Коллекция

      Почему ты уходишь без меня?
      Удивительная штука память.
      Но почему именно сейчас?
      Ей захотелось рассказать Стасу про щенка и про то, что рассказывала ей недавно Софья Семеновна о пропадающих собаках — может, из этого рассказа, спрятавшегося в подсознании, неожиданно родились эти фигурки, но вместо этого Кира быстро проговорила: «Не знаю!» — и резко встала. Только сейчас она сообразила, что найденный кулон все еще на ней, и Стас может увидеть его и спросить… Не важно, что он спросит, но ей не хотелось, чтобы он его увидел.
      — Пожалуй, этого я возьму себе, — она показала брату пластилинового щенка, осторожно держа фигурку двумя пальцами за бока, — а с остальными делай что хочешь.
      Зайдя в свою комнату и включив свет, Кира тщательно закрыла за собой дверь и взглянула на зашторенное окно, потом поставила статуэтку на пустую пачку из-под сигарет, валявшуюся на тумбочке. Подошла к трюмо и, чуть потянув за воротник халата, внимательно посмотрела на отражавшийся в зеркале камень, оплетенный плющом. Затем сняла цепочку и хотела было спрятать кулон обратно в косметичку, но ее рука застыла в нерешительности, после чего Кира подошла к кровати и спрятала кулон под подушку. Взбила ее, накинула сверху покрывало и вышла. Занавеска шелестнула, расступаясь перед ней — и шелестнула еще раз, когда рука Киры протянулась и закрыла за собой дверь.
      Она никогда не делала этого раньше.
      Но эта недоуменная мысль промелькнула в ее голове так стремительно, что Кира даже не успела ее толком осознать.
      Стас успел переодеться, и когда она вошла в комнату, застегивал замок «молнии» на своей теплой рубашке.
      — Со следующей зарплаты куплю себе махровый халат и меховые шлепанцы, — хмуро сообщил он. — Все-таки, очень холодно в этой хате… Вот летом тут хорошо будет. Выпьешь со мной чайку?
      — А ужин?
      — Я поужинал у Вики. Ты сама-то ужинала?
      — Конечно, — соврала она неизвестно зачем. — Вика тебя уже и кормит… Вижу, все у вас очень мило. Почему же ты всегда так рано приходишь? И ночевать у нее не остался ни разу.
      — Я привык ночевать дома. А мой дом — здесь, — заметил Стас, беря с фортепиано старую газету. — Кроме того, не могу же я оставить тебя здесь одну.
      — Я не маленькая, — сказала Кира, в который раз, глядя, как он кладет газету в одну из ниш шкафа и переносит на нее пластилиновых псов. — И уж в выходной ты мог бы позволить себе погулять и подольше.
      — Я подумал, что тебе будет скучно сидеть здесь одной.
      — Вика скоро начнет на меня обижаться.
      — Не начнет. Она ведь тебе подруга — разве нет?
      — Ну… это разные вещи.
      — Не вижу разницы, — Стас поставил в нишу последнюю фигурку и вопросительно посмотрел на сестру. — Ну, так как — будешь чай?
      — Честно говоря, не хочется, — пробормотала Кира зачем-то, хотя чаю ей хотелось — и даже очень.
      — Ну-у, старушка! — Стас подмигнул ей, потирая чуть лоснящиеся от пластилина пальцы. — Смилуйся! Мне скучно пить чай одному.
      — Ладно, полчашечки. И пару печенюшек. Можешь все подать на подносе.
