Отец нехотя согласился. Он отдавал себе отчет, что если бы отказал в разрешении, то это создало бы между нами вечный разрыв. Его возражения поблекли, как только он понял, что лучший способ утихомирить мою страсть к путешествиям - это держать меня на раскопках вокруг Иерихона.
В раскопках у горы Нево участвовали археолог, десять студентов-добровольцев из Европы и дюжина рабочих. Я организовал им лагерь, возглавил бригаду арабских рабочих, заполнял платежные ведомости, занимался снабжением, водой, медицинской помо-щью, поставил охрану от бедуинов.
На работе я был великолепен. Теперь у меня был собственный джип, и каждые две недели можно было ездить в Амман повидать Наду. Я знал, как она мечтает о любви, но сначала она не раскрывала мне своих тайн. Она боялась, что я вернусь к самому священ-ному нашему канону и захочу отмщения.
Она превратилась в чудесный цветок. Взгляд ее стал проницательным, осанка - уве-ренной, и вся она как бы воспарила. Несмотря на то, что она пошла по опасной дорожке, она чувствовала, что ей нужно лишь одно богатство - богатство любви. Что до меня... ес-ли вы любите кого-нибудь так, как я любил ее, то вы поймете, что ее счастье стало для меня важнее, чем убить мужчину или мужчин, давших ей это счастье. Разве есть в этом смысл? Предавал ли я собственное чувство чести? Почему-то это не имело значения. Зна-чение имела только Нада. Я не хотел бы встретиться лицом к лицу с этими мужчинами, ведь это могло возбудить у меня ложную гордость.
Когда я, один из всей нашей семьи, пришел ко всему этому, мы с Надой остались единственными, кто еще по-настоящему доверял друг другу.
А что мне не нравилось, так это натянутость между ней и отцом. Он ощущал ее рас-тущую независимость, ее созревание как личности. И хотя она была во всем послушной, когда приезжала в Акбат-Джабар, Ибрагим читал между строк.
Тем временем и у меня появились свои сердечные дела. Одной из европейских во-лонтерок была хорошенькая двадцатилетняя англичанка по имени Сибилла. Раньше мне приходилось слышать, что в делах секса англичанки холодны. Теперь мне это смешно.
Сибилла приехала в Иорданию, полная девчачьих представлений о том, что ее сва-лит с ног любовь романтического арабского шейха. Ну, эту роль я и сыграл, и смею ду-мать, более чем умело. Мой джип служил благородным арабским жеребцом, который уно-сил ее прочь к нашему логову в пустыне. Оба мы вполне искренне лгали друг другу о веч-ности нашей любви. Признаюсь, что даже при моем обширном опыте с вдовами Сибилла научила меня множеству прелестных фокусов.
Когда перед наступлением летней жары 1956 года сезон раскопок закончился, я стал мрачным. Сибилла и другие упаковались и уехали в Европу. Я остался с сотнями кусочков разбитого сердца и с такими же кусочками битых горшков, которые надо было собрать вместе.
Раскопки мы до следующего года закончили, но у меня еще оставалось много дел у горы Нево. С танталовыми муками мы близко подобрались к открытию важного места, может быть, стены, и имелись признаки, что там может оказаться кладбище и алтарь. Рас-копки в пустыне можно вынести, только если мечтаешь, что завтра, или послезавтра, или через три дня тебе откроется монументальная находка.
Поскольку в постройке древних евреев могли оказаться земляные кирпичи, ее легко могли размыть дожди. Поэтому в добавление к постоянной охране мне еще приходилось укрывать раскопки от осадков.
Лучшим моим вознаграждением была возможность находиться бок о бок с доктором Мудгилем, занимаясь вместе с ним кропотливым делом записывания, восстановления, из-мерения и зарисовки всего, что было выкопано из земли.
Однажды я трудился над загадкой из двух сотен черепков, пытаясь найти единствен-ный расклад. Наверно, мое настроение просочилось в рабочую комнату.
