась Кира, скрестив руки на груди. Егор покачал головой, и в этом жесте было искреннее сожаление.
      — Этого мало. Слишком мало… Знал бы, что так будет, ни за что бы не пришел сюда — честное слово! Знаешь, — он знакомо улыбнулся, — с вами, девчонками, так трудно сдружиться — вечно какая-то фигня получается… А ведь мы с тобой практически сдружились… Для меня это так необычно… Может, когда-нибудь мы и…
      — Михеев махнул рукой, хмуро посмотрел на свои ладони и сделал шаг вперед. Кира мгновенно отшатнулась, быстро оглядевшись.
      — Михеев, ты что?!
      Глупо было спрашивать — и так уже было понятно «что». Глаза Егора стали спокойными, сосредоточенными, какими бывали всегда, когда он возился с какой-то программой, но сквозь это спокойствие проглядывали истерика и страх, и он непрерывно морщился и подергивал головой, словно рядом с ним звенел невидимый комар.
      — Егор, ты когда собираешься деинсталлировать какую-то программу, тебя ведь машина всегда спрашивает: «Вы уверены?» или «Вы хорошо подумали?»
      — Всегда обожал твое чувство юмора, — несчастным голосом произнес Михеев и провел ладонью по лицу. — Но ты все правильно сказала — нельзя лезть без спроса в чужие тайны.
      Он начал разворачиваться, точно собирался уйти, но в тот же момент из разворота кинулся на нее. Предугадав все-таки этот бросок, Кира метнулась в сторону, но Егор успел поймать ее сзади за кофту, прихватив при этом и несколько прядей волос, и рванул обратно. Что-то треснуло, голову ожгло, будто огнем, Кира, вскрикнув, потеряла равновесие и шлепнулась на пол, по пути рассадив себе лоб о ручку дверцы шкафа. Она тотчас же перевернулась, но Егор уже схватил ее за ноги, навалился на них, перехватывая все выше и выше, и Кира, несмотря на грохот музыкального центра, слышала его надсадное дыхание. Она замерла, перестав сопротивляться, но едва оскалившееся лицо Михеева появилось над ней, косо, по-кошачьи полоснула ногтями его по лицу. Взвыв, он дернулся назад, прижав к глазу ладонь. Между его пальцами свисала, зацепившись, черная прядь Кириных волос, и казалось, что у Егора выросли необычайно длинные ресницы. Кира рванулась снова, одна ее нога освободилась, и она изо всех сил брыкнула Егора в грудь. Михеев упал навзничь, повалив канделябр, и, вскрикнув, тотчас вскочил, хлопая себя по загоревшимся волосам и по шее, куда попали брызги расплавленного стеарина. На паласе появилась курящаяся дымом пропалина.
      — Что ты делаешь?! — завопил взъерошенный Егор, глядя на Киру сверху вниз дикими глазами. — Больно же!
      — Надеюсь!.. — просипела она, смаргивая кровь, оттолкнулась ногами и отъехала по паласу в сторону, к другому канделябру, подхватила его, хрустнув подстеленной газетой, и вскочила. Егор, словно играя, дернулся из стороны в сторону, обнимающее расставив руки и кривя губы в чем-то, отдаленно похожем на улыбку, потом снова кинулся на нее, зацепив по пути провернувшееся кресло. Кира, пригнувшись, ловко крутанулась у него под рукой — отличная алимана, преподаватели были бы в восторге, — и пока Михеев разворачивался, успела размахнуться и ударила канделябром по обернувшемуся к ней лицу. Что-то хрустнуло, во все стороны полетели, кувыркаясь, горящие свечи, и Кира отпрыгнула назад, все еще сжимая в руке канделябр и морщась от жгучих капель стеарина, попавших на кожу, потом кинулась к спасительному дверному проему. Но когда она уже переступила порог, в плечо вцепились крепкие пальцы, развернули и швырнули в сторону. Уронив канделябр, Кира врезалась спиной в стену, вскрикнув от боли, и начала оползать вниз, судорожно хватая ртом воздух. Подскочивший Егор поддернул ее вверх и стукнул затылком о стену, беззвучно шевеля губами. Вся нижняя часть его лица была залита кровью, и оплывали красным, шедшие наискосок, через глаз, длинные царапины. В стенку за спиной Киры раздраженно постучали, и Егор, мгновенно зажав ей рот, ухмыльнулся и облизнул окровавленные губы, потом выплюнул выбитый зуб. Глаза его сейчас казались огромными и совершенно безумными. Он огляделся, словно решая, что с ней делать дальше, и в этот момент по железному подоконнику снова грохнуло, потом вздрогнула железная решетка, послышалось громкое, густое рычание, и что-то скрежетнуло по железу. Но сейчас Егор даже не вздрогнул, словно ничего не услышал.