      Стас скорчил ей рожу и вышел из комнаты. Кира посмотрела на фортепиано, где лежал альбом с фотографиями, забралась с ногами в кресло и зябко поежилась. Ее пальцы потянулись к вырезу халата, чтобы потрогать кулон, но его там не оказалось. Кира уже успела забыть, что только что сняла его, и сердито посмотрела на свою пустую ладонь, потом снова поежилась, чувствуя, как начинают чуть побаливать кончики пальцев ног. Все-таки, очень холодно в этой квартире. Холодно и темно. И, порой, очень уныло. Веселому, жизнерадостному человеку трудно жить в таком месте. Внезапно Кира поймала себя на мысли, что сама становится похожей на эту квартиру, и даже пальцы ее теперь реже танцуют в воздухе. Неожиданно ей захотелось собрать свои вещи и уехать отсюда — со Стасом, без Стаса — неважно. Уехать и никогда не возвращаться. Она даже приподнялась в кресле, но тотчас опустилась обратно со смущенной улыбкой на губах. Уехать от родных стен? Зачем? Это все от одиночества. Она не привыкла быть одна. Да еще и постоянные странности кругом. В Симферополе она вела простую и понятную жизнь, в ней хватало и радостей, и огорчений, и очень даже плохих моментов, но в ней всегда было все ясно. Неизвестность — да, этого было в достатке, но странностей не припоминалось. Были широкие проспекты, были перекрестки и резкие повороты, но никогда не было темных закоулков, путанных дворовых лабиринтов. И никто никогда не смотрел на нее так, как до сих пор смотрят некоторые из соседей.
      Кира схватила пульт дистанционного управления и включила телевизор так поспешно, словно это было некое чудотворное средство против мнительности, а то и паранойи. Перебрала каналов десять, наткнулась на один из своих любимых фильмов — французскую комедию «Великолепный» и удовлетворенно вздохнула, откинувшись на спинку кресла. Вернулся Стас с чашками, и она встретила его благосклонным взглядом, приняла горячую чашку в ладони и уставилась в экран телевизора. Брат опустился в свое кресло, глядя в том же направлении, пару раз хохотнул, закурил и громко, со вкусом зевнул.
      — Вика тебя утомила? — поинтересовалась Кира, не повернув головы.
      — Перестань все опошлять! — буркнул Стас, и, слегка удивленная его тоном, она взглянула на него. Только сейчас Кира заметила, что брат заметно осунулся, тонкие черты лица стали еще тоньше, а в подглазьях залегли глубокие тени. Он сидел, сгорбившись и чуть наклонившись вперед, словно его неудержимо клонило к полу, а глаза, казалось, смотрели куда-то внутрь себя.
      — Что с тобой, Стас? Ты плохо выглядишь. Ты не заболел?
      Он вяло мотнул головой и снова зевнул, прикрыв веки. Его рука с сигаретой дернулась, в воздух взлетела чешуйка пепла и медленно опустилась на вытертый палас.
      — Да нет. Просто устал. Уж не знаю, отчего… — Стас резко поднял руку и предупреждающе ткнул в сторону Киры торчащим указательным пальцем. — Только не начинай опять!..
      — Это все твои ночные творческие посиделки! — осуждающе сказала она. — Ты совершенно не высыпаешься. Ложись-ка спать, я выключу телевизор…
      — Не-не! — запротестовал Стас. — Досмотрю кино, тогда уж…
      — Смотри, не кувыркнись на пол. Кстати, я нашла семейный фотоархив. Хочешь посмотреть?
      — Ну, давай, — отозвался он без особого интереса. Кира вскочила, подбежала к фортепиано и взяла альбом.
      — Вот! — она хлопнула альбом Стасу на колени, отчего тот охнул и чуть не уронил сигарету. — Странно, я нашла его между стеной и трюмо, в своей комнате.
      — Наверное, завалился, — Стас зевнул, развязывая пыльный бинт на альбоме. Рука Киры сделала протестующий жест.
      — Нет, похоже, его туда спрятали. Это…
      — Ты опять за свое?! — глаза Стаса знакомо, сердито блеснули. — Страшная и ужасная бабка?!..
      — Ты просто… — Кира осеклась. Стас продолжал пристально смотреть на нее.
      — Что?
      — Ничего, — сказала она с неожиданной кротостью и вернулась в свое кресло. В несколько глотков допила чай и закурила, глядя в экран телевизора и слыша, как рядом Стас шелестит фотографиями. Через несколько минут он с добродушной усмешкой заметил:
      — Пеленки тебе очень идут.
      — Тебе тоже!
      Он снова усмехнулся и замолчал надолго. Увлеченная фильмом, Кира забыла о его присутствии, и только когда кино прервалось очередной рекламой, спросила, зевая и потягиваясь в кресле:
      — Ну, и как тебе фотособрание?