- Ты весь замызгался из-за этого горшка, - сказал он, взглянув со скамьи, с которой делал зарисовки.
Я пробормотал в ответ, что, мол, пустяки.
- Всякий раз становится грустно, когда заканчивается сезон раскопок. Но... будет другой год, приедет другая Сибилла. При виде этого согбенного создания ты не подумал бы, что меня приглашали в палатки многих женщин-археологов и волонтеров. Ах, я вижу, ты не расположен к маленькой беседе. В чем дело, Ишмаель?
- Джамиль умер, Омар уехал, а Камаль ничего не стоит. Вот когда все уехали, я вспоминаю, что сам я еще здесь.
Я нашел кусочек, который искал. Кажется, он подходит к горшку, который я состав-ляю. Но даже эти призрачные и дразнящие черепки сложить легче, чем жизнь.
Я боялся поднять один вопрос, страшась его ответа, но знал, что придется это сде-лать.
- До меня дошел слух, что это ваш последний сезон.
- Это не слух.
Я закрыл на момент глаза, чтобы перенести удар, затем повертел в руках маленький обломок глины.
- Куда же вы отправляетесь?
- Меня пригласили в Лондон поработать над публикацией о наших находках. Честно говоря, для такого инвалида, как я, трудно оставаться кандидатом на долгую жизнь. Мне всерьез нужно внимание медицины.
- Мне стыдно, - сказал я. - Я был слишком занят своими собственными делами. Мне следовало бы замечать, как вы страдаете.
Мне хотелось плакать из-за его боли и из-за того, что я теряю его. Я подыскивал нужные слова.
- А как же ваши связи с евреями?
- Найдут еще кого-нибудь.
- Меня всегда поражало, что вас не поймали.
- О нет, это не так. Я ведь никогда и не был настоящим шпионом. Давным-давно обе стороны решили использовать меня для передачи посланий. Между Иорданией и Израи-лем всегда должен быть контакт.
Я боялся, что он попросит меня взяться за это. Я быстро сменил тему.
- Отец верит в Насера. Он говорит: сколько еще мы, арабы, будем нести вину Запада за Холокост, и долго ли еще евреи будут извлекать выгоду из этого? Отец говорит, что сионисты доставляют сотни тысяч евреев из арабских стран на наше место в Палестине. Но они живут в убожестве, точно как в Акбат-Джабаре... Он говорит...
- Однако, - перебил доктор Мудгиль, - евреи не клянчат у мира милостыни для сво-их братьев. Свои лагери беженцев они разбирают так быстро, как только им удается за-страивать города. Они переселяют тысячи в хорошие дома и дают им полезную работу. Они очищают землю для возделывания. Жизнь тех евреев, которые покинули арабские страны ни с чем, будет иной, чем твоя. Ты понимаешь, Ишмаель, что в мире сегодня больше двадцати миллионов беженцев - от Индии до Африки? А ведь только у арабов есть ресурсы для решения проблем беженцев, если бы они того захотели. У нас огромные нефтяные деньги, больше рабочих мест в государствах Персидского залива, чем могут за-нять все палестинцы вместе. У нас богатые земли в долине Евфрата и обширные пустую-щие земли в Ливии. У нас нет только одного, чем евреи обладают в изобилии.
- Что же это?
- Любовь. Да, евреи любят друг друга. Они не стали бы мириться с тем, что собра-тья-евреи живут в таком рассаднике заразы, как Акбат-Джабар.
- Отец в глубине души это знает. Он не может больше соглашаться с этим. В конце концов, отец пытался сделать по-другому.
- Да, пытался.
- А теперь... иногда я его не понимаю. Он говорит, что теперь, когда русские стали союзниками Насера, Насер сможет объединить арабский мир как никто после Мохаммеда.