      — Вот, уже и соседи… бузят… Плохо ты… обращаешься с гостями… — рассеянно пробормотал он, шаря взглядом вокруг, потом взглянул на Киру. — Что? Ты мне хочешь что-то сказать?
      Его пальцы соскользнули с ее губ, переместившись на подбородок, и Кира задыхающеся прошептала:
      — Ты здесь… не гость…
      — Ты же сама меня пригласила!.. — казалось, он искренне удивился и даже оскорбился. Кира слабо дернула головой и прохрипела:
      — А… теперь я… отменяю… приглашение…
      Михеев тихо засмеялся, и в тот же момент в люстре что-то хлопнуло, и свет в квартире погас, и вскрикнув последним аккордом, захлебнулся центр. Комната погрузилась в мягкое сияние свечей.
      — А я думал… ты привираешь насчет проблем с проводкой… — Егор отчего-то перешел на шепот, а потом вдруг уставился на что-то возле плеча Киры, очень медленно опуская руки, и тотчас она почувствовала вместо каменного холода под своей спиной что-то мягкое, шевелящееся и, взвизгнув, рванулась вперед, на Михеева, но почти одновременно с ее броском что-то сильно, хоть и довольно деликатно, отбросило Киру в сторону. Она сразу же развернулась, нелепо взмахнув руками, и застыла, в ужасе глядя на Егора, который стоял возле стены, дергаясь и распахнув рот в беззвучном вопле, а на его предплечье сомкнулись челюсти огромного пса-стража, наполовину высунувшегося из стены. Задняя часть пса по-прежнему была тенью, черной и плоской, но в комнату выглядывало существо совершенно объемное и живое, лохматое, с взъерошенной шерстью и густо-вишневыми глазами, в которых бурлило голодное нетерпение. Пес был совершенно реальным, и реальными были его клыки, стиснувшие человеческую руку, и кровь, струившаяся из-под них, тоже была совершенно реальной — никак не игрой теней. Бледно-серый туман, вытягивающийся из стены, окутывал бьющегося человека и вцепившегося в него пса, утопив их с головой, а по обоям уже, суетясь и мельтеша, поспевали другие, и увидев их, Егор рванулся еще раз — рванулся отчаянно, так что хрустнула кость, но пес держал крепко. И тотчас же из стены высунулась еще одна собачья голова и сомкнула челюсти на его плече. Третий пес ухватил Егора за ногу, высунувшись из стены всего лишь до основания шеи, в тот же момент подоспел еще один и поймал его другую машущую руку, рванул назад, скрывшись так, что объемной осталась лишь его острая морда, и Егор стукнулся о стену, прижатый к ней, точно распятый, и раскрыл рот так широко, что, казалось, сейчас он вывихнет себе челюсть, но по прежнему ни единого звука не раздалось в играющем мерцании свечей — слышался только сырой хруст распарываемой плоти. На его исказившемся лице застыла невыносимая мука человека, пожираемого заживо, и все новые и новые псы высовывались из стены и вцеплялись в него, где придется, раздирая одежду и с треском ломая кости мощными челюстями, но никто из огромных собак не показался дальше, чем наполовину, никто из них не оторвался от стены, словно где-то в ее глубине были натянуты застегнутые на их шеях крепкие цепи. То там, то здесь из-под их клыков взметывались фонтанчики крови, и та застывала в сером тумане, покачиваясь и перекатываясь алыми шариками, словно в невесомости, и ни единой капли не упало на протертый палас.