      Стас не ответил, и Кира обернулась, решив, что он вышел из комнаты. Но Стас сидел в кресле, выпрямившись и глядя перед собой застывшим, ничего не выражающим взглядом. Его губы были плотно сжаты, лицо казалось побледневшим и очень холодным — чудилось, дотронься она до него, и вместо теплой кожи ощутит под пальцами безжизненный лед. Альбом, закрытый, лежал у него на коленях.
      — Стас?!
      Он вздрогнул, и его глаза ожили. Теперь в них были смущение и странная злость, словно у человека, с которого, на виду у всех, свалились брюки.
      — Не думал, что на меня это так подействует, — Стас похлопал ладонью по желтой замше обложки. Движение получилось удивительно бережным, осторожным, словно он боялся разбудить кого-то внутри альбома. — Мы, мама и… Знаешь, я ведь совсем не помню его лица. Почему-то так странно смотреть на него… теперь…
      — Не понимаю, почему он не хочет… — Кира осеклась, и Стас понимающе кивнул.
      — Давай не будем об этом, ладно? — он хмыкнул. — Так уж сложилось исторически. Не хочет со мной общаться — ничего, переживу. Мне хватит и тебя.
      Кира улыбнулась, потом отчаянно зевнула, и Стас улыбнулся тоже.
      — Это кто-то не хотел спать?
      — Да, — она встала, зевнув еще раз. — Последствия великой уборки дают о себе знать. Ой, не могу, прямо глаза слипаются! Извините, Станислав Константинович, но я отбываю в постель. И тебе советую сегодня не засиживаться, а то, чего доброго, завтра за рулем заснешь и уедешь со своим боссом неизвестно куда, а то и въедешь.
      — Ты удивительно оптимистичное создание! Что у тебя за манера из всех вероятностных вариантов выбирать самый худший?! — Стас с трудом, словно древний старичок, поднялся из глубин кресла и потянулся, хрустнув суставами.
      — Я не в состоянии разводить дискуссию, — Кира сделала сонно-величественный жест. — Иди спать — и все тут!
      Стас усмехнулся, но его лицо тут же стало очень серьезным.
      — Знаешь, я, конечно, уже мозоль себе на языке натер извиняться за свою излишнюю опеку… Я понимаю, как тебя это раздражает, но… мне почему-то все время кажется, что ты куда-то денешься.
      — Да пока не собираюсь… — Кира дружелюбно похлопала его по плечу, и Стас поймал ее руку и сжал пальцы.
      — Кир, если у тебя вдруг возникнут… какие-то неприятности, если ты… хотя бы почувствуешь, что у тебя что-то не так… Ты ведь скажешь мне, правда?
      Кира быстро взглянула на него. На мгновение Стас исчез, и на его место выступил темный силуэт человека, трясшего ее возле трансформаторной будки. Она приоткрыла было рот, но тут же захлопнула его, и только кивнула.
      — Ты мне обещаешь?
      — Ну конечно.
      Стас вздохнул, и в этом вздохе ей почудилось недоверие, потом притянул ее к себе, крепко обнял и слегка качнул из стороны в сторону.
      — Эх, Кирка, Кирка…
      Она тоже обняла его, отчего-то чувствуя себя при этом немного неловко, потом чуть отстранилась и звонко чмокнула Стаса в колючую щеку.
      — Спокойной ночи, братан!
      — И вам того же, — он отпустил ее, потом приложил ладонь к глазам и картинно всхлипнул. — Что-то сегодня я излишне сентиментален. Уборка нанесла большой урон моей нежной психике. Очевидно, мне лучше больше ее не делать.
      — Так вот к чему это все! — возмутилась она. — А я-то уж решила… Ладно же! В ванную после меня!