- Вздор. Ислам не способен жить в мире с кем-либо. А мы, арабы, хуже всех. Мы не умеем жить с миром, а что хуже всего, не умеем жить друг с другом. В конце концов по-лучится так, что не араб против еврея, а араб против араба. В один прекрасный день наша нефть кончится вместе с нашей возможностью вымогать. Мы столетиями не делали ниче-го, чтобы человечеству стало лучше, если не считать подарками человечеству убийц и террористов. Мир пошлет нас ко всем чертям. Мы, кто старался унизить евреев, сами окажемся униженными как накипь земли. Да отложи ты этот глупый черепок, и давай-ка вы-пьем кофе.
Через минуту мы уже сидели по обе стороны его письменного стола, на моем люби-мом месте. Оно было самым лучшим местом, пока я не заметил, как он морщится от боли.
- Как ты знаешь, Ишмаель, у меня никогда не было детей. Я боялся, что родится что-нибудь кривое вроде меня. Не думал ли ты о возможности отправиться со мной в Лондон?
- О, доктор Мудгиль, я мечтал услышать ваши слова. Но я знаю, что если уеду, то никогда не смогу взглянуть в лицо самому себе. Я не могу стать предателем.
- Предателем чего? Общественной системы, которая никогда не даст тебе свободы или красоты уникальной мысли?
- Я не оставлю Наду, пока она не будет в безопасности. А что касается отца...
- Разве ты не понимаешь? Ты и Нада - пешки в его отношении к миру, которого он никогда не увидит. Ишмаель - это смутная мечта хаджи Ибрагима о будущем. А Нада - это смутная память о Табе и о его прошлом, эйфория оттого, что он отправит ее к какому-нибудь великому шейху или богачу. Неужели ты хочешь прожить всю жизнь ради стари-ковских фантазий?
- Не надо, пожалуйста. Вы сами сто раз говорили мне, что никто не может порвать связей с арабским обществом. Разве вы будете свободны, даже оказавшись в Лондоне?
- Нет, я никогда не буду свободен, но я окончу свои дни без разочарования и злобы. Всякому достается лишь половина каравая. Попытайся, Ишмаель. Забирай свою сестру и беги.
- Вы думаете, я не провел тысячу и одну ночь, задумывая бегство?
- Так уходи, мальчик, уходи!
- Куда, доктор Мудгиль, к семи раям?
Я вышел на улицы Иерихона, и мои легкие заполнились горячим спертым воздухом. Когда я миновал цепочку лавочек и кафе, все приветственно кивали мне из уважения к моему отцу.
По улице прогрохотал грузовик с федаинами, подняв облако пыли. Они стреляли в воздух из своих винтовок.
- Итбах аль яхуд! - скандировали они. - Смерть евреям!
В громкоговорителе кудахтало каирское радио. Президент Насер обличал веролом-ство американцев и сионистов.
Военная лихорадка нарастала. Все накачивали себя для близкой битвы против Из-раиля.
В сточной канаве играли уличные мальчишки.
Я остановился перед калекой-нищим и дал ему монету. Когда-то был нищим и док-тор Мудгиль. Его спасли. Но этому парню такая удача не светит.
Что это читал мне доктор Мудгиль из Т.Э. Лоуренса, этого великого арабского героя из англичан? Он сказал... дайте подумать... вот, вспомнил: У арабов нет полутонов в их зрительном регистре... Они не допускают компромиссов и до абсурда следуют логике своих идей, не замечая несовместимости противоположных выводов. Их убеждения порож-дены инстинктами, их действия интуитивны...
Умница этот Лоуренс Аравийский, умница.
Глава одиннадцатая
Понедельник, 29 октября 1956 года
ВОЙНА!
Захватив два года тому назад контроль над египетским правительством, полковник Гамаль Абдель Насер с этого момента пошел по пути, с которого нет возврата. Его цель - уничтожить Израиль, неотступная мысль, о которой он часто заявлял.
Мы с отцом следили за событиями с откровенно противоположной реакцией. Я не видел в войне цели, коль скоро это касалось палестинских беженцев. Несмотря на обога-щение Сабри, Насер реально ничего не сделает для улучшения нашего положения. Если он победит и мы вернемся к нашим домам, мы всего лишь сменим иорданскую тиранию египетской. Он всего лишь использует нас.