      Кира хрипло выдохнула, неосознанно сделав шаг вперед, и в этот момент с окровавленных губ умирающего Михеева наконец-то сорвалось одно-единственное, едва различимое слово, больше похожее на агонизирующий вздох:
      — …помоги…
      Она бросилась к нему, протягивая руки, и Егор рванулся навстречу в последней отчаянной попытке, дернув головой, и псы высунулись следом за ним, словно он тащил их за собой, а потом вдруг дружно дернули его назад, словно слаженная команда, последний, выметнувшийся из стены уже в процессе этого рывка, схватил Михеева за горло, послышался громкий чавкающий звук — и внезапно все исчезло — и Егор, и псы, и серый туман, словно их и не было — остались лишь густые широкие влажные потеки на обоях, в которые торопливо тыкались мордами собачьи тени, грызясь между собой — и потеки становились все меньше и меньше, вот уже лишь брызги остались на обоях, вот уже лишь крохотные капельки, вот уже и нет ничего — только голая старая стена и запах крови и гари среди колыхающихся свечных огоньков.

* * *

      — Кира? — изумился Иван Анатольевич, открывая входную дверь. Но когда он разглядел племянницу при свете, то удивление сменилось испугом. Вид у племянницы был жуткий — волосы растрепаны, словно у усталой ведьмы, нижняя губа разбита, лоб заклеен пластырем, юбка сидит криво, а кружевная кофточка надета навыворот, будто Кира позабыла, как нужно одеваться. — Господи боже, что случилось?!
      — Ты меня впустишь? — проговорила Кира каким-то мертвенным голосом и скособочилась, болезненно глядя себе под ноги.
      — Конечно, конечно… — он открыл дверь шире, и Кира скользнула в прихожую, нетерпеливо оглядываясь по сторонам. — Что случилось? Что у тебя с лицом?
      — Упала, — деревянно ответила она и прислонилась к стене, сбрасывая босоножки. — Ударилась о ручку шкафа. А так ничего… Мне нужно поговорить с тетей Аней.
      — Да что стряслось? — дядя Ваня захлопнул дверь, зевнул и подтянул полосатые трусы.
      — Ничего, — на него глянули два огромных, совершенно пустых глаза. — Мне просто надо поговорить с ней.
      — Кира, ты заявляешься в первом часу ночи просто для «поговорить»?
      — Ну да, — она покачнулась и пошла в комнату, сгорбившись и свесив руки, и Иван Анатольевич, направившись следом, невольно подумал, что сейчас Кира напоминает некий сломавшийся механизм. — Разве поздний час — это преграда для родственных разговоров?
      — Что-то со Стасом?
      Кира хмыкнула, словно ее это предположение очень насмешило.
      — Со Стасом. Да мне кажется, ему сейчас лучше всех!
      — Я тебя не понимаю…
      — Да я и сама себя не понимаю, — Кира переступила порог спальни и внезапно развернулась, ухватившись за ручку двери. — Ты извини, дядь Вань, но разговор сугубо индивидуальный. В гостиной пока посиди.
      Прежде, чем он успел возразить, дверь захлопнулась у него перед носом. Иван Анатольевич почесал макушку и пробормотал:
      — Черт знает что, в собственном доме…
      Кира повернулась к Анне Петровне, сидящей на постели среди вороха простыней и кажущейся весьма величественной в своей просторной кружевной рубашке. Но секундой спустя она сжалась, и от ее величия не осталось и следа.
      — Кира — ты? — удивленно спросила она. — В чем дело?
      — Дело? — Кира поджала губы дужкой и задумчиво описала возле кровати полукруг, потом вдруг с размаху плюхнулась на нее, и тетя Аня испуганно отодвинулась к стене.
      — Да что с тобой?! Хочешь переночевать и сегодня?.. так надо было позвонить. Ты же сказала, что ночуешь у себя в квартире.
      — Вот! — сказала Кира и подняла указательный палец. — Вот о квартире я и пришла поговорить. Вернее, я пришла поговорить о твоих совместных с бабкой визитах в эту квартиру. И тетя Аня, — она расслабленно прилегла на подушки, — я тебя очень прошу говорить искренне и не вилять, иначе я плюну и на твое давление, и на твой преклонный возраст, и на то, что ты моя тетя!