      Шутливо отпихнув его, Кира вышла из гостиной, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. Спать хотелось отчаянно, и она лелеяла ожидание того момента, когда ее голова коснется мягкой подушки. Горячий душ разморил ее еще больше, и когда Кира добралась до своей комнаты, то уже едва держалась на ногах. Голову неудержимо тянуло вниз, глаза закрывались сами собой. Она сдернула с кровати покрывало, бросила его на стул, вытащила ночную рубашку, зевнула, сердито мотнула головой, развязала поясок халата, ткань легко соскользнула с ее плеч, и в этот момент железный подоконник содрогнулся от тяжелого удара, и раздался скрежет, словно по железу проехались чьи-то когти. Кира резко развернулась на пятке босой ноги, взмахнув другой в воздухе, и нога с размаху ударилась о стул. Ее движение было стремительным, и все же она едва успела увидеть, как за окном, наполовину закрытым шторой, проворно мелькнул темный бесформенный силуэт — ей удалось различить лишь острые торчащие уши и очертания вытянутой собачьей морды, по форме похожей на овчарочью. Можно было предположить, что это Лорд, но пес, только что заглядывавший в окно ее комнаты, никак не мог быть Лордом. Это был кто-то намного больше.
      Кира запахнулась в халат и, придерживая его на груди и прихрамывая, подбежала к окну и с грохотом распахнула его, впустив в комнату сырой ночной воздух. Решетки мешали высунуть голову наружу, и она зло дернула их, глядя на прямоугольник света, лежавший на асфальте перед окном. Потом, не сдержавшись, крикнула в темный и кажущийся пустым двор.
      — Еще раз появишься, и я тебе хвост оторву, чертова псина!
      В зарослях сирени, окаймлявших соседний дом, хрустнули ветки, и тотчас же послышался короткий собачий лай, словно в ответ на ее угрозу. Звук был низким, мощным и показался Кире удивительно ироничным. Это разозлило ее еще больше.
      — Он еще и издевается!.. — прошипела она и подалась назад, отпуская решетку.
      — Что ты делаешь?!
      То ли Кира слишком увлеклась исчезнувшим в полумраке чрезмерно любопытным псом, то ли Стас вошел в комнату со свойственной ему бесшумностью призрака, даже не шелестнув занавесью, но его тихий голос, раздавшийся рядом с ее ухом, напугал ее даже больше, чем недавний грохот за окном, и, вздрогнув, она дернулась в сторону, крепко стукнувшись бедром о батарею. На лице брата колыхались тени от шторы, вздуваемой ночным ветром, и оно казалось странно чужим и далеким.
      — Что ты делаешь? — повторил он. — Ты же спать собиралась.
      Растирая ноющее бедро, Кира коротко объяснила, что она делает, после чего раздраженно добавила:
      — Что-то здесь все у меня, не как у людей. За другими мужики подглядывают, а за мной — какая-то псина!
      Стас пожал плечами.
      — Ну, может ему приглянулось такое симпатичное прямоходящее существо. Глядишь, и подарки начнет приносить — косточки, колбасные шкурки… — он поежился. — Ты б закрыла окно. Простудишься.
      Кира внимательно взглянула на него, плотнее стягивая на груди халат. Порыв ветра взметнул штору, и она затрепетала между ними, и зеленые цветы и листья на ней словно полетели куда-то, отчаянно трепыхаясь.
      — А что ты тут делаешь?
      В его темных глазах что-то мелькнуло — то ли смущение, то ли негодование.
      — Я шел в ванную и услышал грохот, а потом — как окно открывают…
      — Ну и что?
      Возле губ Стаса внезапно прорезались жесткие складки.
      — К чему ты клонишь?
      — Ты будешь прибегать каждый раз, как мне вздумается открыть окно или попрыгать на кровати, или уронить что-нибудь? — одна из ее рук порхнула было в воздухе, но передумала и снова вцепилась в отворот халата. — Это моя комната, Стас, и сейчас я тебя сюда не звала. Это именно то, что ты говорил об излишней опеке!
      Его смуглое, с изящно прорисованными чертами лицо дернулось, и на какое-то почти неуловимое мгновение Кире показалось, что сейчас он залепит ей пощечину. Долей секунды спустя она уже изумлялась не только нелепости этой мысли, но и тому, что она вообще возникла. В глазах Стаса искрилась холодная обида — и не более того. Он коротко кивнул.
      — Хорошо. Извини, что нарушил суверенность твоей территории без разрешения.
      Резко развернувшись, Стас пошел к выходу, подчеркнуто громко хлопая задниками тапочек. Отбросил в сторону протестующе зашелестевшую бамбуковую занавесочку.