Но хаджи Ибрагима целиком захватила насеровская лихорадка. Теперь он мог рас-суждать только в терминах войны против евреев. Он был неспособен предвидеть, что произойдет вслед за тем днем, когда мы вернемся в Табу.
Я не излагаю вам различных эпизодов в том порядке, как они произошли, ибо они нередко перекрывались по времени и переплетались. Важно, однако, что делали Насер и другие арабские правительства.
Насер подорвал позиции Иордании, провоцируя волнения беженцев в Западном Бе-реге, и вынудил Иорданию к военному союзу под его командованием. Его крепко финан-сировали Сауды, смертельные враги Хашимитов, столь же заинтересованные в отречении иорданского руководства, как в разгроме сионистов.
Насер подталкивал Сирию к попытке отрезать снабжение водой Израиля от истоков реки Иордан.
Насер останавливал все суда, направлявшиеся по Суэцкому каналу в Израиль.
Насер закрыл Тиранский пролив для израильских судов, направлявшихся в Эйлат и обратно, отрезав таким образом Израилю пути на восток. Отрезание международных вод-ных путей само по себе было актом агрессии.
Соединенные Штаты вкладывали средства в возведение высокой плотины на Ниле вблизи Асуана. Когда Насер самовольно захватил Суэцкий канал и национализировал его, американцы отказались от поддержки строительства.
Россия давно мечтала о тепловодном порте и опорном пункте на Ближнем Востоке. Советский Союз ворвался туда, заполняя вакуум, возникший после ухода американцев из Египта. Миллиарды рублей были вложены для того, чтобы закончить сооружение плоти-ны. Одновременно в Египет хлынул поток советского оружия.
После захвата Суэцкого канала Насер отказался участвовать в международной мор-ской конференции для обсуждения будущего морских путей, причинив таким образом бедствия западной экономике и внезапно предоставив России угрожающее положение в регионе.
Армии Сирии, Йемена и Саудовской Аравии были всецело в распоряжении Насера, он получил заверения в полном сотрудничестве от Ирака и остального арабского мира.
Все это время Египет вооружал и обучал федаинов. Насер несет ответственность за три тысячи рейдов федаинов в Израиль для убийств и террора.
Попирая международное право и ежедневно обещая истребить евреев, Насер повел свои легионы, до зубов вооруженные советским оружием, через демилитаризованные зо-ны Синая.
29 октября Израиль ударил первым.
Я хорошо помню запах войны в воздухе и напряжение, столь страшное, что, каза-лось, кругом потрескивало электричество. Казалось, потемнело полуденное небо. Опять повсюду было как в наши последние дни в Табе и во время битвы за Яффо.
Позже мы узнали, что Израиль заключил тайный союз с англичанами и французами, которые все еще были в ярости от захвата канала египтянами. Замысел состоял в создании двузубой вилки. Израиль ударит первым и пересечет Синай. После этого Англия и Фран-ция захватят канал.
Англичане и французы оробели под американским и русским давлением и на сере-дине сражения вышли из него. Израилю пришлось участвовать в нем одному.
В первый день каирское радио объявляло об одной сокрушительной победе за дру-гой. Демонстрации, провозглашающие Насера как нового мессию, прокатились среди бе-женцев Западного Берега как степной огонь. Каждое новое сообщение порождало новое безумство. Людей охватила неистовая радость. Мы будем дома через неделю!
Первая ночь была длинной и бессонной, мы прислушивались к радио, ожидая ново-стей. На второе утро все устали, но были полны радостного нетерпения. Затем последова-ли слабый привкус пепла, первое замешательство. Каир начал менять свои победные ре-ляции. Французы и англичане бомбят больницы и школы. О наступлении на Израиль, объявленном в первый день, теперь сообщалось как об "упорных" боях, в которых Египет "защищает" свои позиции, о которых ранее сообщалось как о захваченных.
Сумасшествие, окружавшее нас со всех сторон, со скрипом остановилось. Где же Сирия? Где Иордания? Почему они не вступили в бой?