      — Да как ты со мной разговариваешь?! — возмутилась Анна Петровна. — Я сейчас…
      — Она навещала каждого из своих постояльцев?
      — Ты…
      — Каждого?!
      — Нет, — шепнула Анна Петровна и привалилась к стене, трагически прижимая руку к груди, но Кира сделала вид, что не заметила этого жеста.
      — Только тех, которые исчезли?
      — Да, ответила тетя Аня так тихо, что Кира едва расслышала ее ответ.
      — И в день ее визита они и пропадали?
      — Я не знаю точно… Кира, мне пло…
      — Отвечай!
      — Кажется да…
      — И ты всегда ходила с ней, — это уже был не вопрос, а утверждение.
      — Да, да.
      — Ты замечала во время этих визитов что-нибудь странное? Может, она что-нибудь делала или говорила? Подумай.
      Анна Петровна зло посмотрела на нее и мотнула головой, но тут же нахмурилась.
      — Впрочем… была одна странность… Каждый раз, когда мы уже уходили, она очень тихо говорила одни и те же слова. Странные… я не понимала, о чем это она… Она говорила, чтоб я вышла на площадку, а потом, стоя в прихожей, произносила… очень тихо — никто не слышал, кроме меня… да и хозяева не всегда нас провожали…
      — Что именно?! — Кира неожиданно вцепилась в ее кружевную рубашку и зло встряхнула родственницу, так что голова той безвольно, как у куклы, дернулась вверх-вниз, а кружево жалобно вздохнуло. — Что она говорила?!
      — Но это нелепость, это просто пустяк, это…
      — Говори, черт бы тебя подрал! Что за слова?!
      Тетя Аня посмотрела на нее неожиданно ясным взглядом, потом снова пожала плечами.
      — Она говорила: я отменяю приглашение.
      Кира отпустила ее и, глубоко вздохнув, повалилась на подушку, глядя в потолок. Анна Петровна старательно разгладила измятое кружево, потом раздраженно поинтересовалась:
      — Может, теперь объяснишь свое поведение?!
      — Посмотри на меня, — глухо произнесла Кира, приподнимаясь и придвигаясь к ней. — Посмотри внимательно. Мне объяснять?!
      Та вздрогнула и вдруг вжалась в стену, потом прошептала:
      — Не может быть… Но она уверяла, что вам… это будет вам только на пользу… что ничего не случится… что скоро все исчезнет само собой…
      — И ты ей верила?
      Тетя Аня пожала плечами — в который раз.
      — Я до сих пор не знаю, во что я верила. И я до сих пор не знаю, что я видела. Один раз она показала мне… только один… больше я смотреть не захотела.
      — И ты все знала!
      — Нет! — она подняла руку, словно защищаясь. — Я только видела… эти… вещи на стенах… и слышала, что там что-то неладно… но это все. Все!
      — Почему ты ей помогала? — Кира села на кровати. Анна Петровна коротко взглянула на нее и опустила глаза.
      — Она… она очень просила меня. Я была нужна… думаю, пока я была рядом, никто бы не тронул ее. Те люди… во дворе… ненавидели ее. И в последние два года она очень… боялась, что с ней может что-то случиться… на улице.
      — Конечно, в квартире бы с ней уж точно ничего не случилось! Так она боялась, что кто-нибудь из них ее пристукнет? — Кира фыркнула. Тетя Аня покачала головой.
      — Никто из них бы этого не сделал. Они боялись ее до смерти… Только один…
 
      — Я понимаю, о ком ты, — Кира провела ладонью по лицу. — Князев.
      — Она… знаешь, мы… ну, — тетя внезапно потупилась, — довольно часто сидели с ней… с ликерчиками, там… и иногда она говорила… что он может ее убить… она очень его боялась. Один раз Вера… ну, она, конечно, не сказала напрямую, просто намекнула, но я поняла… мол, она советовалась насчет него… со знающим человеком… ну, ты поняла?
      Кира кивнула.
      — И что?
      — Не знаю, она больше об этом не заговаривала.
      — Так почему же ты ей помогала?