      — Стас, я просто хотела…
      — Я понял, что ты хотела! — перебил он, не оборачиваясь, и закрыл за собой дверь. Кира покачала головой, хлопнула ладонями по подоконнику и сказала самой себе:
      — Общение двух дебилов!
      Комната уже начала выстывать, и она закрыла окно. Но в совсем недавно окутывавшей ее плотной пелене сна образовались большие прорехи, и прежде, чем раздеться и юркнуть под одеяло, Кира, погасив люстру, еще минут десять стояла возле окна и смотрела то на громоздящиеся бесформенными глыбами заросли сирени возле соседнего дома, то, закинув голову, на колышущиеся ветви акаций, по которым растекался серебристый дрожащий лунный свет. А когда она, наконец, уютно умостила голову на мягкой подушке и выключила бра, вместе с тьмой на нее почти мгновенно навалился сон, словно снежная лавина, погребший под собой все, в том числе и призрачную странную тревогу, которой Кира никак не могла найти объяснение.

* * *

      Ей снилось, что она то проваливается куда-то, то ее подбрасывает вверх, словно ее перекидывало между гигантскими холодными волнами. Ощущение от провалов было приятным, взлеты же вверх мучительными. Медленно, но верно мягкая пустота вокруг начала истончаться, и, в конце концов, Кира начала осознавать, что волны, столь привольно играющие с ее телом — это чьи-то руки, которые трясут ее, пытаясь разбудить. К тряске добавился постепенно нарастающий звук, все больше и больше похожий на ее имя, которое произносил чей-то знакомый настойчивый голос.
      — Кира! Кира! Да проснись же ты! Кира!..
      — М-м… — она с трудом разлепила веки, успела различить желтое пятно света и лицо Стаса над собой, тут же снова закрыла глаза, и ее опять невежливо встряхнули.
      — Кирка!
      Она начала отмахиваться, отпихивая от себя эти ледяные руки, мешающие ей провалиться обратно в сон. Тогда с нее сдернули одеяло, и на голые ноги плеснулся холод. Кира застонала, и ее руки слепо зашарили по кровати, ища край одеяла, чтобы натянуть его обратно.
      — Кира, елки!
      — Что такое?.. — пробормотала она, продолжая искать одеяло. Потом снова открыла глаза и опять застонала, когда в них ударил яркий свет. Ее веки неудержимо потянуло назад.
      — Кира, просыпайся!.. — Стас встряхнул ее — безвольную и податливую, словно куклу. — Надо проснуться, Кира! У нас неприятности!
      — Я не могу… — она вывернулась из его рук и шлепнулась лицом в подушку, блаженно вздохнула, почти сразу же проваливаясь назад в сон, но Стас опять выдернул ее оттуда и, удерживая, усадил на кровати.
      — Просыпайся, просыпайся…
      — Да… — Кира ткнулась лицом ему в голое плечо. — Сколько времени?..
      — Два часа.
      — Ты сдурел?! — сонно возмутилась она. — Мне на работу к девяти!
      — Вставай!
      — Да встаю, встаю! — Кира вяло оттолкнула от себя его руки. — Только не тряси меня больше…
      Стас резко развернул ее и прислонил к стене, чтобы она не могла упасть. Кира зашлась мучительным зевком, потом пальцами раскрыла непослушные слипающиеся веки. Сфокусировала мутный взгляд на полуодетом Стасе, который выжидающе стоял перед кроватью, снова зевнула, откинула голову и стукнулась об стену. Сон не желал отпускать, обнимал, обволакивал, тянул обратно на подушку, но даже сквозь него она чувствовала, что в комнате сильно пахнет горелым.
      — Что случилось? Пожар?
      — Накаркал-таки нотариус! — Стас стукнул зубами от холода, и только сейчас Кира поняла, почему его руки показались ей ледяными — они были мокрыми, и с кончиков пальцев капала вода. — В гостиной трубу прорвало! Вставай, помощь нужна!
      Он повернулся и вылетел из спальни. Кира затрясла головой, потом похлопала себя по щекам, пытаясь прогнать сон, но он не уходил, стягивал веки, настойчиво увлекал прочь в мягкие глубины, и в голове крутилось только одно слово, словно заклинание…
      …спатьспатьспать…
      Почувствовав, что вот-вот сдастся и рухнет на подушку, Кира одним прыжком вскочила с кровати и тут же чуть не упала, запутавшись в ногах, ставших вялыми и чужими. Зевая и шатаясь, натянула халат поверх ночной рубашки, и пошла к двери зигзагообразным маршрутом. На ходу ее глаза снова закрылись, и она проснулась от того, что больно стукнулась лицом о дверной косяк.