К концу третьего дня правду уже нельзя было скрыть. Минута за минутой, час за ча-сом рождались новые слухи.
Израиль разбил египетскую армию!
Евреи пронеслись по Синаю, меньше чем за девяносто часов сокрушили легионы Насера и укрепились на восточном берегу канала.
Насер врал!
На четвертую ночь войны все иллюзии были разбиты. Я вернулся на раскопки у го-ры Нево, и меня разбудил вызов по радио от доктора Мудгиля.
"Ишмаель, тебе необходимо сейчас же вернуться в Иерихон. В лагерях началась па-ника. Ибрагима нигде не могут найти. Найди его и приведи в мой офис. Это срочно!"
Не так-то легко было нащупать в пустыне дорогу впотьмах и выбраться на главное шоссе. Расстояние было невелико, но все же мне пришлось потратить несколько часов. Мост Алленби был полон солдат Легиона. К счастью, мои документы были от высокопо-ставленного министра, мои приходы и уходы с горы Нево были известны охране, и я пе-решел мост почти без задержки. Все же я достиг Акбат-Джабара уже после полуночи.
Из уст в уста с причитаниями передавались слухи, что евреи идут сюда, чтобы учи-нить массовую резню. Лагерь был близок к истерике. Кто в смятении бегал вокруг, кто упаковывал вещи. О господи, повторение кошмара!
Я знал, что на Горе Соблазна есть место, куда Ибрагим уходил поразмышлять. Я был там с ним много раз. Я пробежал через лагерь и пробился к холмам; луч моего фонаря от-ражался от каменных стен.
- Отец! - неистово крикнул я.
Только мое собственное эхо было ответом.
- Отец! Отец! Отец! - вопил я.
Свет фонаря упал на него. Он сидел тихо, видно, ошеломленный событиями. Глаза у него были совсем усталые. В первый раз я заметил, что борода у него стала почти совсем белой. Он уставился на меня, не видя. Слезы текли у него по щекам.
- Отец... - произнес я, задыхаясь.
- Кончилось?
- Да.
- Аллах! - простонал он. - Самый ужасный миг. Я дал себя втянуть. Я слушал, как какой-нибудь бедный тупой феллах. Я позволил своим мозгам заплестись. Ибрагим! Ты последний дурак! Насер! - крикнул он и плюнул на землю.
- Пожалуйста, отец, сейчас у тебя нет времени бранить себя. Люди охвачены стра-хом. Они бегают кругами и вопят, что евреи идут их убивать. Семьи укладывают пожитки, чтобы бежать. Доктор Мудгиль получил какие-то сообщения. Мы с тобой должны пойти к нему в офис.
- Бежать! Почему? Есть три тысячи федаинов, чтобы их защитить.
- Федаины разбежались.
К тому времени, как мы добрались до офиса доктора Мудгиля, Ибрагим вернул са-мообладание. Было уже после четырех утра. Кланы в Иерихоне уже собирались вместе, чтобы удирать на рассвете. Мы вошли в рабочую комнату. Пошли на слабый свет из его кабинета. У окна скрючилась фигура Нури Мудгиля. Он глядел вниз на растущий страх на улицах. На другой стороне комнаты человек облокотился о книжный шкаф.
- Полковник Зияд!
- Да, это я, хаджи Ибрагим.
О, как отец хотел убить его! Я с тревогой следил, как он сводит и разводит руки. Я встал между ними.
- Ваш парень умен, - сказал Зияд. - Ну ладно, вот что. Египетская армия разбита. Король Хусейн мудро уклонился от участия в безрассудстве Насера. Вместо этого мы за-ключили с евреями сделку. Легион не двинется против Израиля, а Израиль не двинется против Восточного Иерусалима и Западного Берега.
- Так что для паники нет причин, - сказал доктор Мудгиль.
- Если они так взбесились, ничто их не остановит, - сказал отец.
Доктор Мудгиль оторвался от окна и проковылял к нам.