      — Она… — Анна Петровна вздохнула, — она мне кое-что… обещала…
      — Что? — Кира поджала под себя ноги. — Парочку теней? Деньги?
      — Жизнь.
      — Не понимаю.
      На лице тети Ани внезапно появилась тонкая усмешка.
      — Ты хорошо помнишь, как выглядела твоя бабушка?
      — Смутно, — Кира нахмурилась. — Разве что по старым фотографиям… да и давно это было. Хорошо выглядела… для своего возраста. Соседи говорили, что лет на шестьдесят, может, даже и чуток поменьше. А так ей было… — Кира невесело усмехнулась. — Я до сих пор не знаю. Около восьмидесяти…
      — За неделю до смерти Вере исполнилось сто шестнадцать.
      — Что?! — воскликнула Кира, подскакивая на постели, но Анна Петровна дернула ее обратно.
      — Тихо, бога ради! Ваня не знает!.. совершенно ничего не знает!.. Никто не знает… а кто знал, давно уж на том свете… да от старости, Кира, не смотри ты так!
      — Этого быть не может! С чего ты-то поверила?! Паспорт?.. подделать легко…
      — А она и подделывала. У нее их три было, этих паспорта, я их видела. Я знаю, о чем говорю, — тихо произнесла тетя Аня, — уж поверь мне, знаю.
      Кира взглянула ей в глаза и внезапно поняла, что та действительно знает, о чем говорит. Впрочем, разве с неких пор слово «невозможно» не казалось очень смешным?
      — Она родилась в 1890 году, прожила здесь двадцать пять лет, потом переехала в Ялту. Вася был ее третьим мужем, от второго у Веры родилось двое детей — сын погиб на войне, а что стало с дочерью — я не знаю. Она никогда о ней не рассказывала.
      — Погоди, погоди… — Кира вцепилась пальцами в свои волосы, припоминая старую свадебную фотографию, — ты что же, хочешь сказать, что она выскочила за моего, тогда тридцатилетнего деда, когда ей было пятьдесят восемь?! А мать родила в шестьдесят?!
      — Случались и более странные вещи, — заметила тетя без улыбки, наблюдая за ней.
      — И дед знал о ее возрасте?
      — Что ты, конечно нет! И дочь тоже.
      — И если допустить хоть на мгновение, что это правда, почему же она посвятила во все это именно тебя?! — Кира скривила губы. — Племянницу?!
      — Я не знаю, почему, — Анна Петровна потянула простыню на грудь. — Может, потому, что с дочерью у нее к тому моменту уже отношения разладились, тебя она терпеть не могла — уж не знаю, почему… а я… Ей был кто-то нужен. Может, она даже и любила меня — на свой лад. К тому же, когда женщина в столь преклонном возрасте так потрясающе выглядит, ей трудно удержаться, чтобы не похвастаться этим перед другой женщиной.
      — И ты безропотно стала ее почетным сопровождением, рассчитывая протянуть подольше? — насмешливо спросила Кира, и в глазах тети внезапно полыхнула ярость.
      — Не смей так говорить! Тебе хорошо судить в твои годы и с твоим здоровьем, а я… Когда тебе стукнет пятьдесят, то сама поймешь, как дорог каждый год жизни, каждый день хорошего самочувствия — да, вот попомнишь тогда!.. Да, я хочу жить! Что в этом такого?! Да, я ей поверила!
      — И делала все, что она скажет, несмотря на то, что, фактически являлась соучастником убийств?!
      Ее лицо задергалось.
      — Это не…
      — Это были убийства, тетя Аня! Ты и вправду очень хочешь прожить подольше, раз такой ценой…
      — Ценой?! — вскинулась Анна Петровна и внезапно рванула рубашку, заведя пальцы за край выреза и обнажая бледное, в веснушках, дряблое плечо. — Был момент, когда я по дури пыталась отказаться, но Вера уговаривать умела, уж поверь мне! — она дернула рубашку еще раз, и плечо показалось полностью. На нем белел старый широкий рубец, извилистый и уродливый, словно когда-то из этого места вырвали приличный клок кожи и мяса.
      — Боже мой… — прошептала Кира, отодвигаясь. — Она и тебе отменила приглашение? Это те псы? Из стен?