      — Черт!.. — пробормотала Кира, привалившись к двери и пытаясь прийти в себя. Еще никогда ей не было так мучительно тяжело проснуться.
      Держась за стену, она добралась до ванной, открыла кран и плеснула себе в лицо щедрую порцию ледяной воды. Сон сразу же отпрыгнул в сторону, но все еще продолжал маячить где-то рядом, бродил вокруг кругами, словно акула, примеряющаяся к своей жертве. Кира еще раз окатила лицо водой и закрыла кран, дрожа от холода. В ванную ввалился Стас с ведром, почти до краев наполненным грязной водой, смерил Киру коротким раздраженным взглядом и вывернул ведро над унитазом.
      — Проснешься ты, наконец?!
      — Я просну…ах!.. лась…
      — Где все тряпки?! Нужно много тряпок!
      — Сейчас принесу, — она вышла из ванной и потянула на себя дверь кладовой. — Ты звонил в аварийку?
      — Я не знаю телефона. Да и приедут они ночью, как же! Их и днем не…
      — Обязаны!
      — Ну да, конечно! — иронично отозвался он и исчез в комнате вместе с ведром. Кира включила свет в кладовке, опасливо огляделась — не сидит ли где наготове особо крупный паучий экземпляр, схватила ворох старых бабкиных платьев, сваленных на стопках пожелтевших газет, и помчалась в гостиную.
      Стас на корточках сидел в дальнем углу возле слегка отодвинутого шкафа и выжимал в ведро насквозь мокрую тряпку. Палас был отвернут, являя на свет грязную изнанку, на полу хлюпало, а из-за шкафа доносилось тонкое и на редкость противное шипение. Кира заглянула туда и увидела, что из шва старой трубы во все стороны брызжут тонкие, со швейную иглу, струйки воды. Одна, изгибаясь широкой дугой, била в стенку шкафа, другие — в сторону окна, и по обоям уже расползлось огромное мокрое пятно, все ближе и ближе подбираясь к розетке.
      — А ты не пробовал его перетянуть? — деловито спросила она, и Стас, вскинув голову, одарил ее кислым взглядом.
      — Конечно нет — зачем это? Мне в кайф тут полоскаться в два часа ночи! Такое развлечение!.. Разумеется, пробовал! — он кивнул на разбросанные по полу инструменты. — Не выходит ни хрена! Труба как решето! И так по-дурацки устроена, что даже тряпку на нее не примотаешь — сваливается — и все тут!
      Кира свалила принесенные платья на пол, Стас подхватил их и начал забивать в щель между шкафом и стеной, хрипло ругаясь и стуча зубами.
      — Вода-то ледяная! Отопительный сезон, блин!
      — И ведро не подставить! — Кира хлопнулась на колени, помогая ему. Пальцы у нее тут же занемели от холодной воды. — Что же делать?!
      — Ты позвонишь, наконец, в аварийку? — осведомился Стас, прижимая тряпку к трубе. — Или позовешь их из окна?!
      — Ах, да… — она метнулась в коридор. Схватила телефонную трубку и застыла в задумчивости, потом набрала номер тети Ани, и через десять гудков та отозвалась далеким сонным голосом. В ответ на вопрос Киры она растерянно сказала:
      — А я не знаю. Ты узнай по… да нет, сейчас не скажут… Слушай, у Веры была записная книжка, я помню… там все службы были записаны. В коридоре, в тумбочке всегда лежала… в верхнем ящике, кажется. Зеленая книжка с белой розой на обложке.
      Кира рванула на себя верхнюю крышку тумбочки, позабыв, что с ней нельзя обращаться так бесцеремонно, и нижняя крышка немедленно отворилась следом и с размаху треснула Киру по и без того ушибленной ноге, и она взвизгнула в трубку, чуть не уронив ее.
      — Чем ты там занимаешься?! — раздраженно спросила тетя. — Ты нашла книжку?