- У полковника Зияда на мосту два батальона Легиона. У него приказ стрелять по всем, кто попытается перейти мост.
- Во имя Аллаха, зачем? Если вы откроете огонь, они полезут в сотне других мест. Чего вы достигнете, убив две, три, четыре тысячи запуганных людей, их жен и детей?
- Чем больше палестинцев в Иордании, тем больше наше королевство в опасности. С нас хватит, хаджи Ибрагим. Будь моя воля...
- Замолчите, Зияд, - потребовал Нури Мудгиль. - Мы знаем, что бы вы делали. В конце концов, одной резней больше или меньше в нашей истории. - Доктор Мудгиль схватил отца за одежду. - К счастью, король издал приказ позволить нам попытаться мирно остановить их при переходе моста. Вы, Ибрагим, единственный, кто может повернуть этих людей назад.
Глядя на маленький расшатанный, обветшалый мост Алленби, нельзя было предста-вить его грандиозной значительности.
- Уведите своих людей из поля зрения, за ближайшие горы, - сказал Ибрагим пол-ковнику Зияду. - И дайте мне мегафон.
- Помните, что если они хлынут за вами и перейдут мост, мы вернемся и откроем огонь.
- Да, я знаю, полковник Зияд. Вы надеетесь, что у меня ничего не выйдет, не так ли?
Рассвет.
Я занял место возле отца у моста. Мы были одни, беззащитные, под прицелами ты-сячи винтовок. Масса, приближающаяся к нам из Иерихона, была подобна туче саранчи, летящей из пустыни. В эту минуту дух отца вернулся к нему. Одинокий и благородный, он встретил безумную толпу. Его величественное присутствие заставило всех остановиться, и в этот миг он перехватил командование положением.
- Остановитесь! - крикнул он в мегафон.
- Не надо, хаджи Ибрагим, мы перейдем!
- Евреи атакуют до Мертвого моря!
- Через час они будут в Иерихоне!
- Их бомбардировщики уже летят!
- В Восточном Иерусалиме убили тысячи людей!
- Рашид! - обратился отец к возглавлявшему их пожилому шейху. - Выйди вперед!
Рашид повернулся к толпе, поднял руки, чтобы успокоить их, и один подошел к нам с отцом.
- Это без толку, Ибрагим, - сказал Рашид.
- Мы когда-то сбежали без остановки из дома, и посмотрите, как мы пострадали из-за этого! Нельзя снова бежать!
- Нас убьют!
- Ибрагим, отойди в сторону, - предостерег Рашид
Толпа наступала вперед.
- Я был на Горе Соблазна! - крикнул Ибрагим, как Моисей. - Я говорил с Мохамме-дом!
Толпа разом стихла.
- Мохаммед приходил ко мне ночью! Он сказал мне, что Аллах наложил проклятие на этот мост и эту реку! Первый, кто попробует ее перейти, не дойдет живым до другой стороны! Аллах ослепит его! Прежде чем он достигнет Иордана, Аллах раскроет ему жи-вот и пустит туда стервятников!
- Ибрагим лжет! - крикнул Рашид.
Отец отступил в сторону, оставляя открытой дорогу через мост.
- Я приглашаю шейха Рашида перейти первым! - произнес отец через мегафон. - Если ты дойдешь живым до другой стороны, пусть Аллах поразит меня!
Как будто чудом, их ярость прекратилась. Шейх Рашид предпочел не вступать на мост. Он ретировался.
- Кто спасет нас от евреев?
- Я, хаджи Ибрагим аль-Сукори аль-Ваххаби, даю вам священное слово Мохаммеда, что вам не причинят вреда! А теперь возвращайтесь домой!
- Хаджи Ибрагим велик!
- Аллах нас спасет!
Маленькие группки мужчин и женщин откалывались, начиная движение обратно к Иерихону... и еще... и еще... и еще. Тогда и Рашид пошел назад.
Через некоторое время мы с отцом снова остались одни. Он взглянул на меня и по-хлопал по плечу.