      — Ваня до сих пор уверен, что меня искусала бродячая собака. Я прошла полный курс лечения… — Анна Петровна бережно провела ладонью по плечу, потом потянула ткань обратно. — Есть еще… на ноге… но хватит и этого. А Вера держала меня за руку, — она вдруг хихикнула. — Они меня рвали, а она держала меня за руку — нежно так… Потом… пригласила обратно… прогнала их… Сама перевязала меня, сама в больницу отвезла. Но… сказала, что в случае чего они за мной придут.
      — А вот тут она тебе соврала! — вырвалось у Киры — неожиданно убежденно, хотя причины она не знала. — Они не покидают стен!
      — Я поверила… Может, и не покидают… может, и она их не покинула, может поэтому хотела умереть именно там, чтобы остаться в ней навсегда… и ведь все по ее и вышло, — тетя Аня съежилась и замоталась в простыню, потом широко раскрыла глаза, и в них были нетерпение и жадность. — Раз ты так говоришь, это значит, что ты уже видела их… видела… Кого ты им отдала?
      — Я никого им не отдавала! — Кира одним прыжком соскочила с кровати. Тетя Аня рванулась следом и успела поймать ее за руку.
      — Пусть так, Кирочка, пусть так, может, этот человек и заслужил… но ты видела, как они кого-то забрали… ты все видела… иначе б ты так не говорила! Ты отменила приглашение, правда?
      Скривившись, Кира попыталась вырваться, но тетя Аня с неожиданным для ее грузного тела проворством спрыгнула с кровати и вцепилась в племянницу и второй рукой. Ее пальцы мяли предплечья Киры, точно пытались тщательно прощупать ее кости.
      — Ты их натравила и они тебя послушали… я вижу, как бегают твои глаза… ты дрожишь, Кира, значит, это правда!.. Теперь ты такая же, как она, теперь ты знаешь то же, что и она! Ты можешь выполнить ее обещание! Все переходит по наследству… и долги тоже! Она мне обещала! Выполни ее обещание!
      — Ты с ума сошла?! — возопила Кира, яростно вырываясь и отталкивая ее. Тетя Аня тяжело повалилась на колени, умоляюще цепляясь за ее юбку.
      — Что тебе стоит?! — подвывающее бормотала она. — Ты же моя племянница… что тебе… жалко, да?! Столько швали вокруг ходит — и хоть бы что ей, а я… я вся рассыпаюсь, столько болячек… Сделай меня такой же! Я хочу жить! Я приведу… кого угодно приведу! Я достану щенков — сколько хочешь! Только скажи!
      Кира отскочила подальше от ее рук, и Анна Петровна распростерлась на полу, вздрагивая всем телом.
      — Стас, — глухо произнесла она. — Для чего нужен был Стас? Кому из нас на самом деле предназначается это… наследство?
      Анна Петровна подняла голову.
      — Неужели ты мне откажешь?
      — Я задала вопрос.
      — Вы должны были пригласить друг друга.
      — И это все?! Письма-то бабка писала ему — не мне! И он все знал заранее! Об этом тебе известно, тетя? — последнее слово Кира словно выплюнула. Анна Петровна тяжело приподнялась и села.
      — Стас ничего не значит. Это все, что мне известно. И если мальчишка что-то там возомнил о себе, то теперь это уже не важно. Все равно он умрет. А что она ему писала, я не знаю.
      Кира резко развернулась и пошла к двери. Взявшись за ручку, негромко произнесла, не оборачиваясь:
      — Ты знала, что она и деда… тоже?..
      — Я… догадывалась… — осторожно сказали сзади. — Но уже много позже… Не мог он… так… ни с того, ни с сего… Может, что-то узнал, а может… просто мешал ей… Может, и ее старшая дочь… когда-то ей помешала…
      — Зачем же она тогда вообще выходила замуж? Если все ей все время мешали?!
      — Я ничего больше не знаю, правда!
      — Ну… послал бог родственничков! — рявкнула Кира и вышла из спальни, отрезав дверью жалобные стенания Анны Петровны. Иван Анатольевич, сидя в гостиной, клевал носом над книжкой, но едва Кира вошла, сразу же вскинул голову.