      — Да, — простонала Кира, вытаскивая из ящика зеленую книжку и листая ее свободной рукой. — А что там должно быть написано?
      — Аварийная служба теплоэнерго… Кира, ты как дитя!
      — Да, да… Ладно, все…
      — Не забудь взять у них справку для комиссии — что это был необходимый ремонт…
      — Они не дают таких справок.
      — Придумай что-нибудь! Давайте, смотрите там… чтоб квартиру не попортить! А то… — тетя Аня резко замолчала, потом негромко откашлялась. — Ладно, пока. Позвонишь.
      — Квартира… — проворчала Кира, кладя трубку и торопливо пролистывая похрустывающие, склеившиеся страницы. — А то, что мы испортимся от холода…
      Какой-то листок выскользнул из книжки и порхнул на пол, следом полетел другой. Не взглянув на них, Кира продолжала пролистывать страницы, ища нужный телефон. Мимо в ванную пробежал Стас, расплескивая почти полное ведро, и она с тревогой бросила взгляд ему вслед.
      Отыскав нужный телефон, Кира торопливо набрала номер, путаясь замерзшими пальцами в дырочках диска, и через какое-то время в трубке кто-то тяжело вздохнул и осведомился:
      — Ну, а у вас что?
      Кира объяснила. Голос некоторое время молчал, и когда Кире уже начало казаться, что их разъединили, сказал с легким оттенком сочувствия.
      — Ну, пока ничем не могу помочь. Машина на аварии на другом конце города. Как освободятся — пришлю.
      — А это примерно через сколько? — упавшим голосом спросила она.
      — Через час — не раньше.
      — А другой машины у вас нет?
      — Нет, конечно, — не без юмора отозвались в трубке.
      — А если… мы бы такси вызвали.
      — Для кого? Работников двое всего, я ж говорю — и они на аварии.
      — А вы не умеете?
      — Я не умею, — обиделся голос, после чего добавил: — Я диспетчер. Адрес говорите.
      Когда Кира сообщила адрес, голос в трубке снова стал сочувственным — и даже больше, чем раньше.
      — Ну, тогда и не удивительно. Это она у вас еще долго продержалась. В этих домах вообще… Ну, ждите, короче.
      Кира положила трубку, и тотчас Стас крикнул из комнаты.
      — Ну?! Что сказали?!
      — Ждать сказали. Где-то через час.
      Стас чертыхнулся, и в гостиной что-то грохнуло. Кира зевнула и наклонилась, чтобы собрать выпавшие из книги листки. И медленно выпрямилась, держа их в пальцах — обрывок какой-то записки или письма и маленький человеческий профиль, искусно вырезанный из черной бумаги. Очень знакомый профиль. Ее.
      Кира ближе поднесла его к глазам, улыбаясь слегка умиленно. Да, никаких сомнений. Ее нос, ее губы, ее линия лба, ее подбородок, ее длинные косы. Маленькая Кира, нарисованная ножницами — чудо, так восхищавшее ее в детстве. Единственное бабушкино умение, вызывавшее у нее восторг. Кира перевернула портретик. На обратной стороне, когда-то белой, а теперь ставшей грязно желтой, стояли кривые цифры — 1982. Двадцать три года назад! Целая вечность! Странно, что Вера Леонидовна сохранила его. Неужели она все-таки испытывала к внучке какие-то чувства? И почему нет портретика Стаса? Кира встряхнула книжку, но оттуда больше ничего не выпало. Может, был, да затерялся?
      Она осторожно положила бумажный профиль на место и взглянула на обрывок бумаги, исписанный торопливым мелким почерком, чем-то напоминавший ее собственный.
      …видела и знаю, что тебе надо. Так что…
      …как хочешь, тебя больше нет для меня…
      …лизишься к моим детям — я тебя удавлю…
      Кира изумленно вскинула брови. Кто это писал и кому? В шутку или всерьез?
      Приблизишься к моим детям — я тебя удавлю.
      Это было написано для Веры Леонидовны? Они со Стасом ведь тоже когда-то были детьми… Почерк отца она знает… Может, это написала ее мать? Да нет, не может быть! А может, это написала сама бабушка? Нет, ведь Рая была единственным ребенком.