- Ты храбрый юноша, Ишмаель, - сказал он. - Пошли, забери меня домой. Я устал.
- Я люблю тебя, отец, - воскликнул я. - Я люблю тебя.
Глава двенадцатая
Через неделю после войны я вернулся на гору Нево. Всеобщее горе и замешательст-во охватило беженцев, но с отцом и мной произошло иное, необычное. Вместо того, что-бы отчаиваться, хаджи Ибрагим, казалось, прошел через длинный темный туннель. Он снова стал уповать на реализм. Он больше не пойдет за полковником Насером. И пару раз он намекнул, что жизнь, может быть, уготовила для нас кое-что получше Акбат-Джабара. Он не говорил прямо о возвращении в Табу или о том, чтобы договориться с евреями. Од-нако он несколько раз заходил к доктору Мудгилю. По-моему, он разнюхивал достойный способ покончить с нашим изгнанием.
Находясь в пустыне, я, возможно, позволил себе успокоиться звездами и тишиной, но волна надежды прокатилась у меня по жилам. Отец прислушивается ко мне. Было бы время как следует подумать и подготовиться, я смог бы убедить его, что жизнь не кончит-ся, если я поеду учиться. Разумеется, не позже чем через пару лет все мы сможем соеди-ниться и переселиться в хорошее место. Может быть, даже за пределами Палестины или арабских стран.
Да что я, с ума сошел? А как же Нада? Отец никогда не должен узнать, что она поте-ряла невинность. Тогда конец любому плану. Первым делом мне надо постараться поми-рить их. Иногда они, кажется, выказывали заботу друг о друге, но всегда их встречи за-канчивались кисло.
Что-то было у них под самой кожей, готовое вспыхнуть. Свою жизнь Нада осуждала, но никогда она прямо не высказывалась против Ибрагима. Иногда я чувствовал, что она его ненавидит. По правде сказать, он никогда бы не пришел к согласию с независимой женщиной; но оба они были такие личности, что нужно найти способ взаимного уваже-ния.
Почему он всегда был готов затеять спор?
Да, моя первая задача - добиться взаимной симпатии между ними. А тогда уж можно мечтать о переезде.
Я пригляделся к небу. Оно не выглядело благополучным. Завтра Нада приезжает до-мой на три дня, но у меня еще целая секция не накрыта гофрированной крышей, чтобы предупредить непогоду.
Я связался с доктором Мудгилем по радио.
- Да, Ишмаель.
- Я думаю, мне лучше остаться до завтра и закончить крышу, - сказал я. - Не хочу оставлять эту секцию открытой на три дня.
- Молодец.
- Не могли бы вы известить Наду, что я опоздаю?
- Да, конечно. Я об этом позабочусь. В остальном все в порядке?
- Да, все отлично. Мне здесь очень хорошо.
Ибрагим должен был признаться себе, что и в самом деле ждет Наду на следующий день. И почему не признаться? Он скучает по ней. Когда пришел доктор Мудгиль с ве-стью, что Ишмаель вернется с опозданием, еще одна приятная мысль пришла ему в голо-ву. Может быть, во время этого посещения, если Ишмаель опоздает, он с Надой пойдет погулять и поговорит с ней по душам. Он никогда этого не делал. Кажется, она многому научилась в Аммане.
Он давно составил себе мнение о детях. Он должен признать, что из всех одиннадца-ти, которые родились, умерли, выжили, женились, Нада - самая любимая после Ишмаеля. Он твердо решил, что при этом ее посещении он скорее откусит себе язык, чем будет го-ворить ей резкости. Если она так ему дорога, то почему же он всегда старается ее обидеть или причинить боль?
Женщины кудахтали над Надой, как в курятнике. Как она красиво выглядит! Она еще больше похорошела с последнего приезда несколько месяцев назад. В ее манерах появилось что-то особенное. У нее была уверенность, редкая для женщины.
Детям Фатимы Нада снова стала тетей. Она привезла подарки - маленькие пустячки, которые уже надоели детям Отмана. В таком месте, где игрушек вовсе не существует, они были как драгоценности.
- Иди, Нада, отец тебя ждет, - сказала Агарь. Она почувствовала, как материнские руки подталкивают ее из кухни. - Пожалуйста, не старайся на этот раз бороться. Ибрагиму в самом деле хочется тебя повидать.
Нада вошла в гостиную. Женщины последовали за ней и быстро расселись по своим стульям.
Ибрагим расположился в своем новом глубоком кресле, а дочь встала перед ним и поклонилась. Она улыбнулась, но это не была милая улыбка. Под ней был горький напи-ток. Ибрагим пил его долго, но подавил всякую мысль говорить об ее очаровании. Он по-казал ей жестом, чтобы она придвинула свой стул поближе.
- Как твоя поездка?
- Езда между автобусной станцией в Аммане и автобусной станцией в Иерихоне не меняется.
- Надо было послать Ишмаеля сопроводить тебя, но он состязается с погодой на го-ре Нево. Знаю, это не дело - позволять тебе ездить одной, но раз это прямой путь, мне ка-залось, что один раз обойдется. Больше так не случится.
- Не о чем беспокоиться, отец.
- Ах, но ведь ни одна женщина из моей семьи не ездит одна.
- Разумеется, отец.
- А как досточтимый Хамди Отман?
Нада лишь кивнула.
- А твое положение?
Она снова кивнула.
Ее замкнутое поведение начало раздражать его. Ее глаза были устремлены на него так, что ему становилось не по себе. Ибрагим как-то раз видел, как женщина выказывает протест. На этот раз это делала Нада. Позвать ее на прогулку? Нет, не в таком настроении. Надо быть терпеливым, подумал он.
- Должно быть, тебе много есть о чем рассказать, - сказал он.
- Ничего особенно интересного в том, чтобы ухаживать за тремя маленькими деть-ми. Фатима может подтвердить.
Фатима хихикнула в подтверждение.
- Наверно, это очень здорово - жить в такой чудесной вилле, со всеми этими важ-ными персонами.
- Едва ли это меня касается, отец. В жилую часть я захожу только изредка, обычно просто показать детей перед тем, как они ложатся в кровать.
- Мадам Отман добра к тебе?
- Настолько, насколько можно при данных обстоятельствах.
- Что за обстоятельства, Нада?
- Я же служанка. А у них много слуг.
- Но ты же особая.
- Я не очень-то чувствую себя особой.
- Конечно, ты особая. Ты дочь хаджи Ибрагима аль-Сукори аль-Ваххаби! - Ибрагим неловко почесал свою ладонь под ее продолжающимся твердым взглядом. - Нам надо по-говорить во время этого твоего приезда. Да?
- Как хочешь, отец.
Он слегка покраснел от ее холодного немногословия. Он это подозревал. Будучи на такой вилле в большом городе, она постоянно мешалась с девчонками, не уважающими традицию. Может быть, было ошибкой устроить ее на такое место, первое для нее. Ну ладно, маленький бунт. Ему, конечно, не хочется драки, но он не собирается позволить ей уйти с таким с ним обращением.
- У меня для тебя сюрприз, Нада. После твоего прошлого приезда я вдруг осознал, что ты уже перешагнула тот обычный возраст, когда надо найти тебе мужа. Из-за жесто-ких обстоятельств нашей здесь жизни я решил было не слишком торопиться с этим делом. Но наши условия изменились к лучшему. Омар скоро отправится в Кувейт, будет там ра-ботать служащим в отличном отеле. Ишмаель неплохо зарабатывает у доктора Мудгиля, и у меня тоже удобное положение. Пришло время снова подумать о твоем браке. Много от-цов обращалось ко мне, желая это устроить. Я хотел убедиться, что у тебя будет такой же хороший муж, как у твоих сестер. Ты взрослеешь, и твоя цена как жены значительно уве-личилась. Я ждал, пока будут существенные предложения. Больше ждать не надо.