      Впрочем, с таким же успехом ее семья могла вообще не иметь отношения к этой записке. Возможно, Вера Леонидовна нашла ее и спрятала. Она ведь была любопытной. Очень любопытной…
      Она слишком презирала людей и в то же время слишком ими интересовалась.
      Конечно, все это теперь не имеет никакого значения — большая часть вещей теперь не имеет никакого значения… и все-таки кому адресованы эти странные строки?
      Кира так увлеклась, что вспомнила о прорванной трубе только тогда, когда Стас снова прошел по коридору с наполненным ведром и на полпути к ванной остановился, сурово глядя на сестру.
      — Я разбудил тебя не для того, чтобы ты украшала собой прихожую. Я рассчитывал, что ты мне поможешь.
      — Я помогаю, — поспешно сказала она, бросила книжку на тумбочку и побежала в гостиную, услышав, как Стас скептически хмыкнул за ее спиной.
      За время ее отсутствия струек, брызжущих из прохудившегося шва трубы, прибавилось, в углу стояла лужа, уложенные поверх тряпки промокли насквозь, и вода ползла к завернутому паласу. Кира отодвинула кресла и завернула палас еще дальше, потом сморщила нос. Тухловатый запах в комнате заметно усилился, а из мокрого угла им прямо-таки несло, живо вызывая в памяти картину вывалившегося из цветочного горшка сгнившего, облепленного личинками яйца.
      — Ты чувствуешь запах? — спросила она у Стаса, когда он, вернувшись, с грохотом поставил на пол ведро.
      — Разумеется, чувствую! — буркнул он, выжимая тряпку и не поднимая головы. Под его смуглой кожей перекатывались небольшие, но крепкие мускулы. — Вода протекла за доски, и крысиные мумии или что там валяется, намокли. Честно говоря, сейчас мне на это наплевать! У нас проблема посерьезней несвежего воздуха!
      Стас бросил тряпку в угол и взял другую, сквозь зубы выцеживая ругательства в адрес аварийки, прохудившейся трубы, изготовителя трубы, железа, из которого она сделана, строителей, отопительный сезон, изобретателя системы отопления, работников РЭПа и всех их родственников и друзей, и вскорости начал уже взбираться на такие высоты, что в нынешнем несчастье оказался бы обвиненным непосредственно сам господь бог, недоглядевший при сотворении мира за состоянием трубы в квартире номер восемь.
      — Ты злишься, — наконец констатировала Кира, выкручивая тряпку до боли в запястьях.
      — Ничего я не злюсь! — зло отозвался Стас, хватая следующую тряпку. — Мне некогда злиться!
      — Злишься, злишься…
      — Знаешь что?!.. — он резко развернулся, и Кира встретила его раздраженный прищур широко раскрытыми честными глазами.
      — Что? — кротко спросила она, потом быстро, по-кукольному, захлопала ресницами. Стас мотнул головой, дернул сжатыми губами, потом фыркнул и легко пихнул ее плечом.
      — Работай давай!
      — Слушаюсь, о, повелитель! — Кира вздохнула и потянула к себе очередную промокшую, ледяную тряпку. Пальцы ныли от холода, и она торопливо подышала на них, потом с тревогой взглянула на мокрое пятно, ползущее к розетке. — Стас, надо что-то придумать с ведром. Не можем же мы целый час, вот так, на карачках! Да и холодно.
      — Час! Да ты оптимистка! Я меньше, чем на два, не рассчитываю! — Стас озабоченно посмотрел на ее побелевшие пальцы. — Ну, оставь, раз холодно, я сам буду. И вправду — еще простудишься.
      — Да нет… Но ведро…
      — Как ведро? Видишь — они же все в разные стороны, да еще и в стену бьют, вверх! — Стас встал, подхватывая наполненное ведро. — Не получится.
      Дожидаясь его прихода, Кира снова попыталась приладить тряпку на трубу, но та проходила слишком близко к стене, шов был слишком низко, да и вторая труба, тянувшаяся рядом, мешала, и обмотать тряпку вокруг поврежденной было невозможно. Разозлившись, она швырнула тряпку в лужу, за что была наказана шлепком веера из ледяных брызг.